Спросил: "Ждать меня будешь? Дождешься? Писать станешь? Смотри. Я верю". Грустно улыбнулся и произнес совсем не похожую на него фразу: "Не забывай меня". А потом, на вокзале, произнес еще одну, самую памятную, на которую она ответила как-то растерянно и неопределенно. Неужели она такая холодная и рассудочная, Ринка Иванова? Нет, нет, она просто еще не разобралась в своем чувстве к Леопольду. Пока он для нее друг, самый близкий и дорогой. Только ли друг?
…Жаль, очень жаль, что тогда, в начале августа сорок третьего года, Октябрина Иванова не знала о письме Некрасова, которое месяца полтора-два спустя тот прислал с фронта однокласснику Игорю Демьянову. Эх, если бы она прочла его тогда, а не после войны!
"А ведь знаешь, Гоша, - писал Леопольд, - сейчас, когда шагаешь по колено в воде, ничего не может быть утешительнее, чем воспоминания о доме, о родном тебе и близком. А я тем более угнетен, скажу по секрету, вот почему. Помнишь, я часто встречался с Риной Ивановой и все больше влюблялся и наконец дошел до того, что почти перестал спать и аппетит потерял. Последние дни в Москве все время провел у нее. Раз даже сутки от нее не отходил, а она все улыбается так мило и нежно, и когда на вокзале, перед отъездом, я сказал, что жить без нее не могу, она засмеялась: "Не надо об этом, Ляпа". Я ведь всерьез, а она, ребенок еще, все объясняет дружбой. И такое я испытал, что чуть не заплакал, и сердце перевернулось, прямо как в романе. Я, ничего не сказав ей, побрел в вагон… Хотел сначала не писать, но больше двух недель не выдержал. Начал писать каждый день".
Глава четвертая. Родная Краснознаменная
1
"Рина! Вот я и в новой части. Она получила заслуженный отдых, а перед этим долго била фрицев еще до моего приезда - наверное, читала в Информбюро. Теперь приводит себя в порядок, а там снова в бой".
"Ты, возможно, читала приказ товарища Сталина о взятии Городка и Городокских дивизиях. Так вот, с большим номером - это моя родная гвардейская Краснознаменная. С ней я воюю, с ней делю радость и горе, а если придется, то и умру".
…В начале ноября сорок третьего года 83-я гвардейская стрелковая дивизия по железной дороге была переброшена с Брянского направления в район юго-западнее Великих Лук. А оттуда выступила в 120-километровый пеший марш под Невель.
Настала осенняя распутица. Непрестанно лили дожди. Ледяные струи пронизывали плащ-палатки, шинели, вода хлюпала в сапогах и ботинках. От неизбывного холода ломило кости.
Лейтенант Некрасов шагал в строю батальона по раскисшей дороге. С месяц назад он принял минометный взвод. Невелико и немудрено это хозяйство - дюжина подчиненных, три 82-миллиметровых миномета и телега с лошадью, а хлопот полон рот. Конечно, в Хлебниковском училище, несмотря на краткость курса, он кое-чему научился, а за месяцы преподавания еще и усовершенствовался в стрельбе и тактике. Но кто и где научит, к примеру, как тащить на себе взводное имущество по скользкому, уходящему из-под ног проселку? "Самовары" - как шутливо именовали бойцы свое оружие - поначалу везли на подводах, но в конце пути лошадей пришлось передать артиллеристам: пушки беспрерывно вязли в невообразимой хляби. Минометчики остались без транспорта и все свое несли с собой. Один боец тащил на себе опорную плиту, другой - ствол, а третий - двуногу-лафет: почти шесть десятков килограммов. К этому добавлялись боеприпасы, личное оружие, вещмешки с продовольствием. А в расчете - четверо, да не во всяком.
Перед Некрасовым маячила круглая стальная плита, закрывавшая широкую спину и крутые плечи гвардии сержанта Абдуллы Шабанова, командира третьего расчета. Он косолапил, сгибаясь под грузом. Рядом худенький, поворотливый Ковалев нес "трубу". То отставая, то обгоняя, шагали гвардии красноармеец Григорий Давиденко с торчавшим из-под ушанки размокшим чубчиком, заряжающий гвардии младший сержант Николай Колесов, серьезный, вдумчивый комсорг роты гвардии сержант Федор Воронков и другие минометчики.
