Из конца в конец Большой Знаменки не меньше десяти километров. Когда-то - сейчас никто из местных жителей уже не помнит когда - пришли в эти плодородные места первые поселенцы. Они построили свои мазанки по-над днепровскими плавнями. Мало-помалу поселение разрасталось, и всем хотелось жить поближе к плавням. Поэтому и строились в одну линию. Получилась длинная-предлинная улица.
Затем село стало расти в ширину. Появились Верхняя и Нижняя улицы. На бугре косо протянулась Сахарная, а на отшибе, у днепровского залива, - Лиманная. Главную, десятикилометровую улицу именовали Красной.
До революции огромное село разделялось на три церковных прихода - Ильинский, Знаменский и Алексеевский. Церкви закрыли, но деление на Ильинку, Знаменку и Алексеевку осталось и административно-закрепилось.
Совсем недавно на Мамай-горе, что возвышается верблюжьим горбом над западной стороной села, пять семей поставили свои хаты. Хуторок так и назвали - Пятихатки.
В то время, к которому относится наше повествование, в Большой Знаменке было три сельсовета, семь колхозов, две семилетние, одна средняя школы и овощесушильный завод.
Не близок путь с Верхней улицы, где живут Печурины, на Лиманную. Если идти самой кратчайшей дорогой - через колхозные огороды, с пяток километров наверняка набежит. Но Наташе и путь не в путь. Пружинят крепкие ноги, птицей переносят через канавы и рытвины.
Идет Наташа проведать свою подружку Анку Стрельцову. К вечеру спала жара, ветерок принес с Днепра пресную речную свежесть, и стало так хорошо, так славно на воле. Деревья и травы словно вздохнули после гнетущего зноя, почувствовали облегчение люди. Легко вышагивает Наташа улицы-километры, несет в себе молодую взрывчатую радость. Идет мимо аккуратных хат-мазанок, что стоят как девчата в белых кофточках и плисовых юбках, мимо пирамидальных тополей, похожих на обелиски, возле плетней, через которые свисают тяжелые ветви яблонь… И пахнет так славно от подсолнухов, от картофельной ботвы, а время от времени из палисадников до Наташи доносится нежный аромат левкоев и резеды - от него сладко и непонятно кружится голова.
"Эх, как хорошо!.. - с восторгом думает Наташа и спохватывается: - А война? Может, в эту минуту кто-то умирает, защищая Родину, а я, дурочка, радуюсь неизвестно чему".
Наташа сжала губы и насупилась. Но сколько ни принуждала себя, никак не могла настроиться на сурово-торжественный лад, заглушить внутреннее безотчетное ликовакие. Чтобы справиться с этой совершенно неуместной, как она считала, бьющей фонтаном глупой радостью, Наташа нарочно стала думать, что она невезучая - вот не взяли же в армию! - и что рот у нее безобразно широкий, поэтому замуж никто ее не возьмет, и что в институте она провалится на экзаменах… Увы, и это не помогало. Она добросовестно старалась думать об одном, а чувствовала совершенно другое.
Свернув в проулок, Наташа вышла к колхозным огородам, за которыми начиналась Лиманная улица.
Стежка вилась по краю пересохшей мочажины, испещренной, как оспинами, следами коровьих копыт. Между мочажиной и стежкой тянулся рядок каршеватых верб. Одну из них в позапрошлом году сломало бурей, и она до сих пор лежала здесь с обломанными ветвями и слупившейся корой. Но от корней пробилась на поверхность молодая поросль. Краснокорые, словно в румянце, гибкие побеги дружно шелестели на ветру новенькой лакированной листвой.
Наташа сломила себе ивовый прутик, общипала листву, оставив лишь метелочку на верхушке: пустые руки требовали какого-то занятия, какой-то ноши. Так, беспечно помахивая прутиком, она подошла к дому Анки.
Мать Анки, дородная, моложавая на лицо женщина, перебирала на веранде малину для варенья.
- А-а, Наташа, - сказала она, не прерывая работы. - Проходь. Там и Лида Белова сидит.
