- Этого не может быть. Наш "хвост" чист как непорочная девчонка. Мы сутки после приземления из предосторожности отсиживались в лесу и ничего не видели. Не доверяя тишине, лесному безмолвию, замаскировавшись, подобно кротам, сидели в овраге. Может быть, этот диалог не имел к нам никакого отношения? Повторите краткое содержание услышанного.
Радист рассказал.
Фон Роне озабоченно потер подбородок. Обычно сдержанный, он растерялся, отлично понимая последствия. Остальные диверсанты сидели спокойно, прислушиваясь к разговору, жевали консервированное мясо, запивая его водой из фляжек.
- Вы уверены, что радиосеанс между русскими закончен?
- Совершенно точно, гауптман, - с ноткой недовольства в голосе ответил радист, - ошибок я не допускаю.
- Ну-ну, - пробормотал фон Роне. - Вот что, Фридрих. Немедленно выходите в эфир.
- Но наше время связи еще не наступило…
- Вы раньше думали головой, Фридрих. Разве вам не ясна обстановка? Немедленно готовьтесь к передаче радиограммы. Радируйте!
- "Леопард-3"!.. "Леопард-3"! - забубнил Кальтенбраун. - Я - "Сова-1", я - "Сова-1", как слышите меня, прием?..
"Леопард-3" отозвался немедленно:
- "Сова-1"! Я - "Леопард-3", слышу вас отлично.
- "Леопард-3"! В квадрате "двенадцать" наша группа обнаружена русскими. Внезапность удара по заданному объекту утеряна. Во избежание контакта меняю маршрут, двигаюсь к запасной цели, оставляю прикрытие. Задача заслона - отвлечь на себя преследующих и расправиться с ними из засады. Другие решения неприемлемы…
Через две минуты радист выключил рацию и подал гауптману Роне ответную радиограмму: "Сова-1… Результат вашего присутствия - успех операции "Метеор". Используйте вариант выхода к пункту "ЛГ" от южных границ. Утвердитесь в возможной и последовательной ликвидации русских, отвлеките их в глубину лесного массива к западу. Поспешность выводов и излишний шум никогда не приносили пользы…"
"Фалькенберг, как всегда, прав, - подумал фон Роне. - Но как вывернуться из такого щекотливого положения? Нужно попробовать обвести русских вокруг пальца и устроить им хорошую баню. Разгромить в ближнем бою. Что из того, что будет потеряно четыре-пять человек?! Эти потери не особенно отразятся на боеспособности. Окружить и уничтожить всех до единого, под корень! Ведь нужно смотреть на вещи реально. Если постигнет неудача, то тем, кто вернется, позавидовать не придется. Только вот в чем вопрос: сколько их, этих русских солдат? Каково их вооружение и способности к сопротивлению? Как могло произойти, что разные по-существу маршруты…"
- Вилли! Подойдите ко мне. Видите, перед вами на карте квадрат "двенадцать"? Выдвигайте своих молодцев. Задача: незаметно, как это вы умеете делать, сблизиться с русскими. Надеюсь на вашу смекалку и быстроту реакции… Вы, Гюнтер! - Верзила с флегматичным, крупным лицом молча кивнул головой. - В том же порядке по левому флангу. Пройдете зеленый коридор и, соединившись, образуете мешок, в который с остальной группой я буду толкать непрошеных гостей. Чтобы не перестрелять своих, центр остается свободным. Вперед, тевтоны, вперед!
- Бородин! - позвал Окунев лейтенанта. - Сделай так, чтобы солдаты быстро и незаметно сгруппировались около меня.
