- Пленный показал, что неделя только, как из Франции прибыли. Действительно, одеты черт знает как: шинелишки легкие, эти ихние кепки… Немудрено, что у баб платки отнимают… И по-серьезному не укрепляются: так… окопчики да блиндажи. То ли транзитом здесь, то ли сразу наступать собираются…
- Леня, это все хорошо, но это пенки, - сказал майор. - Глубже надо черпать, а, Леня?
- Это верно, товарищ майор…
- Глубже нам не пройти, - вздохнул Юрченко - Слишком густо фашистом нафаршировано…
В шалаш вошла Ирина Петровна.
- Извините, что я мешаю, товарищ майор, но пленные так замерзнут у нас. Разрешите хоть небольшой костер?
- Холодно всем одинаково. Делать исключение для пленных не вижу оснований. Пусть попляшут.
- Вы это серьезно?
- Вполне.
На поляне под елками плясали четверо пленных немцев. Плясали как умели. Бойцы охраны подбадривали:
- А ну веселей, ханурики, веселей!
В кабинет бригаденфюрера Вольфа вошел адъютант.
- Разрешите? - В ответ на кивок адъютант положил на стол перед Вольфом листок с отпечатанным текстом: "Оперативная сводка последнего часа".
Вольф цепким взглядом ухватил суть донесения.
- Благодарю. Соедините меня с командующим.
Через несколько секунд после ухода адъютанта зазвонил один из телефонов. Вольф снял трубку.
- Господин командующий! Получено сообщение: разведка русских пытается проникнуть в квадрат 27…
Разумеется, приняты все меры, господин генерал, только зона А…
Группа разведчиков пробиралась березовым редколесьем. Белые березы на белом снегу и разведчики в белых халатах - все сливалось в призрачном свете зимнего дня. Люди шли осторожно, цепочкой, след в след. Юрченко - впереди. Знаком указал идущему следом бойцу: внимание! Тонкие проволочки натянуты на снегу.
- Мины!
Это сообщение по цепочке передавалось дальше. Замыкающим шел Горшков.
Впереди темнели островки елок. И за одним из этих островков под разлапистой елкой немец прилаживал к плечу приклад пулемета.
Цепочка русских еще не очень ясно проглядывалась между деревьями. Второй солдат пулеметного расчета с улыбкой поманил рукой:
- Давай, Иван, давай… - Он посмотрел в ту сторону, где у такого же елового островка готовился к бою еще один пулеметный расчет.
Юрченко по-прежнему шел впереди. И неожиданно замер, не услышав, а, скорее, интуитивно почувствовав опасность.
И тут же почти в упор ударили пулеметы… Юрченко упал, обливаясь кровью… Остальные тоже рухнули в снег, кто раненый, кто убитый, а кто живой - пока что не разобрать.
Пулеметы били - не поднять головы. Но Горшков все-таки полз от березы к березе… Последний рывок, бросок гранаты - и один пулемет замолк. Второй пулемет уняли огнем автоматов.
Горшков осторожно поднялся. Его примеру последовали еще четыре человека. Остальные лежали белыми сугробами на белом снегу.
Горшков появился во временном лагере усталый и злой, испачканный кровью.
Млынский крикнул:
- Ирина!
Она тотчас же появилась.
- Ранены? - спросила Ирина Петровна.
- Нет. Я укушенный. Может, бешеный!.. Гады! Жабы проклятые!
- Успокойтесь! - сказала Ирина Петровна. - Не машите руками, дайте перевязать.
- Ты понял, Горшков, что они делают? - спросил майор.
- Понял… Они нам делают спектакль, а мы за него платим жизнью…
- Правильно, Леня. Мы видим только то, что они нам хотят показать. Надо уходить, чтобы вернуться другим путем…
В антикварном магазине "Стессель и сын" перед самым закрытием было пустынно. Грустно смотрели глазами-пуговицами чучела медведя и волка, и муляж доисторического ящера выглядел еще нелепей, чем раньше…
Хозяин, собиравшийся закрывать магазин, распахнул услужливо двери.
- Пожалуйста, господин обер-лейтенант…
За прилавком с иконами не было никого.
