Глава четвертая
…Еще в детстве была у Шувалова привычка схватить горбушку хлеба, несколько кусков сахару и - на улицу к ребятам, играть в бабки или лапту. Жевать на ходу куда вкуснее.
Сейчас тоже было не до завтрака. Ему принесли два бутерброда с маслом, сахар, и он ел прямо на мостике, время от времени поглядывая в бинокль.
Прошла ночь. Еще день. Корабли находились у знаменитых Карских Ворот.
Все то же серое пустынное море катило пенистые водяные горы, на них, кряхтя, взбирались корабли, переваливались с одного вала на другой и зарывались в пене… Полчаса назад от капитана второго ранга Максимова был семафор: "Встреча с транспортами в 14.00". Между тем время вышло, а никаких транспортов нет и в помине.
С ходового мостика доносились иронические слова Трофимова, с удовольствием водившего пальцами по своим чапаевским усам:
- У него всегда так: планирует одно, получается другое… А еще нас, грешных, в плохой организации упрекает…
Шувалов косо посмотрел на Трофимова, поняв, в чей огород брошен камень, но ничего не сказал. И в эту минуту внимание Шувалова привлекли проблески ратьера, замелькавшие на флагманском корабле.
- Что там пишут? - спросил Трофимов, подойдя к крылу мостика и перевесившись через ограждение.
- Комдив приказывает приготовиться к повороту на девяносто градусов.
- Ну вот тебе, еще поворот. Может, домой пойдем с господом богом?.. - бросил Трофимов, но, посмотрев на Зайцева, заметил его недовольный, сердитый взгляд и тут же смолк.
Транспорты явно опаздывали, и оставалось одно: маневрировать в этом районе до тех пор, пока не произойдет встреча. И мог ли кто-нибудь понять душевное состояние Максимова, который больше всех волновался и переживал, что нет транспортов, думая с опаской: "Чего доброго, они ночью появятся, изволь в темноте строить походный ордер…"
Начинались сумерки. После очередного поворота Шувалов заметил в сгущавшейся дымке неясный силуэт транспорта и доложил на ходовой мостик.
За первым транспортом из мглы показалось еще одно судно и два катерных тральщика, сопровождавшие их.
- Наконец-то ползут, - пронеслось среди матросов, которым тоже надоело бесполезно утюжить воду.
Широкие, пузатые транспорты выползали из сумеречной пелены, висевшей над морем.
- Прямо по курсу транспорты! - громко сообщил Шувалов.
Трофимов не замедлил откликнуться:
- Ишь, открытие сделал! Часа два назад доложил бы. А то решил порадовать, на ночь глядя…
Сам же, конечно, был доволен, как и все моряки, и это можно было ощутить по тону голоса, в котором нет-нет и прорывались нотки добродушия.
Шувалов оторвался от бинокля и обратился к стоявшему рядом напарнику:
- Слышь ты, салага! Думаешь, мы болтались по вине нашего комдива?
- Не знаю, - ответил тот, неуверенно пожав плечами.
- Смотри, как они чапают. Надо иметь терпение. Вот и рассчитай рандеву с ними.
На фоне темнеющей дали и пенящихся гребней все яснее выступали контуры приближавшихся судов, с их высокими отвесными бортами, мачтами, надстройками и трубами, из которых валил клочковатый дым, повисавший в небе подобно небрежным мазкам художника.
Тральщики шли в походном ордере навстречу транспортам, с флагмана уже передавалось ратьером:
"Будем конвоировать вас до места назначения. Все распоряжения получать от меня".
Наступило самое ответственное время, Зайцев это чувствовал и приказал сигнальщикам усилить наблюдение. Сам стоял в сосредоточенной позе на левом крыле мостика.
Корабли сближались. На переднем транспорте различались крохотные фигурки людей, высыпавших на палубу. Они приветливо размахивали руками. Понятная радость: застрять в начале войны где-то у черта на куличках, месяцами мечтать о доме и вот наконец-то, при виде боевых кораблей Северного флота, ощутить счастье близкого возвращения на Большую землю.
