Владимир Степанович прилег на прохладный клеенчатый диван и силился сначала ни о чем не думать. Надо немного отдохнуть, успокоиться, ведь впереди много дел. Но вопреки желанию воображение его настойчиво заработало, и все, что пришлось увидеть и пережить, вдруг навалилось на него. Замелькало виденное за минувший день: переправа на Буге, нескончаемый поток людей, машин, повозок, родная степь и горькая пыль на дорогах, в печальном поклоне спелые колосья пшеницы, старик Гончарук, увозивший внучат от расправы за отца-комиссара, скорбь в глазах людей, уходивших от надвигающейся беды. Затем мысли Моргуненко перешли к школе. Вот он, учитель, директор ее, проводит здесь последние часы. Не позже чем завтра он должен покинуть село, оставить школу, с которой сроднился душой и сердцем, отдал девять лет вдохновенного труда, школу, в которой воспитал не один десяток юношей и девушек.
Внезапно сквозь маленькую щелочку в ставне полыхнула вспышка, на миг осветив комнату, и оборвала размышления.
Он поднялся с дивана и чуть приоткрыл ставню. "Нельзя терять время. Сейчас же нужно в сельсовет. Первым делом надо выполнить срочное задание райкома партии - помочь колхозникам отправить скот к Лысой горе, а там, через Буг, на восток. Затем эвакуировать в тыл людей, которым нельзя оставаться в Крымке. Хотя решение отправить скот вызвало возражение со стороны таких, как Яков Брижатый и ему подобные, но он, Моргуненко, - коммунист, он сумеет настоять на своем. Не Яковы Брижатые решают дело".
Учитель решил все это сделать за остаток ночи, днем он займется разборкой в школе документации, оборудования, имущества. Еще нужно повидать кое-кого из своих учеников Крымку Моргуненко решил покинуть на следующую ночь.
Он бережно свернул и спрятал в нагрудный карман гимнастерки ленту дочурки, вложил в барабан нагана два недостающих патрона и вышел. Дверь запер и ключ спрятал в обычном месте.
На дворе стояла предрассветная темнота. Над головой высоко в небе, между поределыми звездами висел ручкой вниз ковш Большой Медведицы. В стороне Первомайска тускнел и укорачивался гигантский багровый столб пожара. А там, на северо-западе, где шли бои, метались по горизонту багряные сполохи.
- Надо спешить, спешить, - подумал Моргуненко и энергичным, размашистым шагом направился в сельсовет.
Глава 3
УЧИТЕЛЬ
Ранним утром со степи к селу Крымке во весь опор скакали двое юношей. Их взмыленные лошади, прижав уши и раздувая ноздри, шли голова в голову, и если одна из них чуть отставала, всадник шпорил ее каблуками по потным бокам и она выравнивалась.
Один из юношей, что с карабином за спиной сидел на рыжей белогривой лошади, был в плащпалатке, на манер кавказской бурки ниспадавшей на конский круп. Из-под черной барашковой шапки, лихо сбитой на затылок и держащейся, как говорят, "на честном слове", вилась и падала на лоб буйная светлая прядь волос. Сочный румяный рот с чуть приопущеннымн уголками губ и бирюзовые глаза придавали лицу юноши нежное, почти девичье выражение. Однако во всей посадке, в манере погонять лошадь проявлялась мужская удаль, в которой нетрудно было угадать стремление походить на Чапаева.
Другой всадник, скакавший на вороной лошади, был в матросском бушлате, полосатом тельнике и надвинутой до боовей фуражке-капитанке. Это был рослый, белобрысый парень, сухощавый, крепкого сложения, с длинными жилистыми руками. Его продолговатое, совсем мальчишеское лицо с узкими прищуренными глазами, казалось, совсем не гармонировало с сильным мускулистым телом. Движения его были более медлительны и не так порывисты, как у товарища. Весь он казался угловатым и неуклюжим. Он часто поддергивал за ремешки две висевшие на левом плече малокалиберки.
Всадники влетели в село и, обогнув школьный сад, осадили лошадей возле ворот.
На щеках юношей рдел яркий румянец, глаза горели ребяческим азартом.
