Справа от Черемушкина стала долбить небо тяжелая зенитная установка, разрывы снарядов темно-красными маслянистыми мячиками стали покрывать небо. Захлебываясь, затараторила еще одна батарея. Плотный заградительный огонь сопровождал невидимые в воздухе самолеты. Потом, видно, опасаясь выдать свои координаты, зенитки разом умолкли. А самолеты словно бы захотели вновь вызвать на себя огонь с земли. Тонкий, надсадно-протяжный, завывающий свист падающей авиабомбы заставил зашевелиться, затрепетать темноту огненными всполохами. Багровое пламя высоко взметнулось над лесом. Оно будто сжалось в огромный кулак и наотмашь ударило по буро-черной завесе предутренней темноты, заплескалось длинными языками. Раздался оглушительный взрыв. В серое непроницаемое покрывало неба впились тысячи коротких огненных стрелок.
Лейтенант быстро осмотрелся. Был такой момент, когда каждый был занят самим собой, мало обращая внимание на то, что делалось вокруг. С поразительной быстротой, как муравьи, предчувствующие ливень, фигуры немецких солдат замелькали в тумане, ища укрытия. Они лезли под танки, спрыгивали в заранее подготовленные щели. Огрызаясь моторами, несколько тяжелых, медлительных, похожих на больших черепах танков сдвинулись со стоянки и пошли вдоль поляны, лавируя между крупными деревьями, ломая и калеча стволики хрупкого подлеска.
Над головой стыл гул авиационных моторов. Скрытые туманом и сумерками наступающего утра и лишь слышимые, подобно гигантскому птичьему клину, скользили в в вышине самолеты.
Лейтенант Черемушкин быстро пересек опасный коридор, разделявший его с товарищами.
Почти ничего нельзя было понять в произошедшем ни одной, ни другой стороне. И только соединение многих сведений советского и германского штабов, документов и свидетельских показаний прямых или невольных участников случившегося за линией фронта могло вырисовать и объяснить картину неожиданных событий на карте боевых действий.
Авиационный бомбардировочный полк дальнего действия одной из советских дивизий, базирующийся вдали от фронтовой полосы, получил ответственное задание нанести внезапный удар по крупному фашистскому узлу, обнаруженному воздушной разведкой. Какие-либо световые сигналы обмена между экипажами самолетов были строго запрещены. Тяжелые машины, сливаясь с ночной темнотой, шли прямиком на запад.
- Штурман! Как у вас там? - спросил командир флагманского самолета СБ.
- Все в порядке! Высота четыре тысячи метров. Скорость крейсерская - норма. До цели - двести семнадцать. Идем строго по курсу.
- Вас понял, штурман. Разберитесь с метеообстановкой. Что ожидает нас над целью?
- Почти то же самое, командир, сплошная облачность. В квадрате цели плотный туман, грозовые разряды. Метеорологическая обстановка, доложу вам, архисложная. У нас же что-то мудрит замок бомбосбрасывателя правого отсека. Загораются то красная, то зеленая лампочки сигналов.
- У вас, как у того слепого Стефана, то стена, то яма. Контроля должного не вижу, предполетного… - недовольно буркнул командир. - Отработайте данные бомбометания. Бомбежку будем проводить по площади с высоты трех тысяч метров. Как поняли меня, штурман?
- Вас понял, товарищ командир! Приступаю… А, черт!..
Самолет слегка подбросило вверх. Стрелка прибора скорости на панели качнулась, поползла вправо. Световой сигнал правого бомбового отсека устойчиво мерцал зеленым светом. Скорость заметно увеличилась.
- Что случилось? - быстро, спросил командир, невольно на одно деление вниз опуская рукоятку секторов газа.
Штурман, запнувшись, проговорил виноватым голосом:
- Потеряли с правого отсека бомбу, товарищ командир…
- Что? Наигрались в беспечность, ваше благородие… Знаете, что вас за это ждет?
- Вас понял, командир! Слепая случайность. За все годы войны… Сколько их было, этих полетов…
- Невразумительный детский лепет, штурман. - В голосе командира прозвучало недовольство. - Не догадайтесь для равновесия вывалить и вторую с левого отсека… Ты смотри! - через несколько мгновений удивленно сказал он, смотря вниз через прозрачный фонарь кабины. - Разбудили лесные дебри… - На темно-стальном фоне стали видны вспучивающиеся, как раскрывающиеся коробочки хлопка, блуждающие огоньки разрывов разнокалиберных зенитных снарядов.
- Шли по центру квадрата "двадцать шесть" - урочищу "Белых сов". Непонятно, почему фашисты избрали его местом дислокации? В моем представлении урочище ассоциируется с глухим, труднодоступным лесным участком.
