- Важливо. Але я кохаю його. Я не знаю, що воно буде i як. Я просто мусила тобi про це розповiсти.
Степан снова позвал официантку, расплатился по счету, встал и пошел к выходу. В дверях он обернулся и сказал:
- Ага, ось що я хотiв тобi сказати, якщо це тебе цiкавить: я повертаюся до армiї. Сьогодні був у военкоматi, подав заяву, щоб мене поновили зважаючи на ситуацiю. Ти знаеш, як мене знайти. Я буду завжди тебе кохати. I завжди буду на тебе чекати. Прощавай!
Дверь за Степаном закрылась. Его кофе остался на столе нетронутым. Ника, отвернувшись от стола, тихо плакала, поднеся руку с салфеткой к глазам.
5 МАРТА 2014 ГОДА. БЕЛЬБЕК. КРЫМ
В первые мартовские дни все было кончено. Россия выиграла блицкриг в Крыму без единого выстрела... за неявкой противника. Все украинские военные базы, части, порты и аэродромы в Крыму были захвачены или окружены и блокированы тысячами российских военных.
Аэропорт "Бельбек" рядом с Севастополем был захвачен еще 28 февраля. Около двух рот вооруженных до зубов российских десантников окружили аэропорт, затем разоружили с десяток охранников, зашли на его территорию и захватили диспетчерскую, а заодно сорок девять истребителей МиГ-29 и четыре учебных самолета Л-39. Почти половина из этих самолетов были исправны и кое‑как обслуживались, но летали для экономии горючего только по большим праздникам. В этот день в небо ни один из них не взлетел. Большой праздник отмечали не они.
Украинцы по тревоге собрались на своей базе в километре от захваченного аэропорта и ждали приказа. Никто из них не был вооружен. Все оружие так и находилось все эти дни в закрытой и опечатанной оружейной комнате, как будто не было никакого вторжения, а все эти "зеленые человечки", натыканные по всему полуострову, были некими манекенами, мишенями для учений, которые так и не начались.
"Тяжело в ученье, легко в бою", - говаривал русский генералиссимус Александр Суворов. В данном конкретном случае эта неоспоримая мудрость не была и не могла быть применима. Ни в первой, ни во второй части постулата.
Удивительные и позорные, с какой стороны ни посмотри, крымские события наглядно продемонстрировали полную неготовность украинской армии к защите родины, которой она присягала. В феврале и марте Путин, если бы захотел, мог бы дойти до Киева и завоевать большую часть территории "братского" соседа без единого выстрела.
Украинской армии, в самом примитивном смысле этого слова, не существовало как таковой. По всей стране в старых разваливающихся на глазах еще советских казармах, как бомжи, прозябали какие‑то выродившиеся офицеры, без знаний, умений и малейших навыков. У них не было даже нормальной формы, не говоря уже о зарплате и выправке.
Самые старшие офицеры годами продавали то, что плохо лежало, плохо стояло, плохо висело, плохо ездило, плохо летало и плохо стреляло, то есть все. В одной из самых убогих постсоветских армий все лежало плохо. Ничего более не стояло, не ездило и не летало. Менее старшие офицеры воровали и пропивали все, что оставалось после самых старших, а также свою зарплату, когда и если они ее получали по большим праздникам.
Средние и младшие офицеры пытались как‑то служить. Но было непонятно, кому и зачем. Ругались, пили и все равно делали вид, что служат.
Солдаты же вообще считались просто каким‑то плебсом, отбросами в драных обносках, отдаленно напоминающих военную форму. С самого начала своей незалежности, безропотно отдав ракеты с ядерными боеголовками России под липовые гарантии мирового сообщества, Украина относилась к своей армии, как к взрослому дитяти. Его неудобно было сдать ни в детский дом, ни в психушку и нужно было если уж не вооружать, не одевать и ничему не учить, то хоть как‑то кормить. Армия никому не была нужна - ни правительству, ни народу, ни военным, как они уже сами стеснялись себя называть.