- Ты, Миша, поезжай домой, - сказал юноша в барашковой шапке своему товарищу, - а я разыщу Владимира Степановича. Надо скорее предупредить его.
- Давай уж вместе, Парфень.
- Нет, нет, обоим маячить по селу не стоит, Миша, понимаешь?
- Ну, добре, - с неохотой согласился Михаил, видимо привыкший считаться с мнением товарища, и, хлестнув концом повода еще неуспокоившуюся лошадь, взял с места в галоп.
- Будь дома, я заеду к тебе и все расскажу! - крикнул вдогонку оставшийся и рысью въехал в ворота.
Посредине школьного двора он остановился и огляделся кругом. Все ему здесь было знакомо, все до последней жердочки, до камышевой тростинки на крыше погреба, до камушка малого. Необычными казались только безлюдье и тишина.
Юноша подъехал к небольшому флигельку, густо заросшему кустами сирени. Здесь помещалась квартира Моргуненко. Вот две каменные ступеньки с вытоптанными посредине углублениями, коричневая дверь с медной скобой, отполированной прикосновениями множества рук, черная восьмерка замочной скважины. Все это было хорошо знакомо.
Но вот взгляд юноши упал на большой висячий замок, не замеченный сразу. Стало грустно. Будто замок запирал от него все, что связывало его с этим домом.
Юноша приблизился к окну. Полуоткрытая ставня оставляла небольшую полоску. Заслонив ладонями свет солнца, он приник лицом к прохладному оконному стеклу. И когда глаза привыкли к темноте, увидел большую часть комнаты. В квартире было пусто.
- Значит уехали… что же делать теперь?
С тревогой в душе отъехал он от окна и снова оглядел двор. Открытая конюшня зияла пустотой, не стояла на обычном месте школьная повозка. Кругом тишина, от которой тоненько, как от комариного роя, звенело в ушах. И только пчелы в саду, кружившиеся над ульями, да аромат спелых яблок и груш живо напоминали родную школу.
"Владимира Степановича нет, - снова подумал юноша. - Оно, конечно, хорошо, что учитель во-время уехал и опасность ему не угрожает. Но с другой стороны - что делать дальше? А ведь сейчас, как никогда, было необходимо присутствие учителя, его верный разумный совет. Уж Владимир Степанович нашел бы выход, посоветовал бы, что теперь остается делать и как поступить далее им, его ученикам-комсомольцам, застигнутым врагами на селе. А может, еще не успел? Поехать по селу, может кто видел его… Объездить правления колхозов, заехать в сельсовет…" Подобрав поводья, юноша двинулся через двор к садовой калитке.
- Гречаный! - негромко окликнул его знакомый голос.
Юноша обернулся. В полуоткрытом окне школьной библиотеки стоял учитель.
- Владимир Степанович! - радостно воскликнул юноша.
- Тише, - приложив палец к губам, предупредил. Моргуненко.
- А я решил, что вы уехали.
- Пока еще нет. Надо управиться…
- Нет, нет, - перебил Гречаный, - вам нельзя здесь.
- Что случилось?
- Владимир Степанович…
- Не называй громко. Отведи лошадь на конюшню и заходи сюда, только через окно. Дверь закрыта.
Парфентий отвел лошадь и прыгнул через окно в библиотеку. Книжные шкафы были раскрыты, на столе, на окнах и просто на полу разложены географические карты, учебники, две высокие стопки книг в красных коленкоровых переплетах - сочинения Ленина.
- Владимир Степанович, вам нужно уходить, - горячо произнес Парфентий.
Моргуненко вопросительно взглянул на ученика.
- Мы видели чужих солдат в степи.
- Когда?
- Только что. Мы прямо оттуда, чтобы сказать вам.
В спокойных, всегда улыбающихся глазах учителя промелькнула тревога.
- Может, вы ошиблась?
- Нет, точно.
- Минутку. - Моргуненко закрыл окно. - Расскажи подробнее.
- Сегодня ночью мы с Мишей Кравцом были там, в степи на вышке. Вы знаете.
- Ну, ну?
