Немецкий фугасный снаряд летел в эту цепь. Он уже дошел до верхней точки траектории и начал снижаться, набирая скорость и воя все пронзительней.
Войновский продолжал ползти вдоль цепи. Беспалов полз за ним и то и дело тыкался каской в валенки Войновского. Тогда Войновский оборачивался и сердито дрыгал ногой. Третьим полз Стайкин, время от времени подталкивая Беспалова под коленку стволом автомата, отчего тот принимался ползти быстрее и снова натыкался на Войновского.
Войновский полз и думал о том, что через минуту они доползут до позиции противотанкового ружья, и он сделает несколько замечательных выстрелов. Первым выстрелом он убьет снайпера на колокольне, а следующими - по амбразурам - выведет из строя все вражеские пулеметы. Тогда цепь поднимется в атаку, и они захватят берег.
Беспалов снова ткнулся ему в валенок, и Войновский сердито дрыгнул ногой.
В пятидесяти метрах позади цепи, неподалеку от позиции противотанкового ружья лежал пулеметчик Маслюк. Во время последней атаки Маслюк, поддерживая цепь огнем пулемета, выпустил три ленты; ствол пулемета раскалился до такой степени, что вода в кожухе закипела. Маслюк прижался к пулемету, чувствуя сквозь одежду приятную теплоту ствола, согреваясь и думая о том, что сейчас он согреется, возьмет котелок, пробежит к воронке, чтобы набрать там воды и залить кожух пулемета.
Ефрейтор Шестаков лежал, докуривая цигарку, и соображал, где бы ему раздобыть еще два запасных магазина к автомату. Он докурил цигарку, пока она не стала жечь пальцы; бросил окурок в воронку и принялся набивать диски.
Через пять или шесть человек от Шестакова лежал Севастьянов. Он лежал, закрыв глаза, и лицо его светилось непонятной, загадочной улыбкой. Время от времени Севастьянов беззвучно шевелил губами, а потом снова улыбался таинственно и радостно. Мысли его были далеки от войны: Севастьянов вспоминал прочитанную давным-давно книгу.
Рядом с Севастьяновым лежал Ивахин. Он быстро сдвигал и раздвигал ноги, пытаясь согреться, и вспоминал о том, как Леля провожала его на вокзале. Она вцепилась в него руками, ртом и ни за что не хотела отпускать от себя. И долго его рубаха была мокрой от ее слез, а неделю назад Леля написала, что просит простить ее и забыть, потому что она встретила другого, настоящего, и полюбила его: он фронтовик и с орденами. От этого воспоминания Ивахину стало еще тоскливей и горше.
Недалеко от него расположился пожилой солдат Литуев. Он лежал ногами к берегу и грыз сухарь. Скулы его быстро двигались под заиндевелым подшлемником. Литуев увидел ползущего по льду Войновского и перестал жевать.
- Товарищ лейтенант, в атаку скоро пойдем? - спросил он.
- Пока не передавали, - сказал Войновский. - Я предполагаю, что с наступлением темноты.
- Не волнуйся, - сказал Стайкин, подползая, - тебя не забудем.
Подле Литуева лежали два солдата - Проскуров и Грязнов. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, тихо разговаривали меж собой.
- Я тогда ей и говорю: пойдем, пойдем со мной, не бойся, не съем...
- А она-то, она?..
- Поломалась для вида, потом пошла как миленькая. Пошли прямо в рожь...
- Эх, жизнь была. Представить невозможно.
- Товарищ лейтенант, - сказал Проскуров, увидев Войновского, - водку скоро выдадут?
- Старшина обещал к вечеру, - ответил Войновский. Он обернулся, чтобы посмотреть, ползет ли сзади Беспалов, и в это время услышал истошный, нечеловеческий вопль:
- Тикай!
Кричал Стайкин. Войновский зажмурил глаза, вжался в лед, не понимая еще, в чем дело.
