На переписку ушло больше месяца. За это время Линда закончила хозяйственные работы в особняке на Ваннзее, завезла мебель, ковры, книги. Свою прежнюю квартиру в Далеме оставила за собой, сдав ее в наем порядочной семье. Лишь в конце октября пришло разрешение на аккредитацию нового немецкого корреспондента в Советском Союзе.
В день национальной революции 8 ноября в новом доме сыграли свадьбу. В числе почетных гостей были Карл Хаусхофер, Ганс Пикенброк, франк Хафе.
Последнюю неделю перед отъездом майор Беербаум рассказывал о методах сбора материала, наблюдения, конспирации, ухода от слежки. Для тайнописи он вручил таблетки, замаскированные под обычный аспирин. Они не поддавались никакой экспертизе. А "лейку" с набором оптики и пленку высокого качества и чувствительности иметь журналисту сам бог велел. Задание сводилось к одному: выявить степень готовности Красной армии и страны к большой войне.
В середине ноября 1939 года супруги Валетти выехали в Россию.
Глава четвертая
"Талвисота" – зимняя война
"…В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих прибалтийским государствам (Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве), северная граница Литвы будет являться чертой, разделяющей сферы влияния Германии и СССР".
Из секретного дополнительного протокола к пакту о ненападении от 23 августа 1939 года
"Более двенадцати лет назад, в то время, когда большинство из вас были совсем маленькими детьми, я решительно симпатизировал русскому народу… Я, как и многие из вас, надеялся, что Россия решит свои собственные проблемы и что ее правительство в конечном счете сделается миролюбивым правительством, избранным свободным голосованием, которое не будет покушаться на целостность своих соседей. Сегодня эта надежда или исчезла, или отложена до лучшего дня. Советский Союз, как сознает всякий, у кого хватает мужества посмотреть в лицо фактам, управляется диктатурой столь абсолютной, что подобную трудно найти в мире. Она вступила в союз с другой диктатурой и вторглась на территорию соседа столь бесконечно малого, что он не мог представлять никакой угрозы, не мог нанести никакого ущерба Советскому Союзу, соседа, который желал одного – жить в мире как демократическая страна, свободная и смотрящая вперед демократическая страна".
Из выступления президента США Ф.Д. Рузвельта перед конгрессом американской молодежи в феврале 1940 года.
1
Операция по захвату радиостанции в приграничном немецком городе Глейвице, в которой участвовали эсэсовские диверсанты, переодетые в польскую армейскую форму, дала повод к "акции возмездия" – нападению Германии на Польшу. Она, видимо, так понравилась Сталину, что он решил совершить нечто подобное на советско-финляндской границе.
Северный сосед его беспокоил давно. Со времени подавления революции в Финляндии все более усиливалась антисоветская пропаганда. Кабинет Рюти-Эркко открыто призывал к созданию "Великой Суоми" за счет Карелии. Советско-финляндская граница проходила почти рядом с Ленинградом. В случае войны город могли обстреливать тяжелые орудия. Да и вообще, как писала "Таймс" еще в апреле 1919 года, "самый удобный и самый короткий путь лежит через Финляндию, границы которой проходят всего лишь в 30 милях от столицы России. Финляндия является ключом к Петрограду, а Петроград – ключом к Москве".
Для укрепления безопасности своих территорий СССР предложил обменять часть Карельского перешейка и некоторые острова на Балтике и в Баренцевом море на советские земли в районе Реболы и Порос-озера. Но финское правительство наотрез отказалось от этих предложений. Его позицию высказал на заседании комиссии по иностранным делам сейма министр Эльяс Эркко: "Мы ни на какие уступки СССР не пойдем и будем драться во что бы то ни стало, так как нас обещали поддержать Англия Америка и Швеция". О Германии он деликатно промолчал из-за пакта о ненападении. Эркко даже не прислушался к мнению "великого старца", председателя Совета обороны фельдмаршала Карла Маннергейма, который еще раньше предлагал передвинуть границу на Карельском перешейке, не дожидаясь просьб со стороны Москвы. Как стратег, он ничего не имел против передачи России в аренду островов в Финском заливе. А авторитет у Маннергейма был велик. Потомок шведских баронов, один из блестящих генералов царской армии, владевший русским лучше, чем финским языком, заканчивал Николаевское кавалерийское училище в Петербурге, служил в Польше, затем в гвардии при царском дворе. В Русско-японскую войну сражался в рядах нежинских драгун, на поле боя был произведен в полковники. После войны два года провел в седле, выполняя поручение русского Генштаба и географического общества. Он преодолел путь в 14 тысяч километров через Туркестан в Китай, написал прекрасный отчет и приложил к нему более тысячи фотографий. Мировую войну закончил командиром корпуса в чине генерал-лейтенанта. Когда в Финляндии началась Гражданская война, Маннергейм возглавил белогвардейские отряды, призывал к походу на красный Петроград. Но в 1939 году он выступил против войны с Советским Союзом, действия своего правительства называл близорукими и неумными. Опытный генерал понимал, что, несмотря на неопытность командного состава РККА, потерявшего из-за репрессий свои лучшие кадры, Красная армия любой ценой добьется победы.