- Что ж вы сами, Ксения Петровна? - посочувствовала Наташа. - Девчат надо заставить. Погодите, я их мигом…
- Что ты, дитонька! Незачем. Гуляйте, пока гуляется. Не надо, чуешь, не надо, - запротестовала Ксения Петровна и даже привстала, словно намереваясь идти вслед за Наташей. Когда девушка в недоумении остановилась, Ксения Петровна успокоенно опустила измазанные соком руки и проговорила: - Ваше дело - молодое. А повыскакиваете замуж, тогда наробитесь. Ступай, дитонька, ступай. Я сама управлюсь.
Наташа дернула плечом: не надо так не надо - дело хозяйское. Мать Анки была скуповатой, и она, подумала Наташа, просто-напросто боится, что девчата не столько переберут малины, сколько съедят.
Анка и ее гостья, пышногрудая Лида Белова, сумерничали в угловой комнате. Лида тихонько, едва касаясь пальцами, перебирала струны гитары. Комната была Анкикой, личной. Изолированная от других комнат большого, по-городскому построенного дома, она была любимым местом сборищ Анкиных подружек. Ни у кого из девчат не было таких удобств. Зимой сюда сходились потанцевать под патефон. По праздникам устраивали вечеринки с приглашением мальчиков.
- Здоровеньки булы! - громко сказала Наташа.
- Булы и будэмо! - задорно отозвалась Лида Белова и ударила на гитаре бравурный марш, известный среди Знаменской молодежи под названием "Марш Наполеона". - В честь твоего прибытия, слышишь?
Подскочила Анка, стиснула Наташе шею полными прохладными руками.
- Ой, какая ты молодчина, что пришла!
- Тихо. Задушишь…
- Я соскучилась по тебе.
- Не больно, видно. Сама бы пришла, если скучала.
- Но ведь такая жара в последние дни, - капризно сказала Анка. - Я бы не дошла, меня хватил бы солнечный удар.
- Лентяйка ты, - сказала Наташа. - Барыня. Изнеженная на пуховиках.
И они, не разнимая объятий, закружились под "Марш Наполеона". Танцевали до тех пор, пока Лида Белова, отложив гитару, сказала:
- Я вам не нанялась!
Наташа с Анкой мстительно переглянулись. Лида до ужаса боялась щекотки; подружки с невинным видом сели по обе стороны от нее и разом стисьули забастовавшую гитаристку. Лида завизжала на весь дом.
- Чи вы с ума посходили, чи шо? - заглянула в дверь Ксения Петровна.
Давясь смехом, Наташа ответила:
- Еще нет. Но Лида уже пробует, как оно будет, когда окончательно свихнется…
- От бисовы диты! - с нарочитой строгостью сказала Ксения Петровна и, пряча улыбку, ушла.
Девчата изнемогали от хохота. Анка, обессиленная, упала ничком на кровать, а Лида, воспользовавшись этим, придавила ее подушкой и сама навалилась.
- Мала куча-а! - по-мальчишески крикнула Наташа и прыгнула наверх.
Потом они, раскрасневшиеся и потные от возни, толкаясь, поправляли перед зеркалом прически и платья. Смешливая Анка никак не могла успокоиться и время от времени прыскала.
- Эка туша навалилась! - шлепнула Лиду по мягкому месту. - Чуть не задохнулась… Ну все, думаю… Наташка, она легонькая, а вот ты!.. Сколько ты весишь?
- Килограмм на пять легче тебя, по меньшей мере.
- Ну, не скажи!.. Неужели я толстая? - Анка завертелась перед зеркалом.
- В мамашу пошла, - сказала Лида. В этих случаях она была бесцеремонной.
- Лида, что ты делаешь! - вмешалась Наташа. - Ты же знаешь, какая она мнительная. Теперь будет целый час думать, толстая она или нет. Ты, Анка, не толстая и не худая, а, как говорится, в самый раз.
Анка все-таки повертелась у зеркала, разглядывая себя так и этак.
В средней школе Анка Стрельцова слыла за первую красавицу. Мальчишки влюблялись в нее скопом и по очереди, посвящали ей стихи и на переменках тайком засовывали их в Анкины учебники. На сложенных крохотными конвертиками, как аптечные порошки, записках вместе с обязательной надписью "Ане С." красовалось, такое же обязательное червовое сердце, пронзенное зубчатой стрелой. Дома Анка показывала любовную-почту подруге и весело хохотала. А Наташа сердилась.
