- Я обдумал Ваше предложение, оберштурмбаннфюрер, переданное мне вчера рапортом, - начал Шелленберг, усаживаясь за рабочий стол. При любых обстоятельствах бригадефюрер умел соблюдать дистанцию, и это всегда заставляло подчиненных, чтобы ни произошло, держать себя в рамках, и вызывало уважение, в том числе и у Скорцени. Эта черта Шелленберга нравилась ему. Шеф вообще импонировал ему многими качествами, и подчиняться ему было нетрудно, тем более что, несмотря на молодость, бригадефюрер нередко в деле доказывал свое превосходство и право отдавать приказы и решать судьбу людей ли, дела ли…
Скорцени знал, что Шелленберг по праву носит свои погоны и достоин большего - ему прочили пост Гейдриха после смерти обергруппенфюрера, - но он отказался, уступил Кальтенбруннеру. А зря. Для дела зря, - таково было общее мнение.
Все было бы прекрасно между ними, если бы… Если бы не Маренн…
- Признаюсь вам, - продолжал бригадефюрер, - мне не следовало бы разрешать Вам проводить такие операции. Это слишком рискованно. Судьба двоих сотрудников нам неизвестна, но в случае неудачи я рискую потерять третьего. Я понимаю, в данном случае что-то продумать или спланировать заранёе невозможно - Вам все придется решать на месте. И все-таки я отпускаю Вас, - он сделал паузу, внимательно посмотрев на Скорцени, - надеясь на Ваш опыт, рассудительность и храбрость. Я отпускаю Вас на свой страх и риск, не посоветовавшись ни с Кальтенбруннером, ни с Гиммлером, ни с фюрером. Известно, как фюрер дорожит Вами. Но я не могу Вас не отпустить, так как знаю, как важно для Вас лично прояснить все обстоятельства этого дела.
"А тебе - неважно?!" - усмехнулся про себя Скорцени.
- Поезжайте, - сказал Шелленберг в заключение, поднимаясь из-за стола, - я согласую с армейским командованием и с люфтваффе, как Вы просите, чтобы Вам оказали любую посильную помощь.
Ему хотелось крикнуть: "Поезжай и найди ее, живую или мертвую, любую! Сделай то, что не имею права сделать я!" Но он сдержался. Кивнул, давая понять оберштурмбаннфюреру, что больше не задерживает его. И протянул на прощание руку. "Это что-то новое", - подумал про себя Скорцени. Но руку бригадефюрера пожал. Он не мог не оценить этого жеста примирения и поддержки, ведь кто знает, - не приведи Господь, - но может быть, и причины для раздора больше нет. Затем, отступив на шаг, отдал честь, щелкнув каблуками. Развернулся и тут… увидел на каминной полке небольшой фотографический портрет в рамке - знакомое и бесконечно дорогое лицо с тонкими, благородными чертами. Темные волнистые волосы, падающие на плечи. Маренн… Хозяйка Гедесберга.
В другой раз он бы взорвался, но сейчас… Нет, это не сейчас. Это позже. Только бы ты была жива, моя Маренн. А там все устроится, все как-нибудь устроится, дорогая. Только бы ты была жива.
Не оборачиваясь, Скорцени вышел из кабинета, чувствуя спиной внимательный, проницательный взгляд, которым проводил его Шелленберг. Он все понимал. И тоже оценил его сдержанность. Сейчас не до выяснения отношений. Через час после разговора с шефом, поручив Джилл заботам Ирмы Кох, Отто Скорцени сел за штурвал-самолета и вылетел на Восточный фронт.
* * *
Командир полка истребителей, полковник люфтваффе Хелене Райч встретила Скорцени на военном аэродроме близ Кенигсберга, на котором базировались ее летчики.
- Я получила радиограмму от Шелленберга, - деловито, по-военному сообщила она, поприветствовав оберштурмбаннфюрера. - Два "Фокке Вульфа" - уже в воздухе. Ведут наблюдение. Но пока обнадеживающих сообщений от них нет. Я узнавала у командования: наш шеф, генерал фон Грайм, категорически против этих полетов, он не хочет рисковать. Оказывается, по приказанию кого-то из Берлина они позавчера уже посылали разведчиков. Два самолета сбиты, разведданные попали к противнику. Но я, конечно, не могу оставить Ким в беде. Вообще, - продолжала она, провожая его на свой командный пункт, - теперь тут всем наплевать на Берлин и его приказы. Мы несем огромные потери, фронт разваливается, никто уже ни во что не верит и ничего не боится: дальше фронта не пошлют, а здесь смерть - обычное дело. Я порой сама восхищаюсь своими летчиками: до тридцати вылетов в сутки, в тумане, с разбитыми приборами нередко… Давно забыто, что такое нелетная погода. Держатся только на нервах и высококлассном мастерстве.
