Освобождение Муссолини
Молодая немка с бледным, красивым лицом, в чертах которого явно угадывалась славянская кровь, навестила в гостинице только что прибышую в Берлин Габриель Шанель, известную французскую модельершу. Она представилась ей как фрау Ильзе Шелленберг.
Я знаю, выкрикнула супруга бригадефюрера не знакомой ей даме в запальчивости, - что Вы приехали сюда, чтобы отнять у меня мужа. Так не старайтесь, не старайтесь зря… Он потерян не только для Вас. Он потерян для меня, - в ее голосе проскользнуло рыдание. - У меня Вам его не отнять я уже ни на что не имею права. А у той другой, которой принадлежит его сердце, его не смог отнять даже рейхсфюрер. Она для него - одна. Она для него - все. Рейхсфюрер подписал ему развод… - закрыв лицо руками, фрау Шелленберг разразилась слезами. Шанель недоумевала.
- Откуда Вы узнали обо мне, фрау, - спрашивала она у белокурой дамы, - о ком Вы говорите? Кто она?
Но женщина не отвечала ей. Сраженная горем, она упала на диван и вскоре затихла. Шанель вызвала к ней врача.
* * *
"Черные наяды" африканских ночей, горячая вода залива, мерцающая под созвездием Южного Креста… Маренн сидела на остывающем песке перед затухающим костром, вокруг которого спали солдаты африканского корпуса генерала Роммеля.
Становилось прохладно. Закутавшись в плащ, она курила сигарету, задумчиво глядя на угасающие языки пламени. Сколько таких ночных костров уже прошло на ее пути по всему фронту от Северного моря до Африки. Сколько солдатских лиц…
Африка… Память упрямо переносила ее в начало тридцатых годов. Из тишины африканской ночи перед ней возникло загорелое лицо Анри де Трая, блестящие, как горячее золото, его глаза.
В шуршании песка под сапогами часовых почудился ей приглушенный смех гостей в доме Коко Шанель в Париже. Тогда де Трай только что вернулся из Алжира. Повзрослевший и возмужавший, увенчанный лаврами "африканского льва", он привез с собой в Париж странные картины эфиопских художников, метровые бивни слонов и пятнистые шкуры пантер. Он говорил, что из страны зеркальных рек, узорных трав и зеленых зыбей он привез также и то, чего не знал шестнадцатилетним: презрение к жизни и усталость бессонных ночей.
В доме Шанель в Париже, в начале тридцатых, они встретились вновь, более десяти лет спустя, после окончания Первой мировой войны, на которую юный граф Анри де Грай ушел добровольцем. Он был моложе Мари - тогда он был совсем еще мальчишкой.
Юный ас французской авиации, он сражался рядом с Гейнемером и Этьеном Маду. Он смущенно краснел, когда генерал Фош пожимал ему руку, награждая.
Десятилетие спустя, сидя у камина в ее доме в Версале, Анри де Трай признался, что тогда, в восемнадцатом, он по-мальчишески с первого взгляда влюбился в нее, увидев на торжественном смотре рядом с генералом-отцом. Конечно, тогда он больше любил в ней "легенду о Марианне", чем ее саму, которую совсем не знал. Она была для него олицетворением его романтических мечтаний. Но, гордый по натуре, он считал, что не имеет права предстать перед дочерью генерала и тем более рассчитывать на ее взаимность, пока не добьется славы. Только возвеличенный славой, как Этьен Маду, он осмелится подойти к "Марианне Республики".
Она была героиней его юношеских снов. Издалека, стараясь остаться незамеченным, он наблюдал за ней. Он испытал обжигающую болью ревность и тревогу, узнав, что ради простого английского художника, бывшего лейтенанта, изувеченного войной, принцесса Мария оставила прежнюю жизнь.