- Рано утром слышим - кто-то бормочет. Я выглянул в окошечко. Вижу, двое вылезли из лесопосадки на дорогу. Против нашей вышки остановились и озираются кругом. Смотрим - карабин у одного русский, вот этот самый, - улыбнулся Парфентий, - мы сначала решили, что это наши, хотели было спросить, далеко ли фронт, к вдруг слышим забалакали они не по-нашему. Я толкнул Мишу, он меня, и мы вместе выстрелили из наших малокалиберных. Один из них упал, другой - тикать в посадку.
- Молодцы, не растерялись, - улыбнулся учитель, - Выходит, немецкая разведка напоролась на вас?
- Не похожи они на немцев. Маленькие, черные, как цыгане, и говорят не по-немецки. Наверно, румыны.
С минуту оба молчали. Учитель стал торопливо укладывать в ящик отобранные книги.
- Это все сохранить. Оно нам с тобой нужно будет.
Парфентию приятно было слышать "нам с тобой" из уст учителя, и он стал помогать.
- Еще как нужно, Владимир Степанович. Но как же быть сейчас?
Парфентий ждал решающего слова учителя, он надеялся, что Владимир Степанович подскажет разумный выход. Ведь так было всегда. Он помнит, как они, ученики, чуть что бежали к нему попросить совета. Сколько всяких вопросов он помог разрешить им, сколько пылких надежд вселил он в их души, сколько сомнений рассеял! И не было, казалось, случая, чтобы хоть самая малая просьба была обойдена вниманием Владимира Степановича.
- Как вам быть? А как подсказывает тебе твое собственное чувство? Ты комсомолец и вот теперь, когда ты своими глазами увидел врага, ты что-нибудь подумал?
- Подумал и сейчас думаю.
- Что именно?
- Всем нам надо уходить отсюда.
- Куда?
- На восток.
- Теперь, пожалуй, поздно. Ночью шли бои здесь, совсем близко. Под утро отошли наши войска.
- Тогда к нашим, на фронт.
Моргуненко улыбнулся. Его радовало, что его ученики полны решимости не покоряться захватчикам.
- Все это правильно, Парфентий, но у меня есть другой план. Никуда не уходить.
- А как же?
- Оставаться здесь, в Крымке.
- А… что же мы тут будем делать, на фашистов работать?
- Не работать, а бороться против них. - Учитель легонько взял юношу за плечи и привлек к себе. - Слушай меня. Сейчас на нашей земле, временно захваченной врагом, остаются тысячи вот таких же, как вы, комсомольцев, которые не станут изменниками или трусами. Так ведь?
- Конечно, Владимир Степанович.
- Так вот. Партия приказала нам с тобой создать здесь, в Крымке, боевую подпольную комсомольскую организацию.
Парфентий подтянулся, как в строю.
- Мне… тоже?
- Да, Гречаный. Я знаю тебя, как настоящего комсомольца и доверяю тебе.
Парфентий почувствовал, как гулко застучала кровь в висках, задрожали ресницы и стало больно глазам. Он глянул в лицо учителя, но не увидел четких знакомых черт. Все расплывалось, двигалось, словно под водой. Плотно сомкнув веки, он выжал слезы и сразу перед глазами все стало четче: и предметы, и теплая, понимающая улыбка учителя.
- Я сделаю все, что…
- Тебе пока такое задание: узнаешь, кто из твоих товарищей - комсомольцев останется на селе. Прощупай каждого, чем он дышит, и только тогда привлекай. Группируй хлопцев вокруг себя.
Парфентий слушал учителя и в душе его рождалось и крепло гордое сознание, что ему доверяют такое великое дело.
- Но тут требуются спокойствие и выдержка. На рожон лезть не нужно, горячиться не следует.
- Я это понимаю, Владимир Степанович. Буду поступать так, как вы говорите.
Моргуненко легонько опустил руку на плечо взволнованного юноши.
- Самое главное, помни, что рядом с тобой идут старшие - коммунисты. Они будут помогать тебе, направлять и оберегать.
- А… вы?
- Я буду с вами.
- Но ведь вам здесь…
- Я уйду, но буду с вами. Понимаешь?
- Понимаю, - прошептал Парфентий. Ему захотелось вдруг обнять учителя, но строгость минуты удерживала его от этого душевного порыва, и он только промолвил:
- Хорошо, что вы с нами.