Когда все собрались, майор подробно объяснил ситуацию:
- Вот что… Враг втрое сильнее нас, схватка может быть с минуты на минуту. Вооружены диверсанты отменно. Без хитрости с нашей стороны не обойтись. На чудо надеяться никак нельзя, хотя и ожидается помощь спецподразделений. Но нельзя, ребята, чтобы, заметая следы, враг ушел безнаказанно. Бегать от фрицев на своей земле и среди своих воинам советской армии не с руки. Мужество, меткий выстрел - вот что требуется от вас в данный час. Смотрите на карту: вот этот самый квадрат "двенадцать", сами видите, сплошные зеленые краски. До хутора Лесной гай - семнадцать километров. Если, не задерживаясь, идти быстрыми шагами - три с половиной часа. Это при условии ровной местности. Вот и смекайте, о чем я с вами толкую. Видели, как уверенно шли диверсанты? Не открывая своего присутствия, будем следовать за ними, держась за их "хвост". Примем в сторону от них влево, на расстоянии видимости друг друга. В этом есть свой резон. Разведку будем вести беспрерывно. По тому, как они шли, можно смело сказать: усталость и моральное напряжение заставят их сделать привал. Вот от этого привала мы и поведем фрицев до самого конца. Все понятно? "Хорошие вы мои, в горелки бы вам еще бегать!" - подумал Окунев и продолжил: - Активная маскировка. Не жалейте коленок, плотнее прижимайтесь животом к земле, если это нужно. Она, матушка, защитит и прикроет… Берегите патроны. Итак, вперед! Лейтенант Бородин! Вы - замыкающий левого фланга…
Встреча майора Окунева с диверсантом, шедшим в середине цепи правого крыла, произошла внезапно, лицом к лицу. Времени на раздумье не оставалось ни у того, ни у другого. Выручило то, что автомат Окунева был взведен и поставлен на автоматическую стрельбу. Нажимая на спуск, Окунев скошенным взглядом увидел: немец широко взмахнул руками, отбросил почему-то в сторону автомат и ринулся вперед, словно хотел заключить в крепкие объятия своего противника. Но колени его подломились, и он упал ничком, сжимая в руке пучок травы. Четыре остальных диверсанта заметались, как мухи в тенетах, среди низкорослого кустарника и, один за другим пронизанные автоматными очередями, легли на землю.
Гауптман фон Роне спешил к месту разыгравшегося боя. Он понял, что все произошло совсем иначе, чем планировалось. Он ругал себя, что снял охранение и не ждал русских. Все было бы гут-гут: несколько выстрелов, а может быть, и без них, - и дело с концом, еще лучше - кинжал. Теперь же звуки стрельбы будоражили лесную глухомань и расходились далеко окрест.
"Не ослиная самоуверенность нужна, а элементарная тактика партизанской войны. Вот что необходимо!.. - разносил он себя мысленно, стараясь на ходу перестроить, изменить ход событий, полностью завладеть инициативой. - Нужно создать группу в два-три человека для молниеносных ударов".
Майор Окунев, прорвавшись через вражеский заслон, быстро, не потеряв ни одного человека, отходил левым флангом в сторону хутора Зеленый гай. Задача была самая заурядная: опередить гитлеровцев и не терять их из виду, откатываться назад к усадьбе или идти навстречу уже посланным на помощь подразделениям.
Неожиданная - хотя и временная - победа окрылила солдат Окунева. Они ринулись вперед, срезая с поясов убитых диверсантов чехлы с запасными дисками, подбирая пистолеты. Но все хорошо понимали, что это только прелюдия к бою с превосходящими силами противника, а решающая схватка еще впереди. Она вот-вот разгорится, и кто знает, как все обернется, дождутся ли они помощи.
Автоматные очереди полоснули неожиданно сзади. Шедший рядом с майором молоденький солдат вскинул руку и стал валиться на бок. Дважды убитый, приняв своим телом очередную порцию пуль, предназначенных для другого, своим падением он спас командира, орошая его лицо алой кровью.
Пули Окунева достали вывернувшегося из-за деревьев диверсанта, а сам он открыто, больше не таясь, опрометью метнулся влево, не прячась и не сгибаясь под огненным смерчем свинца, увлекая за собой солдат.
- Если не вырвемся вперед из кольца, замкнутого диверсантами, на тридцать-сорок метров, - каюк, - задыхаясь от бешеного бега, сказал он оказавшемуся рядом с ним лейтенанту Бородину.