Цвюнше замедлил шаг в нерешительности, но хозяин крикнул:
- Захар!
И тот появился из служебной двери. Увидев Цвюнше, Захар напрягся, однако сумел изобразить угодливую улыбку.
- Прошу прощения, господин офицер!.. Я ждал… Я думал, вы уже не придете… Вот… - Он достал из-под прилавка небольшую иконку. - Очень древняя, и не очень дорого. Богоматерь. Мадонна, как вы просили… Четыреста марок.
Цвюнше взял иконку, повернул ее к слабому вечернему свету.
- Уже поздно, - сказал он Захару. - И мне трудно ее разглядеть… Во сколько можно прийти за ней завтра?
- Можете не сомневаться, икона первосортная. Приходите, когда вам угодно. Мы открываем в девять. Только будьте любезны задаточек, то есть авансик, значит…
Цвюнше отсчитывал деньги.
- Сто двадцать пять марок. Довольно?
- Премного благодарен. Данке шён. Ауфвидерзейн…
Вечером офицеры оперативного отдела штаба фон Хорна сдавали бумаги и секретные карты подполковнику, который прятал их в сейф. Один из офицеров, собирая бумаги со своего стола, тихо сказал соседу:
- Все. Финита. "Бисмарк" закончен. Это был четвертый план крупной операции, в разработке которой я принимал участие. Интересно, какая участь его ожидает?..
- Подумай лучше, что ожидает тебя, если будешь много болтать, - так же тихо сказал в ответ собеседник офицера.
Подполковник запер сейф, опечатал, а когда все вышли из помещения, опрыскал сейф из специального баллончика составом, который, высыхая, становился прозрачным, невидимым…
Опечатали двери в оперативный отдел. Ключи сдали дежурному помощнику коменданта Цвюнше. Он повесил их на доску с номерами. Потом эту доску закрыли и опечатали тоже. Солдат в проходной тщательно проверил пропуска уходящих офицеров…
Вечером того же дня Захар у отца Павла встретился с Костей.
- Дело несложное, - говорил Захар. - Сегодня ночью хотя бы ненадолго надо оставить без. света штаб фон Хорна…
- Ого! - сказал Костя. - Взорвать подстанцию?
Отец Павел тяжко вздохнул.
- Правильно, Павел Иванович, - сказал Захар. - Взрывать ничего не надо…
Отец Павел поднялся.
- Я скоро вернусь. Подышу воздухом, а пока запру вас снаружи от греха…
- Хорошо, - согласился Захар и, когда отец Павел вышел из комнаты, продолжал: - Должна быть случайность, Костя. Авария, ясно?
- Ага…
- Ты столб со щитом на углу Красноармейской и Гоголя знаешь?
- Собачьи ворота?
- Почему?
- В детстве так называли столб с косой перекладиной. Под ней проходить нельзя… плохая примета…
- Понятно… Возьми напарника…
- Может, Алика? - спросил Костя. - Он хромает еще немного, а в общем здоров и просится в дело.
- Объяснять ему, что для чего, не надо.
- Ясно.
Ночью в штабе фон Хорна было спокойно. Часовые у входа, часовые на лестничной площадке каждого этажа…
В комнате дежурного помощника коменданта сидел Цвюнше, упершись ногой в стол и раскачиваясь на стуле; смотрел на круглые настенные часы, которые показывали пять минут первого…
Тяжелый крытый грузовик, стоявший среди других таких же, замерз, и стартер не срабатывал, только выл в ночной тишине.
- Черт бы взял!.. - ругался Костя. - Хваленая немецкая техника.
- Может, другую? - предложил Алик, опасливо поглядывая в сторону здания школы, темневшего неподалеку.
- То же самое будет. На! Ручкой иди крути! - протянул Костя длинную заводную ручку, которую вытащил из-под сиденья.
Цвюнше сидел в той же позе и смотрел на часы: было уже четверть первого…
Мотор наконец завелся. Костя сразу дал прогазовку. На шум из школы выскочил немец. Крикнул что-то… Но Костя уже включил передачу. Алик едва успел отскочить от бампера, так резко машина рванула с места. Алик уцепился за дверку, вскочил на подножку.
