Флеминг не сразу ответил. Он догадывался о намерении своего пациента бежать из плена. "Возможно, у него уже имеются и конкретные планы на этот счет, – думал он. – При моем содействии подобные планы наверняка увенчались бы успехом. Но за содействие побегу военнопленных строго наказывают. Я – медик. Мое дело – лечить больных, а не заниматься политикой…"
В то же время он понимал, что отказ от помощи в побеге мог расстроить планы Турханова, а этого он никогда не простил бы себе. Чтобы оттянуть время, он решил перевести разговор на другую тему. Кстати, тут он вспомнил о личных бумагах, обнаруженных им среди документов Турханова, и рассказал о них полковнику.
– Должно быть, это тезисы доклада или черновые наброски какого-то боевого донесения. Очевидно, мне следовало бы приобщить их к вашей истории болезни, но я решил сначала посоветоваться с вами, – сказал он, извлекая из своего внутреннего кармана аккуратно сложенные листки бумаги.
Турханов узнал в них тезисы своего последнего выступления на совместном митинге партизан и жителей Варшавы. Там подробно перечислялись успехи первого Интернационального отряда партизан. Если бы эти листки попались в руки Элизабет Штокман или других фашистов, Турханова давно зарыли бы в могилу.
– Здесь кроме вас знает кто-нибудь о них? – с тревогой спросил полковник.
– Нет, я никому не показывал, – ответил врач.
– Благодарю вас, – сказал Турханов, принимая свои тезисы из рук. профессора. Потом он подошел к раковине, сжег все листки, а пепел смыл водой. – Так будет лучше. Не правда ли?
Профессор не ответил, только улыбнулся, согласно кивнув головой…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мысли о побеге ни на минуту не покидали Турханова, и после напоминания Флеминга о возможной выписке его из госпиталя он вообще потерял покой. "Время не ждет. Надо готовиться. Надо подыскать людей, которые могли бы пригодиться мне при осуществлении моих планов".
К сожалению, круг людей, с которыми он общался, был слишком узок. Кроме Флеминга и Штокман, Турханов знал еще одного врача и двух медицинских сестер, заходивших к нему в палату во время дежурства. Возлагать на них особых надежд не приходилось, ибо никаких признаков сочувствия к себе со стороны этих людей пока не заметил. Элизабет тоже никогда сознательно не помогла бы ему выбраться из плена, но по своей глупости и самонадеянности могла совершить кучу ошибок, которыми можно было бы воспользоваться при побеге.
Наиболее надежным помощником мог бы стать только профессор Флеминг, но Турханову не хотелось подводить его, ибо в случае выяснения его роли в совершенном побеге фашисты несомненно жестоко с ним расправятся.
"Чтобы избавить профессора от возможных последствий побега, надо перетянуть его на нашу сторону", – решил полковник и приступил к делу. "Цель наступления – мозг главнокомандующего армией противника", – говорил один из великих полководцев, – думал Турханов. – Если убедить противника в невозможности выиграть войну, он не станет понапрасну проливать свою кровь. Убедим же и мы Флеминга в невозможности победы немцев, и ему ничего иного не останется, как перейти на нашу сторону".
Обстоятельства благоприятствовали замыслам Турханова. Вниманием Флеминга ему удалось овладеть. Раньше профессор избегал разговоров на политические темы, а теперь сам искал случая, чтобы обсудить с ним различные стороны происходящих событий. Началось это с исторического экскурса. Как-то заговорили они о временах Бисмарка.
– Он считал, что война с Россией для Германии была бы чрезвычайно опасной, а война на два фронта – гибельной, – заметил полковник. – Немцы пренебрегли этим мудрым советом и теперь расплачиваются за свое высокомерие.
– После захвата ряда европейских стран, после разгрома Франции они свою армию считали непобедимой и бездумно бросили ее на восток, – согласился с ним Флеминг.
– А Советская Армия развеяла миф о непобедимости вермахта. Думаю, теперь и в самой Германии мало кто надеется на благополучный исход затеянной ими кровавой войны.
– Да, чувство страха овладевает многими. Ни у кого нет уверенности в завтрашнем дне…
Флеминг был прав. Немцы давно потеряли бодрость -духа, а приближение зимы для солдат и офицеров вермахта всегда было грозным предупреждением о близкой катастрофе, так как никто из них еще не забыл поражения под Москвой в 1941 году. Теперь же бесперспективность войны стала очевидной для большинства немцев. Советские войска двигались на запад неудержимой лавиной. Пламя войны бушевало совсем рядом с их родным домом. Еще последнее усилие – и армии антигитлеровской коалиции ворвутся в пределы самой Германии. Гитлеровская верхушка и генералитет лихорадочно искали выхода из создавшегося положения. Пессимисты приравнивались к пораженцам, а маловеры – к трусам и паникерам. Тех и других по суду и без суда направляли в штрафные части, сажали в тюрьмы, а некоторых даже расстреливали на глазах у своих сослуживцев. Однако террор помогал мало. Число маловеров все увеличивалось и увеличивалось, участились случаи самострелов. Профессор Флеминг знал об этом.
