7
Жорка медленно шел на гауптвахту. Полковник своим рассказом о любви разбередил самое больное. Гуляет, наверное, Нинка. Разве она будет ждать? Красивая, отрывная - такая одна не останется. Жорка шел, и в черноте ночи вставало счастливое прошлое. Любили они друг друга горячо, сумасбродно. Обоим вдруг захочется необыкновенного. Пойдут с Нинкой кружить по городу, среди домов и людей ходят, как по лесу, никого не замечают. Только в глаза один другому глядят. А то найдет - и пошли лихачить.
Жорке страшно захотелось выпить и закурить. Он прошел мимо ворот караульного помещения. Посмотрел на длинный дувал, огораживающий полковой двор. Махнуть через него? Сесть на первый поезд, пока хватятся - далеко можно уехать. До Ташкента добраться бы, а там - полный порядок.
Жорка остановился. Вокруг никого не было. По-прежнему тускло светили запыленные лампочки. У проходной даже дневального не видно. Ушел, наверное, на ту сторону - на улицу. И вспомнил он командира полка. Не оглянулся! Пришел домой - жена его чаем поит. А он ей про него, Жорку Паханова, рассказывает.
Жорка достал из кармана письма. В темноте яркость марок не различалась. "Интересно, что Сенька пишет? А может быть, письма липовые? Ну, меня не проведешь! Я сразу пойму, если не вор писал. Жаль, товарищ полковник, что ты не оглянулся! Но раз доверяешь Паханову, он не подведет. Не бойся. Пей чай спокойно со своей Лидией Владимировной".
Жорка пришел в камеру, расстелил шинель на топчане и стал читать письма.
"Здравствуй, батя! Привет из Индонезии! На этот раз плыли долго, аж за экватор. На корабле хорошо, но постоять на твердой земле иногда, оказывается, тоже приятно. Порт, в котором я пишу это письмо, находится на Суматре и называется Палембанг - вроде нашего Баку, здесь добывают нефть. Нефть добывают индонезийцы, а хозяева почему-то американцы. Компания "Шелл". Индонезийцев - тысячи, американцев - единицы. Не могу понять, почему они их не повыгоняют".
Дальше Семен писал о политике, и Паханову читать стало неинтересно. Зато другое письмо его развеселило.
"Батя, здравствуй! Ну, батя, чуть было я не угодил в ЧП. Отпустили на берег. Гуляю. Как всегда, много такого, чего я прежде не видел. Зазевался. На часы посмотрел - время кончается. А до порта далеко. У нас, моряков, порядки такие же строгие, как в армии, - опаздывать нельзя. Что делать? Такси поблизости не было. Только рикши. Коляска - вроде велосипеда, ты сидишь впереди, а рикша сзади педали крутит. Быстро гоняют. Но нам на них садиться нехорошо - это эксплуатация человека. Нас даже предупреждали, и неприлично советскому человеку на угнетенном ездить. Вот я и оказался в таком непонятном положении: эксплуатировать нельзя и опаздывать нельзя. Принимаю такое решение - плачу рикше деньги, сажаю его на место пассажира, а сам как завертел педалями, аж ветер в ушах засвистел. Не опоздал на корабль. И за то, что не эксплуатировал угнетенного, меня похвалили. Только смеялись.
Ну, будь здоров, батя. В следующий раз напишу из Сиднея".
Отсмеявшись, Паханов еще раз прочитал письмо и решил: "Не липа - настоящие. И Семен тоже настоящий. Только дурак он - если сам вез того негра, зачем еще деньги платил?"
В письмах много было интересного, а порой и непонятного для Жорки. Пока он их читал - было весело. А когда закончил - стало грустно. Почему грустно - Жорка не знал, да и не стал разбираться в своих чувствах. Пусть Сенька плавает. Жорка быть моряком не собирается - сиди на корабле, будто в бараке. Погуляешь в порту денек - и опять недели взаперти. Нет, это для Жорки не подходит.