Вскоре после окончания Первой мировой войны Анри уехал на службу в Алжир. Он не знал, как сложилась ее судьба. Он не знал, что лейтенант умер, что у нее родился сын. Он не знал, что она бросила не только Маршала и "райскую" обеспеченную жизнь. Он не знал, что "Марианна" оставила Францию…
В колониях он быстро дослужился до высокого звания. Он познал любовь красивых женщин и пленительную сладость страстных ночей. Он не надеялся на новую встречу со своей тайной любовью, и все же мечтал о ней. Он хотел, чтобы Мари увидела его героем, украшенным наградами, истерзанным едва зажившими ранами, сильным, непобедимым и преданным ей.
Он усыпал пол в ее спальне ее любимыми белыми розами. Их нежный запах пробуждал ее ото сна. Она собирала их в охапку, спускалась к фонтану и купала цветы в воде. Белые розы дышали в кристальной чистоте воды, шевелили темно-зелеными листьями, качали белокурыми головками, струились тонкими стеблями по волнующейся ряби. Из окна гостиной он видел, как она целовала цветы, которые он ей подарил.
Белые розы Эдема - розы несмелой надежды на возвращение в рай. Он называл ее "моя голубка" и на жемчужно-белой постели с нежностью целовал ее "голубиную грудь". Он предложил ей стать его женой. Он подарил ей кольцо с африканским бриллиантом и обещал называть ее детей своими детьми.
Тогда к Маренн только что пришла слава ученого, она защитила диссертацию у Фрейда - труды многих лет, наконец-то оплатились сполна. Она надеялась, что удачно сложившаяся карьера дополнится счастьем в личной жизни. Она считала встречу с Анри судьбоносной. В то время ей казалось, что с ним к ней возвращается потерянная Франция, утраченные радость и покой.
Она не ошиблась: их встреча действительно оказалась судьбоносной. Но принесла она с собой совсем иное предначертание - не то, которое ожидалось.
В ночь накануне свадьбы граф Анри де Трай проиграл в карты почти все свое состояние. И когда уже не оставалось ничего, на что можно было бы ставить, он поставил на кон свою любовь. Он поставил на на карту принцессу Мари Бонапарт и… выиграл. Всё выиграл назад. Только ее проиграл…
Та ночь была дождливой и бессонной. Маренн ждала его в Версале. Она уже знала обо всем, что произошло. Она знала, что час тому назад Анри де Трай застрелил на дуэли офицера, который вызвал его на поединок, заступившись за ее честь. Когда граф вошел, она молча вернула ему кольцо. Он не посмел ни поцеловать ее руки, ни коснуться ее волос. Слепящие мечты умерли. Розы осыпались в сточной канаве грязно-черными лепестками, утонув в потоке нечистот.
Маренн сама отреклась от него. И снова, как это уже было с ней однажды, отреклась от обманувшего рая, от рассыпавшихся в прах надежд. А ночь, казалось, кричала: догони ее, догони. Но граф не шевельнулся. Он понимал, что ничего исправить уже нельзя.
Взяв детей за руки, Маренн ушла. Ее черное платье-тюльпан, подарок Шанель к грядущей свадьбе, скользнув по ступеням, растаяло в дождливой мгле.
Ранним осенним утром накануне годовщины победы в Первой мировой войне с вокзала Аустерлиц в Париже поезд шел на Берлин. Она взяла билеты. Ей было все равно, куда ехать. Через Берлин она рассчитывала вернуться в Вену. Ей хотелось поскорее бросить этот город, отвергнувший ее во второй раз… Она ехала в Берлин на несколько дней… Всего на несколько дней…
Когда-то Анри де Трай говорил ей о розовых рассветах на Леванте и о закатах, пурпурных, как мантии королей, о солнечных рощах, где по стволам тропических деревьев стекает душистая смола, где светятся жемчужины в прозрачной воде у базальтовых скал…
Шанель тогда не сочувствовала ей - про себя она радовалась, и Маренн это знала. Она знала, что разлука с Генри и горькая ревность сковали льдом на долгие годы все существо Коко - только она не признавалась никогда.
