- Что? - И сна уже ни в одном глазу. На крыльце громыхали сапоги, - Отвори! - Млынский застегнул воротник гимнастерки.
В горницу, звякнув шпорами, вошел Семиренко с неизменной шашкой у пояса, следом - человек в полушубке и в башлыке, надвинутом на лицо.
Горшкову, который сопровождал их, и Ерофееву майор приказал:
- Проследите, чтобы нам не мешал никто!
- Есть! - И Горшков исчез за дверью следом за Ерофеевым.
- Ну здорово, бродяга! - обнял Млынского Семиренко.
- Здравствуй, Васильич, что стряслось? Почему молчит рация Афанасьева?
- Именно, что стряслось, - сказал Семиренко, освобождаясь от своих ремней. - Вот он сейчас доложит тебе. - И шашкой в ножнах указал на человека, который уже успел размотать свой башлык.
- Капитан Афанасьев! - узнал его Млынский.
- Так точно, - ответил человек, которого мы знали раньше под именем Георга Райснера, и смущенно улыбнулся.
- Точно, да не так, - в ответ улыбнулся Млынский, пожимая руку Афанасьеву, который, скинув полушубок, остался в форме немецкого офицера. - Это вы у немцев в капитанах зачахли, Афанасьев, а я поздравляю вас со званием майора и орденом Красного Знамени…
- Спасибо, - грустно ответил Афанасьев. - А у меня совсем скверные новости: Цвюнше убит.
Млынский горько вздохнул, покачав головой.
- Как же это? Несчастный случай?
- По сообщениям их газетки - покушение.
- Какое покушение? Кто это мог? - Млынский взглянул на Семиренко.
- Бандиты! - сказал Семиренко. - С Садовой улицы, из бывшей гостиницы "Ленинградская", где теперь гестапо.
- Такая возможность не исключается, - согласился Афанасьев. - Тогда аресты Захара и отца Павла неслучайность. Если Цвюнше был под наблюдением, раскрыть его связи не такая уж сложная задача для профессионала, а Вольф не любитель…
- Кто еще арестован? - спросил его Млынский.
- Профессора взяли, Беляева… Захар при аресте погиб.
Млынский вздохнул.
- Какое несчастье…
- Беляева случайно могли загрести. Странно, что они на аптеку не вышли…
- Вы все-таки Анну Густавовну спрячьте. Жалко людей!..
- Сделано, - ответил Афанасьев. - Не пойму: если за Цвюнше следили, почему взялись за него только сейчас, когда дело уже сделано?
- Гибель Цвюнше - загадка, - сказал задумчиво Млынский, - аресты его связников - вторая загадка. Цвюнше передал нам сведения о квадрате 27. И этот квадрат - тоже загадка. - Он раскрыл планшет с картой. - Мы только попытались чуточку сунуться вглубь - сразу получили по зубам, погибли Юрченко и двенадцать бойцов…
- Этот ваш квадрат похож на бутылку, - заметил Афанасьев, рассматривая карту.
- Вот в самое горлышко пролезть не смогли. - Млынский встал из-за стола, прошелся по комнате.
- А если все три загадки, как в старой сказке, загаданы одной ведьмой? - спросил Семиренко.
- Похоже. И мы не разгадаем их, пока не пролезем сквозь это горло, - ответил Млынский. - Это надо срочно решать.
Вошел Ерофеев с дымившимися котелками, покосился на сидевшего в дальнем углу спиной к нему Афанасьева.
- И еще одно странное дело, - говорил Афанасьев тихо. - Склады, которые были захвачены каким-то лихим партизанским отрядом в Тарасевичах… помните?..
- Конечно, они и Алешку освободили, - подтвердил Млынский.
- …были переданы незадолго до налета на баланс СД, - продолжал Афанасьев.
- Ну и что?
- А то, что СД почему-то заменило армейскую роту охраны взводом наспех набранных полицаев. Зачем? Факт незначительный, но непонятный, а это тревожит… - Афанасьев поднялся, когда Ерофеев вышел из горницы, с усмешкой сказал: - Ерофеич ваш просверлил мне всю спину взглядом. Как бы не пришиб ненароком, ей-богу…
Млынский улыбнулся.
