Лошади красивой рысцой устремились в белую пустоту. Кэтрин и Ральф молчали. Из окон домов, словно издалека, струился приглушенный свет. Она не могла определить, близко или далеко от домов находится их повозка. Не могла рассмотреть, много ли в домах этажей. Повороты замечала, только когда сворачивали. Ральф знал. Лошади знали. Она здесь впервые.
Снег приглушал стук колес. Разговора не было. Кэтрин плыла в беззвучном мире, в незнакомой середине.
- Людей много?
- Где?
- В городе.
- Две тысячи. Приблизительно. То больше, то меньше. В зависимости…
- В зависимости от чего?
- От того, сколько за год смертей и рождений.
Больше они ничего не сказали. Пробирались сквозь снег, сквозь свечение далеких огней, за каждым из которых была семья, несколько связанных друг с другом людей, в то время как они были сами по себе. Два одиночества.
Ральф не имел желания говорить. Он представлял, каким будет ее приезд, но вышло иначе. В каждом доме скрывались жизни, о которых ему все было известно. Но и его хорошо знали. Он держал на руках их младенцев, гулял на их свадьбах, приходил в замешательство от их внезапных вспышек гнева. Он был и в то же время не был частью их жизни. Он делал то, что от него требовалось, чего от него хотели.
В здешнем холоде многие сходили с ума, погружались с головой в свою религию и превращались в фанатиков. Но даже это стало обыденным. Тем, кто не утратил здравого смысла, хотелось, чтобы их детей взял на руки и побаюкал Ральф Труит. Ему нетрудно было притворяться, что такие вещи имеют для него значение. И все же их жизни, их семьи были переплетены друг с другом так сильно, что он и представить себе не мог.
Его гостья оказалась не той, кого он ожидал. Поэтому он был зол. Растерян. Он столько раз читал ее письмо, что оно истерлось. Тысячу раз смотрел на ее фотографию. Теперь же рядом была не женщина со снимка; он вообще не представлял, кем она может оказаться. Его отношения с каждым горожанином основывались на том, что он имел полное представление о каждом человеке. А теперь вышла нелепица. И поезд опоздал. И метель началась. И эта женщина…
Она была ошибкой. Ральф чувствовал нутром, что все не так - и письмо, и фотография. Не нужно было испытывать судьбу. Но он хотел, жаждал чего-то для себя Теперь объект его желания здесь, и выясняется, что хотел он не этого.
Ему нужна простая честная женщина. Спокойный быт. Жизнь, где все под защитой, где никто не сходит сума.
Эту женщину невозможно сразу отправить назад, нельзя оставить в метели, на виду у всех. Пойдут сплетни. Люди решат, что он жесток. Так что он даст ей приют максимум на одну-две ночи. Больше всего Ральфа беспокоила ее красота, нежный голос, хрупкие кости ладони, когда он помог ей взобраться в повозку. Кто же тогда особа на фотографии? Происходящее так его тревожило, что он резко обращался с лошадьми и не смотрел гостье в лицо.
- У меня есть автомобиль, - сказал он зачем-то, - Единственный в городе. В метель на нем лучше не ездить.
Кэтрин не знала, что на это ответить, лишь подумала: "Медвежий угол! Я попала к варварам".
Наконец они выехали из города. Лошади вели себя норовисто. Ральф никогда не бывал с ними груб, и сейчас они нервничали, спешили попасть туда, куда их гонят.
Сквозь снежную пелену Кэтрин видела бесконечные плоские поля по обе стороны от дороги, широкую замерзшую реку. Все так мрачно и одиноко.
Она думала о городских огнях, о бесконечном движении, о пивных барах, окна которых ярко светят в ночи, о музыке и смехе, о девушках, приделывающих шляпки к волосам и гуляющих по улицам в поисках приключений. Они смеются у пылающих каминов вместе с мужчинами, пославшими им любовные письма. Едят ростбиф и пьют шампанское, торопятся куда-то; при беге по снегу их платья задираются до колен. Этих девушек манят игорные столы, камины, танцы и веселая компания.
