Она поправила перед зеркалом свои гладкие, коротко подстриженные волосы, и Нерич подумал, что она со вкусом выбрала прическу: подстриженные волосы были девушке к лицу. В зеркале он опять увидел ее глаза, спокойно и внимательно наблюдавшие за ним. "Что ей от меня нужно?" - подумал Нерич с досадой.
Вошли в зал. Милаш опасался, что его дамы не умеют себя держать в обстановке ресторана и он окажется смешон рядом с этими милыми, но растерянными простушками. Но его опасения рассеялись. Мария чувствовала себя свободно. Легкой походкой прошла она между столиками, не обращая внимания на ресторанных посетителей. Божене передалась уверенность подруги, она безотчетно подражала ей. "Они очень непринужденны, - должен был сознаться Нерич, - и, кажется, способны произвести впечатление, особенно Божена".
Столик Неричу уступил какой-то белобрысый, долговязый мужчина. Нерич покраснел, - это был Обермейер. Гестаповец, поклонившись, пересел за соседний столик и развернул газету.
"Как в театре, - со злостью подумал Нерич, - дирижер уже на месте. Сейчас начнется спектакль".
Однако начать спектакль было не просто. Чувствуя наблюдателя, Нерич сбился с тона. Непринужденность исчезла. Стройный разговор не налаживался, Нерич стал задавать вопросы. Божена отвечала односложно: да, нет. Мария улыбалась и рассматривала ногти на пальцах. В ее улыбке Нерич чувствовал иронию. Он положительно терял присутствие духа. Как мальчишка, он нетерпеливо ждал, когда подадут вино и все станет легче и проще.
Ужин был изысканный - Милаш хотел блеснуть перед Боженой. Но девушки, казалось, не оценили ни его забот, ни вкуса. Нерич разлил вино и поднял бокал.
- За сегодняшний вечер!
Мария перевела взгляд с Милаша на Божену.
- Почему же именно за сегодняшний?
"Кажется, можно начинать штурм. - подумал Нерич. - Что ж, попробуем".
И громко, чтобы услышал Обермейер, произнес:
- За исключительный вечер в моей жизни!
Скрытое волнение Милаша сейчас же передалось Божене. Все это, начиная с приглашения в "Амбаси" и кончая неуверенными интонациями в голосе Милаша, было странно. "Он какой-то непохожий сегодня, - раздумывала она, мелкими глотками отпивая вино и нежно глядя на Милаша. - И говорит загадками. Он чем-то встревожен. Неужели у него неприятности?"
- Божена! - с какой-то настойчивостью сказал Милаш. - Скажите мне, я не ошибаюсь, считая Марию самым близким для вас человеком?
Она взглянула на Марию и кивнула головой.
- Да, вы не ошибаетесь. Отец и Мария…
- Но отца нет в Праге. Я надеюсь, что по его возвращении мы вот так же проведем вечерок за бокалом вина, - сказал Нерич с прежней значительностью.
При упоминании об отце Божена опустила глаза и поставила бокал на стол. Рука ее дрогнула, красная капля вина сбежала на скатерть. Мария покосилась на Божену, та поспешила поднять бокал и улыбнулась, но так грустно, что Марин стало больно.
- Ну, ну… все будет хорошо, - сказала она бодрым голосом. - Дядя Ярослав скоро вернется. А теперь… что же, пьем за сегодняшний вечер?
- За исключительный, за особенный вечер для меня и для Божены, - несмело добавил Нерич.
Обермейер собирался закурить, но его рука с зажженной спичкой в пальцах остановилась в воздухе. Он прислушался. Это не ускользнуло от внимания Нерича: "Насторожился, - враждебно усмехнулся он. - Кажется, тебе, приятель, надо запастись терпением".
- Что это значит, Божена? - не поняла Мария. - У тебя есть от меня тайны?
- Я ничего не знаю, - искренне ответила Божена.
- Это верно, Божена еще ничего не знает, - поспешил сказать Милаш. - Но…
- Опять "но"! - рассмеялась Мария. - Весь вечер какие-то загадочные недомолвки. В этом, кажется, и заключается его особенность.
"Закадычная подружка показывает коготки, - отметил Нерич. - Не пора ли выкладывать козыри?"