Однако маховик войны уже начинал набирать обороты. В финскую армию и добровольческий корпус шюцкоровцев призывались вчерашние лесорубы и фермеры, на военное положение переводилась промышленность, в Швеции закупалось оружие и самолеты, оттуда же шли батальоны волонтеров.
После безрезультатных переговоров Сталин решился на войну. Нарком Ворошилов отдал приказ о переброске армий Ленинградского военного округа к советско-финской границе. План намечался простой: "Войска одновременно вторгаются на территорию Финляндии на всех направлениях с целью растащить группировку сил противника и во взаимодействии с авиацией нанести решительное поражение финской армии". Начальник Генерального штаба Борис Михайлович Шапошников и другие дальновидные командиры разрабатывали более осторожные проекты. Они учитывали характер укреплений и те реальные трудности, с которыми неизбежно встретятся войска при их прорыве. "Линия Маннергейма" включала в себя 76 укрепленных узлов обороны, 804 блиндажа, 606 бронированных пулеметных гнезд, 440 километров окопов, 331 километр колючей проволоки, 136 противотанковых устройств. Но Сталин, настроенный на легкую победу и малой кровью, отверг план Шапошникова. Он не позаботился даже о необходимых для прорыва резервах. А вспомнив об удачной провокации немцев в Глейвице, для создания прецедента послал на границу верного прислужника генерала Кулика, который организовал в приграничном селении Майнила обстрел собственной территории. Четверо убитых и десять раненых красноармейцев стали первыми жертвами сразу же вспыхнувшей войны.
Привыкнув беззастенчиво лгать своему народу, Сталин и здесь попытался ввести в заблуждение общественное мнение. На второй день после начала боевых действий в печати появилось сообщение, что "левыми силами" в только что занятом городе Териоки (ныне Зеленогорск) сформировано народное правительство Финляндской Демократической Республики во главе с видным деятелем рабочего движения и Коминтерна Отто Куусиненом. СССР тут же установил с ним дипломатические отношения, заключил договор о взаимопомощи и дружбе. Это дало повод Советскому Союзу "оказать содействие своими военными силами для того, чтобы совместными усилиями ликвидировать опасный очаг войны, созданный в Финляндии прежними правителями".
На самом же деле такое правительство начало создаваться вместе с военными приготовлениями из эмигрантов, проживающих в Советском Союзе. В распоряжение этого правительства передавалась формируемая из лиц карело-финской национальности стрелковая дивизия. Ее командиром был назначен А.М. Антила, тоже финн по национальности, служивший в Харькове. По мысли политиков, дивизия должна была стать ядром "Финляндской Народной армии", а Антила – министром обороны у "президента" Куусинена. Коминтерн предлагал пост премьер-министра генеральному секретарю Финской компартии А.О. Туоминену, проживавшему в Стокгольме. Тот ответил категорическим "нет".
Никакой поддержки "правительство в Териоках" не получило и в самой Финляндии. Социал-демократическая партия и финская конфедерация профсоюзов выпустили совместное заявление. "Рабочий класс Финляндии искренне желает мира, – говорилось в нем. – Но раз агрессоры не считаются с его волей к миру, рабочему классу Финляндии не остается другой альтернативы, кроме как вести битву с оружием в руках против агрессии в защиту демократии, мира и самоопределения нашей страны".
Патриотический подъем оказался настолько великим, что бывшие бойцы Красной гвардии – участники финской революции 1918 года – обратились к Маннергейму с просьбой зачислить их в ряды финских вооруженных сил.
Всего этого Павел Клевцов, разумеется, не знал. Радио, газеты трубили об интернациональном долге, помощи финскому народу "избавиться от капиталистического ига", о "массовом радушии", с каким финское население встречало Красную армию. Но скоро в армейскую среду стали просачиваться слухи о бездарно начатой войне, об упорном сопротивлении финского народа. Бои велись в самых неподходящих условиях – в лесах Карельского перешейка, среди глубоких снегов, при жестоких ветрах и сорокаградусных морозах, в короткие дни и длинные ночи. Противник не оборонялся на заранее подготовленных рубежах, на знакомой местности, был тепло одет, вооружен автоматическим оружием, предельно натренирован. Он защищал свой дом и свою землю.