- Сравнение не совсем удачное. Не тратьте впустую времени на свои изыскания. Незнакомый нам мудрец для красного словца присвоил этой большой лесной поляне название "Белые совы". Надеюсь, координаты вы занесли на карту?
- Само собой… - ответил штурман.
- Добре! Все внимание на решение предстоящей задачи…
- Расчеты готовы, товарищ командир!
- У цели, при заходе на бомбометание, предупредите командира третьей эскадрильи воздержаться от боевого курса и выполнять роль резерва. Пусть барражирует в пределах видимости действия авиаполка. Истребители сопровождения встретят нас только в квадрате "двадцать четыре". На обратном пути, пересекая поляну "Белых сов", поздравим фашистов с добрым утром.
- Порядок! - широко улыбнулся штурман. - Все будет на высшем уровне, командир!
А в стане гитлеровцев происходило следующее. На столе начальника штаба танковой дивизии зазвонил телефон.
- Слушаю!
- У аппарата дежурный офицер восточного поста воздушного наблюдения и оповещения. К границам расположения дивизии приближается армада русских бомбардировщиков. Подразделения противовоздушной обороны приведены в боевую готовность.
- Ясно! Передайте мой приказ! По самолетам огня не открывать!
- Но у меня имеется распоряжение командира зенитно-артиллерийского полка…
- Запомните! Если будет открыт огонь, вы будете расстреляны немедленно!
- Но… я же не успею передать ваш приказ всем зенитным батареям…
- Меня это не очень волнует. Все!
Гул летевших на большой высоте самолетов передался земле. Заработали зенитные установки, но тут же они умолкли. А сверху уже доносился похожий на стон комариного скопища, перерастающий в щемящий, пронзительный звук - голос сброшенной авиационной бомбы. Разорвавшаяся пятьсоткилограммовка смяла стоянку самоходок и с десяток топливозаправщиков, разметала и перемешала технику, и все закрутилось огненной каруселью.
И, конечно же, не могли толком понять происходящего разведчики, находившиеся в самом центре событий.
- Время, Алеша! Моторы… И потихонечку вперед! - коснувшись плеча Телочкина, заметно волнуясь, сказал Черемушкин. - Передний люк чуть приоткрой.
Моторы схватили сразу, и машина ожила, подрагивая стальным корпусом. Телочкин резко выжал бортовые фрикционы. Танк качнулся, сделал рывок и медленно, вереща траками гусениц, выполз на дорогу. Разведчики проскочили мимо пустующих палаток, застывшей боевой техники, сереющего вытянутого прямоугольником транспортного парка и оказались за пределами вражеского лагеря. Навстречу танку откуда-то сбоку, как ошпаренные крутым кипятком, выскочили два немецких автоматчика. Подняв вверх автоматы, рискуя быть раздавленными, они что-то кричали. Телочкин переключил передачу с малой скорости на большую, и двигатели послушно подхватили тяжелую бронированную машину. Автоматчики едва успели отскочить в сторону, посылая вслед длинные очереди. Пули горохом стучали по башне, отскакивали, рикошетируя. Танк плавно вписался в крутой поворот. Набирая скорость, он уходил все дальше и дальше от немецкого лагеря.
Взрыв пятисоткилограммовой бомбы внес разрядку в опасную для разведчиков обстановку. А предложение сержанта Телочкина приобрело глубокий смысл: им удалось выйти из ловушки и теперь, пожалуй, самый благоприятный момент попробовать доложить, по рации "Фиалке" о результатах разведпоиска. Сведений о противнике было немало: карта, данные допроса унтерштурмфюрера Маллона, впечатления от наблюдений.
Обдумывая предложение сержанта Телочкина, Черемушкин еще раз убедился, что если его маневр и не даст возможности уйти от прямого контакта с врагом, то во всяком случае кто-то из разведчиков останется в живых и продолжит начатое дело. Танк давал неоспоримо больше преимуществ, чем передвижение пешком.
Тяжелая машина проутюжила застонавшие под многотонной тяжестью бревна небольшого, перекинутого через овраг мостика, и, преодолев небольшой подъем, остановилась.
- Прибыли, командир… - устало сказал Телочкин. - Здесь я, пожалуй, и буду причесывать дорогих гостей… Только чуть отгоню машину назад. Они не пройдут, командир, пока жив сержант Алексей Телочкин!
Разведчики вышли из танка. Туман сразу же обхватил их. Откуда-то издалека донесся тоскующий зов тетерева-самца. И совсем рядом раздался печально-глуховатый голос кукушки.
- Кукушка, кукушка… Сколько еще осталось мне жить? - спросил Телочкин, повернувшись к глухой стороне леса.
Кукушка умолкла, будто прореагировав на голос, а затем вдруг разразилась тирадой звуков.
- Ой, врешь ты все! И почему ты такая бестолковая? - усмехнулся сержант.
