- Да они же каши просят!
- Не хочешь - не бери. Сам взял только ради голенищ. А подметки я тебе пришью, но без гарантии.
Пришлось согласиться в надежде, что доберусь до мест с более широким размерным рядом обуви и там подберу себе другие.
- Завтра приходи.
И дед начал надевать на "лапу" хорошие хромовые сапоги, вот только размер у них был сорок второй, не больше.
Ранним утром в понедельник я выскользнул из комнатушки дяди Коли, давшей мне приют на эти дни, уже в новом обличии - сержанта зенитного артиллерийского полка, находящегося в отпуске по ранению. Правда, треугольнички в петлицы я не нашел, зато документы у меня были почти настоящие, а красноармейская книжка так и совсем подлинная. Смущала туго натянутая на плечи и живот, явно с чужого плеча, гимнастерка да сапоги, которые могли развалиться при малейшем зацепе об какое-нибудь препятствие. Все документы и ключи, относящиеся к следующему веку, я еще вчера закопал в ближайшем лесу под приметным деревом. Не знаю, доведется ли еще ими воспользоваться, но с помощью стеклянной банки и куска газоновской камеры я соорудил вполне герметичный контейнер. По крайней мере, несколько лет в условиях полной гидроизоляции и небольших перепадов температуры они пролежат. Я даже батарейки из брелока сигнализации вынул.
На станции купил билет на первый поезд в Москву и, смешавшись с толпой пассажиров, прошел на платформу. Дежуривший на ней милиционер никакого интереса к пассажирам не проявил. И ко мне в том числе. Поезд подошел минуты через три, и я нырнул в вагон, заполненный жителями Подмосковья, спешащими в столицу к началу рабочего дня. Место мне досталось только в тамбуре. Сидор пришлось снять и держать в руках перед собой - у меня там много ценных вещей, для чужих глаз не предназначенных.
Поезд останавливался на пригородных платформах, в вагон вливались новые люди, становилось все теснее. Пару раз мне наступили на ногу, раза три пихнули локтем в бок, дышать становилось все труднее, воздух, врывавшийся в тамбур, был с изрядной примесью паровозного дыма. Мои мучения закончились приблизительно через час - зашипев контрпаром паровоза, поезд, лязгая буферами, остановился у платформы Павелецкого вокзала. Толпа вынесла меня из вагона, дотащила до здания вокзала и выплюнула, устремившись к выходам в город. А я остался, мой правый сапог не выдержал перегрузок в толпе и разошелся по шву у подметки. Не зря дед-сапожник отказался давать гарантию на свою работу - старые, стоптанные сапоги дышали на ладан.
- Что, авария?
Пока я оценивал размер катастрофы, не заметил, как ко мне подошел уже пожилой милиционер в синей гимнастерке и синих же галифе с голубыми лампасами.
- Да-а, - протянул я, лихорадочно соображая, как построить разговор дальше, - приехал, называется.
- А далеко тебе?
- Не близко. В Рязанскую область, в отпуске я по ранению, - пояснил я и, предупреждая следующий вопрос, спросил на опережение сам. - А где здесь сапог починить можно?
- Починить? - милиционер сам оценил размер ущерба. - Нет, ремонт тут не поможет. Новые надо искать.
- Да где их найдешь?! - расстроился я. - Слушай, а рынок поблизости есть какой-нибудь?
- Есть, Даниловский.
- А добраться туда как?
- Добраться-то легко, только цены там…
- Ничего, авось какую-нибудь рухлядь сторгую.
- Ну-ну, - усмехнулся милиционер, - тогда слушай. С площади повернешь налево, дойдешь по Садовому до Пятницкой, там метров триста-четыреста. Сядешь на третий номер трамвая, а в трамвае спросишь у кондуктора, где выходить.
- Спасибо, браток, - я подхватил свой мешок, намереваясь направиться к выходу.