- Не любит он эти мундиры… Готовься, майор. Жаль твою крышу, но если не найдется другого выхода, идти в квадрат 27 придется тебе…
Афанасьев подошел к окну, мимо которого по деревенской улице прошли женщины в темных платках…
- Хоть одним бы глазком взглянуть, - сказал, ни к кому не обращаясь, Афанасьев, - как мама идет домой вдоль Днепра по Крещатицкой набережной…
С крыльца бывшей управы перед народом выступает Семиренко:
- Вот, товарищи, теперь вы сами выбрали Советскую власть… - он положил руку на плечо стоявшей рядом с ним женщины лет сорока, со спокойным крестьянским лицом и суровыми глазами, - пускай пока не закрытым и не тайным голосованием, как полагается, да зато родную, свою, верно я говорю?
- Верно! - ответили дружно из толпы.
- А что у нас на сегодняшний день наблюдается на дворе? Весна наблюдается. Отличная весна! И земля тоскует без пахаря, как баба без мужика, верно? Давайте вспашем и посеем побольше этой весной! Семенами поможем вам. Сеять, родные, надо потому, что до осени наши придут. Большевистское слово даю, придут! А мы - с урожаем, и сами сыты, и мужиков наших, воинов славных, накормим! Верно я говорю?
- Верно! - еще дружнее поддержали Семиренко люди.
- Вот так, - довольный, откашлялся Семиренко в кулак. - А теперь последний вопрос. Давай их сюда, Бондаренко!
Из управы вывели и поставили перед народом, враз встревоженно загудевшим, Павлушкина и трех полицаев.
- Ну, что с ними делать?.. - спросил Семиренко. - Не все сразу… Кто первым желает высказаться?
- Я! - донесся негромкий голос с дальнего края притихшей толпы.
Все обернулись и увидели Анну Лосенкову, бледную, едва стоявшую на ногах. Ее поддерживали под руки Ирина Петровна и женщина, что ей помогала. Анна, прижимая к груди ребенка, медленно двинулась сквозь толпу, которая расступилась перед ней…
Тихо звучала музыка. Вольф стоял у окна. С высоты второго этажа был виден внутренний двор гестапо с высокой кирпичной стеной.
Во дворе было построено отделение солдат с карабинами. Из дверей, ведущих в подвал гестапо, охранники вывели отца Павла и профессора Беляева. Их поставили у стены примерно в метре друг от друга. Сверху не было слышно команд офицера, который распоряжался приготовлением к казни. Слева от ворот стояло два крытых грузовика.
Вольф повернулся, услышав шаги за спиной.
Два эсэсовца подвели к нему Цвюнше. В кителе с оторванными погонами, со следами побоев на лице, постаревший за эти несколько дней, Цвюнше держался со спокойным достоинством, которое так бесило бригаденфюрера Вольфа. Он поманил Цвюнше пальцем, предлагая подойти ближе к окну.
- Посмотрите, Цвюнше, - сказал Вольф негромко. - Кому из них вы передали пленку?
Цвюнше смотрел на отца Павла, который, вскинув седую бороду, казалось, разглядывал пристально небо; на старика Беляева, близоруко прищурившегося и поднявшего воротник пиджака, чтобы защититься немного от резкого весеннего ветра…
- Никому, - спокойно ответил Цвюнше.
- Будьте благоразумны, вы же немец. Если скажете, где, когда и кому передали пленку, вы, может быть, не умрете.
Цвюнше молчал, глядя в окно. Вольф продолжал:
- Мне не трудно сдержать свое слово, потому что, в сущности, вы помогли нам… План "Бисмарк", который вы передали русским, - фальшивка… Приманка, чтобы заманить в ловушку большевистского зверя.
Цвюнше будто не слышал.
- Напрасно вы не верите мне, - как будто бы даже с искренним сожалением сказал Вольф. - И умрете вы не героем, а предателем, Цвюнше… Подумайте…
Цвюнше молчал.
- Если вам нечего мне сказать, идите, - показал жестом Вольф во двор.
Цвюнше пристально посмотрел на него, повернулся и твердым шагом направился к двери, около которой его ждал адъютант.
Отец Павел и профессор Беляев ждали конца.