- Я сегодня уйду, но мы скоро увидимся.
- А как, где?
- Это мы устроим. Спасибо, что предупредил об опасности.
При этих словах учитель обнял Парфентия, крепко прижал к себе и поцеловал.
- Главное - не теряйте комсомольской чести.
- Не беспокойтесь, Владимир Степанович. С хлебом и солью врагов встречать не выйдем.
Учитель достал из-под полы пиджака сверток и подал Парфентию.
- Спрячь и храни у себя. Это знамя нашего сельсовета и вашей будущей организации. Это знамя должно стать боевым.
Гречаный принял из рук учителя знамя и бережно спрятал у себя на груди.
- Еще одно тебе поручение. Подыщи место, где можно сохранить оборудование физического кабинета.
- Сделаю.
- Ну, до скорой встречи, Парфуша. На селе обо мне никому ни слова.
Еще раз крепко обнявшись, они простились.
Минуту спустя, Парфентий скакал к Михаилу Кравцу, чтобы поведать другу о том, что путь, который они сегодня искали, - найден. И на мучительный вопрос "что делать?" - есть точный ответ. Они знают теперь, что делать им, комсомольцам.
Парфентий подскакал к хате Михаила Кравца и, на ходу спрыгнув с лошади, побежал к товарищу.
- Миша, все в порядке! - воскликнул он громко.
- Что в порядке? - спросил выбежавший навстречу Михаил.
- Нашел, понимаешь? - Парфентий понизил голос. - В школе застал, в библиотеке.
- Ну?
- Все, как было, рассказал ему, предупредил. Знаешь что, Мишка? Уходить не надо. Никуда не надо. Здесь останемся.
- Здесь? - недовольно протянул Михаил, удивляясь, почему же у Парфентия такое приподнятое настроение.
- Да, здесь, - вразумительно повторил Гречаный и озорно, по-мальчишески подтянув к себе за ворот рубашки. Михаила, полушопотом сообщил:
- Партизанить будем.
- Ну что ты? - поразился Михаил и в то же время обрадовался. Это вполне соответствовало его характеру. Миша любил героику. Он упивался романтикой гражданской войны, по несколько раз перечитывал книги о партизанах и завидовал героям, которых любил народ, чтил их память и слагал о них песни.
- К нам скоро явятся "гости". Нужно будет по-хозяйски их встретить.
Михаил, до щелочек сузив серые глаза, довольно улыбнулся.
- Все правильно, Парфень. Только я не знаю, как это будет…
- Я тебе все объясню. Пойдем на речку. Кстати, поможешь затопить лодку. Не хочу, чтобы попала в руки этих гадов.
- А кони, Парфень? - спросил Михаил.
- Пока поставь в сарай, а там придумаем, что с ними сделать.
Друзья завели лошадей и побежали вниз к речке и дальше вдоль берега. Там, в узкой прогалине между камышами, стояла на приколе старая, утлая лодка, спутник парфушиного детства, друг, с которым было, связано много милых, волнующих воспоминаний.
Глава 4
В ПУТЬ
Закончив свои дела в селе, Моргуненко осторожно вышел на опушку школьного сада.
Вдоль северной стороны сада, обращенной к степи, проходила дорога. Через дорогу сразу же начиналось пшеничное поле, оно простиралось далеко вглубь степи. Все вокруг казалось величаво спокойным, но в этом на вид спокойном царстве кипела своя особая жизнь. Перекликались ленивые перепелки, откуда-то издалека доносился скрип коростеля, щебетали, посвистывали и щелкали какие-то другие пичужки, стрекотали кузнечики. И от всей этой разноголосой трескотни село казалось необыкновенно тихим, обезлюдевшим.
Утро уже миновало. Занимался ясный день. По чистой синеве неба поднималось горячее солнце. Нагретый воздух восходил над степной далью струистыми голубоватыми волнами. Все предвещало знойный августовский день.
Моргуненко смотрел вдаль, как бы угадывая, где же проляжет его тропинка, куда поведет она и кто встретится на ней?