Все они были переписаны Некрасовым в ту самую записную книжку, где сохранились адреса домашних друзей и схемки военной обстановки под Москвой в сорок первом году.
Строй растянулся. Некрасов торопил бойцов, попутно проверяя карабины, автоматы, когда справа в дождевой дымке показалась завязшая в низине батарея 76-мм орудий. Низкорослые мокрые лошади тяжко дышали и не могли сдвинуть с места пушки.
- Лейтенант, - позвал Некрасова молодой стройный офицер в размокшей фуражке с черным бархатным околышем. - Помоги.
И представился:
- Капитан Муромский.
Леопольд оглядел измученных минометчиков: им и своих тягот хватает. Но не оставлять же полковые орудия?
- Давай, ребята, поможем богу войны!
И началось:
- А ну, взяли… Раз-два!..
- Вперед, орлы, соколы!
Одну за другой пушки вытолкали из водомоины на твердый грунт.
- Спасибо, лейтенант, не забуду.
О Муромском замполит полка рассказывал молодым офицерам. Гвардии капитан, ветеран части, прославился в феврале нынешнего года: вместе с бойцами вытащил свои пушки на памятную всей дивизии высоту 226,6, на открытую позицию. И под градом пуль прямой наводкой уничтожил противотанковое орудие, три пулемета, свыше сорока солдат и офицеров.
Минометчики навьючили свои "самовары" и зашагали дальше, по грязи, в мокреть и холод. Встреча с гвардии капитаном натолкнула на размышления. Некрасов задумался о новой своей дивизии, в которой привелось служить. Поначалу она вызвала у него некоторое разочарование. Вся ее история исчислялась полутора годами. Получалось: дивизия позже него вступила в бой. Он воюет с сентября сорок первого года, а дивизия - с марта сорок второго. Иные части и соединения существуют с легендарных времен гражданской войны, иными командовали известные полководцы - Чапаев, Котовский, Щорс. Есть такие, которые сражались на Халхин-Голе, в Финляндии, а эта - совсем юная…
По свежей школьной привычке он быстро запоминал даты и факты. 83-я гвардейская стрелковая дивизия начала формироваться в декабре сорок первого года на станции Дивизионная Бурято-Монгольской АССР и уже через два месяца отбыла на фронт. В марте сорок второго громила фашистов на Смоленщине. Наступая по рыхлому снегу, ее бойцы отвоевывали километр за километром и овладели железнодорожной станцией Думиничи. В сорок втором году дивизия сражалась также западнее Калуги и под Жиздрой, с февраля сорок третьего перешла в наступление. Прорвала передний край обороны противника и позднее в районе Карачева гнала фашистов сотню с лишним километров.
Два по-своему ярких педагога учили Некрасова истории. В младших классах преподавала Л. А. Бенецианова, статная, с чеканным профилем. Историю она представляла в живописных картинах и образах. Точно воочию ребята видели схватку ратников Александра Невского с псами-рыцарями на льду Чудского озера. Мчались и сшибались кони. Развевались знамена, гремели булатные мечи. Трещал под воинами лед. Сам дух героической борьбы проникал в наши трепещущие сердца.
Юрий Карпов - по-школьному Юрочка - удивительно талантливый выпускник МГУ, покорял учеников глубиной размышлений и обобщений. У него была железная логика, неимоверная эрудиция, и вслед за ним ребятам тоже хотелось самостоятельно понять, почему не удержался на престоле Бонапарт, отчего погибла такая родная им Парижская коммуна, как в Германии возникла и развивалась ненавистная коричневая чума.
Так же пытливо изучал биографию своей дивизии и Леопольд Некрасов.
Перед ним прошли десятки геройских подвигов однополчан. К примеру, в батальонной колонне 248-го гвардейского полка шагал красноармеец Михаил Афанасьев. Чем отличишь его от других? Разве что винтовкой со снайперским прицелом. А ведь он, в прошлом сибирский охотник, сверхметкий стрелок, сидя в таинственных засадах зимой и летом, выследил и уничтожил свыше двух сотен фашистов. И под промокшей шинелью на груди у него орден Красного Знамени.