Большой урон наносили лыжники-диверсанты и шюцкоровцы. Их малые подвижные отряды нападали на штабы, склады, госпитали, рвали линии связи. Не меньшую опасность представляли одиночные финские автоматчики и снайперы. Они устраивали засады на деревьях. В белых маскировочных халатах "кукушки" сливались со стволом и ветками, запорошенными снегом. Чаще они охотились за командирами. Потери среди начальствующего состава вынудили отказаться от ярких и далеко видимых знаков различия.
Серьезную неожиданность принесли наступавшим и минные поля. Противопехотные, противотанковые мины, фугасы большой разрушительной силы с разными способами взрывного действия простирались на многие километры. Они сбивали темп, губили людей и технику. Танки буксовали в сугробах, подрывались на минах, превращаясь в неподвижные мишени для артиллеристов противника. Пехота залегала в снегу под минометным и пулеметным огнем, не в состоянии продвигаться дальше.
По приказу Жданова, секретаря Ленинградского обкома и члена Политбюро ВКП(б), к поискам борьбы с минами привлекли многих инженеров и ученых. Им удалось сконструировать электромагнитный миноискатель, тут же запущенный в производство. Теперь саперы цепочкой двигались впереди наступавших подразделений и прощупывали землю. Как только в наушниках раздавался звуковой сигнал, сапер разгребал снег и землю, вытаскивал и обезвреживал мину. При морозе, под навесным и кинжальным огнем, адовая работа саперов сама собой навязывала наступлению черепаший темп, каждый километр захваченного пространства оплачивался немалыми жертвами.
Вслед за приказом Жданова из штаба Ленинградского военного округа разослали во все военные заведения, занимавшиеся минами, заявки на специалистов для помощи фронту. Одна из таких заявок попала в инженерную академию. Когда начальник спросил комбрига Ростовского о кандидатуре, тот ответил не раздумывая:
– Клевцов.
Георгий Иосифович хотел, чтобы молодой инженер побывал в действующей армии, своими глазами увидел и поле боя, и укрепления врага.
Ленинградский поезд останавливался много раз – впереди расчищали пути. Снег валил и валил, будто собрался засыпать все живое на земле. Перед самым городом тучи рассеялись, показалось недолгое зимнее солнце и ударил мороз такой силы, что под "буденновкой" затрещали волосы.
По пути с Московского вокзала к штабу округа внимание Павла привлекла полуторка в переулке. Две женщины в синих халатах поверх телогреек вытаскивали из подвала лежалые кипы овчинных шапок-ушанок и бросали их в кузов. Обойдя грузовик, Павел увидел вход в промтоварный магазинчик. Еще не сообразив для чего, он толкнулся в обитую железом, мохнатую от инея дверь. Нос заложило от спертого, насыщенного гнилью воздуха. В полумраке он рассмотрел остроскулую продавщицу. Та швыряла тюки в люк, откуда вместе со светом врывалось облако морозного пара.
– Закрыто! – не оглянувшись, но почувствовав постороннего, крикнула женщина осевшим голосом.
Только в этот момент Павла осенило – неплохо бы перед фронтом вместо жиденькой "буденновки" разжиться теплой шапкой! Пока он раздумывал, как подступиться к неласковой продавщице, та оглянулась, легко спрыгнула с лесенки и, будто старому знакомому, сказала:
– А-а, командир… Видишь, и списанный хлам пригодился…
– Холодновато… – невпопад ответил Павел, потянув руку к уху, которое стало поламывать в тепле.
– Туда? – женщина неопределенно мотнула головой.
– Куда же еще?
– Выбирай, пока не оприходовали.
Глаза привыкли к полумраку. Павел рассмотрел на полках, лавках, полу раскиданные товары. До войны они не имели спроса, успели заплесневеть, потерять товарный вид. Он поднял первую же выпавшую из тюка шапку, нахлобучил на голову.
– Безрукие шили… – произнесла женщина, прибавив непечатное слово.
– Ничего, там сойдет. Сколько должен?
– Бери так. Носи на здоровье…
Если бы знал Павел, как с этой шапкой дальше обернется, он бы в ноги поклонился этой женщине.
Но началось с неприятностей. Сунув "буденновку" в полевую сумку, он дошел до штаба. Во дворе суетились военные. Подгоняли их не то холод, не то срочные дела. И все же нашелся двухшпальный педант в ремнях и хроме:
– Па-а-чему не по форме?!
Павел сообразил – майора возмутила овчинная шапка с суконным верхом, но будучи человеком неробким, тут же нашелся:
– У вас нос!
– Какой нос?