Божена, не скрывая тревоги, следила за Неричем, за его то рассеянным, то испуганным взглядом, за жилкой, которая вздрагивала на щеке, за напряженно сжатыми губами. Вот он встретился глазами с Марией. Божене показалось, что она прочла в его взгляде отчаяние.
- В вашем присутствии, Мария, я осмеливаюсь просить руки Божены…
Слова не шли на язык. Нерич замолчал. Божена густо покраснела. Впервые в жизни Божена слышала слова признания и любви. И оттого, что произнес их человек, который был ей дорог, которому она верила, ей захотелось плакать от счастья.
Божена не смела поднять глаз на Милаша. А Мария, которой всего минуту назад хотелось подшутить над Неричем, вдруг стала серьезной. В ее присутствии и даже при ее участии совершалось большое событие в жизни двух людей. "Какие они оба хорошие сейчас и немножечко смешные, - подумала она, - и счастливые… Глупенькая ты моя Боженочка, теперь ты уже невеста!" Ей хотелось обнять, расцеловать Божену, но здесь она не могла себе этого позволить. Она положила свою руку на руку подруги и пожала ее.
Нерич напряженно ждал ответа Божены. Ждал и Обермейер. Милаш видел: полуобернувшись к ним, Обермейер старался поймать не только каждое слово, но и каждый звук: звон бокала, стук вилки или ножа, - каждый звук, который передавал состояние людей, сидевших за соседним столиком. Казалось, Обермейер совсем изолировал себя от шума ресторанного зала, не слышал музыки, не замечал людей. Он видел и слышал только Нерича, Божену и Марию. Нерич сидел прямо и неподвижно. Сейчас будет решена судьба - не его судьба, а судьба Божены. Не ведая того, она отдаст себя в руки Обермейера. Как паук, он высосет из нее всю кровь, задушит в ней все живое, а потом, потом… или доведет ее до самоубийства, или бросит в застенки гестапо. Чьими руками он сделает это? Руками Милаша Нерича, который сейчас просит руки Божены и клянется, что будет счастлив видеть ее своей женой. О, если бы он нашел в себе силы шепнуть ей: "Откажи мне, Божена, ты идешь на гибель"… Но Милаш молчал. Он боялся Обермейера.
- Почему вы молчите, Милаш? - неожиданно спросила Божена.
Мария искренне расхохоталась. Нерич смутился.
- Разве вы не поняли меня, Божена?
Подняв бокал, Божена отпила глоток. Ей было и весело, и страшно, и смешно. Ну можно ли говорить об этом здесь, в шумном локале, под взглядами чужих людей? Если бы они сидели дома или шли по набережной, занесенной снегом… Одни, совсем одни. Тогда она все рассказала бы ему о своей любви, о своих мечтах и надеждах, она убедила бы его в том, что сейчас они не могут соединить свои жизни, нужно подождать, когда пронесутся черные тучи над родиной и снова проглянет солнце. Об этом просил отец, и она обещала исполнить его просьбу. И когда совершится это, они уже не разлучатся никогда.
- Вы очень добрый и чуткий, Милаш. Вы так много сделали для меня и для отца. Я искрение благодарна вам.
Все свои надежды Нерич строил на том, что Божена откажет ему. Только в этом он видел ее спасение. Но вдруг в нем заговорило самолюбие мужчины. "Неужели Божена скажет "нет"? Сейчас, здесь, в присутствии Марии и Обермейера унизит его?"
- Речь идет не о моих мелких услугах и не о вашей благодарности, - выговорил он, испытывая стыд и нетерпение. - Я прошу вас стать моей женой.
- Я понимаю, Милаш… Поверьте, я всегда думала об этом как о счастье. Но временно это невозможно.
У Нерича отлегло от сердца. Такой поворот дела его устраивал! Божена согласна, но какие-то веские и важные причины мешают ей теперь же стать его женой. "Слышишь, Мориц?" - мысленно обратился он к Обермейеру и открыто повернулся к соседнему столику. Гестаповец с бесцеремонной наглостью разглядывал Божену и Марию. Взгляд его перешел на Нерича. Обермейер сдвинул брови и прищурил глаза. Он был явно недоволен Милашем. "В чем дело? - казалось, говорил он. - Почему заминка? Действуй, настаивай, упорствуй!" Холодок пробежал по спине Нерича - нет, пытка его продолжалась.