- Да не спеши ты, рынок еще закрыт. Часа через три ступай, а пока, вон, в зале ожидания посиди, утром ваши армейские патрули больно зверствуют, в такой форме враз в комендатуру загребут, а днем их поменьше будет.
- Спасибо за совет, - еще раз поблагодарил я и захромал к входу в вокзал.
В зале ожидания я пристроился к большой компании юных сержантов с голубыми петлицами. Как я понял из их разговоров - недавний выпуск авиационного училища, будущие пилоты "черной смерти" или, проще говоря, "горбатых". Вид у всех был если не боевой, то, по крайней мере, задиристый, но у многих уж больно молодой, никак не тянули они на восемнадцать лет. А может, мне просто показалось, привык к акселератам конца двадцатого века, некоторые, помню, уже в четырнадцать бриться начинали.
Но тут мое внимание привлек рассказ одного из сержантов, невысокого, но крепенького паренька в лихо сдвинутой на бок пилотке с голубым кантом.
- Мы на спортивной площадке физо занимались всем отделением. Кто солнышко крутит, кто на брусьях, кто на кольцах. И тут подходит мужик в кожаной куртке, запрыгивает на турник и пытается выход силой сделать. Но ничего у него не получается, так он на перекладине и повис. Ну Мишка подходит к нему, хлопает так по плечу и говорит: "слазь, корова".
- А мужик чего? - перебил рассказчика кто-то из самых нетерпеливых.
- Спрыгнул с турника, зыркнул на нас и ушел, а мы ржем! Вот, а вечером собирают нас всем училищем в актовом зале и объявляют: "Сейчас, товарищи, перед вами выступит Герой Советского союза, прославленный штурман, генерал-майор авиации Александр Васильевич Беляков". И выходит на сцену тот самый мужик в кожаной куртке. Все аплодируют, а у нас душа в пятках. Ведь при входе в актовый зал на мраморных досках три биографии выбиты: Чкалов, Байдуков и Беляков.
- А дальше что?
- Да ничего, после выступления всем отделением извиняться ходили, но он мужик не злой оказался - простил. Так что нас никак не наказали.
Разговор пилотов перескочил на другие темы, и я отвлекся, погрузившись в собственные мысли. К действительности меня вернул тот самый рассказчик, извинявшийся перед Беляковым.
- Слышь, папаша, эй, артиллерия.
- А? Что?
- Я говорю, табачком не богат, папаша?
- Нет, не курю, да и тебе, сынок, не советую, - еще раз вглядевшись в его лицо, я не удержался и спросил. - А лет-то тебе сколько? Восемнадцать-то хоть есть?
- На днях будет.
- А как же ты в армию попал? Доброволец?
- Да не совсем. Призвали нас, - летчик продолжил значительно тише, - а потом собрали в училище и сказали: "Пишите заявления, что вы добровольцы", ну мы и написали.
Смутная тревога тронула мое сердце, где-то я уже слышал эту историю, да и про Белякова, вроде, тоже. Я еще раз пристально посмотрел на летчика. Да нет, не может быть, мистика какая-то. Но тут его окликнули.
- Нос, пошли покурим, я махорки достал!
Нос! Точно Нос! Носов его фамилия! Знакомый отца, только было ему тогда уже около шестидесяти. Ничего не подозревающий сержант уже направился к выходу, а ведь я многое мог ему рассказать. Он еще успеет получить младшего лейтенанта, но приблизительно через полгода его штурмовик будет сбит. Стрелок погибнет, а сам он попадет в плен. Потом бежит из лагеря и до сорок четвертого будет командовать диверсионной группой в белорусской партизанской бригаде. Я даже помню численность его группы - шестьдесят четыре человека, потому что он часто рассказывал, как в праздники получал тридцать два литра самогона - по поллитра на душу. После соединения бригады с частями Красной армии он снова сядет за штурвал Ила, будет еще неоднократно сбит, домой на него придет пять похоронок, но войну он закончит в Берлине. А умрет в середине девяностых, пять раз обманув смерть за три с половиной военных года.