- Это гадко! - выговаривала она. - Добро бы один, а тут вон сколько пишут. - И брезгливо отодвигала записки. Мальчишки, авторы этих восторженно-романтических посланий, крепко теряли в ее глазах. Их чувства Наташа считала несерьезными, показными. Чего предлагать свою дружбу в письменном виде? Ты на деле дружи или хотя бы старайся дружить, а там время, покажет, что получится.
- А я что могу поделать? - изумлялась Анка. - Объявление на парту повесить, что записки подсовывать строго воспрещается! Ты же знаешь, я сама не набиваюсь на ухаживания.
Но она лукавила. Ей нравилось получать от соклассников наивные и робкие признания в любви. Нравилось перехватывать затуманенные или восхищенные взгляды. Хотелось еще и еще раз убедиться в силе своей расцветающей женской красоты.
- Ну, хватит! - сказала Лида Белова, когда ей надоело Анкино откровенное самолюбование перед зеркалом. - Наташа права: с тобой обо всем можно говорить, кроме твоей внешности.
Анка от зеркала отошла и губы надула. Лида, словно бы не замечая ее обиды, достала из-за оттоманки гитару. Мечтательная мелодия "Синего платочка" поплыла в вечереющей комнате. Ох, этот "Синий платочек"! Простенькая, немудрячая песенка, а если разобраться, то и пошловатенькая, но сколько молодых сердец сладко бередила она, сколько с ней связано чистых порывов души и светлых воспоминаний.
На мгновение, чтобы утихомирить струны, Лида прижала к ним ладошку и тут же начала:
Пройдет товарищ все бои и войны,
Не зная сна, не зная тишины.
Любимый город может спать спокойно
И видеть сны, и зеленеть среди весны.
Одна из самых популярных довоенных песен с началом войны приобрела новое, конкретное звучание. Да, тишину любимых сел и городов защищал уже не вымышленный, никому не известный товарищ, а реальные, хорошо знакомые люди. Наташа присоединилась к Лиде, потом Анка, втроем допели песню до конца и еще раз ее повторили.
После этой песни стало не до шуток, и все обыденное, привычное отодвинулось куда-то в сторону. Ничего не изменилось в Анкиной комнате и во дворе, заросшем зеленью, и на нелюдной окраинной улице, куда выходило окно комнаты; тот же фикус на табуретке, который всегда мешал танцевать, и белое пикейное покрывало на кровати, и розовый бант на грифе гитары, и запах парного молока, господствующий в этот час на улице - все-все было таким, как вчера и год назад, и вместе с тем иным, таящим в себе неясную тревогу.
- Сводку Совинформбюро сегодня слышали? - спросила Наташа.
- Как же! - вздохнула Лида. - Теперь так: поднялся с постели и - к радио. А у кого нет, к соседям бегут. Сегодня передавали результаты за все три недели войны: у немцев более миллиона убитых, а у нас 250 тысяч.
- Подумать только, миллион! - сказала Анка. - Жуткое дело!.. А как они подсчитывают? Наши все время отступают, убитые ведь у фашистов остаются. Или как?
- А так! - сердито сказала Наташа. Она уловила в Анкином вопросе сомнение, и это показалось ей кощунством. - Сказано, миллион - значит, миллион. Уж как-нибудь да подсчитали. Приблизительно подсчитали. Понятно?
Крепко чувствовалась в ней комитетско-комсомольская закваска.
- Не знаю, как насчет немцев, - сказала Лида, - а что наших 250 тысяч словно корова языком слизала, тут, надо полагать, точно подсчитано. - И, некрасиво ссутулившись, принялась нервно поглаживать себе плечо.
Год назад, после окончания педтехникума, Лида Белова вышла замуж за командира-танкиста. Сейчас у нее грудной ребенок, маленький Николенька. А большой Николай, ее муж, где он? Жив ли? Или числится в зловещей цифре потерь?
У Анки на фронте старший брат. Перед самым началом войны он окончил Одесское пехотное училище, сообщил об этом уже из действующей армии - и с тех пор ни слуху ни духу.