- Я огорчен, - с грустью произнес Милаш, пытаясь снова войти в свою роль. - Что останавливает вас, Божена?
Девушка бессильно улыбнулась.
- Мне еще только двадцать лет, Милаш. Но не это главное. Главное в том, что я дала слово… я дала слово отцу, что сейчас этого не случится. Потом, позже, когда развеется этот страх перед неизвестностью… Вы же сами говорили, что скоро разразится гроза.
Нерич оглянулся на Обермейера. Продолжать? Отступить? Но указаний он не дождался. С шумом отодвинув стул, Обермейер встал.
Мария быстро оглянулась на него. Впервые за весь вечер ей стало неприятно. Она успела увидеть маленькие бесцветные глаза, бескровные плотно сжатые губы и щеки с зеленоватым оттенком. Чем-то безжизненным, могильным повеяло на Марию от этого человека. "Ужасно неприятный тип!" - подумала она, провожая глазами удаляющуюся сутулую фигуру Обермейера.
С уходом Морица Нерич повеселел. В нем проснулось остроумие; он принялся рассказывать забавные истории и до упаду смешил Божену и Марию. "Нет, удача еще не совсем от меня отвернулась, - успокаивал он себя. - Расчеты Морица провалились, а отказ Божены - это же спасение для меня. Очень мне нужна эта женитьба!"
- У вас заметно улучшилось настроение, - как бы невзначай сказала Мария. - Вначале вы были неразговорчивы, как монумент.
"Опять коготки, - подумал Нерич с досадой на свой промах. - Действительно, это имеет глупый вид: я радуюсь, получив отказ Божены!"
- Мне дано обещание, что в будущем я буду счастлив, - сказал Нерич веско. - Обещание - это задаток.
И снова он поднял бокал.
- Опять за сегодняшний вечер? - спросила Мария.
- Да, за сегодняшний вечер и за такой же вечер в будущем. - Нерич повернулся к Божене: - Когда пройдет гроза… Не правда ли, Божена?
- Да, - ответила Божена, вложив в улыбку всю свою нежность. - После грозы.
В ресторане становилось людно. Зал жужжал и звенел, как улей. Всё новые женщины и мужчины появлялись в дверях и, громко разговаривая, смеясь, проходили к столикам. "Здесь никогда не скучают, - подумала Божена. - Каждый вечер приносит им новое веселье. Они, наверное, не знают ни несчастья, ни тревог. И они не боятся грозы. А мы ждем, мы мучительно ждем ее".
Перед глазами Божены встал отец, каким она видела его в последний раз в подвале Морганека, - худой, обросший бородою и суровый. "Иди, тебя не должны здесь видеть", - так он ей сказал. И она ушла, а ей так хотелось хоть немножко побыть с ним, найти для него ласковые, любящие слова… Он сейчас, наверное, прячется в своем темном подвале, а она здесь, в зале, залитом огнями… И ей приятно среди этого шума и веселья.
Играл джаз. На полированном полу отражались ноги танцующих. Свету было так много, что он слепил глаза. Толпа праздных мужчин и женщин двигалась, говорила, смеялась. Нерич опять разлил вино по бокалам. Он заметно охмелел. Веки его немного припухли. Он был похож сейчас на ребенка, которого посадили на карусель и дали ему в руки конфеты, - он счастлив и сладостно отдается своему счастью. "Ему здесь хорошо, - с горечью подумала Божена, - это его мир".
- Выпьем! - крикнул Нерич, ставя перед Марией и Боженой новые бокалы.
- Кажется, нам больше не за что пить, - сухо ответила Мария.
- А мы выпьем за ничто… За неизвестность… За пустоту. - Он засмеялся, в глазах его, чуть помутившихся, засветился тусклый огонек. - Сегодня нам весело. Какой смысл думать о страданиях мира? Божена, вы согласны со мной?
Божена с недоумением смотрела на него. Она не знала, что сказать, Нерич пугал ее.