Снаряд упал прямо в цепь. Он легко прошел сквозь ледяной покров, глухо взорвался в глубине. Огонь и вода вырвались наружу, встали столбом. Войновский почувствовал, как воздушная волна ударила в уши, кто-то выдернул из его рук автомат, он стал легким как перышко и полетел, переворачиваясь в воздухе, проехал по льду, перевернулся еще раз и, наконец, открыл глаза. И тогда увидел воронку, черную и громадную, как озеро. Она дымилась, волны кругами ходили по ней, вода с шумом скатывалась через края обратно.
Войновский услышал протяжные стоны и быстро пополз к воронке.
- Кто ранен?
- Ну и жаханул, гад. Чемодан.
Войновский обернулся. Рядом лежал Стайкин. Правая сторона его халата была в рыжих пятнах.
- Ранен? - спросил Войновский.
- Брызнуло. И водой облило. Жаханул чемоданчик.
Ранен был Литуев. Осколок перебил ему ногу, и Проскуров уже перевязывал ее индивидуальным пакетом. Литуев негромко стонал. Солдаты со всех сторон сползались к воронке.
- Ну и дал прикурить.
- Двести семь, не меньше.
- Хорошо еще, что фугасный. Осколочный всех бы накрыл. До свиданья, мама, не горюй.
- Товарищ лейтенант? - Шестаков подполз и принялся ощупывать Войновского.
- Увы! - сказал Стайкин. - Опять я остался жив, как сказал мой боевой друг в сорок втором году, выходя из сгоревшего танка.
- Постойте, постойте, - перебил Войновский. - Ведь тут, рядом с нами, когда мы ползли, лежал кто-то?
- С вами пополз. Из лейтенантов-то? Где он? - Шестаков приподнялся и стал осматриваться. - В меня который стрелял.
- Позади вас человек полз, товарищ лейтенант. Неужели пропал?
- Беспалов его фамилия, - сказал Шестаков, - из артиллерии. Свояк нашего Молочкова. И, выходит, за ним последовал?
- Беспалов! - закричал Стайкин. - Где ты? Издалека донесся сердитый голос:
- Чего тебе? Отвяжись.
- Все целы, товарищ лейтенант, - сказал Проскуров. - Все на месте.
- Нет, нет, - взволнованно говорил Войновский. - Я прекрасно помню, кто-то лежал здесь, в цепи. Как раз на этом месте. - Войновский показал рукой на воронку. - Я отлично помню. У меня хорошая зрительная память.
- Впрямь был кто-то, - сказал Литуев. Проскуров наложил ему жгут, и Литуев перестал стонать. - Он еще огонька у меня просил, а, я отвечаю: не курю.
- Память у тебя отшибло, - сказал Проскуров. - Это я у тебя огонька просил. А ты и сказал: не курю. А я, видишь, живой. Значит, это не я?
- Ты-то просил, это верно. А он тоже просил. Он тоже человек. Ой, тише ты. - Проскуров натягивал на раненую ногу валенок и сделал чересчур резкое движение, отчего Литуев вскрикнул.
- Кто же это? - спросил Шестаков, пугливо оглядываясь по сторонам.
- Севастьянов! - крикнул Войновский.
Севастьянова слегка отбросило взрывом в сторону, но он, кажется, даже не заметил, что рядом разорвался снаряд, и по-прежнему лежал, закрыв глаза и улыбаясь своим мыслям. Он все-таки услышал Войновского, посмотрел на него и приподнялся на локтях.
- Севастьянов, вы же рядом были. Вы не помните, кто лежал здесь?
- Не помню, товарищ лейтенант, - сказал Севастьянов. - Может быть, и я. Не помню. - Он лег и снова закрыл глаза.
- Где же он? - задумчиво спросил Шестаков и посмотрел на воронку. - Может, взрывом отбросило?
- Был, истинно говорю, был человек, - живо говорил Литуев. - Он еще огня у меня просил, а я отвечаю: не курю. А кто такой - убей, не помню.
- А ты иди, - сказал Стайкин, - не задерживайся. Без тебя разберемся. Ты теперь тоже с довольствия снят.