Лишь у Наташи из родных никого в армии нет. Отцу, записавшемуся добровольцем, сказали: ждите, вызовем. Но он продолжает работать в своем "Дорстрое", с вызовом почему-то не спешат. Оттого, может быть, что отец все-таки пожилой человек - ему за сорок. И Наташа испытывает чувство внутреннего неудобства: у подруг близкие на фронте, а ее семья словно в стороне от общих опасностей и тревог.
Движимая желанием оправдаться, хотя никто ни в чем и не думал ее обвинять, Наташа торопливо рассказывает о заявлении отца и своем собственном посещении райвоенкомата.
- И ты ничего не сказала мне, своей подруге?! - пылко, дурашливо кричит Анка. - Мама, Наташа санитаркой в армию идет. И я с ней!
Показывается встревоженная Ксения Петровна, она внимательно вглядывается, читает девичьи лица: шутейно разговор или всерьёз? Но спрашивает с простинкой:
- Это в какую армию?
Наташа объясняет: райком комсомола, возможно, будет посылать девушек на военные курсы - то ли санитарок, то ли связисток, но когда объявят набор, никому не известно.
- Мы вместе пойдем, - решительно заявляет Анка. - За одной партой в школе сидели и в армии будем вместе.
- Ось объявят сперва, яки там курсы, тоди и по-балакаемо, - говорит Ксения Петровна. Она поняла, что беспокоиться пока рано, и ушла на кухню.
Лида обхватила себя руками за плечи и сидит оцепенело, уставившись невидящими глазами куда-то в угол. Курсы санитарок ее не трогают: куда ей с грудным ребенком!.. Думает она о своем. О муже.
Странно у нее с Николаем получилось. Приехал-танкист со службы в отпуск, познакомились с ним на-танцах в сельском клубе, а через две недели сыграли свадьбу. Не успела как следует разглядеть мужа - кончился его отпуск, уехал в часть. Со свекровью она не ужилась, переехала в Знаменку к родителям. И вот ребенок! Стыдно перед подругами признаваться, но до сих пор сама понять не может: любит мужа или нет? Порой кажется, что любит. Вот подумала сейчас, Николенька без отца может остаться - не дай бог погибнет на фронте, - и заныло сердчишко. В другой раз жалеет, что рано выскочила замуж. Не поддайся она тогда, была бы свободной птицей сейчас. Как Наташа с Анкой. Завидует она подружкам. А разве, когда любят, бывают такие сомнения?
Всего на два года Лида старше своих подруг, а чувствует себя опытной, пожившей женщиной.
Это она так о себе думает. Для подруг она была и осталась озорницей и хохотушкой Лидкой Беловой, которая хорошо играет на гитаре и еще лучше поет. Ее скоропалительное замужество воспринималось как курьез, как очередная хохма, выкинутая на потеху честной компании. В серьезность ее брака верили с трудом. Замуж она выходила в чужом селе, где учительствовала в начальной школе, а в Знаменке ее танкиста никто в глаза не видел. Если б не ребенок, то вообще считали бы, что Лидка треплется и никакого мужа у нее нет.
Покамест Лида была погружена в свои невеселые раздумья, девчата разыскали школьный учебник географии и принялись за стратегические подсчеты.
- Всего населения в Германии, - разыскала нужную страницу Наташа, - 63 миллиона человек. Теперь соображаем: половина мужчин и половина женщин. Из мужчин сколько могут служить в армии? Ну, примерно тоже половина-15 миллионов, а остальные - старики, дети, больные… Пускай 20 миллионов! Теперь считай, сколько времени понадобится, чтобы уничтожить вражескую армию в 20 миллионов солдат, если за три недели Красная Армия уничтожила один миллион? Задачка для третьего класса…
Лида карандашом на полях учебника подсчитала:
- Пятнадцать месяцев.
- Значит, война будет длиться месяцев семь-восемь, самое большое. Не будут же они ждать, пока их; всех до единого человека поубивают…
- Да, но наши все время почему-то отступают, - робко сказала Анка, глядя с любовным уважением на свою умную и авторитетную подругу; самой Анке и в голову не пришло бы сделать такой простейший, но убедительный расчет.