8
Придя домой, полковник Миронов позвонил в караульное помещение:
– Паханов вернулся?
– Нет. А где он? - с тревогой спросил начальник караула. - Я выводного не посылал.
Миронов подумал, сказал:
– Наверное, гуляет. Думает. Вы за ним незаметно посматривайте. Сейчас в его мыслях могут случиться самые неожиданные повороты. Если будет просто гулять - не мешайте. Ждите, пока сам придет. Когда вернется, доложите мне.
Лидия Владимировна удивленно спросила:
– Это тот, уголовник?
– Да.
– А куда ты его отпустил?
– Тактика, мой друг, тактика! Да, между прочим, я ему сегодня о тебе рассказал.
Жена вскинула брови:
– Обо мне? Что обо мне можно рассказать?
– Не прибедняйся, Лидуша. Ты произвела на него отличное впечатление. Он даже немного разговорился. Он рассказывал о своем детстве. Мать оставила его в родильном доме. Жорку отдали в детский дом. Он рос там до десяти лет. Ты знаешь, я, кажется, нащупал, какая в нем заложена страсть - машины!
– А не кажется ли тебе, Алеша, что ты просто увлекся и сочинил эту Жоркину страсть? - спросила Лидия Владимировна.
– Нет, не кажется. Я давно замечаю, что людьми типа Жорки руководят влечения, страсти. Буду работать с ним прицельно.
9
У Жорки кончился срок наказания. Но освобождение не радовало. Опять пойдет немилая служба, опять будет кричать Лобода. Жорка готов был сидеть на гауптвахте - только бы все это не повторилось. Четкая, размеренная жизнь полка, обязательные занятия, ощущение красоты и силы строя - для Жорки чужды. Подтянутость, исполнительность, дисциплина воспринимались им как насилие.
В день освобождения Паханова опять вызвал командир полка.
– Ну, что надумал? - спросил полковник.
Жорка пожал плечами:
– Ничего. Жду, когда судить будете.
– А может быть, с этим повременим? Я тоже думал, как с тобой поступить. И мне кажется, есть хороший выход.
Жорка насторожился: опять перевоспитывать будут. Полковник увлеченно спросил:
– Знаешь, Жора, кем бы я стал, если бы меня уволили из армии?
– Не знаю, - буркнул Паханов.
Но полковник не хотел замечать его настроения.
– Стал бы я шофером!… Но шофером не обыкновенным, а на большом туристском автобусе. Видел, какие красавцы летают - красные, голубые, белые? Летит, и на лбу у него написано: "Москва - Сочи" или "Симферополь - Ялта". Это не автобус. Это реактивный самолет. Он и внутри оборудован, как Ту-104. Мягкие откидные кресла, сеточки для багажа, красивая стюардесса. А ты сидишь за рулем в форменной фуражке, сдвинутой на лоб. А за окном мелькают города. Люди с завистью смотрят на твой стремительный экспресс и вспоминают веселые дни отпуска. Они мечтают о следующем годе. Они мечтают, а ты в нем каждый день. Для них - это отдых, развлечение. А для тебя - постоянная красивая работа. Приезжаешь ты из рейса домой, а там ждет жена. Соскучилась, не наглядится на своего Жору. Разлука, говорят, любовь только укрепляет. Ты подаешь жене подарочек: "Вот, дружочек, привез тебе лимоны, мандарины, виноград. С юга! Прямо из Сухуми!"
Как тусклый лед постепенно тает на солнце и превращается в светлую воду, на которой начинают играть блики солнца, так и Жоркино лицо из сердитого, скучающего постепенно становилось светлым, улыбчивым.
– Побыл дома, - продолжал мечтательно полковник, - отдохнул несколько дней - и опять в рейс! Бежишь-спешишь в гараж. Соскучился о своем красавце. Входишь в парк, вот он! Стоит в общем ряду и смотрит на тебя сияющими окнами, будто глаза расширил от радости. Стоит он рядом со своими братьями - все они сделаны на одном заводе, и все же твой лучше других. Потому что он твой друг! Ты знаешь все его железные мысли, все детали ощупал собственными руками. Ты клал руку на его горячее сердце, когда в нем появлялся посторонний шумок. Ты знаешь все его секреты и тайны. Когда нужно - подлечишь, где нужно - смажешь.