- И то верно. Пойду, братцы, не поминайте лихом. Живой буду, напишу. Прощайте, братцы. - Литуев пополз по льду, и раненая нога волочилась за ним, как плеть. Проскуров полз сбоку и поддерживал Литуева рукой.
- Из новеньких, может? - спросил Шестаков.
- Кострюков? - сказал Войновский.
- Кострюков еще утром уполз, товарищ лейтенант. Ему руку оторвало правую. Я сам его относил.
- Кто же это?
- Молочков! - воскликнул Стайкин. - Он самый.
- Он же убитый. - Шестаков посмотрел на Стайкина и покачал головой.
- Неужели не он? Ах, господи...
- А где Маслюк? - спросил Войновский.
Позади, за цепью поднялась рука, и громкий голос крикнул оттуда:
- Маслюк здесь. Живу на страх врагам. Сейчас с котелком к вам приду.
- Может, и не было никого, с перепугу мерещится. Такой снаряд жаханул.
- Человек ведь не может пропасть? Правда? - спросил Войновский и посмотрел на Стайкина. Стайкин пожал плечами, и вдруг глаза его сделались стеклянными. Войновский посмотрел по направлению его взгляда и вздрогнул. У края огромной воронки тихо и покойно покачивалась на воде белая алюминиевая фляга.
- Кто же это? А? - Войновский растерянно посмотрел вокруг и увидел, как солдаты быстро и молча расползаются прочь от воронки по своим местам. Шестаков посмотрел на воронку, быстро встал на колени, перекрестился и снова лег.
- Да, - сказал Стайкин. Он подполз к краю воронки, вытянул руку, поймал флягу, поболтал ею в воздухе. - Есть чем помянуть. Запасливый был человек.
Шестаков снова посмотрел на Стайкина и покачал головой. Войновский подполз к воронке и заглянул в воду. Вода была темная, глубокая и прозрачная. Она негромко плескалась о ледяную кромку, и Войновский ничего не увидел в глубине - только низкое, серое небо и свое лицо, незнакомое, искаженное и качающееся.
ГЛАВА XI
Сергей Шмелев видел, как двухсотсемимиллиметровый снаряд упал прямо в середине второй роты и ледяной покров озера дважды поднялся и опустился, когда ударная волна прошла сначала по льду, а потом по воде. Шмелев послал Джабарова узнать, что там натворил снаряд, а сам остался лежать. Он ничем не мог помочь своим солдатам, и душная тревога все сильнее сдавливала сердце.
Впереди был берег. Позади простиралось ледяное поле, холодное и безмолвное, и туда тоже не было пути. Пятнадцать часов было контрольным временем боевого приказа. Красная стрела, начертанная уверенной рукой на карте, уже дошла до железнодорожной насыпи и вонзилась в нее. Стрела не знала и не желала знать, что на свете есть пулеметы, тяжелые фугасные снаряды, холодный лед, огненные столбы воды.
Шмелев посмотрел на часы и невесело усмехнулся. Было десять минут четвертого. Пошел мелкий снег. Он падал на лед, на землю, на ленту шоссе, на рельсы и шпалы далекой железной дороги. Берег затянулся зыбкой переливающейся сеткой.
Да, берег никак не давался и все время уходил от них. Сначала их не пустили мины, рассыпанные на льду. Атака в лоб не удалась, они пошли в обход и потеряли там роту. Потом им дали самолеты, но немцы успели пристреляться и поставили перед ними огневой вал. Но они все равно бежали к берегу, возвращались, снова бежали и возвращались. А потом... потом они оставили на льду столько товарищей, что уже не имели права уйти отсюда просто так, не взяв берега. Нет, они не имели права бросить их, они должны взять их с собой...
Шмелев перевернулся на спину и закрыл глаза, чтобы не видеть падающего снега. Он лежал, закрыв глаза, стиснув зубы, ему казалось - еще немного, и он найдет выход. Лишь бы на минуту забыть обо всем, сосредоточиться на самом главном - и он узнает, что надо сделать, чтобы пробиться к берегу сквозь лед и снова обрести землю.
