Танкист приосанился, орлом оглядел публику – уже сбегались деревенские и вездесущие пацаны встали кругом, глядя на своего приятеля-мальчишку, высунувшегося из верхнего люка с видом скромного героя, дескать нам на броневиках с пушками ездить – раз плюнуть! Знай наших!
- Версты три отсюда, дорога заросшая, но проезжая. Мостик был из соплей и палок, ручей – переплюнуть можно, но топкий и тот берег крутой – метра полтора. На мосту застрял второй такой же, задом провалился и пушкой накрылся сверху. Немцы пытались вытащить, но не смогли. Там он так сел, что нужно с другой стороны тянуть, спереди – тогда можно выдернуть. Еще там грузовик "Ситроен" и немецкий "носач" крупповский трехосный. Два наших орудия – такие как эта 76-миллиметровка и немецкая гаубица того же калибра на "носаче". И судя по всему – все исправное. Вот снарядов нет вовсе, хотя всякого шматья в кузовах много.
- А немцы там в лесу сидят! - заявил мальчуган из люка.
- Это как в смысле? - удивился Новожилов.
- Семь гансов мороженых вкруговую у костерка. Я так полагаю, что они от наших удирали, а как тягач мост сломал и завяз – пошли за подмогой через сломанный мостик, оставив один расчет в карауле. Там костерок старый, угольки и бутылки пустые валяются, видно ночью приморозило, вот они сдуру и грелись водочкой. Так и замерзли. А с подмогой, видать, ничего не вышло, наши уже и на той стороне были. Я бензин посмотрел, почти полные баки, - соловьем заливался гордый успехом танкист.
- Стданно. И не повомави ничего? - недоверчиво спросил начальник похкоманды.
- Наверное, рассчитывали вернуться. Или может ждали, что потеплеет.
- Это к шему? - удивился Берестов.
- Бензин у немцев гонят из угля и опилок, ребята в госпитале говорили, что он замерзает, если морозец за 25 градусов. Как кисель становится с кашей. Густой. И мотор глохнет. А потеплеет – и опять нормальный. Синтетический, - хвастанул ученым словцом горелый.
Спорить с ним никто не стал. На слово поверили.
- А что там за мост? - спросил о другом сапер.
- Там, дяденька, раньше к мельнице ездили. А она потом давно сгорела. Мостик старый, гнилой уже. А та деревня, что за ним – сгорела вся тоже еще когда немец сюда еще шел, вот никто и не ходил, только мы с Петькой, - пожал свою долю славы мальчишка в кабине тягача.
- Давайте-ка съездим! - предложил Новожилов. Перспектива доставлять своих саперов на место работы мехтранспортом ему очень импонировала. А на вытягивании из всяких гиблых мест разной техники его отделение уже руку набило. Танкист одобрительно осклабился и жестом пригласил отцепить пушку. Сделали это моментом. Старлей молча кивнул и забрался на боковое сидение. Фельдшер помотал головой, дескать, нечего ему там делать. Горелый широким жестом пригласил стоящих рядом пацанов и те шустро расселись на свободных местах, но к себе в кабину постреленок никого из приятелей не пустил – барином ехал, гордился заслуженным триумфом.
Добрались и впрямь быстро. Как и рассказал одноглазый – так все и оказалось. Брошенная техника, упершаяся в ручей, имела какой-то сиротский унылый вид, даже брезентовый тент на грузовике провис печально. Новожилов попросил пацанов не отходить от тягача, потому как хотел выполнить свои обязанности – глянуть прежде – нет ли тут мин или чего подобного. Но ни беглый осмотр, ни потом более тщательный, ничего не дали. Кроме пары гранат у одного из мерзляков ничего взрывоопасного тут не было. Вот провалившийся с настилом моста тягач особого восторга не вызвал, легкомысленные ожидания мехвода сапер не поддержал. Можно выдернуть, даже нужно, но не так это просто. И надо торопиться – будет скоро половодье – притопит технику, потом черта лысого на утопленнике поедешь.
А особенно понравился грузовик саперу. И порадовало то, что даже кожу с сидений еще никто не срезал, а то видал Новожилов как моментально с бесхозной техники снимают что попало, а на обувку кожу с сидушек дерут – так вообще мигом. Деловито собрал у сидевших вокруг давно погасшего костра мертвецов карабины – почему-то пять на семерых оказалось, удивился еще почему у троих расстегнута одежка, словно им перед смертью жарко было, катнул сапогом пустую водочную бутылку и окликнул мехвода, который как раз в окружении ребят что-то объяснял, сидя в приземистом открытом автомобиле со странным капотом:
- Захватим, может, что на буксир? Пушку или вот грузовик?
