Сборник составляют повести известных писателей республики. Быт, нравы, обычаи туркменского народа, дружба народов - вот неполный перечень вопросов, затронутых в этих произведениях.
Содержание:
Курбандурды КУРБАНСАХАТОВ - СУРАЙ 1
Аллаберды ХАИДОВ - МОЙ ДОМ - ПУСТЫНЯ 11
Ата ДУРДЫЕВ - ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ 20
Сейиднияз АТАЕВ - МАЯГОЗЕЛЬ 43
Ходжанепес МЕЛЯЕВ - АЛМАГУЛЬ - ЖЕНА ТАРХАНА 46
Арап КУРБАНОВ - ОТДЖА 61
Реджеп АЛЛАНАЗАРОВ - ОГУЛЬДЖЕННЕТ 71
Агагельды АЛЛАНАЗАРОВ - СЕМЬ ЗЁРЕН 83
Атагельды КАРАЕВ - КРАСОТА 87
Примечания 94
Курбандурды КУРБАНСАХАТОВ
СУРАЙ
В выходной день, утром, Екатерина Павловна сидела в кресле у раскрытого окна, выходившего в сад, и, склонив седую голову, читала книгу, лежавшую у неё на коленях. И в саду, и в комнате всё дышало тишиной и покоем. Только в кустах нежно посвистывала птичка.
Вдруг кто-то робко постучал в дверь. Екатерина Павловна посмотрела поверх очков и сказала:
- Войдите!
Дверь осторожно открылась. В комнату вошла девушка лет восемнадцати в голубом шёлковом платье, в шёлковом пёстром платочке, с красивым и чем-то очень встревоженным лицом.
- Здравствуйте, Екатерина Павловна! Я… я помешала вам?..
Она растерянно остановилась у двери. Голос её дрогнул и оборвался.
- Да что ты, моя милая! Как ты можешь мне помешать? Я всегда тебе рада, Сурай!.. Проходи, садись на диван! - ласково сказала Екатерина Павловна, торопливо снимая очки и откладывая их вместе с книгой на подоконник.
Сурай села на диван, стоявший у степы между окном и стареньким беккеровским пианино, беспомощно опустила руки на колени и так смотрела на Екатерину Павловну, как будто искала у неё защиты от большой беды.
Екатерина Павловна не узнавала свою любимицу. Что с ней случилось? Обычно эта жизнерадостная, простодушная девушка врывалась к ней как ветер, как к себе домой, и сразу же наполняла комнату беззаботным смехом и разговором, а сейчас она неподвижно сидит, не зная с чего начать…
- Что с тобой? Что случилось, Сурай?
- Екатерина Павловна, мама… - заговорила девушка, но губы её задрожали, и голос опять оборвался.
- Что с мамой? Заболела, что ли? - ещё больше встревожилась Екатерина Павловна.
- Нет… Она здорова, - еле сдерживала рыдания Сурай. - Но она не хочет, чтобы я училась… - И девушка горько заплакала.
- Вот что! А я то уж думала… - с облегчением вздохнула Екатерина Павловна и матерински ласково погладила длинные косы Сурай. - У нас впереди ещё целое лето. А знаешь пословицу: "Подбрось яблоко: пока оно упадёт - всё переменится". И Дурсун ещё может всё передумать. Я поговорю с ней…
Сурай улыбнулась сквозь слёзы.
- Ну, конечно, поговорю. Я тоже заинтересована в твоей судьбе. Столько лет учила тебя музыке! Но чего же она хочет? Чтоб ты сидела дома и не училась?
- Нет, Екатерина Павловна, в пединститут или сельскохозяйственный отпустила бы, но она не хочет, чтобы я училась петь.
Екатерина Павловна пожала плечами, встала, подошла к окну и с минуту задумчиво смотрела в сад, барабаня пальцами по подоконнику.
- Да что же она, не слышала, что ли, как ты поёшь? Ведь это же редкий дар. И всё это заглушить? Я не осуждаю Дурсун. Она пожилой человек со старыми понятиями. Ей, конечно, хотелось бы выдать тебя замуж за хорошего человека и нянчить внучат. Ты не сердись на неё. Она не виновата, что родилась и выросла в старое время… Ты не расстраивайся.