Ручная граната, брошенная одним из диверсантов, ударилась корпусом о ствол осины и взорвалась. Осколки шрапнельным визгом располосовали воздух. Уже у самой цели один из осколков настиг рядового Кныша. Словно стреноженная лошадь, он запрыгал на месте, разворачиваясь лицом в обратную сторону и упал навзничь. Кныш старался подняться, перевернуться на спину, но скрестившиеся над ним автоматные очереди прибили его к земле, как прибивают по осени опавшие листья капли дождя. Рискуя жизнью, лейтенант Бородин подхватил его безжизненное, истекающее кровью тело и, прикрытый огнем отходящих товарищей, сумел дотащить до неглубокой впадины. Гимнастерка на спине солдата топорщилась мокрым алым комом, изрешеченная пулями. Бородин достал из нагрудного кармана рядового документы, окрашенные кровью, его комсомольский билет, затем заменил в своем автомате опустошенный диск, вставил полный….
Очередной, уже фронтальный натиск ожесточенных потерями диверсантов они отбили сразу. Несколько немцев осталось лежать на месте, остальные отхлынули, ведя редкий огонь из автоматов.
Граната Ф-1, недолетевшая до обороняющихся, плюхнулась на землю, круша осколками кустарник, оставляя дымящуюся, рваную воронку.
Один из солдат группы майора Окунева - худенький, небольшого росточка, с выразительным взглядом больших миндалевидных глаз на тонком и узком лице - Станислав Мешков, тот, что принес Окуневу на последнем привале обрывок шоколадной обертки, вдруг резко приподнялся из-за укрытия и грудью налег на мелкорослый кустарник, повернув голову в сторону своих однополчан. Его одеревеневший указательный палец, застряв в отверстии спусковой скобы, жал на гашетку спуска, и автомат в руках мертвого безостановочно посылал пулю за пулей в предвечернее, густо синеющее небо, а из черных глаз Мешкова крупными градинками катились слезы. Слезы не ужаса и смерти - какой-то тайной надежды умирающего тела.
Железный натиск диверсантов, штурмовавших позицию советских солдат, внезапно ослабел и прекратился. Послышались короткие, как хлопки пастушечьего бича, сухие и одиночные пистолетные выстрелы.
- Своих раненых добивают, шакалы, - с грустью проговорил лейтенант Бородин. Он съежился, словно его охватила лихорадка, вытер катившийся по лицу пот и задышал тяжело, с присвистом. - Товарищ майор, выходите из боя. Мы с Глуховым прикроем вас, - кивнул он на рослого, с симпатичным лицом, ладно скроенного солдата. - Рядовой Васильченко серьезно ранен в бедро. Терпит, но не признается. Если пробудет в таком положении долго - гангрена обеспечена. Прошу вас, товарищ майор! Уходите навстречу нашим вместе с Васильченко. В помощь вам - рядовой Петухов…
Окунев внимательно посмотрел на Бородина.
- Плохо же ты думаешь о старших по званию… Не забывай, лейтенант, что я тоже солдат. Право на жизнь у нас с тобой одно, задача - тоже общая. Глухов! Займитесь перевязкой командира! Он же тяжело ранен! Петухов, перевяжите Васильченко!
В уголках губ Бородина показалась кровь. Пузырясь, медленно стала накапливаться, стекать на подбородок.
- Не заметил, как зацепила, проклятая, товарищ майор… Под правую лопатку. Видимо, легкие продырявило, но это пустяки, ничего, выживу… Главное, рассчитаться сполна с Гансами… Мама! Прости! Долго не писал тебе, родная, писем… - стал бредить Бородин.
"Если фашисты повторят атаку, нам не удержаться! - подумал Окунев. - Правда, вряд ли они сунутся в лоб. Скорее всего, обойдут нас с тыла. Пара гранат - и все. Но все равно им никуда не деться. Скоро подойдет подкрепление".
…Перестреляв тяжелораненых, гауптман фон Роне вывел свою группу из боя и спешно двинулся на запад. Через полкилометра он построил в шеренгу своих подчиненных. Перед ним стояло всего десять человек.
- Три минуты, чтобы привести себя в порядок! Уходить нужно немедленно. Франц Граббе! Что у вас с левой рукой?
- Так! Пустяк, гауптман! Касательное ранение. Движение в локте свободное и безболезненное, - чуть сойдя с лица, зная, что за этим вопросом кроется, раболепно проговорил Франц Граббе.
- Резко вытяните руку вперед, - приказал фон Роне.
Рука у Граббе, словно налившись свинцом, не поднималась.