Перед тем как дать приказ о военном вторжении, Путин наверняка был прекрасно информирован о том, в каком состоянии находилась вся эта неприбранная, драная и нищая масса "человеков без ружья". На что и делался расчет.
Алексей, однако, допускал, что в случае сопротивления Путин был готов даже к массовому кровопролитию в Крыму. Судя по тому, что все эти годы происходило в самой России, ее несменяемого лидера не остановило бы ничто, тем более кровь своих и чужих людей.
В Крыму обошлось. Украинцы сдались без боя. Офицеры и солдаты массово переходили на сторону врага, следуя примеру самых старших военачальников, включая командующего военно-морскими силами.
Ни один офицер в Крыму не осмелился соблюсти устав и отдать приказ открыть огонь по захватчикам, не говоря уже о том, чтобы пустить себе пулю в лоб, как в "Белой гвардии" Михаила Булгакова. Для этого требовалась офицерская честь, понятие, увы, давно забытое в этой полностью деградировавшей среде.
В военной части в Бельбеке такого приказа тоже никто не отдал, но дезертирства и открытого предательства тоже не было. Солдаты и офицеры сидели, осажденные в своей части, и ждали приказа из Киева. Отдать его было некому, и тогда командир отдал одну из самых удивительных в истории мировых войн команд. Он вывел личный состав за ворота, вручил им не оружие, а флаг Украины и знамя полка, и повел к аэродрому, лично возглавив эту удивительную колонну военнопленных с их собственными флагами, гордо реющими на сухом крымском ветру.
Сначала путь им преградили "зеленые человечки" на "Тиграх" с пулеметами, готовые стрелять. Командир "зеленых" связался по рации со своим старшим начальником, чтобы поведать об уникальном развитии событий, требующем приказа свыше. Разговор был примерно такой:
- Эти лохи хохлы без оружия выстроились в колонну. Человек шестьдесят, не меньше. Никто не вооружен, сам проверял. Они со своими знаменами, как на параде.
- Ты уверен, что без оружия?
- Лично проверил.
- Пропусти их, пусть маршируют. Мы их здесь встретим. Может, они своим кукурузникам хотят шасси подкачать.
Оба весело рассмеялись шутке, и командир "зеленых" приказал своим расступиться и пропустить "парад лузеров".
Колонна шла вверх по пустой дороге, сопровождаемая десятками журналистов. Флаги развевались. Картинка была замечательная. Беспредельный героизм налицо. Все ждали развязки. Типа "кровавого воскресенья".
Когда странное шествие метров за сто до ворот аэропорта было окончательно остановлено вооруженными до зубов "зелеными", из‑за спин российских военных вышел какой‑то не очень военный в камуфляже, - такой обычно носят охранники вещевых рынков. На голове у него был непременный атрибут антуража - черная шерстяная балаклава.
"Маска" обменялась короткими фразами с командиром пришедшего войска и вновь скрылась за спинами "зеленых". Командир части сообщил, что его люди хотят пройти на территорию аэродрома для "ежедневного обслуживания самолетов согласно регламенту". Только и всего.
Между тем Алексей внимательно осмотрелся. Он насчитал по периметру больше десяти снайперов с СВДэшками, десятка два автоматчиков, шесть ручных пулеметов, не считая еще одной пары крупнокалиберных на двух "Тиграх" перед воротами. За воротами виднелись башенки пяти или шести БТРов. Все стрелки выглядели готовыми к бою в любой момент.
В ожидании ответа командир крикнул своим "вольно, разойтись". И те разошлись, усевшись группками на обочине и у ворот футбольного поля неподалеку, в то время как сам командир давал одно за другим интервью обступившим его журналистам, с камерами и без.
Они сидели на футбольном поле, словно военнопленные из фильма Алексея Германа, усталые, обреченные, преданные и брошенные. Украинские солдаты, так и не получившие приказа стрелять по бряцающим всеми видами оружия неопознанным "зеленым человечкам", которые распоряжались их аэропортом и теперь уже их собственными жизнями.