- Ты чуть меня не убил, зараза!..
- Так не убил же! - весело улыбнулся Костя. - Ну держись!
Машина мчалась по улице. Позади грянул выстрел. Фары вырвали из темноты перекресток и столб с косой перекладиной.
- Собачьи ворота! Прыгай! - крикнул Костя.
Машина врезалась в столб.
Вспышка взрыва как молнией осветила убегающих в разные стороны Костю и Алика.
Столб медленно наклонился, оторванные провода искрили, падая на железный кузов машины.
В комнате дежурного коменданта было темно. Цвюнше включил ручной фонарик и вышел в темный вестибюль, где уже громыхали сапогами солдаты охраны. Осветил лицо человека с фонариком на груди.
- Фельдфебель Аллендорф! - сказал Цвюнше. - Удвоить наружную охрану! В помещение штаба без моего разрешения никого не пускать!
- Слушаюсь, господин обер-лейтенант!
- Посты внутренней охраны проверю лично. Не теряйте времени, сообщите в СД и заодно попытайтесь узнать, в чем дело…
- Слушаюсь! Разрешите идти?
- Идите!
Фельдфебель удалился, стих топот его сапог. Цвюнше остался один. Он натянул перчатки и выключил свой фонарь. Стало темно и тихо.
Вольф прибыл утром, посмотрел из окошка медленно проезжавшей машины на грузовик, который все еще стоял у сбитого столба. Мимо часовых, сделавших карабинами по-ефрейторски на караул, бригаденфюрер вошел в здание штаба.
Дежурный помощник коменданта вышел ему навстречу.
- Разрешите доложить, бригаденфюрер? Во время моего дежурства с ноля часов тридцати минут до трех часов сорока не было подачи электроэнергии. Наружный и внутренний караул был удвоен. На постах - включено дежурное освещение. Других происшествий не было. Дежурный помощник коменданта обер-лейтенант Цвюнше!..
Вольф все время пристально, в упор разглядывал Цвюнше.
- Я доволен вашими действиями, обер-лейтенант, - сказал он. - Сдайте дежурство и идите отдыхать.
Вольф вошел в помещение оперативного отдела и сразу же направился к массивному стальному сейфу. Вынул баллончик и опрыснул сейф. Краска тотчас же проявилась, и на ней отчетливо стали видны отпечатки перчаток: кто-то явно открывал сейф.
Цвюнше подходил к антикварному магазину "Стессель и сын". Магазин был еще закрыт. Управляющий, поднимавший железные шторы, приветливо улыбнулся Цвюнше, который, едва кивнув, прошел дальше. Он не заметил, что следом за ним шел офицер, мало чем отличавшийся от тех, кто был на улице.
В парикмахерской в одном из кресел брился Георг Райснер. Он мельком взглянул на часы. Было без двух минут девять. Хорошенькая парикмахерша, обаятельно улыбаясь и прижимая голову капитана к своей высокой груди, едва прикрытой белым халатиком, ласково массировала щеки Райснера. Запеленутому в простыню соседу Райснера другая девица искусно укладывала на лысину остатки волос. Сосед без умолку болтал:
- И представляешь, Георг, партизаны разграбили склад, я мотаюсь в эти забытые богом Тарасевичи, а СД…
Райснер увидел в зеркале, как обер-лейтенант Цвюнше зашел в гардероб, снял фуражку, положил ее на полку рядом с другими, точно такими же и, аккуратно пригладив волосы, вошел в зал ожидания. Здесь он сел в кресло, прикрывшись газетой, взятой со столика. Вошел еще один офицер, тоже положил свою фуражку на полку, с самого края, и сел рядом с Цвюнше… Оба они сидели спиной к гардеробной.
- Ты слышишь, Георг? - продолжал сосед. - В СД говорят: не ваше, мол, дело! А? Сукины дети…
- У них своя работа, Вальтер, - ответил Райснер. - У нас своя… Спасибо, милая… - Он снял салфетку, поднялся. Сунул в кармашек девушке деньги, потрепал ее легонько за подбородок. - Как-нибудь найдешь для меня свободный вечер, а?
- С удовольствием, господин капитан.