Персонал госпиталя, в котором работал Флеминг, был укомплектован из австрийцев. С начала войны они безвыездно находились в Вене, но летом сорок четвертого года, когда для немцев разразилась белорусская катастрофа, их перебросили на восточный фронт. Тут началась у них кочевая жизнь. Побывали они в Минске, Бресте, а затем переехали в Варшаву. Австрийцы, привыкшие к мирной жизни, с трудом приобщались к походной жизни. Особенно тяжело они переносили разлуку с любимой родиной. Стоило им услышать по утрам позывные широковещательной радиостанции Вены, как тут же на глаза навертывались слезы. На чужбине -же им с утра до ночи приходилось слышать вместо ласкающих их утонченный слух мелодий Моцарта и Штрауса вой сирен, страшный рев артиллерийской канонады, оглушительные взрывы авиабомб, а в промежутках между этими страшными звуками душераздирающие стоны раненых. От такой жизни можно было сойти с ума. Только надежда на скорое возвращение на родину все еще поддерживала в них дух. А тут еще пошли слухи о предстоящем переводе госпиталя в Венгрию. Венгрия – не Польша, из Будапешта до родной Вены рукой подать. Все оживились, все начали тайком укладывать личные вещи, передавая из уст в уста "самые последние" и "самые точные" сведения о плане эвакуации, добытые ими якобы из "самых достоверных" источников.
План эвакуации госпиталя действительно существовал, он хранился в личном сейфе начальника. Какое разочарование охватило бы их, если бы они узнали о том, что этим планом предусматривалась передислокация госпиталя сначала в Познань, а потом дальше на запад, вплоть до Берлина. Такая возможность ничего хорошего не сулила австрийцам. Они оказались бы окончательно отрезанными от родины. Очутиться в самом конце войны в центре Германии – это все равно что оказаться вместе с пиратами на палубе их тонущего корабля. К тому же столица фашистского рейха подвергалась разрушительным бомбардировкам с воздуха. А кому охота погибать за чуждые интересы, да еще на чужой земле? Поэтому слухи о предстоящем переезде в Венгрию весь персонал госпиталя воспринял с радостью. Правда, были и скептики, которые сомневались в достоверности подобных слухов. В другое время они, возможно, оказались бы правыми, но в конце 1944 года, когда Советская Армия воевала уже на Балканах, гитлеровское командование вынуждено было перебрасывать войска в Венгрию и Югославию с тех участков восточного фронта, на которых происходили только бои местного значения. Варшавский участок фронта тогда считался второстепенным, откуда можно было временно снять некоторые воинские части и тыловые учреждения, чтобы бросить их на усиление юго-восточного направления. В их числе оказался и военный госпиталь 2445, в котором служил Флеминг.
Турханову эту новость.сообщил профессор во время ночного дежурства. Считая его преподавателем истории войн и военного искусства, Флеминг при встречах больше всего заводил с ним разговоры на исторические темы. И на этот раз они начали с истории.
– Третий рейх иногда сравнивают с Римской империей, – напомнил Турханов. – Конечно, отождествлять их не следует, но некоторые общие признаки можно найти.
– Например? – спросил профессор.
– Например, там и тут захват чужих территорий и господство одной нации над остальными были превращены в основные принципы. государственной политики. Древнему Риму за тысячу лет своего существования удалось поработить народы Европы, Малой Азии и Северной Африки. Чтобы подчеркнуть сходство своего государства с Римской империей, Гитлер назвал третий рейх тысячелетней империей. Но Древний Рим пал. Знаете, почему?
– Принято считать, что он не выдержал натиска варваров, немножко подумав, ответил Флеминг.
– Варвары, конечно, сыграли свою роль. Но это – не основное. Главная причина падения рабовладельческого Рима в несоответствии производительных сил со старыми производственными отношениями. Восстали рабы и колоны, поддержанные местным населением провинции, где возникли новые феодальные производственные отношения, более прогрессивные, чем рабовладельческие отношения. Наемные войска подняли оружие против императора, и один из вождей наемников – Одоакр в 476 году низложил последнего императора Западно-Римского государства. Так на смену рабовладельческому строю пришел феодальный строй.
– Допустим. Но я не вижу связи между тогдашним Римом и нынешней Германией, – возразил Флеминг.