Поглощенный своими мыслями, он обернулся назад. Там меж стволов фруктовых деревьев белели стены школы.
- Ну вот, пожалуй, и все, - вслух произнес он и, с трудом подавив вздох, добавил: - Прощай, родная!
Учитель почувствовал, как сжалось сердце. Но усилием воли он тут же подавил щемящее чувство тоски. Мысль о том, что ждет его впереди, заставила внутренне собраться. Руки сами потянулись оправить, как в строю, гимнастерку. И только теперь, как следует оглядев себя, он нашел, что его одеяние совсем не годится. Все - от фуражки военного покроя до гимнастерки под командирским ремнем и брюк галифе, при первом же случае могло выдать его с головой.
- Вот этого не предусмотрел, горе-подпольщик, - с досадой упрекнул он себя. - Все нужно сбросить, сменить, и как можно скорее.
Он быстро прикинул в уме, где это можно будет сделать, и решительно пересек дорогу.
Густая, высокая пшеница укрыла его. И в первый раз за всю жизнь Владимир Моргуненко пошел по своей земле, крадучись и пригибаясь.
На самом дальнем конце Крымки, несколько на отшибе, стояла маленькая опрятная хатенка, скрытая с двух сторон вишневым садом и с третьей - закопченной кузницей.
Здесь жил колхозный кузнец - дед Григорий Клименко. Был он в большом уважении у односельчан и громком почете в районе. Словом, это был один из тех стариков, у которых учатся и которые служат примером для среднего и младшего поколения колхозников. К нему-то и направился за помощью Моргуненко.
Тщательно осмотревшись, учитель подошел к хате и легонько постучал в дверь. Изнутри не отзывались.
"Не уехал ли Свиридович? - с тревогой подумал Моргуненко. - Куда же еще можно пойти? Да нет, более подходящего места сейчас в его положении не найти". Деда Григория учитель хорошо знал и вполне мог довериться ему. "Да и по селу бродить теперь небезопасно - кто знает, на кого еще натолкнешься".
Владимир Степанович снова принялся стучать в дверь, с каждым разом все настойчивее. Но попрежнему было тихо, хата, казалось, была необитаемой. И когда надежда уже стала покидать учителя, в сенях послышался тусклый болезненный голос:
- Кто?
- Я, Григорий Свиридович, - обрадовался Моргуненко.
Не сразу звякнула щеколда и в дверях появилась высокая худощавая фигура старика в овчинном кожухе и шапке.
- Вы? - не то растерянно, не то испуганно воскликнул дед Григорий.
- Да, да. К вам можно? - поспешил ответить учитель.
- Будь ласка, заходьте, Владимир Степанович! - оживился старик. - Извиняйте, что не сразу открыл вам. Я думал, что это они… - будто оправдывался дед Григорий, зябко поводя плечами. - Проходьте.
Пока хозяин запирал наружную дверь, Моргуненко вошел в хату и огляделся.
Дед Григорий Клименко несколько лет тому назад похоронил свою жену и с тех пор жил один, отдавая все свое время кузнице. Но он был не одинок в большой дружной колхозной семье. И, хотя в доме не было хозяйки, здесь всегда царили порядок и чистота. Старик сам следил за своим гнездом.
Сегодня в хате деда Григория не было ни порядка, ни чистоты.
"Значит, жизнь старика тоже столкнули с рельсов", - подумал Моргуненко, внимательно оглядев и самого хозяина. Вид деда Григория невольно внушал чувство сострадания.
- Что же вы стоите, сидайте, - спохватился старик, указывая на скамью, кое-как застланную выцветшей тканой дорожкой.
Учитель сел.
- Да вы сами-то садитесь, - предложил Моргуненко.
Дед Григорий тяжело опустился на скамью рядом. Оба некоторое время молчали. Григорий Свиридович тихонько теребил на груди оборванную петельку кожуха. Большая узловатая рука его дрожала, как после тяжело перенесенной болезни. Моргуненко показалось, что этот всегда веселый, энергичный, острый на язык старик вдруг, как-то сразу, неожиданно сдал, постарел на несколько лет.
- Похудели вы крепко, Григорий Свиридович. Нездоровы? - участливо спросил Моргуненко.