Здесь, за городом, царило безмолвие. Не было ничего, кроме их повозки. Дорогу освещали фонари.
Река казалась твердой, как железо.
Кэтрин представляла томную сладость воздуха опиумных притонов, уютное тепло помещений в холодные вечера, когда на улицу лучше не выходить. Ее воображение рисовало девушек из ночного клуба, мужчин с колодами карт в карманах и револьверами за голенищами сапог. Китайца, будящего их и подающего чай после того, как буря утихнет, или когда рассветет, или когда закончатся деньги. Улицы проснутся, транспорт повезет людей - нормальных людей - на работу. А девушки будут хохотать, понимая, как низко они пали.
Миллион миль отсюда. Другая жизнь, другая ночь, миллион миль по черной реке к яркому и шумному городу. Ее друзья уже приготовились к ночи, потянулись к теплу, к музыке. Подруги надели красивые платья и сейчас потешаются над ее безрассудством. Она стала для них деталью прошлого. У них нет памяти.
Вдруг, откуда ни возьмись, выскочил олень и через мгновение исчез. На долю секунды мелькнули его испуганные глаза. Рогами он задел лошадей, и мир обрушься в белый хаос.
Лошади в испуге отшатнулись и подскочили. Повозка накренилась и едва не перевернулась. Кэтрин слышала хриплое ржание, напоминающее стон; лошади понесли, закусив удила, с грив полетели льдинки. Ральф поднялся и изо всех сил натянул поводья. Кэтрин застыла от страха, какого еще не испытывала.
Лошади свернули с дороги, колеса выехали в целину. Послышался такой звук, будто кость пилили ножом. Повозка врезалась в тонкий забор, все обратилось в шум и хаос. Труит, выставив вперед ногу, выкрикивал клички лошадей, тянул назад и ругался. Мороз становился все ощутимее. Помертвевшая от ужаса Кэтрин почувствовала, как повозка угодила в выбоину, в высохшее русло осеннего ручья. Ральфа подбросило, он потерял поводья. Железный обод колеса ударил его по голове, и он упал на дорогу. Обезумевшие лошади устремились к черной реке.
Кэтрин слепо зашарила руками. Поводья взлетали, однако ей удалось их схватить. Повозку подбрасывало на ухабистом поле, но Кэтрин держалась. Ее душила дурацкая накидка, которую трепал ветер. Она расстегнула накидку, и теперь та развевалась за спиной в снежном вихре, словно призрак.
Нельзя было позволить лошадям бежать. Кэтрин надеялась на их природные инстинкты. Ей было не под силу справиться с ужасом, охватившим животных. Она делала только то, что могла.
И лошади мчались как бешеные. Они слетели галопом с невысокого берега и соскользнули на замерзшую реку. Повозка опасно развернулась, животных закрутило. На льду остались сумасшедшие черные следы. Лошади испугались по-настоящему, поняв, что им угрожает нешуточная опасность. Одна из них поскользнулась, потеряла равновесие и упала на лед. Тот затрещал, но не провалился. Кэтрин была в шоке, представляя смерть в ледяной воде вместе с животными.
Река выдержала - и то хорошо. Пока лошади пытались встать, Кэтрин забралась по постромкам и улеглась на потные шеи. Черный мерин поднялся, и она стала нашептывать ему в ухо какие-то слова. Ветер уносил звуки прочь, но она все бормотала и ласково гладила коня.
Лошади успокоились под ее руками, паника миновала. Внимая ее голосу, едва различимому в воющем ветре, они послушно застыли, пока она осторожно отползала назад, не отпуская при этом рук с их тел, чтобы они не забыли: она здесь и поможет им спастись.
Она снова взяла в руки поводья, и лошади тронулись. Все были измождены. Кэтрин вглядывалась в темноту в поисках следов, по которым можно понять, куда двигаться. Наконец они добрались до места, где повстречался злосчастный олень.
Теперь лошади, жалкие и покорные, тащили повозку в белую слепоту. Мерин едва не падал, но держался. Фонари чудесным образом не погасли, и Кэтрин немного различала дорогу.