На флагманском корабле замигал ратьер - передавалось приказание комдива:
"Кораблям занять места согласно походному ордеру № 2".
Скомандовав "Лево руля, курс 45", Зайцев облокотился на ограждение мостика. Рулевой ответил: "Начали поворот".
Через пару минут он доложил:
- На румбе сорок пять!
Зайцев впервые видел картину построения конвоя и неотрывно следил за тем, как флагман отделился от остальных кораблей и скоро занял место в голове колонны. Третий тральщик шел справа от транспортов.
Два маленьких катерных тральщика, сопровождавшие транспорты до точки рандеву, теперь повернули обратно в Амдерму и скрылись…
Глава пятая
Сумерки сгущались быстро. Вдали суда, как огромные темно-серые утюги, проглаживали море.
У Шувалова возникла тревога, ощущение было такое, будто ты остался один на один с сердитым клокочущим морем.
Тело ломило от усталости, и веки слипались. Шувалов осматривался в бинокль, хотя трудно было что-либо заметить, кроме тумана, проплывающего низко над самой водой. Он думал, и мысли его были приятными, от них становилось теплее на леденящем ветру: "Ну вот, главное сделано. Конвой построился и идет своим курсом. Теперь двое суток пути - и мы дома! Приведем транспорты, а там докладную подам насчет отпуска. Другие получают отпуска, а чем я хуже? Как-никак три годика отмахал по морям, по волнам - в Таллине, Ленинграде, на Севере… Охота побывать в деревне: родные ждут не дождутся, в каждом письме спрашивают, скоро ли приеду. Комдив у нас правильный человек, поймет, я думаю, и хоть на два-три денька отпустит…"
Зайцев на минуту забежал в штурманскую рубку и снова появился на мостике, встал рядом с Шуваловым.
- Погода неважная, - заметил Шувалов.
- Ничего, - добродушно сказал Зайцев. - Все трудное уже позади.
Зайцев думал о том, что поход проходит благополучно. Его служба на тральщике - доброе начало. Хорошее настроение отражалось на лице, во всей его повадке, в отношениях с подчиненными. Это настроение передавалось личному составу, и матросы воспринимали его как знак близкого берега, благополучного конца, счастливого возвращения. Некоторые офицеры и старшины побрились с особой тщательностью и пришили к кителю свежие подворотнички. Зайцев отнесся к этому благосклонно: "Моряки даже в боевом походе должны иметь опрятный вид", - сказал он Трофимову. Тот подхватил эти слова с почтением, как некое откровение, и не раз повторял в дальнейшем разговоре. Про себя же Трофимов подсмеивался над человеком, который возводит в принцип такие мелочи. Он видел довольство на лице Зайцева и думал: "Ему-то можно, конечно, и, радоваться. Его, наверно, отметят за поход. А мне, пока Максимов начальство, - сидеть тихо, не шевелясь…"
Уязвленное тщеславие мучило Трофимова. Он отлично видел все просчеты Зайцева на первых шагах его командования кораблем, потому что сам был неглупым, знающим и обладал бо́льшим опытом. Он мог бы стать правой рукой Зайцева, но не захотел. "Никто еще не въезжал в рай на моей шее - не тот случай". Он решил быть тенью и эхом Зайцева. Выжидание входило в планы Трофимова: он выбрал то, что удобно и спокойно.
Зайцев вышел из штурманской рубки и вернулся на мостик, Трофимов сказал:
- Задувает.
- Ничего! Дойдем нормально, - успокоил Зайцев, а Трофимов подхватил:
- Безусловно, теперь-то уж все должно быть хорошо. - Сам же посмотрел на обложенное тучами небо, прислушался к свирепым ударам волн о борт корабля и подумал: "Как дойдем, это еще бабушка надвое сказала…"
Впереди неожиданно полыхнуло, прозвучал отдаленный раскат, похожий на весеннюю грозу, и шапка огня взлетела над морем, озарив темную воду, транспорты, ослепив всех находящихся на палубе.