- Ты вот что, - поторопил его Черемушкин, - не теряй времени зря. Будем ждать тебя у оврага с отметкой "двести один". Отсюда около трех километров. Фрицы там нас искать не будут. Ясно? Крепления нижнего аварийного люка наполовину отвинчены. Подложишь взрывчатку под стеллажи с боеукладкой - и мигом, поминай, как звали.
"Не то, не то, командир! - подумал Телочкин, слушая лейтенанта. - Немцы тут же разгадают обман. Они перероют все вокруг после взрыва танка - и тогда не уйти. Нет! Я от души благодарю тебя, братушка-лейтенант, за искреннюю заботу обо мне".
- Будь спок, командир! - вырвалось у сержанта Телочкина. - Виноват…
- Ладно уж тебе кривляться, - сказал Черемушкин и обнял разведчика. - Бывай. Держи славу гвардейца соединения генерала Чавчавадзе.
Лейтенант пересек дорогу и скрылся в лесной чаще…
Сержант Телочкин, сидя в танке, с напряжением ждал этой минуты. Он вложил в пушку первый восьмидесятипятимиллиметровый осколочный снаряд. Приближающийся шум моторов был избавлением от томительного ожидания. Телочкин приник к прицелу орудия и поймал в перекрестье панорамы гончей собакой вынырнувший из тумана бронетранспортер "Ганомаг" с тесно сидящими немецкими солдатами. Не торопясь, он, смахнув сразу же заструившийся по лбу пот и подпустив машину почти к самому мосту через овраг, нажал на педаль спуска.
Пушечный выстрел сильно оглушил сержанта. Он инстинктивно зажал ладонями уши. Взрыв разнес по лесу двойное эхо. Бронетранспортер вздыбился на мгновение в воздухе и рухнул на бок, вспыхнув резвым, смолянистым факелом. От него в разные стороны метнулись уцелевшие гитлеровцы. Телочкин хорошо видел их нырявшие в тумане фигуры и, припав к пулемету, вел огонь короткими, экономными очередями.
- Так-то, командир! - вслух сказал сержант, словно Черемушкин присутствовал в танке и наблюдал за его, Телочкина, работой. Ему захотелось пить. Подхватив лежащую рядом с сиденьем водителя флягу, зачехленную в серую шерстяную ткань, и отвинтив алюминиевую пробку, он сделал жадный глоток, но тут же сплюнул - Ну и дрянь, нашей бы сейчас, гвардейскую норму!..
Второй бронетранспортер остановился, завертелся и клюнул носом в заросли кустарника. Из него тоже высыпали солдаты. Затем из тумана вынырнули три фашистских танка Т-4. Перестроившись на ходу в линию, машины остановились. Крышка люка на башне среднего из них откинулась. По пояс высунулась фигура немецкого танкиста.
- Эй, вы! Там, в танке! - включив рацию и присоединившись к радиофицированному каналу, закричал он, прижимая к горлу кристаллик ларингофона. - Даю на размышление пять минут, иначе… - Он хорошо говорил по-русски, этот немец. - Слышите?
Наблюдая в перископ за офицером, семикратно приближенным цейсовской оптикой, Телочкин уловил чуть в стороне слабое движение в кустарнике. Похоже, там засела пехота. Сержант нагнулся к пушке, заряженной фугасной гранатой, и, скорректировав наводку, нажал на спуск. Вырос красновато-желтый султан взрыва. Солдаты вскакивали и бросались опрометью под защиту стальных бортов неподвижно стоящих танков.
- Что, гадючье племя, не нравится? Ничего, стерпится-слюбится, - зло процедил Телочкин. - Мы свое отползали… Теперь вам попариться не мешает. Русские - народ гостеприимный… Всякое добро помнят. И платят с лихвой.
Немец вновь осторожно выглянул из люка, жестикулируя руками. Телочкин, меняя опустевший пулеметный диск, смотрел на него через стекло-триплекс.
- А ведь я запросто могу его срезать, - с озорством подумал сержант и пустил длинную очередь.
Но немец успел исчезнуть. Башня угрожающе шевельнулась. Длинный ствол пушки с ребристым надульником уставился своим зевом в сторону разведчика. Две другие машины, насколько позволяла местность, разошлись по флангам, как бы беря танк Телочкина в огненные клещи.