Я поднялся, забросил сидор на плечо и пошкандыбал к выходу - уж больно велико было искушение. Но я ничего ему не скажу, у него и так все будет хорошо. Сколько же у него будет внуков? Четыре? Нет, кажется, три.
Осмотревшись на площади, я влился в поток москвичей, спешащих по своим делам. Минут через десять добрался до пересекающей Садовое кольцо Пятницкой улицы, еще минут через двадцать пришел красно-желтый вагон с серой крышей и тремя дверями. Странно, мне казалось, что до войны все трамваи были с двумя дверями: в заднюю пассажиры только входили, из передней выходили. Но были, оказывается, и такие. В трамвай я влез, держа в руках сидор, с традиционным вопросом приезжего в незнакомый город.
- А сколько стоит проезд?
Плата была за одну остановку десять копеек и пять копеек дополнительно за каждый следующий участок. Но для каждого маршрута была установлена фиксированная плата за проезд всей линии. Маршрут N 3, один из самых протяженных, был, конечно, и самым дорогостоящим - пятьдесят пять копеек.
- А до Даниловского рынка, сколько будет?
- Двадцать пять.
Получив мелочь, кондукторша оторвала билет от рулонов, висевших у нее на ремне коричневой сумки. Переведя стоимость поездки в количество остановок, я продвинулся ближе к середине вагона. Заскрежетали, закрывающиеся двери, вагон тронулся. На ходу трамвай сильно дребезжал и раскачивался, похоже, дефекты конструкции усугубились недостатками военной эксплуатации, но все-таки он ехал. Еще минут через десять мы доползли до нужной остановки, и я вновь оказался на улице.
Вокзальный милиционер был прав - рановато приехал, торговля еще только разворачивалась. Впрочем, торопиться было некуда, и я отправился на рынок. Вскоре я, как показалось, уловил ритм движения этого, беспорядочного, на первый взгляд, сборища людей. Они четко делились на три категории. Первая, самая большая - покупатели. Эти ходили, толкались, приценивались, короче, постоянно были в движении и что-то делали. Вторая категория - продавцы. Эти никуда не ходили. Они стояли за прилавками, торговались, переговаривались друг с другом, в общем, тоже были при деле. Третья категория была представлена мужчинами, большинство из которых явно было призывного возраста. Эти ничего не продавали и не покупали, даже не приценивались, они наблюдали. Стояли, смотрели, потом вдруг без видимой причины срывались с места и исчезали в толпе, чтобы снова возникнуть в другом месте и так же бесцельно стоять, наблюдая за окружающей толкотней. Видимо, это был мелкоуголовный криминалитет, пасущийся при любом рынке в любое время.
Но это даже не рынок, на рынке все-таки торгуют, а здесь, по большей части, проходил натуральный обмен. Меняли вещи на еду и еду на водку, спичечный коробок махорки стоил пять рублей, и это при том, что средняя зарплата не превышала пятисот. Поразили выставленные на продажу огромные пятнадцатилитровые бутыли с чернилами. Неужели их кто-то покупает?
Понаблюдав за продавцами, я присмотрел себе мелкого барыгу, явно краденным торгует, но такой в МУР стучать не побежит, а если и побежит, то не сразу.
- Добрый день.
Барыга прицельным взглядом просканировал мою тушку.
- А с чего ты взял, что он добрый?
- С того, что если договоримся, то будет добрым.
- Чего надо? - заинтересовался торгаш.
- Для начала, шмотку толкнуть.
Я вытащил из мешка свой костюм. Барыга профессионально рассмотрел швы, пощупал ткань.
- Не наш.
- Английский.
Вообще-то, на самом деле, финский, но барыге это знать ни к чему, а все ярлычки "made in Finland" я предусмотрительно спорол.
