Часть 3
В СТРАНЕ ГОЛУБОГО НЕБА И ЧЕРНОГО ГОРЯ
1
Выгрузили их в тупике на окраине Рима. Состав с лязгом дернулся вперед, потом назад, потом остановился. Часовые настежь открыли двери:
- Эй, дохлятина, выползай! И сокровища свои забирайте с собой! В самый что ни на есть рай приехали! Шнель! Шнель!..
Соскочил Леонид на землю, и сразу же голова закружилась. Свежий воздух, которого они были лишены столько дней, опьянял, как вино, выпитое на голодный желудок. Мир показался ему неописуемо прекрасным, волшебным.
- Леонид… Леонид, - затормошил его Сережа Логунов. Долгая дорога совсем доконала паренька, и стал он будто некормленый цыпленок. - Посмотри-ка на небо, какое оно синее, чистое…
- Прославленное небо Италии. Хрустальный свод, вдохновлявший художников всего мира, - сказал тоньше и глубже других воспринимавший красоту цвета и формы архитектор Вася Скоропадов. Но эти слова он выговорил как-то машинально, а на самом деле ему сейчас было не до этих красот. Глазами грустными, прищуренными от непривычно яркого света, он озирался вокруг себя, пытаясь установить, зачем их сюда привезли.
Похоже, что те же думы донимали и остальных. Правда, нашелся еще один, кто, разделяя восторг Сережи Логунова и Леонида, жадно всматривался в дивное небо, лучившееся над ними, - слишком уж оно похоже было на небо родной его Башкирии.
- Эх, полететь бы сейчас в эту высь жаворонком полевым, - пылко сказал Ильгужа.
- Ничего, не жаворонком, орлом полетишь еще, Салават Юлаев, - сказал Таращенко, ласково потрепав друга по плечу. Сам-то он не любил загадывать наперед. Думай не думай, ничего не известно, ничего еще не понять.
"Салават Юлаев…" Так называл Муртазина капитан Хомерики. Первый порыв погас, Леонид тоже помрачнел. В короткий миг в памяти пронеслось все, что выпало на их долю с той минуты, когда он в последний раз наклонился над телом капитана, такого юного и бесстрашного. На всем далеком пути от Луги до Италии остались безымянные могилы - в Польше, Германии, Швейцарии, - где лежат советские солдаты, однополчане Леонида, бойцы из роты капитана Хомерики. А что их ожидает здесь?..
Между тем к ним подошли Коля Дрожжак, степенный и рассудительный Иван Семенович, вечно жизнерадостный, как это небо над ними, Петр Ишутин, его земляк Федя Коряков, грузин Шалва, узбек Мирза и… Никита Сывороткин собственной персоной. У ребят глаза на лоб полезли.
- Никита!
- Золотоискатель!
- Как ты сюда попал?
Исхудал Никита меньше остальных, но видно, что путешествие в "эшелоне смерти" далось ему тоже нелегко. Лицо пепельное, щеки запали, голос потускнел. Однако встреча с однополчанами его крайне обрадовала - в цыганских глазах опять заиграли огоньки.
- Чудеса! В России расстались - встретились в Италии. Расскажешь дома, рты поразинут… Теперь, пусть хоть убыот, ни на шаг от вас не отстану! Помню, Муртазин мне все про башкирскую пословицу толковал. Отделившегося, дескать, медведь сожрет, одинокого волк разорвет. Правильно говорил, недаром тоже в старателях мыкался.
- Ну, а как тебе жилось без нас?
- И не спрашивай. Не лучше, чем вам без меня. Хрен редьки не слаще.
- А все же?..
На рассвете их пригнали на большой завод компании ФИАТ ("Фаббрика Италиана Аутомобили Турино"), поставили снимать с фундаментов громоздкие станки.
ФИАТ - крупнейший машиностроительный концерн Италии. Его филиалы действуют по всей стране, но самые мощные заводы располагаются на севере, в Турине. ФИАТ производит велосипеды и автомобили, тракторы и аэропланы. С начала войны основную продукцию составляли самолеты - истребители и бомбардировщики.