- Да как же не расстраиваться, Екатерина Павловна? И Гозель и Байрам… мы же вместе учились у вас, вместе мечтали, как поедем в Ашхабад… И они-то сдут.
И Сурай опять заплакала. Екатерина Павловна покачала головой, села с ней рядом, прижала к себе и стала утешать.
- Не плачь, не плачь, моя птичка! И ты поедешь… Я знаю, что сказать Дурсун. Я приду, попью с ней чайку, спокойно растолкую ей, и она сама тебе скажет: "Ну, Сурай, что ж ты не собираешься? Хоть и тяжело мне с тобой расставаться, а всё-таки надо, надо тебе ехать в Ашхабад. Там твоё счастье". И ты поедешь…
- Ой, да неужели так будет? - по-детски внезапно переходя от огорчения к радости, воскликнула Сурай. - Я теперь всё время буду смотреть на дорогу, ждать, ждать, когда вы придёте.
- Сегодня не жди и завтра не жди, а вот в конце недели приду непременно.
- Да когда хотите, только бы вы пришли! А я плов для вас приготовлю и так буду рада!.. - Сурай порывисто встала, собираясь уходить. - И вы уж простите меня. Вы отдыхали, а я со слезами…
- Э, - махнув рукой, улыбнулась Екатерина Павловна. - Девичьи слёзы - роса, а роса мир освежает. Разве не чувствуешь, как в комнате-то стало прохладно?
Шутка совсем уж развеселила Сурай. Она засмеялась беззаботно и звонко, простилась со старой учительницей и пошла домой.
День стоял воскресный, и на улицах районного городка было оживлённо. По узким тротуарам, выложенным кирпичом, на базар и с базара шли непрерывные толпы народа. Тут были и городские жители и колхозники из окрестных сёл. Среди пиджаков, кудрявых папах и халатов мужчин ярко горели красные кетени и вспыхивали на солнце серебряные украшения женщин.
По мостовой, в пыли, вскинувшейся в воздух, семенили ослы с мешками на спинах, величественно шагали верблюды, мчались машины, нагруженные помидорами, луком, арбузами, дынями. Из окон неслись разноголосые звуки радио.
Жизнь шумела вокруг, а Сурай шла и ни на что не обращала внимания Она мечтала, как будет учиться в музыкальной школе, а вечерами ходить с Анкаром на концерты, в оперу.
А Анкар ещё ничего не подозревает. Он сидит сейчас в библиотеке или у себя в комнате, готовится к экзаменам в аспирантуру, а сам думает о Сурай и горюет о том, что ему ещё долго, долго не придётся с ней увидеться. Так он сам писал ей в последнем письме. Он боится, что Сурай забудет его, а она не забудет… И как он удивится, когда она придёт к нему и постучится в дверь. Он подумает, что это так кто-нибудь, и хмуро крикнет, не отрываясь от книги: "Войдите!". А Сурай не войдёт и опять постучится. Тогда он распахнёт дверь, вскинет брови и застынет от удивления. Потом вскрикнет: "Сурай!.. Счастье моё! Как я рад!.. С кем ты и надолго ль приехала?"
Он, конечно, подумает, что Сурай приехала с братом или с невесткой всего на день или на два просто так, посмотреть Ашхабад. Ведь он всё ещё думает, что Сурай будет учиться в Мары, в пединституте. А Сурай ему скажет: "Ни с кем. Одна приехала. Я уже не маленькая девочка. Я учусь здесь в музыкальной школе".
"Да неужели? - обрадуется Анкар. - А почему же не написала? Я бы встретил тебя на вокзале".
"А так, не хотела…"
Сурай так размечталась, что и не заметила, как миновала приземистые домики с плоскими крышами на окраине города, обнесённые садиками и высокими глинобитными заборами, и вышла на хлопковое поле, уходившее вдаль, к горизонту, как безбрежное зелёное море.
И тут она увидела, что по дороге навстречу ей идёт Гозель, а за ней, изнемогая от жары, чуть плетутся мать Гозель и бабушка. Все в праздничных платьях.
- Ты уже из города? Что ж ты за мной не зашла? - упрекнула Гозель, подбегая к Сурай. - И что ж ты с пустыми руками? Ничего не купила? За чем же ты ходила?