За это он тебя любит. И как только ты сядешь за баранку - он издаст радостный, словно живое существо, крик, и вы помчитесь с ним снова на юг - к пальмам, к морю, к кораблям! Красивые люди будут сидеть в удобных креслах и любоваться красивой работой своего шофера, они будут шепотом спрашивать красивую стюардессу: "Скажите, это не опасно - так быстро мчаться? Колеса чуть не отрываются от земли!"
А красавица стюардесса блеснет белыми, как сахар, зубками и ответит: "Что вы, граждане! Наш экспресс ведет шофер-миллионер, специалист первого класса - Георгий Паханов!"
Жорка повел головой, что означало: "Придумаете же вы, товарищ полковник!" Но Миронов был уверен - Жорке понравилась перспектива, и поэтому продолжал:
– Вот решай. Если тебе такая жизнь по душе - могу устроить. Будешь служить в автороте. Будешь учиться. Сдашь экзамены, получишь права водителя.
Если бы это могло произойти сразу - Жорка ни секунды не колебался бы. Он немедленно сел бы в красавец автобус. Но услышал: служить, учиться - и радость померкла. Это означало - ждать, оставаться в армии. Снова выполнять команды, распорядок дня. Хотя… перевод в автороту значил освобождение от лейтенанта Лободы. В автороте служба проще: сел в машину и поехал. Жорка слегка сощурил глаза, пристально посмотрел на Миронова.
– Вот и отлично. Если что не будет ладиться, заходи.
– Спасибо!
Командир и солдат понимающе переглянулись.
10
Полковник Миронов вызвал к себе командира автомобильной роты капитана Петухова. Миронов с досадой думал: в таком исключительном случае нужен рассудительный, спокойный офицер, который направлял бы влияние коллектива на солдата. Петухов меньше всего подходит для работы с Пахановым. Но ничего не поделаешь: авторота одна.
Капитан Петухов был человек своеобразный - горячий, опрометчивый. Он все выполнит правильно, как нужно. Но сначала наделает шуму. Не зря солдаты прозвали его "Петушком", и не столько из-за фамилии, сколько из-за внешнего сходства. Он действительно, как петух, налетит, кажется, крыльями захлопает, а потом отойдет - и ходит по парку бочком, сердито посматривает, выискивает беспорядки. Происходило это потому, что Петухов самозабвенно любил машины и в службе руководствовался теорией, которую высказывал так: "Автомобиль - существо неживое. Он тебе не может сказать - карбюратор болит или крепление где-нибудь расшаталось. Лошадь - и та копытом ударит, если что не так. А машина беззащитная. Что с ней ни случилось - виноват шофер".
Капитан мог промолчать или не заметить, когда солдат не особенно старательно отдал честь. Он мог не обратить внимания, если у подчиненного не туго затянут ремень. Но, обнаружив нерадивое отношение к технике, он выходил из себя, или, как шоферы говорили, заводился с пол-оборота. Виновник подвергался страшнейшему разносу. В эти минуты Петухов не скупился на выражения. Старшие начальники не раз одергивали и ругали капитана за невыдержанность, но он строптиво ни с кем не соглашался и заявлял только одно: "Я не за свои машины болею. За государственные. Пусть содержит технику как положено, так я его не только не стану ругать - целовать буду!"
Капитану все прощали - автомобили у него действительно содержались в образцовом порядке.
Зная характер Петухова, полковник готовился к неприятному разговору. Он, конечно, мог просто отдать приказ о переводе Паханова. Но это дела не решало. Миронову нужен был союзник. Петухов будет общаться с Пахановым постоянно - если его не направить должным образом, он может все испортить.