Зайцев растерянно смотрел вперед.
- Товарищ командир, взрыв на головном тральщике, - громче обычного доложил Шувалов, но Трофимов оборвал его:
- Без вас видим, старшина!
Зайцев с трудом овладел собой, сделал попытку подать команду, получилось неясно и сдавленно:
- Полный вперед!
"На помощь погибающим!" - решил он, и в этом властном движении корабля, сразу рванувшегося вперед, были напор и сила командира тральщика. "Немецкие лодки", - подумал он и отдал команду готовиться к атаке. К нему приблизился Трофимов и вразумляюще сказал:
- Гидроакустик никаких лодок не обнаружил. Минное поле, товарищ командир. Мы на минном поле! Надо уходить и уводить транспорты. А то все пойдем ко дну.
"Да, положение опасное", - подумал Зайцев. Теперь он не сомневался: минное поле! Опасность грозит тральщику и транспортам. Он перевел ручку телеграфа на "малый ход" и уже готов был принять новое решение, но что-то сдерживало.
- А как же с людьми? Кто их будет спасать? - вопросительно посмотрел он на Трофимова.
- Да ведь с тральщиком все кончено. Ну, мы придем туда сыграть похоронную. А уцелевшие транспорты? А боевое задание? В войну не до сантиментов. Учтите, мины ничего не соображают, им все равно кого взрывать: транспорты, нас с вами или Максимова…
Зайцев побоялся взять ответственность на одного себя. Он заколебался как раз в тот момент, когда требовалось действовать решительно, отбросив прочь сомнения. Сощурившись, глядел вперед и думал: "Миша! Где ты, дружище? Что с тобой?" По рассказам, он знал, что человек, оказавшийся в студеном море, долго продержаться не может, окоченеет, превратится в труп. И все же в его сознании жила вера в возможность спасения Максимова и других моряков из его экипажа.
- Идите вниз! - резко сказал он Трофимову. - Прикажите боцману срочно приготовить к спуску на воду шлюпки с сигнальными фонарями, плашкоуты и пробковые матрасы. Одним словом, все спасательные средства, какие у нас есть, выбросить за борт!
Трофимов замялся:
- Товарищ командир! А если сами на мину нарвемся. Кто нас будет выручать?
- У них беда стряслась, а вы тут философию разводите! Действуйте!
Решительный тон Зайцева не допускал возражений. Помощник исчез и спустя короткое время снова появился на мостике.
- Товарищ командир! Спасательные средства к спуску готовы!
Зайцев не решился стопорить ход, перевел ручку машинного телеграфа на "самый малый" и приказал приступить к спуску спасательных средств. Снизу донесся властный голос боцмана:
- Травить тали!
Шлюпки оторвались от корабля, прошуршали днищем по воде и теперь среди густой темноты замаячили одинокими белыми огоньками.
- Шувалов! Передайте на транспорты команду: поворот…
Шувалов стоял ошеломленный.
- Товарищ командир! А кто же будет спасать наших?! - почти взмолился он.
- Выполняйте приказание! - сердито повторил Зайцев.
"Как же можно бросить погибающих товарищей, не помочь им?!" - волнуясь, думал Шувалов. Но приказ есть приказ. Василий схватился за ратьер и, нажимая на ручку, давал проблески, вызывая транспорты, идущие как ни в чем не бывало прежним курсом.
С транспортов долго не отвечали. Шувалов снова и снова нервно нажимал на ручку, прекрасно понимая, что время уходит, а вместе с тем труднее будет в этой каше разобраться и установить связь.
Трофимов отпускал в адрес Шувалова нелестные словечки:
- Ну что там? Какого черта…
Шувалов ничего не ответил, только чаще работал ратьером. Ему бы сейчас очутиться рядом с комдивом, он спас бы его, непременно вызволил бы… Злые, бессильные слезы застилали ему глаза.
Наконец на ходовом мостике головного транспорта замигали огоньки.
- Товарищ командир! Сигнал приняли, начинают поворот, - доложил Шувалов: ему все еще виделось густое оранжевое пятно, вспыхнувшее и тут же погасшее на том месте, где шел тральщик Максимова.