Теперь дело повернулось так. Высадка союзников в Сицилии создала непосредственную угрозу Южной Италии. Точнее сказать, у немцев и у Муссолини почти не осталось надежды удержать юг страны. Но положение осложнялось еще вот чем. "Летающие крепости" союзников нещадно бомбят промышленные центры. Хотя совсем недавно дуче петушился и заявлял, что на Рим не падет ни одна вражеская бомба, противовоздушная оборона фашистов ничего не могла поделать не только с "летающими крепостями", поскольку шли они на недосягаемой для зениток высоте, но даже с легкими бомбардировщиками, с ревом проносящимися на уровне крыш многоэтажных домов.
А Гитлеру самолеты нужны были пуще хлеба и пуще воды. Поэтому при последней встрече с Муссолини фюрер предложил ему эвакуировать некоторые заводы ФИАТ в более надежное место, в Южную Германию. Дуче поморщился, услышав такое, но смирился. Лбом стену не прошибешь. Правда, он намекнул было, что эта затея вызовет ропот и заводовладельцев, и рабочих, но фюрер прервал его на полуслове: "Или согласитесь на демонтаж, или союзники превратят все в груду негодного металла. Выбирайте! У меня ни летчиков, ни истребителей не хватит, чтобы защищать еще и эти заводы. Судьба наша решается на Восточном фронте!" Не успевает Муссолини раскрыть рта, как фюрер опять обрывает его: "Не беспокойтесь, дуче, через два месяца, как кончится война, все снова будет на своем месте. Гитлер еще никогда не обманывал друзей…"
Руководившие демонтажем итальянские инженеры и мастера ахнули от удивления и жалости, когда увидели русских пленных - кожа да кости, чуть прикрытые лохмотьями. Они глазам своим не верили, все шептались о чем-то между собой, покачивали головами, разводили руками.
Надо сказать, что пропагандистские измышления Муссолини бесстыдством и наглостью своей нисколько не уступали вранью хромого Геббельса. Если девизом фюрера было: "Для победы все средства хороши", то дуче, инструктируя своих оракулов, говорил: "Чтоб победить, надо обмануть".
Фашистские газеты, радиопередачи и здесь рисовали большевиков бородатыми варварами, носящими за поясом кинжалы и пожирающими мясо сырым. Дескать, они не умеют ни плакать, ни смеяться, а радость или горе выражают одинаково - скалят клыки. И вообще, как утверждали проповедники дуче, большевики вовсе-то и не похожи на настоящих людей.
И вот теперь перед ними стоят обыкновенные люди, изможденные, измученные, но не разучившиеся улыбаться и даже смеяться. Несмотря на все перенесенное, люди добрые, общительные. И рогов нет, и клыки не торчат. Все такое же, как и у них, у итальянцев. Только у большинства глаза светлее да волосы русые. Но есть среди них и такие, что встретишь на улице - от своих не отличишь…
Один итальянец в синем берете подошел к пленным поближе и, сложив левую руку в кулак, согнул ее в локте: приветствие, столь знакомое советским людям.
- Рот фронт! - ответил Леонид, в свою очередь сжав в кулак левую руку.
"Синий берет" отстегнул флягу, висевшую на брючном ремне, протянул Леониду:
- Прего!
- Вода? Аква?
- Но. Вино.
Леонид отхлебнул вино полными звучными глотками, показал в знак одобрения большой палец - "во!". Фляга пошла по рукам. И остальные итальянцы отдали пленным припасенное к обеду вино.
- Прего, компаньо! [2]
- Прего, товарищи!
- Прего, каро амико… [3]
- Спасибо, товарищ! - ¦ Спа-си-бо?
- Да. Мерси. Данке.
- А-а… Грацие. Спа-си-бо…
Довольные итальянцы весело рассмеялись.
Тем временем подбежал немецкий охранник, заорал:
- Арбайтен! Арбайтен!