- Значит, не зря Геринг хвастает своей авиацией, - улыбнулся Скорцени, выслушав ее. Лена кисло поморщилась.
- Ты же понимаешь, хвастать - не летать, - вздохнула она. - Машины латаны-перелатаны. Их бы сменить давно, но новых нет. И это у меня в полку, где сама "Рихтгофен"… Что ж тогда говорить об остальных? Обидно, из-за недостаточной технической оснащенности теряем лучших людей. Да что там, пустые слова, - она безнадежно махнула рукой, - сейчас зайдем к радистам. Я поручила одному из них постоянно держать связь с разведчиками и контролировать эфир. К сожалению, больше выделить не могу: бои не прекращаются, все заняты. Но я надеюсь: а вдруг…
- Ким знает твой позывной?
- Да, я когда-то называла ей. Неужели забыла? Поздно, поздно мы хватились, - Лена сокрушенно покачала головой, - но здесь была такая неразбериха. Просто паника. Впрочем, - она грустно улыбнулась, - в последний год неразбериха здесь всегда. Входи, - Райч открыла дверь, пропуская его в радиоцентр. Увидев офицеров, радисты встали, вытянувшись, и подняли руки в приветствии. Лена знаком разрешила им продолжить работу. Затем подошла к крайнему слева, спросила негромко: "Ну, как? Есть что-нибудь?"
- Никак нет, госпожа полковник, - снова вскочив, радист снял наушники и вытянулся по стойке "смирно".
- Разведчики сообщают, - доложил он, - что пока ничего, что могло заинтересовать Вас, не заметили.
- Я приказала им спуститься как .можно ниже, - объяснила Лена Скорцени, - это очень опасно. Они подставляют себя под двойной удар: с воздуха и с земли. И все равно - ничего. Передайте, - обратилась она к радисту, - пусть продолжают поиск.
- Слушаюсь, госпожа полковник.
- Нам ничего не остается, как ждать, - заключила Лена. Быть может, чашку кофе? - предложила она оберштурмбаннфюреру, - Я падаю с ног от усталости. Сбилась со счета, сколько ночей не спала. Пройдем в штаб.
* * *
Погоня неминуемо настигала их. Они бежали, пробиваясь через мелколесье и бурелом, утопая в пропитанном влагой мху. Пули свистели над их головами, но они не отвечали - берегли патроны. Было ясно: патроны еще пригодятся, хотя бы для себя.
Маренн видела, что Ральф очень плох. Он едва держится на ногах. Время от времени она помогала ему, но и сама уже не могла бежать. Она задыхалась, в глазах темнело - больное сердце не справлялось с нагрузкой. Медикаменты, съестные припасы - все пришлось бросить. Только автоматы, патроны, несколько гранат…
Слыша неумолимо приближающиеся чужие голоса, яростный лай собак и поминутно пригибаясь под свинцовым ливнем, они оба, каждый про себя, уже понимали, что все решено - вырваться им не удастся. Но надо, надо идти. Сдаваться нельзя.
За густой порослью молодой осины открылась широкая поляна. На ней - разбитая немецкая техника, брошенная отступающей армией. Едва ступив на пожелтевшую осеннюю траву, Ральф с хрипом упал на землю лицом вниз.
- Все, - прошептал он, - я больше не могу. - Маренн склонилась над ним, перевернула его на спину, приподняла голову. Лучик холодного осеннего солнца скользнул по его мертвенно-бледному лицу. Он открыл потускневшие глаза и, с трудом разжав искусанные до крови губы, произнес:
- Иди. Уже осталось недалеко. Ты знаешь куда.
Маренн отрицательно покачала головой:
- Одна я не пойду.
- Маренн, не глупи, - упрекнул ее Фелькерзам. И несмотря на то, что сознание едва держалось в нем, он даже рассердился. - Вместе нам не дойти. Иди. Я прикрою тебя. Скорей. Тебе надо пересечь поляну, пока они не приблизились настолько, чтобы простреливать ее прицельно. Иди, Маренн. Возьми карту.