– А принцип захвата чужих территорий и порабощения других народов? Принцип господства одной нации над другими? Там восстали рабы и колоны, порабощенные народы пошли войной против своих поработителей. Здесь происходит то же самое. Сопротивление европейских народов, партизанская война в соединении с мощными ударами Советской Армии и армий союзников окончательно и бесповоротно разрушают так называемую тысячелетнюю империю.
Турханов, приоткрыв дверь, выглянул в коридор, убедившись что никто их не подслушивает, закончил свою мысль следующими словами:
– Все честные люди должны стремиться к ускорению краха фашизма. Это – святая обязанность каждого из нас.
– Положим, честные люди действительно должны участвовать в борьбе. Но мы, медики, слишком слабы для этого. У противника армия, полиция, жандармерия и, наконец, всесильное гестапо. А что у нас? Жгуты и бинты, аптечные склянки да скальпель в руках. Не так ли? – грустно усмехнулся профессор.
– Скальпель тоже сильное оружие, им можно удалить любую опухоль. Нацизм – злокачественная опухоль на чистом теле немецкого народа. Давайте удалим ее совместными усилиями: вы – со скальпелем, а мы – с мечом в руках.
– Что я должен сделать для этого? – поинтересовался профессор.
– Перейти на сторону Советской Армии или партизан.
Профессор ответил не сразу. Он понимал, что, оставаясь на службе у немцев, помогает им порабощать народы Европы, в том числе и родной австрийский народ. Кроме того, находясь на фронте, подвергает опасности и свою жизнь, которую он хотел прожить с пользой для людей. Конечно, куда безопаснее дождаться конца войны в плену и потом вернуться домой целым и невредимым. Но у него было свое понятие о чести, не позволявшее ему нарушить военную присягу.
– Боец из меня, пожалуй, не получится, а сдаваться в плен – совесть не позволяет, – признался он после некоторого колебания. – Но все мои чувства на вашей стороне. Поэтому лучше я помогу вам уйти из госпиталя к своим. Продолжайте свое дело там. Мстите фашистам за себя и за нас.
– Так сказать, бороться за свободу вашу и нашу, как говорили бойцы Интернациональной бригады в Испании, – улыбнулся Турханов. – Даю слово: я выполню ваш совет. Теперь скажите, как вы хотите помочь мне освободиться из плена.
– Получен приказ о передислокации нашего госпиталя в Краков. Если хотите, то в пути следования вы можете отстать от эшелона.
– Конечно, хочу! – обрадовался Турханов. – В Келецком воеводстве у меня много друзей. Они помогут мне. Лишь бы не помешала железнодорожная охрана.
– Что надо сделать, чтобы она не помешала?
– Достать документы и военную форму. Я мог бы выдавать себя за офицера татарского легиона, – подсказал Турханов.
– Вчера у нас скончался тяжелораненый майор из легиона "Волга-Урал". Его документы и обмундирование будут в вашем распоряжении. Остается только одно препятствие.
– Какое? – насторожился Турханов.
+ Фрау Штокман. Ей поручено неусыпно следить за вами. Надо бы хоть немножко усыпить бдительность этой ищейки.
– Говорите, советуйте. Я готов на все.
– Женщинам нравятся, когда их хвалят. Говорите комплименты, восхищайтесь ее действительными и мнимыми достоинствами. Кажется, она и сама не совсем равнодушна к вам. Сомнительно, чтобы она могла кого-нибудь полюбить, но чувствовать себя любимой, как известно, приятно всякой женщине.
Турханову была противна роль вздыхателя при гестаповской осведомительнице, однако в интересах дела он принял советы своего нового друга с благодарностью.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Чтобы выдавать себя за легионера, Турханов решил хотя бы бегло познакомиться с положением дел в легионе "Волга-Урал". Находясь в госпитале, он мог узнать о военном формировании этих изменников только из их газетенки. Поэтому при очередной встрече с фрау Штокман попросил принести ему подшивку татарской газеты за последние несколько месяцев.
– Зачем? – удивилась сестра. – Разве вы можете читать по-татарски?
– Конечно, знаю. С татарами мы жили и росли вместе, а теперь хочу служить в одном легионе.
– Правда? – обрадовалась фрау Штокман. Турханов кивнул головой. – Слава богу! Давно я ждала этого момента. Но что повлияло на ваше решение?
– Не что, а кто. На мое решение повлияли вы, фрау Штокман. Ваш пропагандистский талант делает чудеса. Я никогда не забуду ваши слова.
– Благодарю вас, мой дорогой друг! – зарделась Элизабет. – Я тоже всегда буду помнить вас. Поступайте в татарский легион, там нужны такие командиры, как вы.
– Откуда вы знаете? – поинтересовался Турханов.
– Был у нас тут от них один майор. Он говорил, что у них нет порядка и дисциплины. Азартные игры, грабежи, повальное пьянство да грубое насилие превратили некоторые подразделения легиона в стадо баранов. Перед смертью он признался, что его самого подстрелили свои же бойцы.