- Да так, надо было, - уклончиво ответила Сурай.
- А мы на базар и в магазины. Мама с бабушкой хотят мне купить такое платье, чтоб не стыдно было показаться в Ашхабаде. Вчера и всё утро сегодня говорили, говорили, какое лучше - шерстяное или шёлковое? И ничего не решили. Ну, да придём в магазин, посмотрим… А Байрам шьёт себе новый костюм, такой же, как у Анкара… Ну, а ты как? Едешь с нами?
- Не знаю, - сказала Сурай так спокойно, как будто ей было совершенно безразлично, поедет она или не поедет, хотя сообщение о новом платье Гозель и костюме Байрама сильно взволновало её и показалось ей чем-то обидным.
- А что? Дурсун-эдже всё ещё не пускает?
- При чём туг Дурсун-эдже? - пожала плечами Сурай. - Захочу - и поеду. Я сама ещё не решила.
- А-а, понимаю!.. - вдруг лукаво блеснув глазами, засмеялась Гозель. Она хотела ещё что-то сказать, но не успела, потому что как раз в это время подошли мать и бабушка.
- Ай, умница, Сурай! - сказала бабушка, утирая усталое лицо концом платка. - Ты уже из города. А мы ещё только плетёмся. В самую жару! Ну, что там? Большой нынче базар?
- Не знаю. Я не была на базаре. Да, должно быть, большой, народ идёт и идёт.
- Ай-ай-ай! - заволновалась мать Гозель, покачивая головой. - Я же говорила, что мы опоздаем. Народ-то, поди, уж расходится. Пойдём, пойдём скорее, Гозель! Нечего болтать-то! Потом наговоришься.
- Да идите! Я догоню вас, - сказала Гозель.
Мать и бабушка торопливо засеменили к городу. Когда они отошли шагов на двадцать, Гозель опять лукаво посмотрела на Сурай и засмеялась.
- Я так и знала. Анкар приехал, вот ты и передумала, не хочешь с ним расставаться.
- Анкар приехал?.. - удивилась Сурай.
- А ты как будто и не знаешь?.. Ой, какая хитрая!.. Он такой важный стал. Идём сейчас, а он стоит с полеводом в хлопчатнике. Полевод ему что-то рассказывает, а он записывает в блокнот. Бабушка сначала не узнала его, думала, какой-то начальник приехал из города.
- Ай, Гозель! Да что ж ты гам?.. Опоздаем, останешься без платья. Идём скорей! - обернувшись, сердито закричала мать.
- Иду, иду! - крикнула Гозель и побежала догонять мать и бабушку.
"Анкар приехал!" Эта новость удивила и обрадовала Сурай. Она шла и думала: "Ну, конечно, сегодня воскресенье. Вот он и приехал, а завтра уедет. Но почему же Гозель сказала: "Вот ты и передумала, не хочешь с ним расставаться?". Как будто он приехал не на день, а на всю жизнь… Э, да нипочему! Гозель такая болтушка, говорит не подумав и может сказать всё что угодно… А Анкар, должно быть, шёл меня встречать, а встретил полевода и заговорился".
И Сурай пристально всматривалась: вот-вот на дороге над хлопчатником покажется идущий ей навстречу Анкар.
Но никто не спешил навстречу Сурай. Ей стало досадно и грустно, и только теперь она вдруг почувствовала, что очень устала и солнце жжёт невыносимо.