- Да запросто! Ну-ка, ребятки, помогайте!
Все вместе без особого труда отцепили от грузовика вторую полковушку, прищелкнули ее к "Комсомольцу", в телегу накидали каких-то чемоданов и ранцев, что валялись в кузове грузовика с тентом и тронулись торжественной процессией обратно.
А Новожилов думал, как бы лучше втолковать местным, чтоб они не попортили сдуру эти машины.
Старший лейтенант Берестов, начальник похоронной команды
- Странный набор. Не то батарея, не то черт пойми что, - показал понимание вопроса фельдшер, потрогавший ладошкой теплую броню тягача.
Берестов пожал плечами. Выбила война из него твердую уверенность в порядке и четкости. Финский снайпер убил образцового и звонкого красавца-лейтенанта. Теперь вместо того парня был совсем другой человек. Тот, погибший Берестов, был человеком порядка, свято верил в то, что все подчиняется уставам и правилам, все упорядочено в жизни, а этот, трижды раненый и битый жизнью твердо знал – война – это мир хаоса. На войне может быть все. И удивить чем-то нынешнего Берестова было трудно. Про себя он прикинул, что, скорее всего, была сперва батарея немецких орудий, да растрепали ее пока к Москве ехала. Вот и усилили уцелевший расчет трофеями, близкими по характеристикам. И грузовик один остался, по предвоенным расчетам знал старлей, что требуется к орудиям много всякого разного, что обозники и батарейцы таскают. Это уже мало занимало его, скорее думал о том, что нужно сдать в виде трофеев, а что – оставить себе, потому как даже один грузовик резко повышал возможности и упрощал выполнение поставленной задачи, которую начальник похкоманды твердо решил выполнить как можно лучше.
То, что бравый танкист выдал за гаубицу, было куда более любопытной штучкой – в РККА его называли 75-мм немецкое лёгкое пехотное орудие обр. 18. Легкая, приземистая пушчонка могла быть и гаубицей и мортирой тоже. Что-то помнилось старлею, что и заряжается она не как все, а словно ружье охотничье – переломка, заряд раздельный, не унитар, что позволяет грамотному расчету лупить на очень разные дистанции и по-всякому изгаляться с углами наводки. А в общем наплевать Берестову было на особенности этой штуковины. Пушки однозначно надо было сдать как трофейное имущество, а с транспортом было куда сложнее, нож острый был начальнику похкоманды даже думать о том, что надо сдать тягачи и грузовики.
Судя по выражению лица саперного сержанта – те же мысли и у того под каской клубились. А старого фельдшера и спрашивать было не нужно – он выполнением своей работы жил.
Чемоданы неожиданно оказались набиты гражданской одеждой, в основном – женской. Новой и уже ношеной. И что совсем странно – явно советской. Объяснение могло быть только одно – это наворованное и награбленное. То, что германцы грабили население беспощадно и в строгом соответствии с приказами – попали письменные свидетельства того, что их начальство ПРИКАЗАЛО подчиненным конфисковать у гражданских и военнопленных всю теплую зимнюю одежду, Берестов отлично знал, в госпитале много об этом говорили, что как и наполеоновская армия так и эта пришла для грабежа. А насмотревшись на немцев в тонюсеньких шинелках и с нахлобученными на отмороженные уши вывернутыми пилотками понятно было – с чего такие приказы официально отдавались. Голод – не тетка, а холод – не дядька!
Поневоле вспоминались слова того советского немца – танкиста по фамилии Майер – о том, что образование у немцев и впрямь просело адски. Вот рассчитать угол выстрела и заряд для этой странной пушчонки, что было для самого начальника похкоманды задачей непостижимой – это немцы могли. А понять простую вещь, что в России зимой холодно – это никак не получалось у европейцев.
Про то, каково пришлось морозной зимой тем, у кого бравые арийцы отняли ватники, тулупы и валенки – думать не хотелось.