– Скорее растирайте! – не дожидаясь, пока до майора дойдет, Павел схватил с бровки пригоршню и бесцеремонно влепил в лицо уставника снегом, стал растирать шерстяной перчаткой. Майор не отбивался, только мотал головой, фыркал, покорно согнув спину перед коренастым нахаленком в овчинной шапке. Его нос стал походить на спелую вишню. Выпрямившись, майор одернул ремни:
– Кто и откуда?
– Из инженерной академии за направлением на фронт.
– Тебя-то мне и надо! – майор неожиданно хлопнул Павла по плечу.
– Идем!
Он исчез в одном из кабинетов, через несколько минут приоткрыл дверь:
– Получай документы!
Павлу выдали командировку в Восьмую армию.
– Порядок в танковых частях! – повеселел майор, выходя в коридор. – Давай знакомиться – Бомбара.
Свою фамилию он произнес с такой звонкой раскатистостью, что проходившие мимо командиры оглянулись.
Как выяснилось позже, Бомбару послал в округ начальник инженерных войск армии полковник Шурыгин – хитрован и умница, с замашками дальновидного хозяйственника. Майор в штабе округа кое-кого знал и просил содействия, чтобы заполучить хорошего специалиста, который мог бы разобраться в минных полях.
До фронта добирались сначала на железнодорожной платформе, потом ехали на броневике. У машины был задний гусеничный ход, но она все равно застревала. Приходилось из леса таскать валежник, выручать до новой колдобины. Хорошо еще, что по дороге шло и ехало много людей. Сбив строй, красноармейцы вырывали броневичок из ямы и уходили вперед, подгоняемые холодом и нетерпением скорей добраться до ночлега. Хуже было, когда открывался встречный поток. Тогда помочь было некому. В повозках лежали раненые и обмороженные. Иногда санитар-возница обнаруживал, что в живых никого не осталось. Он сталкивал трупы на обочину, ставил вешку для похоронной команды и разворачивался в обратный путь к фронту, где молодые здоровые люди превращались в калек и мертвецов.
Как всегда при замедлявшемся наступлении, штабы батальонов, полков и дивизий сбивались в одну линию. Так получилось и в Восьмой армии на подступах к станции Лаймала. Однако Бомбара скоро разыскал свой штаб. Несмотря на глубокую ночь, полковник Шурыгин Василий Петрович спать не ложился. Он подозвал Павла к раскинутой на столе карте и, простуженно сипя, проговорил:
– Завтра наши снова пойдут в бой. А мин кругом как гороха. Мы стараемся разгадать схему минирования…
– А вдруг у финнов нет схемы? – сказал Павел.
– Быть не может. Финны – народ прижимистый. Тыкать мины туда-сюда не станут.
– То финны. А исполнители кто?
– Французы.
– Вот они и постарались. Благо, не свое и на чужие деньги… Или так. Строители-минеры заложили свои заряды, армейские – свои. Схемы наложились одна на другую. Получился ребус.
Шурыгин с интересом посмотрел на инженера-москвича, подумал: "Хоть зелен, но, видать, с искрой Божьей", вслух же спросил:
– Что предлагаете?
– Завтра пойду с саперами. Когда сюда ехал, видел, сколько народу полегло.
Василий Петрович сокрушенно кивнул:
– Да. Потери несем неисчислимые.
2
Затемно Бомбара принес маскхалат. Отделение саперов уже было в сборе. Пятеро вооружились миноискателями, остальные – рогатками, щупами и лопатками. У каждого за спиной висели самозарядные винтовки. Лишь у младшего командира Ладейкина была обычная трехлинейка, кто-то сказал, что из нее он ловко сбил однажды финского снайпера.
Майор довел отделение до передовых постов, посоветовал Павлу:
– Вперед не высовывайся. Я буду сигналить зеленым фонариком через каждые пять минут, чтобы вы не сбились в темноте.
Перевалили через бруствер и поползли в сторону железнодорожных путей, откуда долетало свистящее дыханье маневрового паровозика. Глубокий снег скрывал до макушки. В предутренней тьме финский передний край не просматривался. Ориентировались по фонарику Бомбары и едва угадываемым огням станционных построек.
Ладейкин резко взмахнул рукой – в наушниках его миноискателя пискнуло. Остановились. Красноармеец по фамилии Суханов разгреб снег, щупом нашел заряд, стал ковырять лопаткой мерзлую землю. Чтобы извлечь запал, надо спустить зажимное устройство, вытащить чеку. Этого в рукавицах не сделаешь. Он снял рукавицы, пальцы мгновенно прилипли к кожуху. Скрипнув зубами, он отдернул руку, оставив кожу на ржавом металле. К счастью, в кармане полушубка у Павла оказались шерстяные перчатки. С грехом пополам, но с запалом справился он, шепотом спросил Ладейкина:
– У вас есть перчатки?
Сапер смущенно промолчал.
– Как же вы работаете?!