На другой день итальянцы притащили на обед бутыли повместительнее, и узелки с хлебом и сыром были явно солиднее, чем обычно. В течение двадцати лет Муссолини и его приспешники натравливали их против большевистской России, но потушить любовь к Стране Советов, к советскому народу не смогли. При первой возможности итальянские рабочие поделились с русскими людьми последним куском хлеба, последним глотком вина. На смену лохмотьям, в которые были наряжены пленные, принесли брюки, рубашки, ботинки, башмаки…
Феноменальная память Сережи Логунова позволила ему через неделю довольно-таки сносно объясняться с новыми друзьями. Да и остальные затвердили по два-три десятка слов. Тогда начали учить друг друга своим любимым песням. Это живое общение, обычно происходившее во время полуденного перерыва, называемого здесь сьестой, очень воодушевляло Леонида и его товарищей. Дело было не только в том, что на какой-то час удавалось забыться, айв том, что искреннее сочувствие итальянцев к их положению рождало в душе отнюдь не беспочвенные надежды.
Итальянцам понравилась "Катюша" и "По долинам и по взгорьям", а Петя Ишутин (в былые годы, если не крутил баранку или не уходил с ночевкой в тайгу, он ни на минуту не расставался с голосистым баяном) пел теперь "О соле мио" не хуже неаполитанца.
И вот сейчас сидит он в сторонке, русский парень, выросший в сибирской тайге и весь свой век проживший в маленькой деревушке. И грустью заволокло его зоркие глаза, светившиеся озорством и удалью всегда, даже перед лицом неминуемой, казалось бы, гибели.
Бывает же такое. Песня, родившаяся на улицах солнечного Неаполя, уводит его в далекую Сибирь, на сумрачные таежные тропы, к Вике.
О мое солнце…
О мое небо…
О тайга моя…
О солнце мое, когда-то я увижу, как восходишь ты, сияя, из-за зубчатой стены тайги? Солнце одно, одно для всей земли и для всех людей на земле, но каждая страна, каждый народ имеет свое небо и свое единственное солнце. Петя закрывает глаза. Слышит, как шумит тайга.
О соле мио…
О, что ты наделала, волшебная песня чужой страны! Осколок в ладонь величиной разворотил ему бедро, кровь ручьем лилась, когда хлестали по спине ременные плетки палачей, - любую боль он переносил сжав зубы, без звука. Что это, уж не слезы ли заблестели в глазах лихого Петра Ишутина?
Видели, что творится с Петей, и друзья его и итальянцы, стояли в стороне, затаив дыханье, молчали. А потом сами не заметили, как повторили в один голос:
О соле мио…
И вдруг в цех вбежал "Синий берет":
- Товарищи… Муссолини капут!.. Дуче капут!
Из сотен уст грянуло дружное "ура!". В тот же миг немцы дали в воздух очередь из автоматов:
- Арбайтен, арбайтен!
Итальянцы не испугались, закричали в ответ:
- Порка мадонна!
Нет, не погасить было стрельбой в воздух ликования, охватившего итальянских рабочих и советских пленных. Одни запели "По долинам и по взгорьям", другие - "Бандьера Росса" [4]. А потом вместе грянули вечно молодую, боевую песню трудящихся всей земли:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов…
2
Италия жила, как на вулкане. События нарастали с головокружительной быстротой.
Разгром гитлеровских полчищ на Волге и на Дону показал, что союз дуче с фюрером и их мечты о мировом господстве были бредовой авантюрой, которая теперь грозила обернуться катастрофой для правящих кругов Италии, осуществлявших до сих пор свою диктатуру грязными руками Муссолини и его чернорубашечников. Они поняли, что единственный путь удержаться у власти и предотвратить антифашистскую революцию - это свалить вину за террор и военные неудачи на ненавистного народу дуче. Ведь мартовская всеобщая забастовка в Турине и Милане ясно показала, что терпению трудящихся пришел конец и в стране назревает буря, с которой, если она разразится, уже никому не справиться.