В завершение они едва не наехали на Ральфа. Он стоял, пошатываясь, посреди дороги. Кровь текла по его лицу. Рана на лбу была глубокой, до кости.
Кэтрин спрыгнула с повозки. Не для того она явилась в такую даль, чтобы увидеть его смерть. Не сейчас. Подол ее юбки зацепился за край сиденья, раздался треск дешевого материала, и она едва не свалилась на руки Ральфу. Кровь залила его лицо, смешалась со снегом, застыла на меховом воротнике его черного пальто. Кэтрин взяла Ральфа за локоть. Он оттолкнул ее и покачнулся. Она повторила свою попытку, и на этот раз он не оттолкнул ее, а оперся на протянутую руку. Кэтрин ощутила его немалый вес, ширину груди и жар тела, даже сквозь тяжелое пальто. Она помогла ему забраться на сиденье. Кровь по-прежнему хлестала из раны. Кэтрин взяла накидку, свою глупую тонкую накидку, и накрыла его дрожащие ноги.
- С лошадьми все в порядке? - спросил Ральф напряженным голосом.
- Они смогут нас довезти. - Кэтрин села в повозку, - Куда ехать, мистер Труит?
- Они знают. Дайте им волю.
Лошади пошли вперед, одна хромала и хрипло дышала. Обе ничего не видели, но двигались уверенно.
Ральф держался прямо, стараясь не поддаваться режущей боли, но терпеть было тяжело, боль вгибала его пополам. Кэтрин обхватила его рукой и прислонила его голову к своей груди, к своему учащенно бьющемуся сердцу.
Глава 4
Кровь была повсюду: на его голове, лице, на одежде и под ее ногтями. Замерзшие почерневшие катышки застряли в ткани ее платья. Тем не менее Кэтрин была спокойна и уверена в том, что он выживет. И тут она заметила дом и лицо за окном.
Время словно остановилось. Кэтрин впитывала все подробности: тяжесть Ральфа у себя на руках, дом, искаженное от ужаса лицо в окне, лошадь со сломанной ногой. Вдруг она поняла, что на реке трещал не лед, а нога. Кэтрин словно увидела себя со стороны: свои беспорядочно рассыпавшиеся волосы, замерзшие красные руки, юбку, из подола которой высыпались в снег украшения. Увидела сугроб, в котором увязло железное колесо, лошадей, в изнеможении опустивших головы. Дом.
"Он напоминает чистую белую рубашку, - подумала Кэтрин. - Чистую белую рубашку, повешенную на дверь".
Аккуратное крыльцо с колоннами, теплый свет за зашторенным окном, стул, выставленный на улицу. Детали. Она не могла охватить взглядом все, не могла разглядеть конек крыши. Но дом казался теплым. Хорошим.
Лошади остановились, каурая кобыла притопывала ногами, черный мерин не мог сделать ни шага. Его левая передняя нога не доставала до земли, копыто висело Под светом с крыльца видны были потные вздымающиеся лошадиные бока; дыхание из широких ноздрей превращалось в яркие легкие перья.
Дом был аккуратный, простой, но не аскетический. И яркий, поскольку в окнах горел свет. Она совсем иначе его представляла. Здание стояло посреди аккуратной лужайки. К широкому крыльцу вели ступени. Кэтрин рисовалось нечто неопрятное и запущенное, одинокое нелюбимое строение в мрачной местности. Это был сюрприз, подарок, упакованный в белую бумагу и перевязанный голубой лентой.
Момент неподвижности закончился, время помчалось. Лицо за окном исказилось и исчезло. Дверь распахнулась. На пороге возникла ошарашенная женщина.
Ральф Труит тяжело опирался на Кэтрин. Дыхание его было свободным, глаза открыты, но не сфокусированы. Ему казалось, что крыльцо, дверь и безопасность находятся в милях от него.
- Мистер Труит? - Женщина вытянула седую голову, вглядываясь в снежную бурю - Это вы, мистер Труит?
- Помогите! Мы здесь! - закричала Кэтрин; ее внезапно накрыла истерика - Пожалуйста, идите сюда. Нам нужна помощь.