- Жду тебя в управлении, Вальтер, - сказал капитан своему соседу, который только промычал в ответ с закрытым горячей салфеткой ртом.
Райснер прошел мимо ждущих своей очереди офицеров, снял с полки ту самую фуражку, которую только что положил туда Цвюнше, аккуратно надел ее и вышел.
Девушка пригласила Цвюнше на свободное кресло.
- Пожалуйста. Что прикажете?
- Все, что вы умеете, - улыбнулся Цвюнше.
Офицер, пришедший следом за ним, внимательно следил, отложив журнал, как исчезают руки Цвюнше под широкой простыней, которой его укрывала девушка.
Райснер поднялся в свой кабинет, запер на ключ дверь и, сняв фуражку, вынул из нее укрепленные за клеенчатой подкладкой околыша две маленькие капсулы.
Он расстегнул ворот своего мундира, снял небольшую ладанку, висевшую на груди. Спрятав в нее обе капсулы, надел снова ладанку, застегнулся и отпер дверь. В этот момент к нему вошел тот лысый сосед из парикмахерской. Он оказался подполковником.
- Я не досказал тебе, Георг. Слушай, ты должен со мной поехать в Тарасевичи!..
Вольф в своем кабинете говорит адъютанту:
- Оформите приказом коменданта города. - Диктует - "В связи со злодейским убийством офицера германской армии арестовать в качестве заложников настоятеля городской церкви отца Павла, он же Воробьев
Павел Иванович, главного врача городской больницы, профессора Беляева Андрея Андреевича, торговца Егорова Захара Спиридоновича, остальных подберите по нашим досье. Если убийца не будет найден к двенадцати часам 5 марта, заложников мы казним…" И так далее. Листовку немедленно отпечатать и расклеить до вечера. Второе. Завтра же поместить в газетах города, немецкой и русской, некролог: "Вчера бандиты злодейски убили из-за угла офицера германской армии, преданного сына своей отчизны, обер-лейтеианта Отто Зигфрида Цвюнше". Выражение скорби и все такое по форме… Парикмахерскую перетрясти всю до волоска и пылинки, установить всех, кто там был в момент прихода Цвюнше, с кем он там встречался раньше, и тщательно их проверить.
Между тем обер-лейтенант Цвюнше еще шел по улице. Неожиданно около тротуара остановилась легковая машина. Двое в штатском вышли из нее. Цвюнше получил удар сзади по голове, в следующую секунду его втащили в машину, и она уехала. Редкие прохожие даже не успели понять, в чем дело.
Другая машина с гестаповцами, одетыми в штатское, подъехала к магазину "Стессель и сын".
Захар увидел, как трое решительно вошли в магазин, как мгновенно подтянулся и напрягся сыщик, узнавший своих…
Трое двинулись напрямик через толпу к прилавку, за которым стоял Захар. Сомнений у него больше не было: это за ним. Захар вынул из-за оклада иконы, постоянно лежавшей у него под прилавком, наган. Он стоял и, казалось, совершенно спокойно ждал приближения гестаповцев. Но когда они подошли почти вплотную к прилавку, Захар неожиданно обрушил на них стеллаж с иконами. Тяжелые доски с грохотом падали на гестаповцев. В магазине началась паника.
Захар, воспользовавшись суматохой, бросился к окну. Сыщик выстрелил в него, но промахнулся. Выбив ногой стекло, Захар обернулся и двумя выстрелами уложил сыщика и одного из приехавших… Затем выпрыгнул из окна в переулок. Он добежал почти до угла, когда его настигли пули гестаповцев.
Вольф спустился в подвал гестапо, где находились камеры-одиночки для заключенных, узкие как гробы, и просторные комнаты пыток. В сопровождении своего адъютанта и здорового верзилы гестаповца с ключами от камер Вольф переходил от двери к двери, заглядывая в глазок.
Отец Павел стоял у стены неподвижно, с закрытыми глазами и что-то шептал неслышно. Возможно, молился…
Профессор Беляев нервно ходил по камере взад-вперед, потирая большие красивые руки хирурга…
Вольф вошел в просторную комнату, посреди которой на стуле сидел человек спиной к двери. Это был Цвюнше.