Злая была эта зима, лютая. И без теплой одежды в плену выжить было просто невозможно. А слыхал старлей, в госпитале лежа, что пленных наших в поле окружали колючей проволокой, ни сараев, ни домов, ни жратвы. Тысячами дохли как мухи. Не слухи, нет, бежавшие чудом от смерти в плену одно и то же докладывали. И как человек военный отчетливо понимал Берестов, что это не случайность и не головотяпство – это четко выполняемый план по ликвидации ненужного, лишнего населения. В армии все делается по плану, а уж тем более в такой, как немецкая. План учитывает все до мелочей, до пары ботинок, сотни патронов или полевой кухни. Через план немцы перепрыгнуть не могут никак, он для них – как для волков красные флажки. Потому и бензин летний и отсутствие зимней одежды для начальника похкоманды было понятно – запланировали фрицы победить до зимы – и не успели. А пересмотреть план – не могут. Ферботен. Да и ресурсов, видать, нет. Так что с ликвидацией пленных наших все понятно – запланировано было выморить всех. Потому как в начале войны ясно любому – при успехе будут пленные. И чем успех больше – тем колоссальнее количество пленных. Причем кто-кто, а уж немцы это давно знают – вон после битвы при Седане одним моментом в плен сдалось кроме императора Франции Наполеона под номером три аж 82 000 здоровых французов самое малое, да еще куча раненых. А это было в прошлом веке, когда снабжать армию было сложнее, человек-то жрет что сейчас, что в прошлом веке – одинаково, а средства доставки сильно поменялись. Так что пленных у немцев бывало и раньше много и сейчас – вон поляки капитулировали все, французы, греки и прочие югославы, не считая мелкой шелупони вроде датчан разных. Их надо где-то размещать, кормить, поить и лечить впридачу. Как по подписанной конвенции и положено. Неважно – русского в плен взяли, готтентота или там англичанина. Немцы конвенцию подписали. Тех, кого взяли в плен в Европе – кормили и поили и лечили. Нашей армии тоже нанесли поражение, пленные, ясен день, появились. И не могли физически такие скрупулезные и дотошные немцы не просчитать этого, опытные они вояки. И раз не запланировано было кормить и лечить наших пленных, в отличие от тех же поляков, то вывод напрашивается сам. Значит – задача была иная, людоедская. Именно она и была запланирована изначально.
Тут он поймал себя на том, что думая на отвлеченную тему просто тянет время. Потому, что трофеи для любого командира, это одновременно и радость и печаль. И прибыток и заморочки. А уж когда речь идет о ценных трофеях – так это жуткая головная боль и масса бумаги впридачу. Все найденное надо старательно описать в акте. Да чтоб потом не оказалось, что пропало самое ценное. Это ж сколько писанины предстоит! Опись на хренадцати страницах, и подписи всех присутствовавших на каждом листе!
Тут Берестов вздохнул. Исправный транспорт на войне – дороже золота, основа всего. С пушками и винтовками как раз все проще простого, еще на Финской опыт был и как раз это было ясно и понятно, да и акт получался внятный. Но описывать каждую тряпку в чемоданах? А как быть с машинами? Только подумаешь, что отдавать надо все, так сердце кровью обливается. Чертовы мертвецы валяются раскиданными на громадной территории. Причем в одном месте – густо, а в других – жидко. Поди, собери 4500 голов. Зато на колесах и гусеницах задача упрощалась в разы. Та же сгоревшая деревня с сотнями замерзших раненых всего в пяти километрах, а туда да обратно если пеше – три часа долой. А на грузовике – пять минут, ну максимум – десять. Такие перспективы открываются! С другой стороны – тягачей в армии много не бывает, война-то не кончилась. Немецкий трехосный вездеход поначалу очень понравился, но сейчас ясно стало, что маловат. Для расчета пушки – отлично, для боя, а вот для работы – грузовик куда лучше. Тут всполошился, что попортить деревенские технику могут, отдал приказ выставить караул у техники, назначил начкара, велев отобрать надежных, но слабосильных и провести с деревенскими разъяснительную работу.
Потом, явно с запозданием, подумал о сказанном фельдшером, что ничего странного в этой "батарее" нет. У немцев по штату в мотоциклетном батальоне есть две такие легкие пушки и расчеты у них подготовлены на "отлично". Свою бабахалку они явно потеряли, а потом на нашу батарею полковушек нарвались, то ли брошенные, то ли еще как – отметин пулевых не видно, значит боя не было. И прибрали трофей, в драке и палка сгодится. Наши полковушки потяжелее вдвое с лишним, зато наводка проще и работать с ними любой обученный артиллерист может. И вообще надо первым делом ту пушку с моста вытянуть, нужны пушки на фронте как воздух.
- Знаете, Дмитрий Николаевич, кажется мне, что стоит с этими пушками и тягачами в особый отдел обратиться, - негромко сказал Алексеев.
- Посему? - удивился оторвавшийся от размышлений начальник похкоманды.
- Готовое дело. И хорошо бы тому, кто орудия с прицелами и замками бросил, помереть, потому как иначе ему солоно придется. Снаряды-то все немцы по нашим выпустили, из дареных пушек-то. И вообще – стоит с начальством и особотделом хорошие отношения поддерживать.
- И подношения сдевать, - усмехнулся старлей.