Чтобы легче было уломать Петухова, командир попросил зайти и подполковника Ветлугина. У Миронова с Ветлугиным за три года совместной работы установились отличные отношения. Они прекрасно понимали друг друга. Командир и замполит, как добрые соавторы, творили одно дело, не считаясь, где твое, где мое. Делили поровну удачи и огорчения. Кроме общих мероприятий, которые проводились по плану работы полка, командир и замполит имели подшефные подразделения. Полковник выкраивал больше времени для батальонов, а подполковник старался лишний раз побывать в спецподразделениях. И Миронов, и Ветлугин держали на особом учете по нескольку наиболее трудных и недисциплинированных солдат.
Капитан Петухов четко доложил о прибытии. Полковник пригласил его сесть. Петухов присел на край стула.
– Мы намереваемся поручить вам, товарищ капитан, одно очень важное, я бы даже сказал, государственное дело, - начал полковник.
Петухов насторожился - если так деликатно начинают, значит, собираются гонять машины или, что хуже, выселить роту из автопарка.
– Есть в полку один солдат, - продолжал Миронов. - У него плохо сложилась жизнь. Искалечился духовно. Мы должны ему помочь - дать специальность, чтобы, возвратясь из армии, он мог честно трудиться. Перевоспитывать его будет нелегко. В нем двадцать лет откладывались убеждения преступного мира. - Полковник решил сыграть на самолюбии капитана: - Мы посоветовались с замполитом и считаем, такая задача по плечу только вам, товарищ Петухов.
Однако Петухов пропустил мимо ушей лестные слова, напрямую спросил:
– Это вы про того, который у Лободы?
– Да, я говорю о рядовом Паханове. Лейтенант Лобода - офицер молодой, неопытный.
– И не думайте, товарищ полковник! - вдруг заершился Петухов. - Чтоб такого человека ко мне в роту? Да вы лучше меня с должности снимайте! Вы разве шоферов не знаете? Я с этими едва справляюсь - только уголовника мне еще не хватало.
– Напрасно вы так говорите, у вас хорошая рота, отличные, работящие солдаты.
Ветлугин сказал:
– Командир вам говорил о государственном подходе к делу, а вы с ротных позиций…
– Я все понимаю, товарищ подполковник, - ершился Петухов. - Но когда этот жулик натворит чего-нибудь, по шее мне надают, и государство будет ни при чем.
– Правильно! - согласился замполит. - Накажут вас, потому что это дело поручается вам персонально.
– Мне кажется, такие дела нужно прокурору поручать.
– Ну, хорошо, давайте рассуждать по-вашему, - невозмутимо согласился замполит. - Отдаем Паханова под суд. Сидит он. Выходит на волю, и в стране становится одним преступником больше. Озлобленный и выброшенный из общества, он всю жизнь будет ходить по задворкам и приносить вред честным людям. А если мы его перевоспитаем, то на одного строителя коммунизма станет больше. Что же, по-вашему, лучше, товарищ капитан: дать стране преступника или хорошего человека?
– Конечно, лучше хорошего человека, - согласился Петухов. - Только в мою роту его не надо. Я тоже за государственное дело болею.
– Неужели у вас такая слабая рота, что один человек может свести на нет ее боеспособность? - спросил Ветлугин.
Капитан молчал.
– В общем, я понял так, - вмешался полковник, - вы просто не хотите повозиться с человеком. Избегаете лишних хлопот.
– Что я должен сделать? - помолчав, спросил Петухов с видом человека, оставшегося при своем мнении, но вынужденного согласиться.
– Вот это деловой разговор! - похвалил замполит, будто не замечая настроения капитана.
– Прежде всего, - сказал Миронов, - вы должны понять Паханова. Он парень невыдержанный, болезненно воспринимает любые ограничения. Всю жизнь он никому не доверял и ему никто не верил. А вы поверьте. Надо, чтобы он убедился в вашей доброжелательности. Помогите ему изучить автомобиль и стать шофером - это вам ближайшая задача. Постарайтесь обращаться с ним ровно. Если захотите ему что-нибудь поручить - прикажите просто: "Паханов, сделай то-то". И он сделает. В общем, подход к Паханову кое в чем требуется особый, индивидуальный. Но это вполне допустимо, потому что сам Паханов - несомненное отклонение от нормального советского молодого человека, на которого рассчитан устав.