Да и весь первый батальон полка, в который входит минометная рота, по существу, славное подразделение.
В марте этого года под Будой Монастырской истощенный и малочисленный батальон - в строю осталось не более роты - отбил подряд три контратаки свежего, только введенного в бой немецкого полка.
Молодая его дивизия за короткий срок создала свою героическую биографию и, как сотни других соединений, безусловно, участвовала в исторических событиях. И ему, молодому офицеру, досталась слава дивизии и полка: несколько дней назад Некрасову вручили гвардейский знак.
…Наконец-то закончился изнурительный марш - 20 ноября гвардейцы расположились на отдых. То было в деревне, северо-восточнее Невеля, в двадцати километрах от ближайшей железнодорожной станции.
Усталые, они едва просушили обмундирование и, наскоро перекусив, легли спать. Задолго до рассвета Некрасова разбудил Шабанов:
- Гвардии лейтенант, кончай ночевать.
- Что случилось?
- Батальон вызывают…
- Зачем?
- Совсем не знаем…
Командир батальона объяснил, что придется поработать и для себя, и для полка: потаскать снаряды и мины. Доставлять их надо с полевых артскладов, из деревень Скуратово и Фролово, - за пятнадцать и двадцать километров. Туда и обратно пешим: ни машины, ни лошади не проходят.
В группу Некрасова попали минометчики и с десяток стрелков. К полудню добрели до Скуратова. Склад располагался под открытым небом, снарядные ящики лежали штабелями, прикрытые мокрыми брезентами. Подошли под погрузку.
- Давай наших, 82-х, - запросили минометчики.
- Что дадим, то и возьмете.
- Своя рубашка ближе к телу.
- Нечего торговаться, - улыбнулся гвардии лейтенант. - Не для себя стараемся.
- А для кого же?
- Для немцев. Им все и достанется.
Шутка понравилась. А молодой взводный оценил старых солдат. Он приглядывался, как Воронков и Колесов ловко соорудили несколько пар носилок. Нарубили слег, поперек положили жердей, скрепили проволокой, покрыли плащ-палатками - вот и принимай трехдюймовые "чушки". Выдали и мины для их "самоваров", и солдаты прихватывали их попарно - за горлышко, трофейным кабелем, перекидывали через плечи, - гроздь за гроздью, еще и руки свободны. "Здорово, - приметил Некрасов, - пригодится".
Колонна вытянулась, захлюпала по грязи. Леопольд хотел было встать под носилки, но ему не дали. "Ладно, в дороге поглядим, авось и я пригожусь".
Это первые шаги легки, а пройдешь с полверсты - немеют руки и плечи, а ноги, того гляди, подломятся. Как ни бодрился Давиденко, ни встряхивал мокрым чубчиком, все же заметно ослабел.
- Ну-ка, - приказал ему Некрасов и, перехватив носилки, стал в пару с Шабановым. - Пошли.
Знал, что за ним следят солдаты: не хлипок ли лейтенант? Ничего, он сдюжит. Только бы раненая нога не забарахлила. Шагал размеренно, дышал глубоко, как на лыжной дистанции.
- Ай, лейтенант, - заметил Шабанов, - крепкий ты…
- Обыкновенный.
- А я тебя в бане смотрел: шибко плеч крутой, откуда такой?
- Накачал. Есть такой спорт - академическая гребля. Не слышал?
Втянувшись в марш, Некрасов радовался, что прошлогодняя рана основательно зажила, не болит, и потихоньку затянул штраусовский вальс "Сказки Венского леса", который на выпускном балу танцевала Рина. А вокруг был не веселый зеленый Венский лес, а сумрачный, предзимний. Глухо гудели под ветром осины и березы.
Позади засмеялись. Действительно, чего это он не к месту вальс завел, и Некрасов, усмехнувшись, перешел на любимую:
Шел отряд по бережку,
Шел издалека.
Шел под Красным знаменем
Командир полка…
Хотя он и не командир полка, а всего-навсего взводный, но идет впереди.