К ним подошел и встал рядом Цвюнше.
Вольф из окна не слышал команды, но видел, как махнул офицер рукой - и взревели моторы грузовиков… Выстрелов не было слышно…
Павлушкин стоял у стены амбара без шапки, ветер шевелил его волосы. Он смотрел мимо бойцов, которые, вскинув к плечу винтовки, в десяти шагах перед ним ждали приказа Бондаренко, смотрел на женщину, стоявшую чуть в сторонке. Она была здесь одна. Та самая женщина, что вчера звала его с порога ужинать в дом. Жена. Она смотрела, прижав ко рту руку со сложенными щепоткой пальцами. И вдруг сказала громко, словно отвечая на молчаливый вопрос Павлушкина:
- Что ж… Был суд людской, Герасим, теперь будет божий. Прощай…
- Ши! - крикнул Бондаренко.
Грохнул залп. Павлушкина швырнуло к стене, и он, ударившись о нее, упал на весеннюю землю. Женщина медленно подошла к нему…
Отряд Млынского уходил из деревни. На окраине села его провожали жители и Катя с десятком ребятишек, из которых младшие жались к ней, а те, что постарше, шагали рядом с отрядом.
Шмиль шел по весенней улице оккупированного города. Без снега обнаженная улица казалась еще грязней, дома с облупившейся краской - уродливей, а прохожие- более жалкими и мрачными. И только у антикварного магазина "Стессель и сын" по-прежнему было шумное оживление, но теперь торговля шла прямо на тротуаре, из рук в руки, из-под полы… Полицай, стоявший на другой стороне, явно уже не мог справиться с этой стихийной толкучкой.
Пока Охрим пробирался сквозь нее, ему совали под нос какие-то тряпки, консервные банки, куски мыла, иголки для примусов…
Охрим увидел, как в стекле витрины отразились медленно плетущиеся по улице дрожки с дедом Матвеем, дремавшим на козлах. Куда-то проехала машина Вольфа с неизменным эскортом мотоциклистов. Несколько человек столпились у столба, на котором поверх голов белел листок.
Охрим протиснулся ближе к столбу и увидел объявление комендатуры о казни заложников. Список казненных начинался с фамилий священнослужителя Воробьева и профессора Беляева…
Объявление наискосок было перечеркнуто надписью, наспех сделанной красной краской: "Отомстим!"
Охрим сорвал листовку и сунул ее подошедшему полицаю.
- Смотри, что у тебя под носом!..
Люди, стоявшие у столба, исчезли, будто их и не было вовсе. Полицай с остервенением рвал листовку, ругаясь:
- Подлюги!.. Мало им!.. Все мало им!..
Охрим отошел от него и за перекрестком увидел на заборе такую же листовку с такой же перечеркнутой краской надписью: "Отомстим!"
За углом в пустынном переулке Алик и Костя едва не столкнулись с Охримом. Алик торопливо запахнул свой пиджак…
Ночью транспортный самолет на большой высоте пересек линию фронта с востока на запад. В салоне, заваленном грузами, на скамье вдоль борта сидели парашютисты. Звание и возраст трудно было определить из-за шлемов и комбинезонов, в которые они были одеты. У самой кабины пилота сидела Зина. Она немного нервничала, но улыбалась.
Моторы самолета сбавили обороты. Вспыхнула надпись: "Приготовиться!"
Внизу под самолетом засветились тремя веселыми точками условные костры партизан.
В ночном небе над лесом повисли купола парашютов. У костра ждал приземления людей и грузов Горшков со своими бойцами. К первым тюкам, упавшим неподалеку, успели добежать как раз в тот момент, когда Зина "свалилась" с неба. И, еще не освободившись от парашютных лямок, она кинулась на шею Горшкову.
- Леня, Ленчик! Дай я тебя расцелую!..
- Зина?! - Горшков обрадовался и смутился.
- А кто еще здесь? Иван Петрович здоров? Без меня никого тут не ранило? - забросала его Зина вопросами.
К Горшкову подбежал Сашка Полищук.
- Товарищ лейтенант, там один приземлился неудачно… Тю! Это ж Зина! - узнал Сашка. - Ты очень кстати. Идем!