Тонко запищал телефон. Шмелев открыл глаза. Плотников по-прежнему лежал на спине. Лицо его стало белым, в глазницах скопилось немного снега, и глаза не стали видны. Шмелев пристально всматривался в белое застывшее лицо, словно мертвый мог открыть то, что искал живой. Щиток лежал у головы Плотникова и все время отвлекал внимание Шмелева. Шмелев вдруг разозлился на щиток, изловчился и что было сил пустил его по льду. Щиток покатился, дребезжа и царапая лед.
Телефон запищал снова. Григорий Обушенко сообщал, что видит на севере двое аэросаней, которые миновали пункт разгрузки и следуют к берегу. Шмелев с досадой приподнялся на локтях. За тонкой сеткой падающего снега быстро катились по льду две серебристые точки. Гул моторов все явственнее пробивался сквозь треск пулеметов.
- Что скажешь? - спросил Обушенко. - Наш? Или повыше?
- Я думаю - выше. - Шмелев не радовался гостю, кто бы тот ни был.
- Пойдешь встречать?
- Сами приползут.
Полковник Славин подползал к Шмелеву, и лицо его не обещало ничего доброго. На Славине был чистый свежевыглаженный маскировочный халат, на шее болтался автомат, а пистолет заткнут прямо за пояс. За Славиным гуськом ползли автоматчики. Пулемет выпустил длинную очередь, но Славин даже не пригнул головы.
Шмелев пополз навстречу. Часто дыша, они сошлись голова к голове. Красивое лицо Славина было искажено от ярости.
- Почему вы лежите? - спросил Славин. - На сколько назначена атака?
- Атака будет через час, товарищ полковник. Вы не опоздали.
- Не думайте, что я приехал для того, чтобы лежать рядом с вами. Атака будет через двадцать минут.
- Она будет девятой...
- И последней, - оборвал Славин.
- Товарищ полковник, прошу выслушать меня. Мне все время недостает тридцати секунд.
- Не понимаю вас.
- Только тридцать секунд. Пока немцы увидят, как мы поднимаемся в атаку, пока они передадут команду на свои батареи, пока там зарядят орудия, пока прилетят снаряды - на все это уходит полторы минуты. А чтобы добежать до берега, нам надо две минуты. Тридцати секунд не хватает, и мы натыкаемся на огневой вал. Я рассчитываю, что в сумерках они будут работать медленнее, и я возьму то, что мне недостает.
- Вам недостает решимости заставить солдат идти вперед и не ложиться. Вы сами дали противнику возможность выиграть время и пристреляться. Куда вы смотрели, когда вам помогали самолеты?
- Атака штурмовиков не дала особого эффекта. По всей видимости, у них очень крепкие блиндажи.
- А у вас, я вижу, слабые нервы. Вы преувеличиваете, капитан. Только я еще не понял - зачем? Или вы забыли о том, что обещали генералу?
- Очень хорошо помню об этом, товарищ полковник.
- Вызовите командиров рот. Я сам поставлю задачу.
- Еще светло, товарищ полковник.
- Я не привык повторять свои приказания.
Пуля шлепнулась, сочно чавкнув. Она вошла в лед под самым локтем Славина; Шмелев увидел, как на поверхности льда образовалась и тотчас затянулась водой крохотная дырочка. Славин и бровью не повел, лишь несколько отодвинул локоть и раскрыл планшет с картой.
Послышался глухой вскрик: другая пуля попала в автоматчика, который лежал позади Славина.
- Кто это? Куда его? - спросил Славин и наконец-то посмотрел на берег.
- В сердце, товарищ полковник. Маштакова...
- Уберите.
Автоматчики завозились, часто оглядываясь на берег, высматривая, откуда исходит опасность. Ближе других, почти вровень со Славиным лежал молодой красивый грузин, по-видимому командир взвода. Большими удивленными глазами грузин смотрел на Шмелева.
- А вы? - бросил Славин. - Ну?
Грузин часто закивал головой и пополз, пятясь задом. Глаза у него были большие и удивленные.
- На колокольне - немецкий снайпер, - сказал Шмелев.