Русские победители смотрели с безразличным презрением на побежденных "хохлов" сквозь прицелы своих автоматов, пулеметов, гранатометов и снайперских винтовок.
Было тихо, печально и как‑то надрывно, пока один украинский солдатик не притащил откуда‑то драный желтый футбольный мяч.
Лица "пленников" засветились. Они вскочили и стали, перетасовывая мяч, делиться на команды.
Веселый чубатый паренек, который принес мяч, подбежал как можно ближе к русскому пулеметчику и крикнул: "Ребята, давайте сыграем, Россия против Украины!".
- Назад! - прорычал в ответ пулеметчик в маске под массивной каской, голосом и прикидом напоминавший Дарта Вейдера в русском переводе.
Паренек остановился и даже согнулся, словно ему дали под дых, уронил на секунду свою веснушчатую улыбку, но вдруг, будто отдышавшись, встряхнул рыжим чубом и снова как можно веселее крикнул:
- Ну, мы вам, это, техническое засчитаем!
Все вокруг заулыбались. На секунду тучи над этими массовыми похоронами братской дружбы почти рассеялись, и белое солнышко засветило было одним глазком...
- Назад, б...дь! - вдруг крикнул русский пулеметчик, и все, русские и украинские солдаты и офицеры, журналисты с камерами и без, что были вокруг, оказались вместе на дне их общего Бабьего Яра, над которым возвышалась безликая фигура русского солдата-освободителя, пришедшего на украинскую землю сражаться с фашизмом.
Солдат опустил пулемет, отвернулся. Все выкарабкались из ямы. "Хохлы" начали играть в футбол. Журналисты стали с удовольствием снимать всю эту движуху.
И лишь один, сидевший неподалеку на куче старых покрышек, поживший и поседевший на войне репортер, который видел в этой жизни больше войны, чем ее показывают в кино, отвернулся и медленно качал головой...
Через минут пятнадцать "маска" вернулась для продолжения переговоров. Продолжение было коротким.
- Идите на х...й отсюда, пока не начали стрелять.
Они развернулись, кое‑как построились в подобие колонны и пошли назад указанным маршрутом, не строем, а понуро, в разнобой, опустив головы и знамена. Война в Крыму была проиграна, так и не начавшись.
10 МАРТА 2014 ГОДА. КОРИНФ, ТЕХАС, США
Дома, в Техасе, Ксюша почувствовала резкую ноющую боль под ложечкой, когда укладывала свой чемодан. Она собиралась поехать на пару недель в Москву - посетить "родные могилки", сходить в Большой и в консерваторию, встретиться с "девчонками". И опять же - к Алеше ближе.
"Может, приеду к нему в Крым или в Киев, - подумала она и улыбнулась. - Черешни еще нет, но есть Планерское и наш любимый Кара-Даг. И там вроде еще не стреляют. И судя по новостям, не будут".
Ксения посмотрелась в зеркало. Она уже привыкла к своей бледности и понимала, что похудела за последний месяц. Она не была религиозной фанатичкой, но соблюдала пост, "для здоровья". И каждый год в это время она немножко худела, но сейчас как‑то особенно, подумалось ей. Ксюша выпрямилась, и боль ушла так же быстро, как и появилась.
"Все в порядке, - успокоилась она. - Просто неловко нагнулась".
Покончив с чемоданом, она вышла в сад, села на лавочку у бассейна, выкурила сигарету и набрала сообщение: "Любимый, у меня все хорошо. Позвоню тебе из Москвы. Люблю, целую".
В воздухе было жарко и сухо. Гудели жуки. Небо было привычно безоблачным. Солнце закатилось за крышу их дома.
"Как же я соскучилась по дождю, по Москве, по Алешеньке" , - подумала она. Под ложечкой снова кольнуло - и отпустило.