Но одна из немногих, знавших достаточно близко на рижскую портниху, Маренн догадывалась о тайной правде Габриель, сотканной из меланхолии и мрачного отчаяния. Она никогда не считала своей виной, что, встретив Генри Мэгона, бывшего до войны любовником Коко, она полюбила его, и он ответил ей взаимностью, а тем самым она разбила чье-то сердце.
Если бы чувства Мэгона к Шанель несли в себе иное, кроме дружеской поддержки, участия и необременительных сексуальных отношений, от которых он с легкостью отказался, благо мог найти замену и без Маренн, то встреча его с приемной дочерью генерала Фоша вряд ли вылилась бы для него в роман.
А вот теперь, осенью сорок второго года, Коко Шанель появилась в Берлине, чтобы - ни много ни мало - убедить шефа германской разведки Вальтера Шелленберга отправить ее посланницей Третьего рейха к британскому премьеру Черчиллю с предложением о переговорах. Что ж, фантазии Коко всегда было не занимать - не зря она создала столько прекрасных, неповторимых платьев! По чтобы из дома моделей сразу в разведку - здесь надо иметь размах!
Через одного из своих высокопоставленных немецких любовников в Париже Шанель все же вышла на руководителя Шестого управления и, намереваясь предложить придуманный план операции… добилась аудиенции у Шелленберга в Гедесберге.
* * *
Когда Коко прибыла в загородную резиденцию Шестого управления СД, Маренн находилась гам. Вальтер Шелленберг не скрыл от нее, кого ожидает в гости, и предложил принять участие в разговоре. Но Маренн так и не решила для себя, стоит ли ей видеться с Шанель. И не только из соображений безопасности.
Шелленберг принимал знаменитую француженку в гостиной. Пока шла беседа, Маренн в спальне занималась с его пятилетним сыном Клаусом - фрау Ильзе отпустила того на вечер повидаться с отцом. Но даже против воли ее неодолимо влекло вниз - посмотреть, какой стала теперь Коко, зачем она приехала.
Не собираясь спускаться, Маренн подошла к двери, ведущей на лестницу, и тихонько приоткрыла ее - только взглянуть. Только разок взглянуть на Коко. И тут она услышала!
Одно стало ясно ей сразу: Шанель не переменилась с годами. Она выступала ярко, вполне в своем репертуаре. Вальтер разговаривал с Шанель по французски - он свободно владел несколькими языками, - и намерения Коко не оставляли Маренн сомнений: она явно увлеклась молодым шефом разведки и флиртовала, стараясь соблазнить его. Так вот оно: новее не ради секретной миссии и своей тоски по шпионской славе приехала в Гедесберг Коко Шанель! Она прослышала о молодости Шелленберга и решила еще раз испытать на нем свои чары, доказывая самой себе, что женщины во Франции никогда не стареют.
Маренн знала, что Коко старше ее почти на двадцать лет, но так же хорошо ей было известно из прошлого, что обаянию парижской портнихи, когда га хотела, противостоять не смог не один мужчина, на которого Коко обращала внимание. Она из тех дам, у которых возраста не замечается, и Маренн вдруг испугалась.
Не отдавая себе отчета, она открыла дверь и вышла на лестницу. Услышав ее шаги, Вальтер Шелленберг поднял голову. Потом, немного удивленный, прервал беседу с Коко, встал и подошел к лестнице, предлагая Маренн спуститься.
Не ожидавшая появления третьего лица, Коко с удивлением обернулась и… обмерла. Ей больше не требовалось разъяснений, кого имела в виду так озадачившая ее своим визитом фрау Ильзе, жалуясь на неверность своего мужа. Ей не требовалось разъяснений, кто властвовал в сердце Шелленберга: если эта женщина снова встретилась ей, то можно не сомневаться - она властвовала.
- Здравствуй, Габриэль, - поздоровалась Маренн с давней знакомой, спускаясь в гостиную. - Вот так встреча! Ты не в Париже? Какими судьбами?