Выйти из войны, заключить сепаратный мир, не дожидаясь, пока рабочий класс силой сметет Муссолини, стало для правящей верхушки вопросом жизни и смерти. Во дворцах, роскошных особняках и штабах началась лихорадочная деятельность.
Бывший посол в Англии Гранди и бывший министр иностранных дел Чиано, зять Муссолини, заручившись поддержкой большинства фашистских заправил и торопясь отделаться от ставшего для них обузой диктатора, пытались через Ватикан установить связь с британскими дипломатами. А вторая группа заговорщиков (в нее входили высшие чины итальянской армии, возглавляемые начальником генштаба генералом Амброзио) с благословения короля Виктора Эммануила III разрабатывала план ареста Муссолини. И те и другие уже наметили кандидатов на пост главы правительства, но каждая группа хранила имя своего фаворита в строгом секрете. А осторожный, подозрительный король Виктор Эммануил даже министру двора герцогу Аквароне, который, кстати сказать, поддерживал связь между заговорщиками и королем, не открыл, кем он собирается заменить осточертевшего ему дуче.
Уже сорок третий год сидевший на королевском троне Виктор Эммануил (хотя Муссолини преподнес ему титул императора Эфиопии и короля Албании, но тот же Муссолини обратил его в марионетку, лишив даже тени настоящей власти) теперь вовсю шевелил мозгами, чтобы вылезти сухим из воды.
- При крутых поворотах истории в стране обычно воцаряется анархия. Не получим ли мы взамен дуче революцию? - спрашивает он, поправляя сползающий на лоб картуз "первого маршала".
- Рим окружен верными вашему величеству войсками, так что с народом мы справимся, - отвечает герцог Аквароне, стараясь не смотреть на беспрестанно подрагивающий подбородок короля.
Виктор Эммануил потирает ребром пальца свой птичий нос. Это значит, что он доволен. Он сходит с толстого ковра на зеркальный паркет и прохаживается, стуча каблуками. Вид важный и довольный, а вот подбородок все так же беспрестанно трясется, и зубы громко щелкают друг о дружку. Злые языки именно за это прозвали его "щелкунчиком". И ничего не поделаешь, приходится терпеть. Было такое время, когда народ кричал на площадях: "Да здравствует король!.." Но потом посредственный журналист Бенито Муссолини, пробравшийся к власти благодаря и его, Виктора Эммануила, поддержке, превратил его в пасынка Италии. Поначалу дуче считался с ним, даже советовался, но постепенно оттеснил на задний план, принизил и отнял у него полагающиеся по конституции полномочия верховного главнокомандующего. Все его покинули, около остались лакеи, садовники и другая челядь. И стал он жить, всеми забытый, в своем дворце. Есть титулы короля Италии и императора Эфиопии, есть звание первого маршала, грудь полна орденов и медалей, каждый день на столе его любимое блюдо - свежая дичь, но нет власти, нет славы. Ни власти, ни славы!.. Состарился король, но до сих пор обида и боль при воспоминании об упущенных возможностях терзали его сердце.
Наконец он перестал кружить по периметру огромного зала и подошел к Аквароне, который стоял в полной парадной форме, выпятив грудь и задрав голову. С неприятным чувством в душе который уж раз король увидел, что он едва достает до плеча министра двора, и поспешил отступить на несколько шагов.
- Внезапный необоснованный арест может произвести неблагоприятное впечатление. Хорошо будет, если влиятельные деятели потребуют созыва "Большого фашистского совета"… - Король пытливо и недоверчиво уставился на герцога, а про себя с удовлетворением подумал: "Пусть так и будет. Пусть "Большой совет", который Бенито Муссолини сам и придумал, теперь уберет его".
- Гранди такого же мнения, ваше величество, - сказал Аквароне. - Они уже и резолюцию подготовили. Документ составлен очень искусно и дипломатично.
- А точнее?
- Вот, ваше величество, если желаете, можете ознакомиться с текстом… - Герцог достает из кармана сложенный вчетверо лист, развертывает и читает вслух.