- Мы вбили себе в голову, что распоряжаемся своей собственной судьбой. Какой вздор! И вот вам доказательство: сегодня я собирался стать женатым человеком, а судьба сказала мне: "Нет, ты еще долго будешь холостяком". - Он залпом выпил вино. - Иногда мы даже не подозреваем, что над нами занесен меч… и спокойно болтаем о милых пустяках. Но вот угроза минет, и мы, может быть, никогда не узнаем о том, что стояли у порога смерти! - Нерич высказывал мысли, значения которых не могли понять ни Божена, ни Мария. Но для Милаша они имели свой смысл. - Божена сказала сегодня, что идет гроза… Да, гроза надвигается. Но пока она еще не разразилась, давайте дышать полной грудью и веселиться… В этом есть что-то прекрасное. Пусть перед грозой последний раз сверкнет солнце, а потом… тьма, вечная тьма.
- Что вы говорите, Милаш? - тревожно спросила Божена.
Он повернул голову и задержал на Божене удивленный взгляд.
- Я говорю о нашей жизни. О человеческой жизни вообще.
Мария прикоснулась к Божене рукой:
- Может быть, мы поедем?
- Да, конечно. Милаш, проводите нас.
Нерич хотел удержать их, но вдруг смирился и только вздохнул.
Они прошли через зал среди грохота джаза, гула голосов и шаркающих ног, - веселье в "Амбаси" было в полном разгаре. В вестибюле чувствовалась прохлада. Мария подошла к зеркалу и поправила волосы. На нее смотрело усталое, грустное лицо. "Тебе совсем не весело, - сказала она себе. - Давай условимся, девчурка: больше ты сюда никогда не приедешь".
Божена и Милаш ждали ее у выхода.
Глава двадцатая
1
Погода стояла прескверная: ветер, сбивая мутные, свинцовые облака, остервенело мотал их по небу. Дуло в каждую щель машины. Хлопья мокрого снега залепили лобовое стекло. Но приподнятое настроение Нерича не падало. Он мчался из Праги в Карловы Вары. Видимо, нервное напряжение последних дней разрядилось. В кармане у него лежала депеша из Белграда. В ней ему предлагалось немедленно покинуть Прагу, перебраться в Будапешт и там ждать дальнейших указаний. Нерич ликовал: к черту неприятности Праги! Наконец-то он развяжется с Обермейером и станет тем, кем был до осени прошлого года.
Загнав машину в гараж, он даже не зашел домой и прямиком направился к Обермейеру. Никогда он так не стремился показать гестаповцу очередную депешу из Белграда.
"Затея с моей женитьбой сорвалась, - рассуждал Нерич. - Отношения наши не очень-то ладились, а теперь мы и вовсе расстанемся. Интересно посмотреть на выражение твоего лица, долговязый альбинос, когда ты прочтешь депешу".
Обермейер сидел, навалившись грудью на круглый стол, на котором была разостлана топографическая карта Европы. Он исследовал через лупу западную часть Чехословакии. Появление старого друга не вызвало в нем и тени радости. Отложив в сторону лупу и упершись острыми локтями в стол, он отсутствующим взглядом посмотрел на Нерича и коротко буркнул:
- Это ты?
"А кто же еще, свинья паршивая", - едва не вырвалось у Нерича. Но он сказал непроницаемо:
- Если не ошибаюсь, то это действительно я.
- Ну? - Эта короткая реплика обозначала: "Принесло же тебя не вовремя!"
- Депеша из Белграда.
Мориц всегда с нервным нетерпением ждал писем из Югославии. Но сегодня он казался рассеянным и даже не произнес своего обычного: "Давай, давай!"
Нехотя оторвавшись от карты, он разогнул спину и протянул руку к коробке с сигарами. Взяв одну из них, он неторопливо откусил кончик, смочил его слюной и зажег спичку.
"Интересно, - подумал Нерич. - Такого с ним еще не бывало".
- И что же твой Белград там надумал? - спросил гестаповец, выпуская кольца благовонного дыма.
- Прочти сам, - Нерич протянул ему бумагу, испытывая чувство разочарования.