Знакомую песню подхватили.
На привале их догнал на лошадке офицер связи из штаба дивизии. Остановившись перекурить, сказал Некрасову, что у немцев сильная оборона - строили лето и осень. И называют они этот рубеж "позицией пантеры". Надо понимать, что готовят контрудар. В общем, придется жарко.
2
В последних числах ноября и начале декабря сорок третьего года Некрасов, как и все солдаты и офицеры 11-й гвардейской армии, находился в напряженном ожидании. Вот-вот поступит приказ, а за ним бросок в наступление. Но решительные события откладывались: осенние хляби намертво держали танки и автомашины, приходилось ждать заморозков. Впрочем, для отдыха у гвардейцев не было времени. Накапливая боеприпасы, пехотинцы, артиллеристы, саперы совершили по нескольку дальних ходок за снарядами и минами, а в оставшееся время занимались боевой подготовкой.
О своих делах Леопольд писал школьным товарищам:
"Ну вот и я офицер-артиллерист, командир подразделения, чтобы ты знала. Но надо сказать, что на фронте я далек от офицерского вида и положения - все делаю вместе с бойцами. Даже ботинки ношу, а не сапоги, которые развалились и негде их поменять. Правда, есть валенки, но проклятая местность - болота, и ходить в них невозможно. Да, "жистянка". В общем, черт с ней, скорей бы наступать как следует, как на юге наступают. И тогда будет все и веселее будет".
"Вот уже и зима началась, первое декабря, а я и не чувствую той радости, бодрости и обновления, которые чувствуешь в начале зимы. Впереди не радость Нового года, не веселое время катков, лыжных соревнований и зимних каникул, впереди трудное, опасное и необходимое дело - война, бой, и чем дальше на запад, тем ближе к дому, к Москве".
В начале декабря офицеров собрали в полку, и начальник штаба познакомил их с данными о противнике. Первая полоса обороны фашистов состояла из нескольких тщательно отрытых траншей. Множество подбитых танков были врыты в землю и приспособлены в качестве пулеметно-артиллерийских точек. Впередилежащая местность плохо просматривалась - лесная, холмистая, овражистая, а озера, реки, ручьи и множество болот, так и не промерзших до декабря, создавали дополнительные препятствия. Со второй линии обороны фашисты готовили свой ответный удар, пресловутый "прыжок пантеры".
Но время шло. Снег покрывал осеннюю грязь. Мороз сковывал речки, болота. Наступление началось 13 декабря, туманным утром. В 9.00 грянул залп "катюш", а вслед за ним шквал артиллерийского огня. Грохот его доносился и до 83-й дивизии, которая до поры до времени находилась в армейском резерве. Ох, хуже нет - ждать и догонять. А дивизии предстояло и то и другое, ибо по замыслу командования ее вместе с 1-м танковым корпусом предполагалось ввести в прорыв.
Но прорыв пока не получался. Атака захлебнулась. Вражеские позиции ожили, немцы перешли в контратаку, яростную, как прыжок пантеры. Ее с трудом удалось отбить. И только на следующий день наметился успех. Передовые части прорвались к шоссе Невель - Городок, не на юг, как предполагалось, а на запад. И командование сразу воспользовалось удачей. В прорыв - полтора километра по фронту и два в глубину - они ввели 83-ю гвардейскую стрелковую дивизию вместе с танковым корпусом.
Гвардейцы форсировали по тонкому льду речки Овсянку и Кабишанку, десятки ручьев, прижимая врага к едва одевшемуся ледком обширному озеру Езерище. Они свертывали обороны противника, и их фланкирующий удар был поистине подобен прыжку пантеры.
К 17 часам 15 декабря дивизия овладела деревнями Фаины, Ренище и завязала бой за ключевой пункт немецкой обороны - село Сурмино. Именно здесь, отмечал в своих воспоминаниях генерал К. Н. Галицкий, "наступал 248-й гвардейский стрелковый полк… Его батальоны форсировали топкие места, преодолели лесные заросли и внезапной атакой вышли в тыл 365-му пехотному полку 211-й пехотной дивизии, оборонявшемуся фронтом на север… Один из батальонов овладел населенным пунктом Каики, где располагался 187-й артиллерийский полк противника, и захватил исправные орудия и боеприпасы. Уцелевшие вражеские солдаты в панике бежали". Последовавшую затем контратаку противника в районе села Лаптевка гвардейцы решительно отбили.