- Все понятно, не утруждайте себя. Вам же больно! - произнес фон Роне. - Вы не боеспособны, друг мой! Фридрих! Поговорите с Францем. Он нуждается в добром напутствии.
- Идем, Франц! - с тупым равнодушием сказал радист. - Идем, дорогой, здесь совсем неподалеку…
Они скрылись из виду принявших вновь походный порядок диверсантов.
- Ты же лучший мой друг, Фридрих! - тяжело проговорил Франц Граббе. - Неужели ты выстрелишь в меня, и я останусь здесь навсегда… Не увижу больше фатерлянда. Подумай, ведь мы с тобой под одним богом ходим…
- А я и останусь твоим другом, Франц. Навсегда твоим другом. Разве можно вычеркнуть из жизни все то, что было у нас с тобой, Франц! Да не скули ты, не дрожи, как осина под топором, не нагоняй тоску - и так тошно. Все будет хорошо! Нашли дурака, чтобы пролить твою кровь. - Проговорил Кальтенбраун, вынимая из кобуры пистолет "Вальтер" и отводя курок. - Ты только не смотри мне так жалобно в глаза, Франц! Повернись затылком. Пуля из пистолета уйдет в воздух, а ты падай, лежи и не шевелись… Выстрел нужен для тех, кто остался в строю с гауптманом. - Когда Франц Граббе повернулся отяжелевшим телом, Фридрих Кальтенбраун мгновенно выдернул из ножен кинжал и наотмашь всадил его острие между лопаток обреченного. Фон Роне любит тишину.
В тот же самый момент майор Окунев, забыв о времени и вражеских диверсантах, держал на своих коленях отяжелевшую голову уходящего из жизни лейтенанта Бородина. Жизнь покидала лейтенанта тихо и безропотно, уходила незаметно, и он, даже не вздрогнув и не застонав, ушел в небытие.
- Все! - обронил единственное слово Окунев, отворачивая в сторону лицо. Глаза его затянуло туманом…
- Товарищ майор! Ракеты! - радостно воскликнул радист Петухов. - Сигнальные ракеты!
Окунев поднял глаза. Вот и пришла помощь. Теперь можно взять в плотное кольцо оставшихся диверсантов. Генерал выслушает доклад о проведенной операции и скажет "спасибо". Но в его чуть прищуренных глазах Окуневу, конечно же, придется уловить не только благодарность, а и сдерживаемый изо всех сил крик-упрек: "Левашова все-таки упустили…"
Две зеленые и одна красная ракеты хвостами-кометами легли прямо над лесом. Точно такие же появились слева и справа. И только над северным краем леса небо было пустынным, обряжаясь в черную бахрому сентябрьской ночи.
Глава двенадцатая
- Ну что, братцы-кролики, елки точеные! - весело зыркнул глазами старшина Двуреченский на разведчиков. - Как говорят моряки: по местам стоять, с якоря сниматься!
- Если бы у каждого из нас были шапки-невидимки! Поигрались бы мы с этой серо-зеленой гитлеровской рванью! - приподнимаясь, прогудел Иван Щегольков.
- Ишь, чего захотел, подай ему шапку-невидимку. Ты и так колобком пройдешь, авось и не заметят. Аль "очко" заиграло? - подзадорил Юлаев, проверяя автомат. - Ты вот что, старшина, - сказал он Двуреченскому, - должен был заметить у власовцев на левом рукаве маскировочной куртки грязно-белый треугольник с русскими буквами "РОА". Всем на них походим, а вот такая, казалось бы, мелочь, если ее нет, в глаза может броситься…
- Так это дело рук, - догадавшись, о чем говорит Юлаев, согласился Двуреченский. - Белая байка для запасных портянок в вещмешке. Бритва имеется. Есть и иголка с ниткой: солдат без нее, что колодец без воды или жеребец без… Без чего, Щегольков!
- Без подков, товарищ старшина…
- Ну да, без подков. Как ты быстро об этом догадался? Самообразованием занимаешься? - хитровато подмигнул он Юлаеву. - Только вот загвоздка: чем написать эти чертовые три буквы, ума не приложу.
- С этим, пожалуй, выйдем, - дождавшись, пока закончит свою мысль Двуреченский, предложил Юлаев и показал обломок карандаша с красным стержнем. - Лейтенанту Черемушкину еще дома чинил. А этот огрызок остался у меня в кармане.