- Нет, - снова отказалась она. - Мы пойдем вместе, Ральф. Держись за меня. Вот так, - она помогла ему подняться на ноги.
- Маренн, - он попытался возразить ей, но она не дала ему договорить.
- Если надо, я понесу тебя… - заявила уверенно.
Он очень плохо чувствовал себя, но, услышав ее слова, рассмеялся. Почти волоча Ральфа на себе, Маренн с трудом дошла до ближайшей разбитой машины. Русские уже появились на краю поляны - показались силуэты солдат в защитного цвета гимнастерках и пилотках, брызнувшие автоматные очереди заставили Маренн и Ральфа укрыться за автомобилем.
Понимая, что дальше он уже не сможет идти, Ральф, пристроившись в проеме между кабиной и разбитым кузовом, начал отстреливаться короткими очередями.
- Уходи, - приказал он Маренн, - немедленно. Пока я могу еще удержать их.
Маренн молчала. Но в ее зеленоватых глазах он прочел решимость и протест.
- Иди, - настаивал Фелькерзам, - и если тебе удастся дойти до наших, скажи там, в Берлине, чтобы они не волновались - Ральф фон Фелькерзам не сдался в плен. Последнюю пулю я оставлю себе. Не промахнусь.
Маренн отвернулась. Без слов она перезарядила автомат и начала искать место, где можно было бы лечь, чтобы при стрельбе экономичнее расходовать патроны. Случайно взгляд ее упал на кабину автомобиля, скользнул по опрокинутым приборам. В первый момент она не обратила на них внимания: все брошено, разбито - что здесь могло сохраниться?
Но какой-то внутренний толчок побудил Маренн присмотреться: в самом деле, она не ошиблась - рация! В разбитой штабной машине - портативная рация! Еще не отдавая себе отчета, чем это может помочь им, Маренн бросилась к прибору - проверить, работает ли…
Включив его, к своему удивлению и радости, она услышала… эфир: немецкий радист настойчиво вызывал какого-то "Кондора".
- Они окружают поляну! Иди! - крикнул ей Ральф, оборачиваясь. Но взглянув на нее, осекся. - Что ты делаешь? Зачем?
Маренн не ответила ему. Она вдруг вспомнила, как в Праге весной 42-го Хелене Райч сказала ей при расставании: "Я знаю, Вы часто бываете на фронтах. Если Вам когда-нибудь понадобится помощь, запомните мой позывной - я всегда помогу Вам. Мой позывной "Орел-1"".
Надев наушники, Маренн взяла микрофон: "Орел-1, Орел-1, - дрожащим от волнения голосом произнесла она. - Ответьте. Орел-1". Где сейчас Лена? Быть может, она услышит ее… Орел-1… А если Лены и нет поблизости… Или эта рация слишком слаба…
Лена… Орел-1… Маренн с отчаянием вслушивается в молчащий, потрескивающий эфир. Автоматная очередь просвистела над ее головой. Ральф фон Фелькерзам короткими очередями строчил из "шмайсера" и недоуменно поглядывал на нее: он не понимал ее намерений - только зря тратит время!
Уже потеряв всякую надежду, Маренн решилась выключить рацию, и вдруг в наушниках отчетливо прозвучало:
- "Я - Орел-1. Слушаю". Это был голос Лены. Услышав его, Маренн вздрогнула. Ей показалось, она ослышалась - так велико оказалось захватившее ее отчаяние. Но твердым, серьезным голосом Хелене Райч повторила: "Я - Орел-1. Прием". Сказала так, как будто была рядом. - Лена! - крикнула Маренн в микрофон, едва сдерживая готовые прорваться слезы. - Лена!
Райч сразу узнала ее. Спросила коротко:
- Где ты?
- Ральф, где мы? - Маренн дернула Ральфа за рукав. Эфир затрещал. Маренн испугалась, что потеряет Райч.
- Лена!
- Я слушаю, - донеслось до нее сквозь шум.
- В каком мы квадрате?
Ральф быстро показал ей на карте.
- Лена, ты слышишь! - Маренн отчаянно пробивалась сквозь помехи. Голос Райч захлебывался в волнах эфира.