Настроение упало, и чем ближе она подходила к селу, тем больше овладевали ею дурные предчувствия и тревога. Она вспомнила утреннюю ссору с матерью и подумала: "А вдруг она не послушается и Екатерину Павловну? Ведь это легко может случиться. Екатерина Павловна придёт, начнёт её уговаривать, а она нахмурится, подожмёт губы и скажет: "Екатерина Павловна, я очень уважаю вас, но дочь моя, и я не хочу, чтобы она чепухой занималась". Что может сделать Екатерина Павловна? Ничего. Ну что ж, тогда я убегу из дома, выйду замуж за Анкара, а учиться всё-таки буду. А вдруг и Анкар не захочет и скажет, как мама: "Петь? В театре, когда на тебя смотрят сотни мужчин! Нет, не хочу!.." Ведь есть же такие мужчины, которые хотят одного: чтоб их жёны сидели дома, как куры в курятнике, и думали только о них. Правда, Анкар не такой, как те. Ну а вдруг: "Не хочу, скажет, и всё!" А я скажу: "А-а, вот как ты любишь меня? Хорошо, что я ещё не вышла за тебя замуж… Ну что ж, я и одна проживу. Буду учиться и работать. И пусть они живут без меня…"
И Сурай живо представила себе, как мать, убитая горем, останется одна-одинёшенька в пустом доме, будет бродить из комнаты в комнату, посматривать в окно на дорогу, тосковать и плакать о том, что никогда, никогда не увидит свою Сурай… А Сурай она вырастила, души в пей не чаяла, и дочка её бросила. Да она же, бедняжка, сразу умрёт от обиды и горя! Нет, это было бы уж слишком жестоко. Сурай никогда не решится на это. По что же делать? Неужели нельзя сделать так, чтобы все были счастливы? Если б она согласилась, неё было бы так просто… Екатерина Павловна права… Не надо скандалить, надо уговорить её, тогда всё будет хорошо.
Сурай вдруг заметила, что впереди, метрах в десяти от дороги, над кустами хлопчатника почему-то плавает облако сизого дыма и кто-то там разговаривает.
"Кто же это забрался в тень?"
Только подумала Сурай, как из хлопчатника, видимо услышав её шаги, с шумом поднялся Анкар в серой шляпе, в белой шёлковой рубашке, а следом за ним полевод Нияз Дурдыев.
- Сурай! - радостно крикнул Анкар и бросился навстречу.
А полевод хмуро кивнул ей и опять опустился в хлопчатник, дымя папиросой.
- Здравствуй, Сурай! Поздравляю с окончанием десятилетки! - протягивая обе руки, сказал Анкар и многозначительно и весело посмотрел в глаза девушки, как будто намекая на что-то, и она сразу же вспомнила, как они в прошлом году в конце августа вечером сидели на берегу Мургаба в тени карагача и он вдруг сказал: "Слушай, Сурай, через год ты окончишь десятилетку, я - институт, и мы с тобой можем быть самыми счастливыми людьми на свете. Ты понимаешь, о чём я говорю?"
Сурай тогда только застенчиво улыбнулась, опустила голову и ничего не сказала, а домой вернулась весёлая и лукаво спросила мать: "Как, по-твоему, Анкар хороший парень?" - "Ой, да такой только во сне может присниться!" - сказала Дурсун, внимательно посмотрела на дочь и подумала: "Дай-то бог, если это случится!".
- А я был у вас утром, больше часа просидел с Дурсун-эдже на веранде. Думал, ты ещё спишь, всё ждал - вот-вот раскроется дверь и ты выйдешь. А ты, оказывается, давно уже встала и ушла куда-то… В городе была? Ну, я так и думал. А Дурсун-эдже говорит: "Нет, не может быть, Что ей в городе делать? И она не взяла с собой денег…"
Анкар покосился на дымок, курившийся над хлопчатником. Полевод, видимо, сильно стеснял его и мешал высказать всё, что было у него на душе.
- Ну, пойдём! Я провожу тебя немного. - Повернувшись к полеводу, крикнул: - Нияз-ага, ты уж извини! Отдохни немного, а я сейчас вернусь!.. Ах, Сурай, я так рад тебя видеть! - сказал он тихо, сжав локоть девушки. И они пошли.
- Но как тебе удалось приехать? Ведь ты же писал, что у тебя ни одной свободной минуты…
- Верно, не было, да всё переменилось. На прошлой неделе мне вдруг предложили поехать старшим агрономом сюда в МТС. Я было отказался, но потом решил: поработаю в колхозе, накоплю опыт, соберу большой, ценный материал для диссертации. А кроме того, сама знаешь, что меня потянуло сюда. Вот я и приехал…
- Так ты совсем сюда приехал? - с тревогой спросила Сурай
- Да, совсем. И вот уж с Нияз-ага осматриваю хлопчатник…
- А я уезжаю в Ашхабад.
- В Ашхабад? - удивился Анкар, и настроение его как-то сразу упало. Он даже остановился на мгновение. - Но ведь ты же хотела в Мары. Это так близко от села… Ты могла бы приезжать домой каждую субботу. Ты же сама говорила.