Один из парашютистов опустился на корни старого пня, вывороченного из земли давнишним взрывом бомбы или снаряда. Уже освобожденный от парашюта, он лежал на боку и, прикусив губу, смотрел туда, где ноги его застряли между корнями. Несколько фонариков освещали его.
Горшков присел рядом, сокрушенно покачал головой.
- Как же это тебя угораздило, парень?
- Я вам не парень, лейтенант, - сказал сквозь стиснутые зубы раненый парашютист. - Я - подполковник Федоров.
- Извиняюсь… - Горшков поднялся, крикнул во тьму: - Носилки! Живо!
Зина и Полищук осторожно высвободили подполковника из цепких корней. Десантным ножом распоров штанину комбинезона, Зина сказала:
- Перелом у вас, товарищ подполковник. А вы еще брать меня не хотели…
Сашка Полищук крутил патефон, Алеша держал пластинки. Песня в исполнении Утесова "Парень я молодой, а хожу-то с бородой" вызывала бурный восторг у бойцов, набившихся до отказа в землянку. Особенно тесно было вокруг стола. На нем кроме патефона был еще мешок со всякой всячиной, которую Зина привезла с Большой земли для товарищей.
- Это вам от рабочих Урала, ребята, - говорила Зина, пытаясь отобрать у Алеши пластинки. - Лешка, разобьешь!
- Ну дай подержать… - молил Алеша.
Кто-то из бойцов спросил:
- Как ты сама не разбила их с такой высоты?
- Ты спроси, как сама не разбилась, - смеясь, ответила Зина и, достав из мешка целлулоидный подворотничок, протянула его бойцу. - Вот тебе, любознательный, вечный подворотничок. Носи сто лет…
- Спасибо!
- А это, - Зина вынула толстую пачку писем, перевязанную резинкой, - батыру Бейсамбаеву.
- Здесь! - выглянул из-за спин бойцов Бейсамбаев и потянулся к письмам. Но пачку перехватили, и чья-то рука высоко подняла ее над головами.
- Сколько писем!
- Вот это девушка любит!
- Да это от всего аула небось…
- Пляши, командир!
Бейсамбаев сказал:
- Дай, пожалуйста, я почитаю, потом спляшу.
- Морозов! - Вязаный шарфик Зина протянула бойцу, протиснувшемуся вперед. - Вам от дочки…
Морозов, Немолодой уже человек, шмыгнул носом, вытер кончиком шарфа набежавшие слезы и, смутившись, поспешил укрыться за спины товарищей.
А у Зины в руках был уже кисет.
- Возьми, Сокнрко. - Она отдала кисет молодому бойцу. - Девчата с патронной фабрики просили передать самому храброму или самому красивому. А ты ведь у нас и то и другое, а? Ну что покраснел? Адрес девушек там, внутри, между прочим… Юрченко! - Зина подняла маленький сверток.
В землянке стало тихо…
Зина встревоженно оглядела бойцов.
- Нету Юрченко, - глухо сказал Сашка. - Убит.
Тяжело вздохнув, Зина отложила сверточек.
- От жены…
В землянку вошел Ерофеев.
- Лешка! - позвал он.
- Ерофеич! - воскликнула Зина обрадованно и стала торопливо рыться в мешке.
- Да не надо мне ничего, - сказал Ерофеев, хмурясь по своей всегдашней привычке.
Но Зина уже развернула перед ним толстые шерстяные носки.
- Вот.
Ерофеев был не в силах от них отказаться.
- Ну спасибо.
- А то у тебя ноги мерзнут, потому ты и злой.
- Ничего у меня не мерзнет, - ответил Ерофеев, не понимая юмора Зины. - Лешка, иди к командиру. Не хватало мне тебя еще бегать искать…
Алеша с сожалением оторвался от патефона и медленно стал пробираться к дверям.
- Обожди! - окликнула Зина. - Мишутка тебе передал. - Она отдала Алеше финку с наборной ручкой.
- Ох ты!
- Ну вот и все, - сказала Зина.
Рядом обиженно сопел Полищук, делая вид, что ничего, кроме патефона, его не интересует. Зина улыбнулась лукаво и достала настоящую матросскую тельняшку.