Вид давней соперницы, с которой, как надеялась Шанель, она рассталась навсегда, до конца жизни, - к тому же одетой в черный мундир СС, - потряс знаменитую француженку. На мгновение потеряв самообладание, Коко пролепетала:
- Мари… Где ты была все это время, Мари? Анри так искал тебя…
- И быстро женился, - сухо улыбнулась ей Маренн, давая понять, что она вполне в курсе.
- Но он любил тебя… - все же попыталась парировать Шанель, тонкая сигарета в элегантном мундштуке, которую она держала между пальцами, дрожала.
- Я никогда не прощу его, - неожиданно резко прервала ее Маренн и уже ровнее, любезнее обратилась к Вальтеру: - Я не намерена Вам мешать. Поеду прогуляюсь…
- Разве… - он хотел спросить, разве ей не интересно поболтать с подругой юности, но пренебрежительный тон Маренн, совсем не свойственный ей обычно, и полный холодной ярости взгляд потемневших глаз сразу объяснили ему: Шанель не из тех, кому следует знать истину.
Подойдя к окну, ошеломленная Габриэль наблюдала, как Маренн садится в черный автомобиль, как вокруг нее суетятся адъютанты бригадефюрера. Оставшись снова один на один с бригадефюрером.она не осмелилась спросить Шелленберга ни о чем. Да он бы и не ответил ей, зачем? Но душевные порывы Коко угасли - она понимала, что проиграла. Опять.
А Маренн… Маренн не знала, куда ей деться! Слезы комом стояли у нее в горле - она едва сдерживала их. Внезапно разбуженная через года, всколыхнулась давняя обида, которую она испытала, когда впервые прочитала завещание Генри. И вот теперь - здесь.
Но Маренн не унизится до того, чтобы караулить или подсматривать. Будь что будет. В конце концов, с нее достаточно печального открытия восемнадцатого года, когда она узнала, что ее ненаглядный лейтенант Генри, который клялся ей в любви, уезжая с фронта в Париж, постоянно встречался там с Коко и не мог противостоять ее чарам: между ними вновь и вновь устанавливалась близость, вспыхивала страсть. Пусть даже он стыдился своей слабости и в конце концов все же решился порвать с ней, но это было, было… Пусть даже было давно. Но незабываемо!
Внезапно приняв решение, Маренн приказала шоферу остановиться около ночного бара, куда обычно заглядывали, освободившись от службы офицеры РСХА. В этот раз среди многочисленных посетителей, она обнаружила… шефа гестапо группенфюрера СС Генриха Мюллера, который сразу же пригласил ее за свой стол. Он пришел вместе со своей подругой, сотрудницей аппарата Геббельса Эльзой Аккерман. А вскоре к ним присоединились двоюродная сестра Эльзы летчица Хелене Райч и шеф Третьего управления СД группенфюрер СС Отто Олендорф…
Только что вернувшись с совместного совещания, касавшегося взаимодействия армии, в частности люфтваффе, и оперативных боевых частей СС по "работе" с местными населением, а другими словами, по истреблению "неполноценных рас", Райч и Олендорф продолжали обсуждать его, и любимица Геринга, а по слухам, его внебрачная дочь, - не скрывала своего возмущения.
- Я сказала, что ни одного солдата больше не дам! - говорила она возбужденно. - Нечего даже настаивать!
- Скажи об этом Кальтенбруннеру, - пожимал плечами Олендорф, весьма озабоченный ее позицией, - я наконец отошел от таких дел. Но особое мнение люфтваффе, я полагаю, очень заинтересует обергруппенфюрера.
- Особое мнение люфтваффе до Кальтенбруннера доведет рейхсмаршал Геринг, - отрезала Лена. - Я не собираюсь взваливать на себя непосильную ношу - беседовать с Кальтенбруннером!