- Сухая ложка рот дерет, - согласился невозмутимо фельдшер.
Берестов кивнул. Он уже видел, что командует весьма нестандартным подразделением с массой непривычных хитростей и сложностей, которые на фронте не бывают, да и задачка тоже та еще, для турецкого башибузука скорее, а не для красного командира. Скользкая дорожка, чего уж там, легко можно шею свернуть. И потому с особистами лучше быть в хороших отношениях. Работу местного особняка старлей оценил, как оценил и то, что к командованию похкоманды претензий не возникло, а от наиболее неприятных типов теперь отряд избавлен. Подумал, что можно сделать. Из всего найденного пока самый бесполезный для работы – этот самый трехосный "носач" со смешным капотом и явно несмешной проходимостью. Поглядел на небо. Время еще есть, можно еще разок съездить, а потом на этом самом трехоснике провести рекогносцировку местности. Детишки, покатавшиеся на тягаче задирали носы перед своими сверстниками, а тот, что место указал – вообще героем вышагивал. Оно понятно – впервые в жизни на технике катались, для них это – чудо.
Распорядился, в расположении нашлась пара человек из кухонного наряда, которым поручил обиходить замерзших немцев, а с Новожиловым и механиком, взяв с собой мальчишек – потрюхали на телеге обратно к ломаному мосту.
Грузовик завелся послушно, как заинька, а вот "носач" что-то долго фыркал, пускал мощные, словно взрыв гранаты, клубы серого дыма, и никак не хотел ехать. Механик трижды употребил весь набор своих бранных слов, довольно большой, присовокупляя к матерщине упоминания проклятого дифференциала, пока наконец двигатель завели.
Обратно вернулись странной кавалькадой – первым пыхтел приземистый "носач", медленно волочивший за собой грузовик и прицепленную к грузовику пушку. Дети чирикали от восторга как воробьи – во всяком случае так слышал их радостную болтовню судорожно вцепившийся в баранку грузовика Берестов. Сидевший рядом с ним на пружинном мягком сидении мальчуган, восхищенно молчал, как и полагалось скромному герою дня. Эти километры солоно дались старлею, который, как оказалось, напрочь забыл почти все, чему научился в вождении машины. Вылез из кабины мокрый от пота, но старательно держа морду кирпичом, чтоб никто не усомнился в талантах.
- Я с ребятами поговорил, теперь они тоже будут технику охранять. Только их потом еще покатать придется, пообещал я, - сказал подошедший Новожилов.
Старлей кивнул, десяток старательных помощников для часового – самое оно. Подошел к механику, вытиравшему лапы грязной тряпкой рядом с фыркающим "носачем".
- До хоспидаля немесского доедем на нем?
Бывший танкист подумал, ответил утвердительно, но не шибко уверенно. Опять набрали детей полную корзину, хотя начальнику похкоманды это показалось не очень правильным – возить детей на поле боя, но Новожилов и механик выразительно посмотрели, и Берестов для себя решил, что детишки и так на этом самом поле, считай, и живут. Кроме того, надо было прикинуть для себя – что делать дальше, а без рекогносцировки никак.
- Карбюратор барахлит, зараза, - как-то интимно и негромко заявил мехвод. Старлей неопределенно хмыкнул, глядя по сторонам. Эта дорога была куда более разъезженной, чем ведшая к заброшенному мостику и следы немецкого отступления были видны везде – то растрепанная промокшая книжка, какие-то тряпки, ломаные ящики, перевернутый вверх колесами грузовик, выгоревший до состояния голого железа, каски, деревянные непонятные рамы, жбаны из гофрированного железа, в которых немцы таскали свои противогазы, несколько раз – на обочине и дальше – расхристанные трупы, в сапогах и босые, но поодиночке и потому для глаза собирателя черепов малоинтересные. Потом "носач" браво проскочил по странному измызганному пятну, в котором с трудом – только по подметкам сапог, угадывались контуры человеческого тела, расплющенного и раздерибаненного прошедшими по нему грузовиками и танками.
- Вот сюда поворачивай! - сказал Новожилов водителю и тот свернул с дороги, под колесами загремели как клавиши пианино бревна настила, забрызгала вода, а потом мехвод мягко остановился.
- Глушить не буду, не заведусь потом! - предупредил он командира. Начальник похкоманды кивнул, выпрыгнул из машины, благо дверок в этом агрегате не было. Огляделся. Присвистнул. На краю выгоревшей дотла деревни – только печи с трубами остались надгробными обелисками, лежали в беспорядке, вплотную друг к другу, сотни немцев. Сначала показалось – все до горизонта завалено, потом понял, что сильно ошибся, но штук двести точно будет.