15 МАРТА 2014 ГОДА. СИМФЕРОПОЛЬ. КРЫМ
Уже в семь часов вечера, когда Алексей давно отснялся (снимал на улицах города российскую технику и патрули) и отправил фотографии, его стали мучить сомнения: заказать ли ему дерьмовую еду в номер или самому спуститься в ресторан и отведать дерьмовой еды там.
Сначала он поговорил по телефону с Ксюшей. Она уже была в Москве. Обживала заново их квартиру на улице Правды, в которой он уже не был почти пятнадцать лет. Ксюша не хотела ее никому сдавать. И портреты ее знаменитых предков проводили бесконечные дни и ночи в обществе друг друга, постепенно покрываясь слоями назойливой московской пыли.
Третий день Ксюша боролась с пылью. Она собиралась вскоре сама приехать к нему в Киев, ему ведь все равно туда возвращаться. Она знала, что в Москву ему ехать было небезопасно. Как знала и то, что связано это с его недолгим пленением бандой Бараева, который за это время успел превратиться из международного террориста в путинского сокола на Северном Кавказе.
К счастью, она не знала, что Бараев в результате короткого и полного драматизма общения с ее мужем, тогда еще простым московским фотографом, потерял двух своих близких родственников.
В эти детали Алексей ни ее, ни свое начальство, да и вообще никого не посвящал. Это была маленькая тайна, которая навсегда связала Алексея с Бараевым и все еще ждала своего разрешения.
Алексей, как всегда, поклялся Ксюше в вечной любви и пообещал приехать к ней в Киев, "как только, так сразу".
Потом ему из Киева позвонила Ника. Они больше молчали, чем разговаривали, прислушиваясь к дыханию друг друга.
- Ты скучаешь по мне? - наконец выговорила она.
- Очень, - осторожно, хоть и без паузы, ответил он.
- Приезжай, - сказала она тихо и с такой интонацией, словно это был вопрос, а не просьба.
- Как только, так сразу, - бодро ответил он и сообщил, что ему нужно идти на пресс-конференцию.
Алексей сел на кровать, посмотрел на себя в зеркало на противоположной стене.
- Боже мой,- сказал он вслух. - Что же я делаю? Что же мне делать?
Есть на ужин дерьмо, тем более спускаться в ресторан ему больше не хотелось.
Телефон снова зазвонил. Это был его старый друг, Тимур Орловский, с частного российского телеканала "Снег", который можно было по подписке лицезреть в Интернете. Вместе с радиостанцией "Эхо Москвы" и "Новой газетой" он оставался частью той потемкинской деревни демократии, которую Путин холил и лелеял в качестве доказательства того, что российский пациент по имени Свобода Слова, несмотря на потерю зрения, слуха, рук, ног, волос и кожных покровов, был скорее жив, чем мертв.
Впрочем, ситуация "война в Крыму, все в дыму" ничего хорошего этим трем чахлым островкам российской демократии тоже не сулила.
- Старик, спускайся в холл, - скороговоркой возбужденно протараторил Тимур. - Здесь у нас "маски-шоу". Билеты в партер уже раскуплены.
Алексей не задавал лишних вопросов, взял одну из своих двух камер, включил ее, выставил подходящую светочувствительность и спустился вниз на лифте. Лишь только дверь лифта открылась, ему в лицо тут же было направлено дуло автомата. За дулом виднелась такая же персонифицированная, как и дуло, голова в черной балаклаве.
- Камеру давай, - приказал черный, протянув к Алексею руку с синей наколкой.
Спиной к нему стояло еще с полдюжины молодцов в разнообразном, но новом камуфляже и таких же черных масках. Они наставили автоматы на окружающую их по периметру холла толпу из тридцати - тридцати пяти журналистов с камерами, микрофонами и блокнотами.
- Камеру не отдам, она мне самому пригодится, а вот флешку могу подарить на память, - спокойно сказал Алексей.
Открыл камеру, вытащил флешку (для подобных ситуаций он всегда заранее заряжал в камеру дежурную пустую флешку маленького размера в один гигабайт) и протянул ее черному.