– Мы будем помогать вам, - добавил замполит, - и командир, и я. Комсомольцев нацелим. Коммунистам задание дадим. Не бойтесь, навалимся всем коллективом.
Когда Петухов ушел, Миронов сказал:
– За таким воспитателем нужен глаз, как и за воспитуемым.
– Ничего, Алексей Николаевич, я за ним тоже буду присматривать.
Командир и заместитель разошлись не прощаясь - им в течение дня предстояло встретиться еще много раз.
11
Автомобили стояли рядами. Над каждым висела табличка с фамилией шофера. Это не были, конечно, полированные экспрессы, но все равно, когда Паханов проходил мимо их железного строя, сердце его начинало биться чаще. Ему нравились машины. Он ждал, когда сядет за руль и сам поведет автомобиль. Начал он с занятий в техническом классе. Здесь повсюду - на стеллажах, на стенах, на железных подставках - выставлены детали. Посредине комнаты - рама с кабиной. Если все собрать, получился бы полный грузовик ГАЗ-63. Только ехать он не смог бы, многие детали распилены вдоль и поперек, чтобы видеть их внутренности.
Жорка больше занимался самостоятельно. Читал учебник и разбирал схемы. К нему подходили солдаты и сержанты из его взвода, пытались помочь, но Жорка встречал их хмуро, и они уходили.
Полковник Миронов и подполковник Ветлутин, бывая в автороте, спрашивали о Паханове, постоянно заботились, чтобы солдаты, коллектив на него влияли.
– К нему не подступишься, - жаловался секретарь комсомольской организации сержант Клименко, плечистый чернобровый украинец. - Как бирюк, говорить даже не хочет.
Полковник Миронов советовал:
– Дело нелегкое, но подход к рядовому Паханову найти нужно. Дайте поручение толковому, вдумчивому комсомольцу добиться расположения у этого тяжелого человека, постараться завести с ним дружбу. Ничего зазорного в этом нет. Цель очень благородная. Доктор, чтобы помочь человеку, иногда копается в отвратительных язвах. Паханов тоже по-своему больной, и нужно покопаться в его психологии. Он сам потом скажет спасибо.
Следуя советам старших, Клименко однажды зазвал в канцелярию рядового Гнатюка и таинственно, понизив голос, дал ему особое поручение по сближению с Пахановым.
Гнатюк - здоровенный, но флегматичный парень - спросил:
– Що ж ты мене у стукачи пидставляешь? Или как?
– Вот чудак, ни в какие стукачи я тебя не ставлю. Ты должен с ним подружиться.
– А на що мени таке добро? У мене друг е - Микола Крахмалев.
– Да пойми ты - это комсомольское поручение!
– Щос я таких поручений не чув!
– Новый метод работы. Особый случай.
– Ну добре - спытаю.
В ближайший же вечер Гнатюк нашел Паханова в ленинской комнате, где Жорка, сидя в углу, читал учебник для шофера. Подошел к нему с одной, потом с другой стороны, Паханов не обращал внимания.
– И чего ты сидишь усе один да один. Як коршун на столбу у поле. Давай гуртуйся до коллективу.
Жорка от неожиданности вздрогнул. Потом, поняв смысл слов, повернулся к Гнатюку спиной и уткнулся в книгу. Обиженный Гнатюк засопел и, подступив к Жорке еще ближе, спросил:
– Чего ж ты крутысси? Я к тоби с помощью, а ты вид мене мурло в сторону.
Жорка встал и послал Гнатюка вместе с его помощью так далеко, что тот только оторопело поморгал белесыми ресницами. Паханов ушел в спальную комнату.