- А это кто? - спросил Славин, кивая в сторону Плотникова.
- То же самое. Мой начальник штаба. - Шмелев оглянулся и посмотрел на Плотникова. Снега на лице стало больше, снег был теперь на бровях и на лбу под каской.
- Товарищ полковник, возьмите, пожалуйста. - Джабаров быстро подползал к Славину, толкая перед собой щиток.
- Уберите эти игрушки, - гневно сказал Славин.
Джабаров не успел отодвинуть щиток, пуля звонко ударилась в него, ушла рикошетом в лед. Щиток качнулся и загудел.
- Противотанковым - огонь по амбразуре на колокольне! Быстро! - скомандовал Шмелев.
Джабаров вскочил, побежал по льду. Автоматчики все еще возились, оттаскивая в сторону убитого.
Славин посмотрел на щиток и усмехнулся.
- Даже снайпера себе завели. Я вижу, немцы работают на вас.
- Немцы, товарищ полковник, работают против меня.
- Хорошо, капитан. Будем считать, что на первый случай мы выяснили наши отношения. Не будем уточнять частности. Нам надо делать дело. Покажите мне систему обороны на берегу.
- А как же командиры рот - вызывать? - Шмелев не мог понять, отчего он испытывает такую неприязнь к этому красивому полковнику.
- Вызовите командира второго батальона. Он еще жив?
- Докладываю обстановку, - Шмелев повернулся лицом к берегу.
- Доложите обстановку.
Такие слова произнес майор Шнабель, комендант немецкого гарнизона, обороняющего берег.
Немец сидел в глубоком плюшевом кресле, держа в руке телефонную трубку. На письменном столе перед немцем лежала только что полученная телефонограмма. В блиндаже было тепло, у двери слабо гудела печка. За ширмой виднелись две железные кровати, покрытые коричневыми одеялами. Из узкого окна, пробитого под самым потолком, падал свет. Стены были обшиты листами фанеры, на них - картинки из иллюстрированных журналов. Чуть повыше висели ходики с поднятой гирей. На противоположной стене в одиночестве висел большой портрет Гитлера в деревянной рамке.
- Установили? - спросил Шнабель в телефон.
- Так точно, господин майор, - ответил собеседник Шнабеля. - Точно там, где вы приказали.
- Русские не заметили вас?
- О нет, господин майор. Мы закрыты щитом. Но скоро мы его сбросим.
- Какова мощность?
- О, господин майор, на русских хватит вполне. Я обещаю вам, что это будет не хуже, чем в Тиргартене в день салюта.
- Отлично, лейтенант. Мы ни за что не должны отдать русским эту дорогу. Я только что получил телефонограмму из Ставки и первым сообщаю вам о ней. Автострада должна служить Германии. - Майор Шнабель покосился на портрет Гитлера. - Ни в коем случае не начинайте без меня. Я приду к вам, как стемнеет. Я сам хочу посмотреть на это зрелище.
...- Учтите, капитан, - сказал полковник Славин, - об этой операции знает Ставка. Дорога должна быть взята во что бы то ни стало.
Шмелев ничего не ответил. В последние дни на берегу он только и слышал про эту дорогу. Все, кому не лень, говорили о ней. А все-таки брать ее придется Шмелеву.
- Ну что ж, пойдемте на исходный рубеж, - сказал Славин.
Стрельба на берегу почти прекратилась. Стало тихо. Над Устриковом поднялась первая ракета. Она тускло светилась сквозь летящий снег и упала далеко на правом фланге. Тонкий дымный след остался там, где пролетела ракета, и снег на лету постепенно заметал его.
На берегу послышался глухой гул. К повороту шоссе выполз немецкий танк - черный силуэт его, квадратная башня с длинным пушечным стволом размазанно проступили сквозь падающий снег.
Танк остановился и развернул пушку в сторону озера. Следом двигался второй, третий... Они проходили мимо стоявшего танка и, сердито урча, скрывались в деревне. Танк не берегу настороженно поводил пушкой.
- Прикажете открыть огонь? - спросил Шмелев.