"В три танковых ствола фашисты могут расчехвостить меня мигом, недорого за это возьмут, - размышлял Телочкин. - Нет! Охломоны! На понт вы меня не возьмете, сволочи! - и посмотрел на часы. - Наши уже далеко…"
Ему стало как-то не по себе, грустно и тяжело. Он был один в этом стальном чреве вражеской машины, а разведгруппа уходила от него в неизвестность, чтобы выполнить задание командования и, может быть, тоже шла навстречу своей гибели. Сержант на мгновение словно потерял над собой контроль и представил себя отставшим от родной журавлиной стаи подранком, который только слышит ее далекие, тревожно зовущие голоса…
- Все правильно, командир! Мы не гуси и не лебеди, чтобы прятать голову под крыло… Только один в поле - не воин! Было бы нас двое - насыпали бы мы фашистам перцу между ног…
Он оставил рацию в прежнем режиме работы, вложил в ствол пушки подкалиберный снаряд и приник к прицелу. Левофланговый вражеский Т-4 достиг границы оврага, и его длинный ствол нащупал левый борт танка Телочкина, в свою очередь, подставляя под выстрел свой правый. Но огня немцы так и не открыли.
"Почему они медлят?" - думал он, не отрываясь от прицела, в перекрестье которого находился правый борт фашистского танка. Правда, корпус вражеского танка стоял под некоторым углом к пушечному стволу, и Телочкин опасался, что при выстреле подкалиберный снаряд может срикошетировать, не причинив особого вреда экипажу, и уйти за пределы цели. Такой роскоши позволить себе он не мог. Может быть, это последний выстрел, так как очередного произвести просто не успеет.
"Нужно кончать эту затянувшуюся баталию", - усмехнулся он, меняя прицел. Теперь ствол танковой пушки, найдя нужную точку, смотрел в нижний срез покатой, чуть вытянутой эллипсом башни противостоящего танка.
В наушниках шлемофона послышался короткий глуховатый щелчок, и однотонный шум, похожий на стонущий ветер, прекратился.
Немцы по связи переговаривались о чем-то, ему не понятном.
Неожиданно в наушники шлемофона вошел отрывистый и четкий голос, произнесший по-русски:
- Комэска три… комэска три… Как слышите, прием… Где-то поблизости застучали зенитные орудия. Разведчик едва не закричал от охватившего его чувства радости, смутной надежды и еще чего-то, что объяснить он себе не мог. Все его тело пронизала дрожь. Он машинально повернул регулятор громкости танковой радиостанции на передачу, прижимая к горлу ларингофон:
- Воздух! Я - Земля! Я - Земля! В квадрате "двадцать девять" - урочище "Белых сов" - сосредоточилась немецкая танковая дивизия… Повторяю… В квадрате "двадцать девять" - урочище "Белых сов" - немецкая танковая дивизия прорыва. Милые вы мои товарищи. Очень, очень надо забить фашистской свинье в горло осиновый кол… Как слышите меня, братцы? Прощайте! Я - Земля! Связь прекращаю…
- Земля! Земля! Слышим вас хорошо. Ваши данные занесены на карту…
Два танковых выстрела слились воедино двухтактным эхом. Воздух как бы надломился, разрывая по швам молочно-серое, с черными подпалинами полотнище тумана. Подкалиберный из пушки Телочкина ударил под основание башни вражеского танка, скользнул, высекая россыпь голубовато-желтых искр, и врезался в ствол соседней сосны. Дерево покачнулось, рухнуло, покрывая зеленой массой хвои немецкую машину. Тонкий, едва заметный дымок пыхнул из-под башни и смотровых щелей, затем повалил сильнее. И корпус танка Телочкина тоже содрогнулся, наполнился глухим звоном и попятился назад. Из ушей по щекам сержанта зазмеились тонюсенькие струйки крови. Он сразу начисто оглох, будто попал в пустоту медного колокола, по которому неистово колотили металлическими предметами. Разведчика спасло то, что попадание не было точным. Болванка, отколов кусок брони, заскользила и ушла в сторону.
- Ожила волчья стая! - не слыша своих слов, заключил он, морщась от боли, железным обручем охватившей его голову…
…Разведчики лейтенанта Черемушкина были уже далеко и, подстегиваемые пушечными выстрелами и стрекотом автоматно-пулеметных очередей, продвигались, как в марш-броске. Ласточкин внезапно остановился и ударил крепко сжатым кулаком по белеющему стволу рослой березы. Та, вздрогнув, осыпала его дождем уже поблекших, желтеющих листьев.
- Разрешите мне вернуться к сержанту Телочкину. Он же наверняка погибнет, командир! - обратился он к лейтенанту.
Черемушкин вздрогнул, и глаза его стали ледяными, немигающими точками…
…Телочкин чиркнул спичкой и поднес слабый, дрожащий огонек к концу короткого бикфордова шнура. До взрыва оставалось пять секунд, но за это время в памяти сержанта промелькнуло многое - лицо матери, родной дом, выходящий окнами на пыльную сельскую улицу, молодой сад в весеннем цветении и он сам, беззаботно хохочущий, маленький Алеша, пинающий ногами набухший водой тряпичный мяч… Он улыбнулся, и его белозубая улыбка потонула в косматом огненном всполохе…
А над лесом занимались зарницы рассвета, они охватили розовым сиянием спеленутую редеющим туманом, поседевшую от росы землю.