- Лена, ты просто неумолима, это всем известно, - примирительно улыбнулся Олендорф. - Помнишь, к тебе приезжал Шталекер с распоряжением Гейдриха в сорок первом? Его потом убили на русском фронте.
- Слава Богу! - воскликнула летчица, закуривая сигарету.
- Что "слава Богу"? - удивился Отто Олендорф, - что его убили?
- Что он с тех пор больше не появлялся у меня, - глаза Лены сердито блеснули, она отвернулась.
- Да ладно вам шуметь-то, - вмешался в их спор Генрих Мюллер. - Совещание закончилось - расслабьтесь. Может, мы лучше выпьем?
- Наливай, - согласилась Лена и положила дымящуюся сигарету в пепельницу.
В тот вечер, воспользовавшись тем, что обе сестры ушли танцевать под джаз, Маренн попросила Мюллера:
- Генрих, освободи меня, - она выпила уже довольно много для того, чтобы решиться на такой шаг.
- Что-что? - не понял ее с ходу шеф гестапо, и она встретила его недоуменный взгляд. - От чего освободить? Откуда?
- Из лагеря, - пояснила ему Маренн, волнуясь. - Ведь до сих пор я числюсь заключенной. Теперь ты лично со мной знаком, вот мы вместе пьем вино - ты же знаешь, что я ни в чем не виновата, меня оклеветали. Я честно исполняю свой долг. Разве этого недостаточно, чтобы доказать…
- Что? - спросил ее насмешливо Мюллер, но взгляд его стал жестким. А что ты собираешься доказывать? И кому? Мне? А мне и так все известно - ты совершенно права. Конечно, вначале мы вели себя осторожно, - продолжал он, - и ты должна нас понять: в лагерь так просто не попадают. Но то, что расписали тебе твои красавчики-шефы, мол, гестапо всех сажает и никого-не освобождает - это, Ким, все враки. Для запудривания мозгов. Освобождаем. И тебя я могу освободить - совершенно ясно, как ты нужна рейху, Только… - он хитровато прищурился, - а зачем тебе это надо? Мне кажется, ты немного торопишься, подожди. Поверь мне, гестапо тебя обидело - гестапо тебя и спасет.
- Как это? - искренне удивилась его словам Маренн.
- Мы же не знали в тридцать восьмом, что ты такая… - шеф гестапо усмехнулся, - симпатичная. Но кто знает, как будут развиваться события, на фронте, я имею в виду. После московского конфуза, что нам еще преподнесут наши вояки? Наступит окончательный перелом в нашу пользу - поставим штамп и… гуляй ты, как вольный ветер. Ты ведь и сама никуда от нас не денешься теперь.
А выйдет все наоборот - другие штампы придется ставить, Ким, - он многозначительно приподнял бровь, - как коллега с коллегой говорю с тобой откровенно. При гаком обороте ты только выиграешь. Представь себе: ты пьешь кофе на улице Гогенцоллерн с фрау Ирмой, а в это время там, в лагере, его начальник Табель ставит галочки за твое присутствие. Здорово? Вот то-то. Так что терпи пока… - он засмеялся, подмигнув, но, увидев выражение разочарования, мелькнувшее на лице Маренн, спросил: - Неужели отсутствие бумажки с моей подписью так портит тебе жизнь? Ты полагаешь, мне кроме тебя в лагерях держать некого? Кандидатов хватает - корми только…
Маренн не ответила группенфюреру. В тот вечер она впервые в жизни позволила себе напиться допьяна. Вальтер Шелленберг был крайне изумлен, когда далеко за полночь Генрих Мюллер доставил на виллу в Гедесберг Маренн - она едва держалась на ногах.
- Дружище, - промолвил шеф гестапо сочувственно, скрывая улыбку, - позвольте вручить Вам вот это, - Мюллер придерживал Маренн за талию - она шаталась, - сокровище Шестого управления. Исключительно из расположения к Вам я эту красивую даму даже пальцем не тронул, - заметил он значительно, - хотя давно мечтал и случай предоставился очень подходящий…