А тем временем черные громады транспортов медленно поворачивались, чтобы лечь на новый курс…
Зайцев подошел к рации и передал на уцелевший тральщик:
"Ухожу вместе с транспортами. Спасайте людей".
На радиограмму ответа не последовало. Зайцев дышал на шею радиста и настойчиво требовал:
- Добивайтесь связи. Добивайтесь.
Эфир по-прежнему молчал…
Вернувшись на мостик, он занял свое место и прислушался к разговору Шувалова с его напарником, который поначалу, ошеломленный увиденным, боялся вымолвить слово, но постепенно обретал смелость и выспрашивал своего учителя:
- Вась, а Вась, что произошло-то, а?
- Сам небось видел.
- Видел, да не понял, - простодушно сознался паренек.
- Наши подорвались.
- Как это - подорвались?
- На немецких минах, - терпеливо объяснял Шувалов. - В сорок первом на Балтике мы уходили из Таллина и точь-в-точь так же на минах подрывались.
- Вась, а Вась, им шлюпки пригодятся?
- А кто его знает.
Матрос замолчал и стоял прислушиваясь к глухому стуку дизелей тральщика, плеску волн за бортом и чавкающим шумам транспортов, двигавшихся немного поодаль.
Зайцев продолжал мучительно думать: почему же не отвечают с тральщика? Рация не в порядке или второй корабль тоже погиб? И опять его терзали сомнения: имел ли он право оставить корабль Максимова без помощи? Он склонялся к тому, что поступил правильно. Даже боевой устав обязывает командира корабля действовать в таких случаях соответственно с обстановкой.
Пожалуй, вовремя подсказал Трофимов. Что пользы оттого, что пошли бы дальше, в самую гущу минного поля? Подорвались сами и погубили бы транспорты с людьми. Только и всего! А сейчас приведем корабли, боевое задание будет выполнено. Только что все-таки с Максимовым? Мысль о нем не давала покоя, заставляя страдать, мучиться.
Зайцев не мог знать о событиях, развернувшихся в момент катастрофы на головном тральщике.
…Максимов находился на ходовом мостике с поднятым воротником, подбородок прятал в теплый вязаный шарф. Он чувствовал себя не совсем здоровым, болела голова и горло.
Немного знобило. Максимов спустился в машинное отделение, постоял рядом с котельным машинистом, пристально глядя в пламя топки. Потом поднялся на мостик и освободил от шарфа подбородок, подставляя ветру горячее лицо.
Пока вращались винты, пока сотрясался корпус тральщика, пока корабль шел в относительно узком пространстве Карских Ворот, комдив не знал отдыха.
Задул северо-восточный ветер. Максимов подумал, что, если усилится волнение, придется дать полный ход. Подошел к переговорной трубе, хотел вызвать на мостик инженер-механика, посоветоваться с ним. И в этот момент раздался взрыв. Максимова отбросило в сторону. Он открыл глаза и увидел, что в корме полыхает огонь. Вскочив, он инстинктивно протянул руку к красной кнопке на пульте управления. Он нажимал на нее что было силы. Сигнала тревоги не последовало. Под руку попался рупор, и он крикнул:
- Развернуть шланги! Крепить переборки!
Кажется, его никто не услышал. Он посмотрел под ноги и отпрянул: корабль был расколот надвое, как грецкий орех. Максимов стоял на самом краю расщелины. Уткнувшись лбом в переборку, застыл Проскуров. Лицо его было темным и неподвижным. Максимов кинулся к нему, рванул за плечо. Тело Проскурова качнулось, медленно сползло к ногам Максимова и покатилось в темную, зияющую пропасть воды…
Корма, объятая огнем, уходила под воду. Пламя облизывало черные, искореженные обломки железа.
Кто-то схватил Максимова за рукав:
- Товарищ комдив, тонем!
Кто-то крикнул:
- Орлы, спасайся!