- Запасливый ты, Юлаев. Как в хозмаге - все у тебя есть, - улыбнувшись, произнес Двуреченский. - С каждого по нитке - глядишь и рубашка. Щеголяй - не скупись.
- Полотно слишком белое, - заметил Щегольков.
- Не нервируй по пустякам! - прервал его старшина. - В этих делах ты не достиг еще мудрейших. Учись, брат, учись. Каждый из нас должен научиться варить суп из топора. Что этим сказано: находчивость и терпение - всему голова. - Старшина уже вырезал нарукавные треугольники. - То, что они такие белые - не помеха. Тряхнем на них сухой землицы, погладим ладошкой - враз станут серо-белыми, нужной кондиции. Ну как?
- Уж вы и привираете, товарищ старшина! - завелся Щегольков. - Значит, терпение и находчивость. Согласен, все это так. А знания, опыт, смелость, без которых - не может получиться настоящий разведчик, вы отбрасываете в сторону? Да?
- Я тебе этого не говорил, - выводя букву на шевроне, посмеиваясь, сказал Двуреченский. - Только ты хитрущий, как тот дед Щукарь. Он выходил из любого положения. Даже рыбу в Дону ловил леской без крючка… Давай, Иван, а на Иванах вся Русь держится, прилажу тебе на рукав "пропуск". Нашивка - одна видимость, но марку держать надо. Конечно, с этим в гости к Власову не пожалуешь… Хотелось бы, ребята, посмотреть на этого генерала, но… сейчас, други, снимаемся. Пойдем по ельнику вдоль дороги. По ней укатили власовские недоделки. Притопаем, узнаем, что за объекты они охраняют, и - к железной дороге. Переднюем, дождемся темноты, перескочим - и дальше, к хутору Камышиха. Пусть ищут Васю лысого. - Он поднялся из окопа, вырытого явно немецкими солдатами, и, не выходя из густой тени, отбрасываемой кроной сосны, поднес к глазам бинокль.
Поляна неплохо просматривалась и невооруженным глазом, но линзы приближали дальние подступы и пространство между кучно стоявшими деревьями. Ничего настораживающего внимания не было. Небольшой железнодорожный состав, груженный крупно распиленными досками, подрагивая последней платформой, исчез за поворотом; второй миновал входную стрелку и медленно пятился по запасным путям к лесопильному заводику; третий стоял под парами у деревянной эстакады под погрузкой. Платформы грузили круглым лесом-тонкомером в огороженной колючей проволокой зоне, по углам которой стояли решетчатые вышки с пулеметами. Глухую тишину сек противный визг пилорамы. Там, суетливо подталкиваемые резкими гортанными выкриками, копошились пленные под охраной эсэсовцев. Центр поляны и ее оконечность, кроме южной, были безлюдны. Натянутая над ней маскировочная сеть, отбрасывая на землю квадратные, узорчатые тени, создавала иллюзию общего лесного массива.
- Пожалуй, самое время ретироваться, елки точеные! - пряча бинокль в складках куртки, сказал Двуреченский и, неторопливо, словно прогуливаясь, вошел в низкорослый редковатый ельник. Трое разведчиков пересекли дорогу. Здесь уже шел густой, нетронутый и необозримый во все стороны лес, сливающийся дымчатой каемкой с линией горизонта. Подошвы обуви, касаясь поверхности земли, мягко пружинили на толстой подушке зеленеющего мха, разнотравья и опавших листьев, поглощая шум шагов.
Чьи-то голоса первым услышал следующий вслед за старшиной Иван Щегольков. Разведчики залегли, вжимаясь в податливый мох и настил листьев. Затем по-пластунски стали передвигаться вперед, на звук русской речи.
- Это власовцы! Идут они чуть впереди нас, по тропе через ельник, в северном направлении. Их пятеро, а может, трое, - прошептал Щегольков, поворачивая голову к Двуреченскому и Юлаеву. - Укоротить бы им языки… Я бы этим жабам…
- Чтобы хорошо рассмотреть этих вояк, еще чуть вперед. И - ша… Замереть, никакой самодеятельности!