- Я - Орел-1. Вас поняли. Летим. Держитесь, - последние слова растаяли, как будто канули в пропасть. Снова какой-то радист безуспешно вызывал "Кондора", доносились раздраженные голоса на чужом языке. Затем все стихло. Наверное, кончилась батарейка. Но это уже было неважно.
- Они летят, - радостно сообщила Маренн, сжимая локоть Фелькерзама. - Они летят за нами. - Слезы катились по ее щекам. Оглянувшись, штурмбаннфюрер грустно улыбнулся и удрученно покачал головой.
- Они не успеют, Маренн. У нас мало патронов. Поздно.
- Но теперь мы не имеем права умирать!
Вытерев слезы, Маренн решительно взяла автомат и легла на траву рядом с Ральфом.
- Мы должны продержаться. Здесь. Иначе они не найдут нас.
* * *
- Госпожа полковник, - голос начальника радиоцентра в телефонной трубке звучал взволнованно, - только что один из разведчиков принял по рации сигнал. Передают с неизвестной радиостанции из оперативного тыла русских. Видимо с одной из брошенных, наших. Разведчик поймал Ваш позывной "Орел-1"…
- Сейчас приду, - Хелене Райч быстро встала из-за стола, - принят сигнал из тыла русских, - сообщила она Скорцени. - Мой позывной. Я думаю, это они. Идем.
- Из какого квадрата передают сигнал? - спросила она начальника центра, когда вместе со Скорцени они пришли к радистам. Майор указал ей на карте предполагаемое место передачи.
- Не так уж близко от линии фронта, - задумчиво произнесла Хелене и тут же потребовала:
- Дайте мне разведчика.
Надев наушники, спросила:
- Я - Орел-1. Где Вы сейчас находитесь? Что видите в квадрате? Можете подлететь ближе? Я понимаю, что зенитки, но постарайтесь подлететь ближе.
Потом она обратилась к начальнику радиоцентра.
- Мы можем поймать эту радиостанцию в эфире? - спросила она майора. - У нас хватит мощности?
- Очень трудно, - покачал головой шеф радистов, - Но попробуем. - Подойдя к своим подчиненным, он дал указание. Напряженно тянулись минуты ожидания. Наконец сквозь треск помех до них донесся слабый голос: "Орел-1, Орел-1".
- Громче! Можно громче?! - приказала Лена радисту.
- Это невозможно, госпожа полковник, - возразил тот. - Это максимум что можно сделать. У передатчика малая мощность, фактически предельная и к тому же далеко.
- Ким! - узнав голос, Скорцени схватил микрофон, но Лена остановила его. Ответила сама.
- Я - Орел-1! Слушаю Вас, - неожиданно треск стих, и они отчетливо услышали тихий далекий призыв: "Лена!", "Лена!"
- Где ты? - прокричала Райч. - Я - Орел-1. Я слушаю. Где ты? Черт, ничего не слышно. Что она сказала, в каком они квадрате?
- Разведчик передает, - доложил другой радист, - в квадрате, откуда получен сигнал, идет бой.
- Все ясно, - поняла Лена, - они там.
- Я - Орел-1, - снова прокричала она в микрофон. - Держитесь. Все поняли. Летим.
Ответ они не расслышали. Помехи заняли эфир. Хелене Райч сбросила наушники.
- Прикажите разведчику возвращаться, - распорядилась быстро. - Я полечу сама.
- Я с тобой, - решительно добавил Скорцени.
- Конечно. Но нам необходимо прикрытие. Лауфенберг, - вызвала она по телефону ведомого. - Как это нет? А где он? Что за человек!
Лена с досадой поморщилась. - Не сидится ему на месте, - секунду подумав, вызвала другого: - Хартман!
Молодой белокурый капитан в лихо заломленной фуражке, щелкнув каблуками, отдал честь.
- Капитан Хартман, госпожа полковник.
- Полный боекомплект? - строго спросила его Лена.
- Так точно, госпожа полковник.
- Бензин?
- Только что заправили.
- Полетите со мной.
- Слушаюсь.
- Быстро в машину.
- Разведчик сообщает, - доложил начальник радиоцентра, - он атакован русскими истребителями.
- Я - Орел-1. Прошу взлет…
* * *
Самолеты поднялись высоко. Вздохнув с облегчением, Скорцени пожал руку молодому капитану-летчику. Тот улыбнулся и сообщил по рации командиру:
- Госпожа полковник, боеприпасы на исходе, горючее почти на нуле.