- Прощайте, братишки! - но-бабьи взвизгнул чей-то голос.
Кругом метались люди. Максимов бросился кому-то наперерез, сшибся с ним и, крепко ухватив его рукой за ворот полушубка, другую вскинул в воздух с выхваченным из кобуры наганом:
- Слушать мою команду!
Воля Максимова отрезвила людей, к ним возвращалась способность слушать приказ и действовать.
- Бородавка, Смеляков, шифры, коды! Вахтенный журнал сюда! Остальным готовиться отдать плотики!
Нос накренялся, приближаясь к водяной пропасти. Когда раненых подтащили к Максимову, а шифры, коды и журнал были у него в руках, он скомандовал:
- Отдать плотики! Спасаться всем!
Сам он, как и подобает командиру, оставил корабль последним.
…Болтаясь в плотике, моряки с погибшего тральщика видели вдалеке луч прожектора корабля и обрадовались: их ищут товарищи! А луч пошарил по воде и исчез. Когда глаза снова привыкли к темноте, в поле зрения оставался только темный силуэт головного транспорта, совершавшего поворот в сторону.
Люди на плоту замерли. Медленно поворачивалась махина транспорта. Сперва он был виден во всю длину, потом только корма. С каждой минутой он удалялся от людей, находившихся на утлом плотике.
Кто-то из матросов выругался длинным морским ругательством и в отчаянии обхватил голову руками…
Глава шестая
Тральщик Зайцева уходил все дальше и дальше… В каком-то странном оцепенении стоял Петр на мостике. Сомнения будоражили душу, терзали сознание. Мины то были или торпеды? Не может быть, чтобы тут действовали немецкие подводные лодки. Правда, немцы применяют акустические торпеды. И все же трудно предположить, чтобы они так точно пришли на шум винтов и потопили корабль. Да и взрыв у торпеды совсем иной! Это был глухой взрыв мины. Их не раз приходилось Зайцеву слышать еще на учебном полигоне. К тому же в этом убежден Трофимов. И Шувалов так объяснял своему напарнику. А уж Шувалов - ветеран войны, видал виды на Балтике.
А вдруг торпеды? Сейчас незачем забивать себе голову, и все-таки от этих мыслей никуда не денешься.
Не его ли прямой долг был броситься на спасение?
Подумав об этом, он приказал еще раз связаться с третьим тральщиком, узнать, в каком он положении. Опять никто не отвечал на вызов, и это посеяло в душе Зайцева еще большую тревогу. Наверняка погиб. А он, придя один, что доложит командованию?
И уж совсем некстати в эти минуты появилась на мостике неуклюжая фигура в меховой куртке и ушанке - инженер-механик Анисимов.
- Товарищ командир? Может, все же вернемся к ним?.. - робко начал Анисимов.
Зайцев резко оборвал его:
- Решение принято. Выполняйте свои обязанности.
Анисимову ничего другого не оставалось, как ответить "Есть!" и поспешить в машину.
Зайцев подошел к рации и приказал снова вызывать тральщики сопровождения, что сразу ушли, и прежде всего тот, который, возможно, уцелел на месте катастрофы. Молодой радист усиленно работал ключом.
Зайцев нервничал, топтался на месте, поторапливал:
- Давай, давай быстрее…
- Не отвечают, товарищ командир, - сказал упавшим голосом радист, поднял голову, посмотрел на Зайцева и снова принялся за дело.
- Попробуй на голос! - предложил Зайцев. От одной мысли, что он вернется один, его трясло как в лихорадке.
Радист, переключив рычажок, проговорил в микрофон:
- Слушай меня, "Барс". Я - "Пантера"! Я - "Пантера"!..
"Барс" упорно молчал, и тогда Зайцев не выдержал, выхватил микрофон, и голос его перешел в крик:
- "Барс"!.. "Барс"!.. Говорит "Пантера", говорит "Пантера"!..
И совсем выйдя из терпения, закричал во всю силу:
- С вами говорит Зайцев, с вами говорит Зайцев… Слушайте меня, Зайцева. Перехожу на прием…