- Это они нарочно отступают, - ответила Наташа. - Специально так делают, чтобы завлечь врага на незнакомую территорию, а потом окружить и разбиты. Помнишь, учили о войне 1812 года? Ну и сейчас так..
Для Наташи не было сомнительных вопросов. Жизнь для нее была не сложнее истин из школьных учебников, которыми только и располагал ее разум.
На улице уже сгустились летние сумерки. Шаря в ящике стола в поисках спичек, Анкя спросила:
- Останешься ночевать, Наташ?
Ночевала Наташа у подруги частенько, как и та у нее, поэтому родители не беспокоились, если знали, что девушки вместе. Лида поднялась, оправляя платье. Жила она неподалеку от Стрельцовых на Лиманной.
- Нет, нет, - запротестовала Анка. - Чаю попьем, потом пойдешь.
К чаю Ксения Петровна принесла тарелку малины с сахаром и домашних, пахнувших отрубями пампушек. Уютно светила керосиновая лампа, выхватывая из теплой темноты комнаты плоскость стола, уставленного посудой, свежие девичьи лица, оголенные загорелые руки, казавшиеся сейчас, при лампе, совсем темными, как у мулаток. Наташа с Анкой негромко переговаривались, Лида пила свой чай молча, вскоре она распрощалась и ушла.
- Чего она вдруг такая грустная стала? - спросила Наташа.
- Не знаю, - покачала Анка головой. - В последнее время часто так: смеется, поет, а потом как ножом обрежет - сожмется в комочек и сидит молча весь вечер.
Секретарю Каменско-Днепровского райкома ЛКСМУ, нескладно-высокому парню в очках, хоть разорвись; с утра он отсидел на совещании, где обсуждался вопрос о раскреплении агитаторов по колхозам, предприятиям и учреждениям района, через час должно начаться совещание по вопросу организации постов ПВХО в колхозах, на предприятиях и в учреждениях. После обеда намечалось третье совещание, повестку дня которого он еще не знал, но твердо помнил, что его персональная явка строго обязательна. А между этими совещаниями и заседаниями, где намечались всевозможные неотложные меры, нужно было воплощать эти меры в жизнь, делать практическую работу. И получалось так, что как раз на главную работу не оставалось времени.
Когда Наташа и Анка пришли в райком, секретарь подписывал и вручал снимавшимся с учета мобилизованным комсомольцам учетные карточки. Откидывая рывком головы падавший на глаза чуб, он передавал призывнику его карточку, вставал, через стол жал руку и говорил:
- Будьте достойным защитником Отечества! Мы уверены, что вы оправдаете доверие комсомола.
Призывники, толпившиеся перед дверью, были несколько подавлены торжественностью момента и старались скрыть это за шутками. Шутки зазвучали еще задорней, как только в райкомовском коридоре появились девушки. У парней словно сами собой выпятились лацканы пиджаков со значками "ГТО", "ПВХО" и "ГСО". Болтаясь на цепочках, значки издавали несказанно приятный для уха владельца благородный, малиновый звон. Парни делали вид, что заняты своим разговором, но глаза их, как магнитные стрелки к железу, тянулись к девушкам.
Под взглядами парней Анка сделалась неестественно возбужденной, беспричинно хохотала и без конца поправляла прическу.
- Может, мы без очереди? - с тоской в голосе предложила Наташа.
- А чего ж! - хохотнула Анка. - Слухайте, хлопцы, у нас срочное дело до секретаря. Будьте так ласковы, пропустите вперед.
В ответ разнобой голосов:
- Пожалуйста!
- Ходить, девчата…
- Мы зараз люди военни, мы и почекаем.
Отказать в чем-либо красавице Анке для парней было, как всегда, почти непосильной задачей. На ходу одаривая ребят улыбкой, Анка прошествовала вслед за Наташей к дверям кабинета.
Секретарь спросил, не отрывая глаз от разложенных перед ним учетных карточек:
- Фамилия? В какой род войск зачислены? Наташа фыркнула.
- А-а! - вскинулся секретарь. - Печурина!.. Здравствуй. Извини, замотался в доску. Ты по делу?
Он знал Наташу как комсомольскую активистку. Анку, должно быть, видел впервые и обалдело уставился на нее.