Все эти населенные пункты - Каики, Лаптевка, Сурмино - занесены в наградной лист командира минометного взвода гвардии лейтенанта Л. Б. Некрасова. Но в наградном листе упомянута еще и маленькая деревушка Дюбино, разбитая снарядами, полусожженная, около которой завязалась минометная дуэль.
Навстречу наступающей роте старшего лейтенанта Галеева с околицы Дюбина внезапно забил миномет. Накрытая густой завесой разрывов, свистящими осколками, рота залегла.
- Гады, гады, - неистовствовал Галеев. - Пулеметом не выковырнешь. Лейтенант, давай свои "самовары".
- У меня один, два отстали…
- Пусть один.
- К бою! - крикнул Некрасов следовавшему за ним в сотне метров расчету Шабанова. Минометчики сбросили вьюки.
- Давай, Абдулла.
Шабанова подгонять не нужно. И боеприпасы у Абдуллы имелись. Заряжающий и безлошадный ездовой тащили на носилках ящик с минами, а у командира и наводчика по паре мин были привязаны к поясам.
Скорее, скорее, ведь прицеливаться и стрелять приходилось под разрывами. Скомандовав прицел, азимут, заряд, Некрасов замер, наблюдая, как согнувшись работал у прицела наводчик Воробьев.
- Огонь!
Понеслась первая, пристрелочная. Легла близко к цели. Теперь все дело в быстроте: кто кого. Немецкие разрывы приближались, и ребята старались вовсю. И командир, и наводчик обратились в заряжающих. На предплечье левой руки, как на лотке, каждый держал по две-три мины и одну за другой, поочередно опускал в "трубу". Работал солдатский "автомат". Десяток мин висел в воздухе, а очередная гнездилась в стволе. И мощная серия разрывов вспыхнула в ложбине, где торчал, как кость в горле, проклятый стопятимиллиметровый. Поднялись бурые всплески земли, огня - и немец замолчал.
- Вперед! - закричал ротный. - В атаку!
Наконец-то подтянулись расчеты Воронкова, Иванова, и Некрасов дал беглый огонь по окраине Дюбина. Но помощь его была невелика, потому что стрелял азартно и небережливо.
- Все, лейтенант, мин нету, - доложил Воронков.
Молодой взводный корил себя за горячку, а между тем на окраине Дюбина фашисты контратаковали наступающую роту. Стрелкам пришлось плохо. Некрасов понял, что, если не возьмем деревню, станет еще хуже: где зацепишься на голом, заснеженном поле? В конце концов, у него десяток бойцов с винтовками и автоматами, нельзя же безучастно глядеть, как дерется рота?!
- Наводчики - у минометов, остальные - за мной! - скомандовал Некрасов. - Вперед!
Не оглядываясь пополз. Лишь у крайнего домика обернулся: за ним тянулась реденькая цепочка - Шабанов, Воронков, Ковалев… Уже на ходу у него созрел план - спуститься в неглубокий овражек и по нему выйти немцам во фланг. Так он и поступил и, как потом говорил ротный, наделал шуму.
Конечно же, десяток минометчиков не смогли опрокинуть роту фашистов, но неожиданностью нападения, дерзостью своей они посеяли панику у немцев. Жиденькое "ура!", дробь выстрелов, внезапно возникшие на гребне оврага фигуры красноармейцев сделали свое дело - на минуту-другую фашисты растерялись, и этого было достаточно, чтобы наша стрелковая рота поднялась и возобновила атаку.
Это событие в жизни молодого офицера вошло в наградной лист всего несколькими строками:
"В бою за деревню Дюбино 20 декабря 1943 года точным огнем подавил минометную точку противника, и, когда вышли все мины, он поднял свои расчеты в атаку на численно превосходящего противника, личным примером увлекая их за собой. Противник бежал, оставив на поле боя убитых и раненых.