– Вот как! – усмехнулся Турханов. – Пожалуй, и для меня там припасена пуля.
– О, не бойтесь! Пока вы приедете к ним, там будет царить полный порядок. Майор успел продиктовать имена тех, которые разложили легион. Пока вы приедете к ним, многих уже не будет в живых. Наши шутить не любят.
– Значит, вы советуете мне поступить в этот легион?
– От всего сердца. Даже собственноручно напишу рекомендацию.
– Благодарю вас. Вы очень добры ко мне…
На следующий день сестру словно подменили: лицо ее сияло от радости, глаза горели энтузиазмом. Даже походка ее изменилась к лучшему. Раньше она при ходьбе заметно волочила правую ногу, а теперь на обе ноги ступала твердо, как солдат на параде.
– Радуйтесь, мой друг! – воскликнула она, протягивая руки к Турханову. – Ваше дело на мази. Я поговорила с нужными людьми. Они согласились выслушать вас. Если найдете общий язык, то в легионе "Волга-Урал" вам обеспечена хорошая должность.
Полковник на лице изобразил радость, а про себя подумал: "Надо быть осторожным. Не все фашисты легковерны, как эта дура. Однако и медлить нельзя".
– Значит, мы скоро расстанемся? – проговорил полковник, чтобы только скрыть свои мысли.
– А вы торопитесь? – надула губки Элизабет.
– Боже упаси! – притворно запротестовал Турханов. – Если бы зависело от меня, я навсегда остался бы в госпитале, чтобы только каждый день видеть вас.
– На большее – не надеетесь? – потупилась фрау Штокман.
– Не смею. Ведь немцам запрещены смешанные браки.
– А вы постарайтесь отличиться на службе, и вам могут разрешить, – обнадежила сестра.
Следующие два дня Турханов потратил на знакомство с газетенкой предателей. Рука цензора чувствовалась во всем, но, несмотря на ее усердие, непредубежденный читатель мог понять, какое уныние и смятение царят в стане изменников. Впрочем, полковника интересовало не это. О настроениях подобных людишек он знал давно. Ему надо было узнать фамилии некоторых руководителей легиона, чтобы в случае надобности ссылаться на них, когда после побега из госпиталя придется временно выдавать себя за легионера.
– Сегодня грузимся, – сообщил на третий день Флеминг. – У меня все готово. Если вы не изменили свое намерение бежать из плена, я высажу вас на одной из станций недалеко от Кельце.
Турханов подтвердил, что его решение бежать из плена непоколебимо, и от души поблагодарил профессора за его помощь.
К сожалению, хорошо задуманному плану на этот раз не суждено было осуществиться. Об этом Турханов догадался во время их последней встречи с фрау Штокман.
– Нас срочно вызывают в штаб воздушной армии, – выпалила она, вбежав в палату, запыхавшаяся.
У Турханова сжалось сердце. Он догадался, что вызывают профессора Флеминга, но все же решил уточнить.
– Кого вызывают, сестер или врачей тоже? – спросил он. -
– Всех врачей хирургического отделения, а из сестер только меня, – не без гордости сообщила Элизабет. – Профессор Флеминг давно уже там, а мы выезжаем с минуты на минуту.
– Что же там стряслось?
– Красные тяжело ранили одного из самых лучших наших летчиков. Нам доверена его жизнь. Предстоит тяжелая операция. Другие хирурги, боясь ответственности, отказались оперировать, но наш главврач заверил, что профессор Флеминг спасет для люфтваффе лучшего аса.
– Но, кажется, госпиталь меняет дислокацию?
– Да, ночью вы будете в Кракове, а мы прилетим туда завтра. Профессор просил передать, чтобы не волновались и для дальнейшего лечения ничего самостоятельного не предпринимали. Он сам вылечит вас.
Это означало, что профессор обещает помочь ему бежать из плена после приезда на новое место дислокации. Конечно, это лучше, чем ничего, но отказаться от хорошо подготовленного побега тоже было не легко. С досады хотелось рвать и метать. Элизабет заметила его волнение, но истолковала его по-своему.
"Бедненький. Как он расстроился! – не без удовольствия воскликнула она про себя. – Видать, он действительно привязался ко мне. Право, будь он чистокровным арийцем, я первая бросилась бы в его объятия".
– Особенно не переживайте, – с грустью промолвила она. – Мысленно я всегда буду с вами, а если понадобится поддержка, не стесняйтесь, пишите мне – я сделаю все, что в моих силах.
– Благодарю вас! – пробормотал Турханов, стараясь скрыть свое отвращение к этой сентиментальной "людоедке", как называл ее иногда рассерженный Флеминг…