- Предлагаете остаться, гауптман? - с иронией спросила его Хелене.
- Предлагаю лететь быстрее.
- Я согласна, - ответила ему Лена. - Уверена, сей час нам вышлют "сопровождение". Мы с вами, гауптман, очень почетные гости здесь. И не забывайте о нашем "младшем брате", он получил повреждения, да и мощность у него - не чета нашим. А на нем - раненый…
- Вас понял. Будем защищать.
Опасения Райч оказались оправданными. Вскоре они заметили четверку "яков", догонявших их с востока.
- Я - Орел-1, - услышал Хартман в наушниках голос полковника. - Четвертый, видите?
- Вижу.
- Что там? - спросил у него Скорцени.
- Русские истребители, - спокойно ответил капитан, и, заметив, как изменилось лицо оберштурмбаннфюрера, понял все правильно.
- Не волнуйтесь, - он похлопал рукой по приборной доске, - как и положено мужчинам, мы все примем на себя. Женщин и раненых надо беречь.
- Вы давно на фронте? - спросил его Скорцени.
- С июня 42-го. 52-я эскадрилья. Теперь - "Рихтгофен".
- Часто участвовали в боях?
- Да, приходилось, - неопределенно ответил гауптманн. - Ну что ж, идут в лобовую. Надо выдвигаться вперед и отвлечь их. Держитесь, подполковник, ничего, что я так, по-армейски? У них преимущество в высоте.
- Они атакуют нас? - с тревогой спросила Маренн Лену, оглянувшись на восток.
- Думаю, что да, - невозмутимо ответила та, - не зря же они прилетели.
- Смотри, твой ведомый нас обгоняет, - заметила Маренн, наблюдая за самолетом Хартмана.
- Он нас прикрывает, - поправила ее Лена. - Он понимает, что я на перегруженном самолете не могу ввязаться в открытый бой. Ограничена свобода маневра, меня легко собьют. Правда, ему не легче. Но не волнуйся, - она улыбнулась, успокаивая. - Это лучший летчик, я тебе говорю. 280 сбитых самолетов, а всего два года на фронте.
- Кто, Лауфенберг? - не поняла Маренн. - Всего два года?
- Это не Лауфенберг, - объяснила ей Лена, - Лауфенберг опоздал и в наказание ждет нас у линии фронта. Это Эрих Хартман, командир эскадрильи "Рихтгофен". Да, да, эскадрилья Геринга теперь в моем полку. Хартман справится с ними, примет на себя удар, а наше дело - "Фокке-Вульф". Чтобы к нему никто не прорвался. Там - раненый. А впрочем, - Лена резко повернула штурвал, уходя от трассирующей очереди, - вполне может оказаться так, что Лауфенберг станет нашей последней надеждой. Сейчас ударят зенитки. Не пугайся - обычное дело. Но в общем, будет не скучно, - пообещала она.
То, что Лена называла "не скучно", на деле оказалось сущим адом. Когда начали стрелять зенитные орудия, от разрывов небо стало серым. Весь самолет дрожал. "Яки" яростно атаковали их, рискуя быть сбитыми собственными батареями. Не желая вступать в сражение, Лена искусно уходила от них под прикрытием Хартмана, демонстрировавшего чудеса самоотверженности.
Маренн, наблюдая за его действиями, не могла скрыть восхищения. Лена же была весьма сдержана и по рации одергивала ведомого, когда ей казалось, что он слишком увлекается.
- Не нарывайтесь, гауптман, не нарывайтесь зря, - строго повторяла она, но было видно, что она довольна тем, как, умело маневрируя, Хартман перекрыл "ястребкам" все подступы к "черному вервольфу" полковника и скрывшемуся под мощное крыло истребителя самолету-разведчику. Гауптман уводил русских за собой, на запад, где ждали их Лауфенберг и его эскадрилья… Вот, наконец, и линия фронта.
- Седьмой, седьмой, Я - Орел-1, - вызывает Лена по рации. Послышался долгожданный отзыв:
- Я - седьмой. Мы на исходных позициях.
- Приказываю вступить в бой.
Эскадрилья "Рихтгофен", давно готовая к сражению, ринулась на противника. Завязалась ожесточенная схватка.