Вольф подошел вплотную, нагнулся.
- Где пленка? Скажите - и мы надолго забудем о вашем существовании… Проглотил? Уничтожил? Передал? Кому?
- Это недоразумение, - сказал Цвюнше. - Я ничего не знаю.
- Я все знаю! - в лицо ему крикнул Вольф. - Вся твоя агентура здесь: и поп, и врач, и торговец иконами - все! А если не все, остальные здесь скоро будут. Даже Млынский.
- Я никого не знаю…
- Вы, наверное, не понимаете своего положения, а?..
Вот, смотрите! - Он развернул газетный листок с портретом Цвюнше в траурной рамке. - Это завтрашний номер. Вы ведь уже мертвец!.. Я давно слежу за вами. Вы передали русским сведения о квадрате 27. Вы сняли план операции "Бисмарк". Я знаю - вы!.. Где пленка?
Цвюнше молча отвернулся…
- Что же… - вздохнул Вольф. - Мне жаль вас, Цвюнше…
Командующий фронтом генерал-полковник Ермолаев жил при штабе, занимая две небольшие комнаты.
Генерал, одетый по-домашнему, в мягких бурках и свитере, поверх которого на плечи был накинут китель, ходил по гостиной от двери к столу и обратно, думал. У стола задержался, разворошил рукой несколько фотографий, лежавших в раскрытой папке. Это были фотокопии схем и немецких штабных карт различного масштаба. Одну из фотографий - со знакомыми очертаниями квадрата 27 - взял, подержал немного и снова бросил поверх остальных.
На осторожный стук в дверь Ермолаев обернулся.
- Войдите!
В дверях появилась ладная фигура начальника разведуправления фронта генерала Елисеева.
- По вашему приказанию прибыл, товарищ командующий. - В руках у него была наготове папка с материалами для доклада.
- Проходи, Федор Федорович, садись, - пригласил Ермолаев. - Бумаги отложи пока. - Он взял у Елисеева папку. - Ты смотри, как складно выходит: и план операции "Бисмарк", и приказ о перегруппировке войск - все святые тайны наступления Хорна! У нас все есть! Как начальник разведки фронта, ты можешь гордиться своей работой, но, согласись, не слишком ли густо и гладко?
- Не так уж гладко… Простите, товарищ командующий, но, выполняя это задание, погиб один из лучших наших товарищей, немецкий антифашист Цвюнше, арестованы и подвергнуты жесточайшим пыткам подпольщики… Дорогой ценой нам достались сведения об этом проклятом квадрате…
- Да… - Ермолаев вздохнул. - Я знаю, что сведения о плане "Бисмарк" достались нам дорого, но ошибка в оценке этих сведений может стать намного дороже, генерал Елисеев.
Елисеев выпрямился.
- Так точно, товарищ командующий! Мы принимаем все меры…
- Федор Федорович, - мягко сказал Ермолаев, - еще раз внимательно просмотрите донесения Млынского о рейде по тылам группировки фон Хорна.
- Есть!
- По-моему, в последней радиограмме есть неуверенность в том, что этот район является только плаццармом для наступления… Новых данных от него еще не было?
- Пока нет, товарищ командующий.
Часть отряда майора Млынского возвращалась глухими лесными чащобами. Сырой весенний ветер свистел в ветвях еще голых деревьев. Оттаявшие болота и разбухшие от половодья лесные речушки бойцы переходили вброд. Самодельные носилки с ранеными несли на плечах.
Переходя одну из речек, вода в которой поднималась выше колен, Бондаренко оглянулся, поторапливая людей, и увидел на берегу Млынского и Ирину Петровну, только что подошедшую и в нерешительности остановившуюся перед высокой водой.
Ирина Петровна взглянула на Млынского, но он не успел ничего ни сказать, ни сделать, потому что сзади подошел Горшков и, не раздумывая, подхватил девушку на руки. Из-за его плеча Ирина Петровна смотрела на раздосадованного и немного растерявшегося майора, по-прежнему стоявшего на том же месте. Она улыбнулась, Млынский поправил шапку и спустился следом к реке. За ним - не отстававший ни на шаг связной майора Ерофеев.