Из дома за женщиной выскочил мужчина. Ветер подхватил их одежду и волосы и разметал по сторонам.
Мужчина тотчас подбежал к стонущему мерину, посмотрел на его увечье, тихо сказал ему что-то и, положив руку на лошадиный бок, покачал головой. Кэтрин видела сломанную кость и по тому, как болезненно вздымалась и опадала грудь животного, поняла, что лошадь признала свое бессилие.
Женщина подошла к Труиту.
- Господи Иисусе, - запричитала она. - Что случилось? Что вы сделали?
Яркие колючие глаза осуждающе смотрели на Кэтрин, и та пояснила:
- Лошади понесли. Олень… Лошади испугались и сбросили его. Кажется, колесо ударило его по голове. Я не виновата. Это олень. Все случилось так быстро!
- В дом, Ларсен! - скомандовала женщина, - Мистер Труит тяжело ранен. Внесем его в дом.
Мужчина, мистер Ларсен, отвернулся от животного, и лошадь медленно опустилась на землю. Они втроем подхватили Ральфа. Тот оглядывался по сторонам и был вне себя от боли и потери крови. Им пришлось напрячь все силы, чтобы поднять его по ступеням и втащить в дом. Они уложили его на бархатный диван и подсунули под голову подушку.
- Он истечет кровью, - сказала женщина, по-видимому, миссис Ларсен.
- Ему обязательно нужен врач.
Миссис Ларсен посмотрела на Кэтрин.
- В такую погоду никто не поедет даже к Ральфу Труиту. До врача несколько миль - хоть в одну, хоть в другую сторону. Да и слишком поздний час. К тому же вряд ли его отыщешь. Пьянствует, скорее всего. Что с пьяного толку?
- Принесите, пожалуйста, мой чемодан, - попросила Кэтрин; она уже совершенно успокоилась - Из повозки. Серый чемодан. Согрейте воду и дайте полотенца и йод, если он у вас есть.
Ларсены неуверенно замялись. Труит лежал на диване, закрыв глаза.
- Принеси ее чемодан, - наконец распорядилась миссис Ларсен - И возьми ружье. Для мерина.
Ее муж дернулся и покинул комнату. Миссис Ларсен захлопотала вокруг раненого. Труит неожиданно пришел в себя. Его глаза покраснели от боли. Кэтрин и Ральф уставились друг на друга.
- Вы не умрете, - заверила она.
- Надеюсь.
В комнату ворвался ветер: это слуга Ларсен вышел во двор. Кэтрин и Труит ждали. Она хотела взять его за руку, но не решилась.
Со двора послышался выстрел. Кэтрин подскочила к окну. Она отодвинула тяжелую бархатную занавеску и увидела на снегу огромную лошадь, под головой которой растеклась лужа крови.
Ларсен вернулся нескоро. В одной руке он держал чемодан, в другой - револьвер. Поставив чемодан к ногам Кэтрин, он с ненавистью взглянул на нее, словно все случившееся - ее вина, которую невозможно простить.
Она же расстегнула ржавые дешевые застежки, открыла чемодан, пошарила под черной одеждой и под простым бельем и нашла коробку с нитками и иголками. Повернувшись, она нечаянно наступила на подол своей юбки, раздался треск. "Господи, украшения!" -
подумала Кэтрин. Быстро нагнувшись, она ощупада подол. И правда потеряла. Черт возьми!
Миссис Ларсен, вернувшаяся с миской горячей воды и полотенцами, переброшенными на руки, взглянула на гостью и ее юбку.
- Ничего страшного, - заверила Кэтрин, выпрямляясь, - Порвалась. Посеяла кое-что, когда произошло это несчастье.
- Что ж. Теперь уже до весны.
- Неважно.
"Все пропало, - пронеслось в голове у Кэтрин, - Пропали мои драгоценности, теперь мне отсюда не выбраться". Она взглянула на Труита.
- Будет больно.
- Уже болит, - отозвался он, выдавив слабую улыбку.
- Есть что-нибудь выпить?
- Я не притрагиваюсь к спиртному.