Тот взял флешку и, не опуская автомата, протянул ее другому черному, который выглядел постарше благодаря выпирающему животику. Похоже, толстяк и был начальником этой банды, потому что единственный из всех был без автомата, зато с пистолетом и увесистым тесаком. Толстый взял флешку, бросил ее на пол, поправил ногой, опустился на колено и одним ловким движением ножа пригвоздил флешку к паркету, пробив ее насквозь, как таракана. Под ногами у него уже лежало с десяток таких тараканов-флешек.
- Что вы деловаете? - спросил с акцентом иностранный журналист и протянул микрофон по направлению к толстому. - Что здесь происходить? Что все это означит?
- Внимание! - громко заговорил толстый, не снимая маски. - Товарищи журналисты, войдите в наше положение, плиз. Мы получили сигнал, что в гостинице находятся вооруженные люди. Мы сразу же уйдем, как только все прояснится. А пока прошу ничего не снимать. Для вашей же пользы.
- Кто вы такие? - спросил кто‑то еще. - Вы русские военные?
- Нет, - ответил толстый. - Российских военных в Крыму нет. Мы самооборона Крыма и следим за порядком. В частности, чтобы с вами ничего не случилось.
В этот момент дверь лифта за спиной Алексея вновь отворилась и оттуда вышла девушка, держа включенную миниатюрную камеру наготове. Самый здоровенный из самооборонцев, у которого в руках был даже не автомат, а гранатомет, попытался рывком выдернуть камеру из рук девушки, но ремешок камеры оказался туго застегнутым на ее запястье. Девушка получила от бугая в камуфляже такое ускорение, что пролетела метра два по воздуху и приземлилась в центре холла, свалившись на пол. Она поправила юбку, поджала под себя колени и, не поднимаясь с пола, громко заплакала. Камеру девушка прикрыла собой.
- Все назад! - истерично заорал самооборонец, как будто ему кто‑то угрожал. Так бывшие зэки сами себя распаляют на своих "стрелках".
Толпа попятилась. Самооборонцы отошли вместе с ними, образовав нечто вроде второго круга оцепления, посреди которого оставались лишь Алексей и поверженная плачущая девушка.
Алексей наклонился над ней, помог подняться. Журналистка прижалась к нему всем телом, плечи ее дрожали.
Члены группы "маски-шоу" уже стояли спиной к толпе, направив теперь свое оружие на Алексея и девушку. Бугай выступил вперед с гранатометом наперевес.
- А теперь камеру быстро сюда, сука! - прорычал он и поднял гранатомет, будто собирался стрелять.
Кто‑то в толпе завизжал. Кто‑то закричал: "Мы вызовем милицию!".
Алексей одной рукой отодвинул девушку себе за спину, другой отвел дуло гранатомета от своего лица, отметив про себя, что эти ребята были не похожи на профессиональных "зеленых человечков", расставленных по всему Крыму. Оружие они все держали как‑то нервно, неуверенно и неловко. Наколки на руках, по крайней мере у троих из них, были не армейскими, а скорее блатными.
Бугай замахнулся на Алексея своей железной "мухой", словно держал в руках бейсбольную биту. Тишина в холле стояла мертвая, если не считать всхлипываний юной журналистки у Алексея за спиной. Больше никто ничего не кричал.
- Ах, как нехорошо толкать девушек и материться, господин трамвайный хам, - спокойным ровным голосом сказал Алексей, не сходя с места.
- Я щас тебя толкану, козел, - снова заорал боевик с гранатометом.
- Ну, давай, попробуй, - неожиданно сказал Алексей и передал девушке свою увесистую камеру. - Только по-чесноку, как у вас говорят. Без оружия. А то я тоже возьму ружье и стану военным.
- Хорошо, попробуем, - быстро ответил бугай, входя в раж и готовясь к привычной для него уличной драке. Не оборачиваясь, он передал гранатомет соседнему автоматчику.