Вся эта тарабарщина о верности союзническим обязательствам, об эффективном сопротивлении англичанам и американцам нисколько не заинтересовала Виктора Эммануила, но когда Аквароне дошел до места, где речь шла о мероприятиях, необходимых для сплочения нации, король нетерпеливо спросил:
- Дальше, дальше?..
- И передать функции верховного главнокомандующего его величеству…
Подбородок Виктора Эммануила запрыгал сильнее обычного, зубы лязгнули так, что в зал влетел взволнованный адъютант его величества Пунтони.
Король поднял правую руку и, благословляя, перекрестил герцога:
- В час добрый… Только… обойдитесь без эксцессов. Если начнется что-нибудь такое, последствия могут быть самые неожиданные.
- Не беспокойтесь, ваше величество. Все будет сделано с ювелирной тонкостью…
Министр двора отдал поклон и попятился к дверям.
Король, чтобы успокоиться н отвлечься, прошел в кабинет и принялся перебирать, разглядывать в лупу, протирать суконкой коллекцию монет разных стран п разных веков, которую он с такой страстью собирал в течение сорока лет.
Однако ни звон и блеск старинных монет, ни сознание того, что он обладатель уникальнейшей в мире коллекции, чьи статьи печатались в солидных изданиях по нумизматике, - ничто не приносило желанного забвения. Мысли путались и с угнетающей навязчивостью возвращались к Муссолини. Кем бы теперь ни заменить проигравшего свою игру дуче, не ему, Виктору Эммануилу, достанется власть. Но все же б этот роковой час он должен назвать преемника Муссолини и должен настоять на своем. Не то все эти Гранди и Чиано, интриганы, блудники и прохвосты, доведут дело до того, что враждебные им силы восстанут, сметут их всех, а заодно с ними и его, короля…
После обеда он снова вернулся в кабинет. Несмотря на тягостные мысли, жареный голубь, так и тающий во рту, доставил ему колоссальное наслаждение. Он выпил стакан прохладного апельсинового сока, нажал кнопку вентилятора. В кабинете пахнуло целительной свежестью. Король откинулся на спинку кресла и погрузился в думы.
"Когда история делает резкий поворот, за рулем важно иметь человека с твердой рукой. Политики и интриганы давно уже стали ненавистны народу. Значит, нужен кто-то, у кого было бы имя, была бы популярность, и в то же время не замешанный в темных и бесславных махинациях деятелей, непосредственно причастных к власти. Нет, ни Гранди, ни Чиано не годятся!.. Единственный подходящий человек - маршал Бадольо. Правда, ему уже семьдесят три года, но он солдат с железной рукой. Война в Эфиопии, где он был главнокомандующим, умножила его славу. И к нему, Виктору Эммануилу, он всегда относился с подобающей почтительностью. Можно надеяться, что Бадольо теперь тоже не даст в обиду своего монарха. Итак, вот он - нужный человек!.."
Король несколько успокаивается и снова возвращается к своей коллекции. Ему уже давно хочется написать статью о японских монетах. Но сегодня не такой день, чтоб думать о статье. В голове навязчиво вертится мысль о том, что император Японии оказался правителем умным и дальновидным. Так-таки не ввязался в войну с Россией. А вот Муссолини отправил туда армию в двести тысяч человек и обрек ее на поголовный разгром в русских степях… Опьяненный властью, дуче, видимо, всерьез замышлял скинуть его с престола, который он получил по праву наследства. В последние годы Муссолини не разрешал ему без предварительного утверждения даже коротенькую речь произнести, когда он, Виктор Эммануил, принимал в своем дворце иноземных королей или глав иностранных государств. Каково-то он запоет теперь, когда ему без обиняков предложат подать в отставку? Станет ли, как бесталанный актер, цепляться за свою роль до последнего или?..
Под мерный гул вентилятора король впадает в дрему, и снятся ему восторженные клики, которыми толпа приветствует восседающего на белом коне верховного главнокомандующего.