- Тогда крепитесь. Можете сесть? Приподняться?
Ральф стонал, пока все они поднимали его с дивана.
Кэтрин опустилась на диван и положила его голову себе на колени. Кровь капала ей на юбку. Ее ноги почти мгновенно промокли.
Миссис Ларсен держала тазик. Кэтрин опустила полотенце в горячую воду и начала осторожно промывать рану. Она знала, что Ральфу больно, но под ее рукой лицо его успокоилось, дыхание замедлилось. Он не закрыл глаза, не проронил ни звука, хотя слезы текли по его щекам.
- Я плачу как ребенок, - заметил он.
- Сейчас можно. Мадам? Йод.
Из кармана передника миссис Ларсен вынула флакон Кэтрин потрясла его и наклонила так, чтобы на рану, идущую от брови до линии волос, полилась тонкая струйка. Затем пальцами распределила йод. Труит закрыл глаза и сморщился от острой боли. По комнате распространился резкий запах.
"Та бедная лошадь, - подумала Кэтрин, - Тащила нас всю дорогу, а теперь лежит в снегу. Завтра Ларсен на оставшейся лошади отвезет беднягу подальше от глаз".
- Подайте мою коробку. Мне понадобится ваша помощь, миссис…
- Ларсен, мисс.
- Миссис Ларсен. Попрошу вас очень осторожно соединить края. Вот так.
И Кэтрин продемонстрировала, как соединить края раны. Процедура напоминала защипывание теста. Она разгладила пальцами кожу, и порванные края сошлись. Рана была неровной. Останется шрам, ничего не поделаешь.
Найдя самую крепкую нитку, гостья опустила иголку в йод, затем осторожно дунула на иглу и на рану, которая сейчас кровоточила сильнее.
Вставила нитку. А когда сделала первый стежок, мистер Ларсен отвернулся и пробормотал:
- Пойду уберу повозку. Если только…
- Пожалуйста. Мы справимся.
Иголка вошла и вышла из кожи. Рука Кэтрин была твердой и спокойной. Дверь снова открылась и, когда Ларсен вышел, закрылась.
Рана медленно затягивалась, поток крови ослабел.
- Вы медсестра, мисс?
- Мой отец был врачом. Я наблюдала за его работой.
Это была ложь, как бы непринужденно она ни звучала. Ее отец, пьяница и врун, не имел профессии. Кэтрин знала только одно: она приехала в такую даль не для того, чтобы Ральф Труит сразу умер.
- Значит, вы никогда…
- Никогда. Но я много раз видела, как это делается. Иного способа нет.
В какой-то момент она почувствовала, что Труит ускользнул от нее - потерял сознание. Его голубые глаза, побелевшие от боли, закрылись, и Кэтрин, отвлекшись от раны, впервые разглядела его кожу так близко, словно смотрела сквозь увеличительное стекло. Его борода походила на черную стерню на высохшем поле. Кожа была светлой; на расстоянии она казалась моложе, вблизи Кэтрин заметила тысячи мелких морщин. Перед ней предстало будущее собственного лица и кое-что еще: когда его мышцы ослабли, на сильных крупных костях кожа обвисла. Она поняла, как сложно ему держаться, и заметила в нем недостаток жизни и печаль под маской стального спокойствия.
Ее тонкие пальцы работали быстро, следуя за руками миссис Ларсен. Наконец дело было сделано. Что ж, неплохо.
Ральф открыл глаза; его голова покоилась на коленях у Кэтрин.
- Вот и все, - улыбнулась она.
- Благодарю.
- Необходимо положить вас в постель. Вы не могли бы?.. Постарайтесь какое-то время не спать. Так долго, как сможете.
Она застенчиво притронулась к его лицу. Тут появился Ларсен.
- Мы заберем его отсюда, мисс. Отведем наверх. Я побуду с ним, а вы с миссис Ларсен поужинаете. Я справлюсь.
Слуга подсунул руки под хозяина и поставил на ноги Тот покачнулся, но устоял. Кэтрин наблюдала, как они поднимаются по лестнице. Миссис Ларсен суетливо семенила за ними.