- Чуть не забыла совсем… Возьми от меня, матрос, - передала она тельняшку онемевшему от восторга Полищуку.
Он зарылся в нее лицом.
- Тельник!.. Морем пахнет, братва…
Зина тем временем выбралась из землянки.
Зина шла по лесу, жадно вдыхая весенний воздух и улыбаясь чему-то.
Около землянки, неподалеку от сторожки, в которой был штаб отряда, Зина увидела девушку, стиравшую что-то в тазике.
- Эй! - окликнула Зина. - Здравствуй! А Наташка дежурит, что ли?
- Спит она.
- Вечно спит! Сколько можно? А ну вставай, поднимайся, рабочий народ! - И прежде чем девушка успела что-то сказать, Зина решительно спустилась к дверям землянки и толчком распахнула ее. - Ох, извини, ради бога!..
Наташа была не одна. Испуганно глядя на Зину, она сидела на нарах, подтянув к подбородку одеяло, из-под которого сбоку выглядывала стриженая голова Бондаренко.
- Зиночка, я сейчас… - пробормотала смущенно Наташа.
- Прости, подружка. Вот тебе с мужем на счастье! - Зина бросила на одеяло сверток и быстро вышла из землянки.
Пока Наташа разворачивала сверток, Бондаренко влюбленно смотрел на нее. Из свертка выпал маленький детский чепчик и распашонка.
- Ой, Сенечка… - Наташа счастливо рассмеялась.
- Откуда ж она узнала? - недоуменно спросил Бондаренко, гладя Наташины волосы.
В комнате для тяжелораненых лежал подполковник Федоров, поглаживая ногу, которая покоилась на лотке из дощечек. Напротив, на свободной конке, сидел майор Млынский. За перегородкой звякали инструменты, и доносились оттуда приглушенные женские голоса.
Подполковник нервно курил и ругался сквозь зубы:
- Какая нелепость!.. У меня девятьсот прыжков. На лес, на воду, на скалы!..
- Что же поделаешь? - посочувствовал Млынский.
- Заварил эту кашу, а мне приказали расхлебывать. Чего это вдруг ты стал сомневаться? Ведь что получается? Я же смотрел материалы: Хорн, несомненно, полезет в центре. Ясно как божий день. Так нет же: давай, давай! Вот тебе и давай…
- Значит, кто-то пойдет вместо вас.
- Кто? - Подполковник придвинулся к краю койки, поближе к Млынскому, и понизил голос. - У меня документы подполковника Бютцова…
- Фридриха фон Бютцова?
- Да. Инспекционная поездка, только что из Берлина… Человека для этого надо готовить не меньше двухтрех недель… Да и где его взять, этого человека? Черт! - Подполковник в сердцах ударил по дощечкам лотка и застонал от боли.
- А ваши люди?
- Они со мной. Мой шофер, мой денщик… Все документы подлинные, отметки проставлены самые последние, тут нашармака не проскочишь, ты знаешь…
- И все же попробуем…
- Только сами не вздумайте пробовать. Засыпетесь - чихнуть не успеете, и ребят моих под монастырь подведете…
Дверь приоткрыла Зина.
- У нас все готово к операции. Извините, товарищ майор!
Млынский поднялся, посмотрел на часы.
- Я сейчас информирую Центр о случившемся…
Охрим Шмиль сидел в легковой машине рядом с шофером, а на заднем сиденье ехал Занге.
Колонна грузовиков с солдатами, в центре которой была легковая машина, на рассвете подходила к деревне… Половина солдат была в форме СС, другая - в крепких полушубках и меховых шапках. На рукавах полушубков белели повязки…
Деревня, в которую въезжали грузовики, знакома нам по недавним событиям - Селищи.
Легковая машина свернула к дому Павлушкина, стоявшему на отшибе. Ворота, сбитые из толстых жердин, были распахнуты, и на лай рассвирепевшего пса из дома никто не вышел.
Занге и Охрим вылезли из машины.
Отсюда, с пригорка, деревня была как на ладони. Колонна грузовиков вытянулась во всю длину улицы и остановилась.
Четко повинуясь приказам своих командиров, солдаты, выпрыгнув из машин, сразу же направились группами к каждому дому… Загрохотали приклады по дверям.