Обермейер небрежно кончиками среднего и указательного пальцев взял бумагу, встряхнул ее, чтобы она развернулась, и, еще не читая, спросил:
- Что же нового может сообщить Белград?
Нерич не спускал глаз с гестаповца. Кривя в улыбке свой крупнозубый рот, Обермейер с брезгливой миной на лице читал депешу.
- Ага, вот оно что… изволят тревожиться, - сказал он и с той же небрежностью бросил бумагу на стол. - Конечно, вовремя исчезнуть - дело большое. Но мне сдается, что ты не слишком рад этому случаю, - сказал он с откровенной иронией.
Нерич чувствовал, как в нем закипает бешенство. В глазах у него потемнело, он схватился за спинку кресла и отчаянным усилием воли заставил себя пожать плечами.
- Я так и думал, - продолжал Обермейер. - Радоваться тут решительно нечему. Вот что я тебе советую: немедленно напиши им ответ. Напиши, что считаешь нецелесообразным покинуть Прагу. Еще рано. Обстановка усложнилась, и ты можешь доставлять самую ценную информацию.
Обермейер снова налег грудью на стол.
- Едва ли они согласятся с этой аргументацией, - хрипло проговорил Нерич.
- А ты попытайся, - посоветовал Обермейер. - Зачем нам гадать на кофейной гуще?
Мориц вооружился лупой и стал внимательно изучать карту.
2
Белград подтвердил свое распоряжение. Нерич стал готовиться к отъезду. Прежде всего он поехал в Прагу проститься с Боженой. Конечно, она не должна догадываться об истинных причинах его отъезда. Он ни словом не обмолвится о Будапеште. Он покидает Чехословакию потому, что он серб, славянин, и не может встречаться с гитлеровцами. И возвращается на родину, в Белград. Что может быть логичней и ясней?
Подходя к дому Божены, Нерич чувствовал себя во власти самых добрых и хороших чувств. Он давно знал - Божена любит его, а признание в ресторане подтвердило это. Он почти искренне жалел Божену, жалел ее первую девичью влюбленность, которая обещала перерасти в глубокую, самозабвенную любовь. Судьба Божены тревожила его: грозные события надвигались на Прагу. Но чем он мог помочь ей? Он был бессилен. Какую цену имели его сожаления и сочувствия?
Нерич сказал, переступив порог квартиры:
- Родная моя! Завтра утром я уезжаю.
- Уезжаете? - вскрикнула Божена.
С острой жалостью в сердце он видел, как переменилась в лице Божена. Она искала слов и не находила их.
- Я пришел проститься с тобой. - Он обнял ее за плечи и усадил на диван рядом с собою. После объяснения в "Амбаси" он стал говорить Божене "ты". - Я сумел понять тебя, пойми меня и ты. Мне тоже, как и тебе, дорога моя родина, и она меня зовет. Я буду откровенен с тобой до конца. Я считал бы безмерным счастьем, если бы уехал не один.
Божена подняла руку, пытаясь остановить его, но Нерич продолжал:
- Выслушай меня. Я только добра, только счастья желаю тебе. Я ночи не сплю, мучительно думая о тебе. В Праге через несколько дней будут немцы. Легко можно вообразить, что станет с Прагой, в какой застенок превратят ее эти сверхчеловеки. На ее улицах рекой польется славянская кровь. Позор и смерть ожидают честных людей. Ты любишь Прагу. Это делает тебе честь, Божена. Но что сможешь сделать ты, слабая девушка? Только умереть или, в лучшем случае, пройти через все испытания - голод, унижение, преследования. Не забывай, что отец у тебя коммунист. Подумай, на что ты обречена.
Нерич говорил долго, прикрывая пылкими словами свой холодный расчет. Он хорошо знал, что Божена никогда не изменит своего решения, и прибегнул к своему безопасному красноречию для того, чтобы до конца разыграть роль благородного человека. С большим мастерством он рисовал перед нею картины фашистского рабства, взывал к ее разуму, доказывая бессмысленность жертвы, которую она решила принести во имя любви к отцу. Он говорил о деятельной, яркой жизни, которая ждет их, если они вместе уедут в Югославию. Как и все краснобаи, Нерич воодушевлялся, когда знал, что его слушают и восхищаются его умом и жизненным опытом.