- Да, но я всё передумала. Я хочу в Ашхабад.
Некоторое время они шли молча. Анкар растерянно и хмуро смотрел куда-то вдаль.
- А ты не хотел, чтоб я уезжала?
- Ну конечно не хотел бы!..
- Ну вот, ты как мама!.. - с каким-то отчаяньем сказала Сурай, и голос её задрожал, на глазах заблестели слёзы. Она уже не владела собой и беспомощно закрыла руками лицо.
- Сурай, милая! Что с тобой? Чем я мог тебя обидеть? - не на шутку перепугался Анкар и обнял её за плечи. - Ну скажи! Я ничего не понимаю…
- А я всё, всё понимаю! - с плачем выкрикнула Сурай, вырвалась из рук Анкара и побежала по дороге вперёд.
Анкар кинулся было за нею, но сейчас же вспомнил про полевода, оглянулся, увидел, что он торчит среди поля, как столб, и остановился. Торопливо дрожащими руками закурил папиросу, посмотрел вслед быстро удалявшейся девушке и побрёл назад.
Когда Сурай вернулась домой, Дурсун в зелёном шёлковом платье, в красном платке с чёрными цветами сидела на веранде, обвитой виноградом, и задумчиво перебирала шерсть.
- Пришла, моя козочка! - ласково сказала она и, сбросив шерсть с колен, встала, чтоб приготовить дочери завтрак. Усталое, осунувшееся лицо Сурай встревожило было её. - Ай, бедняжка! Ну можно ли так? Убежала без завтрака… А знаешь, дочка, новость какая?! Анкар приехал! Ты только из дома, а он и пришёл. Оказывается, он теперь будет старшим агрономом МТС, вместо старого пьянчужки. Это хорошо! Он дельный парень. И такой красавец стал!..
Дурсун от души хотела порадовать и развеселить свою дочку, но эта запоздалая новость вызвала в сердце Сурай одно раздражение. Она ничего не ответила, прошла в свою комнату и легла на диван, заложив руки под голову.
В комнате было прохладно и тихо. Только большая синяя муха беспокойно жужжала и билась о стекло окна.
"Надо бы выпустить", - подумала Сурай, но не шевельнулась и в изнеможении закрыла глаза.
Сейчас же перед нею поплыли Екатерина Павловна, толпы народа на улицах города, Гозель, полевод, и Анкар в кустах хлопчатника, и все события этого несчастного утра.
Дурсун приоткрыла дверь:
- Ну, иди, моя козочка, попей чайку! Я уже приготовила.
Сурай отказалась, сказала, что спать хочет, и повернулась лицом к стене. Дурсун покачала головой и затворила дверь. Вздыхая и причитая: "Ай, боже мой", она вышла на веранду, накрыла салфеткой завтрак, приготовленный для дочери, и села перебирать шерсть.
"И что она так сокрушается? Вся осунулась, бедняжка. Лежит, как покойница. Ай, боже мой! Вот беда-то! И завтракать не захотела. Ну да ничего, пусть поспит. Проголодается, сама попросит. Не потакать же всяким глупостям…"
Желание Сурай учиться петь ей казалось таким несуразным и диким, что она и думать об этом не хотела и была уверена, что время сделает своё дело и Сурай сама поймёт и откажется от глупой затеи. Вот поспит - и всё забудет. Опять повеселеет, и печаль её пройдёт, как туча по небу.
А Сурай и в самом деле в тишине и прохладе вдруг крепко заснула и проспала до обеда. Ей снилось что-то неясное, смутное, но до того хорошее и радостное, что, проснувшись, она почувствовала себя обновлённой, бодрой, прежней Сурай и почему-то сразу вспомнила про Вели-агу. Вот с кем надо поговорить-то! И как это ей раньше не пришло в голову!
Вели-ага, известный на всю округу старый бахши, был когда-то самым близким другом отца Сурай. Мать уважает Вели-агу больше всех, чтит его, как святыню, как память о муже, и в самые трудные моменты жизни, когда не знает, как поступить, советуется только с ним. Его слова - закон для неё. Как скажет он, так она и делает.