- Новый почти, бери - не пожалеешь.
Деловой молча продолжил обследование брюк. Наконец он вынес вердикт.
- Пятьсот.
- Давай назад, я пошел.
Отдавать вещь ему явно не хотелось.
- Размер неходовой. Шестьсот.
- Косарь, ниже не опущусь, новый же почти.
- Семьсот, неизвестно, где ты его взял.
- Девятьсот, мой костюм, если хочешь - надену.
- Восемьсот, последнее слово!
- Договорились!
Судя по довольной ухмылке, которую не смог сдержать торгаш, меня опять здорово объегорили. Однако, спрятав костюм, деньги отдавать он не спешил.
- А что для конца?
- Сапоги нужны хорошие, кожаные, командирские. С размером проблема.
Барыга прикинул мой размер и сразу зарядил.
- Кусок.
- Может, сначала товар посмотрим?
- Посмотрим, - засуетился барыга, - обязательно посмотрим. А чем платить будешь?
- А что сегодня в ходу?
- Иголки для швейных машин, стекла для керосиновых ламп, кремни для зажигалок, спирт, - и понизив голос, - если есть маслята - возьму.
- Грибы-то тебе зачем?
- Грибы?! Ну ты даешь, деревня! Все, все, молчу. Пошли товар посмотрим.
Сдуру я поперся с ним, как бычок на бойню. Подозрения у меня возникли, только когда мы вышли за территорию рынка. Барыга направился к какой-то подворотне, а я чуть приотстал и, скинув с плеча мешок, начал распутывать узел. Подворотня оказалась тупиком, но это было заметно не сразу, а только когда углубишься шагов на десять. Сзади возникли две тени, но моя правая рука уже была внутри мешка. Зашедшие сзади притормозили, рука в мешке могла означать все, что угодно, от солдатской финки до трофейного "парабеллума" или заначенной от начальства гранаты. Я просто разжал пальцы, мешок упал на землю, а пистолет остался в руке. Кляк-кланц. Едва затихло второе "кланц", как в подворотне мы остались вдвоем.
- Стоять!
Барыга моментально влип спиной в стену, уставившись на черный зрачок пистолетного дула.
- Ты чо, козел, рамсы попутал?
- Ошибочка вышла, кореш. Кто ж знал, что ты фартовый?
- Гони лавэ.
- Да ты чо, в натуре?
- В натуре - кум в прокуратуре. Лавэ гони, или совсем зажмуриться решил?
Барыга трясущимися руками начал тащить из карманов банкноты.
- Давай! - торгаш, не спуская глаз с оружия, протянул деньги. - Пшел!
Повинуясь движению ствола, барыга порскнул к выходу. Я запихал деньги в карман, поставил пистолет на предохранитель и сунул его в правый карман шаровар. Подхватил мешок и, завязывая его на ходу, захромал к выходу. Выйдя, направился налево в сторону Садового кольца, но пройти успел всего шагов пять - по противоположной стороне улицы шел патруль. Первая мысль была - метнуться назад и переждать в подворотне, которую я только что покинул, но было уже поздно - меня заметили, и патруль двинулся мне навстречу. А бегать я сейчас не могу - с мешком, да еще и в разорванном сапоге.
- Ваши документы!
- П-пожалуйста, товарищ лейтенант.
Я подпустил легкое заикание, отрабатывая диагноз, указанный в справке. Ох, не переиграть бы!
- Почему заикаетесь?
- П-последствия контузии, в справке н-написано.
Лейтенант пристально разглядывал мою справку о ранении. Совсем еще молодой, видно, только из училища. Кроме него в патруле еще трое курсантов. Один моего роста, второй чуть ниже, третий совсем коротышка. За плечами СВТ с примкнутым штыком, в петлицах буквы "МКПУ". Да это же кремлевские курсанты! Лейтенант перешел к отпускному билету.
- Почему не по форме одеты, товарищ сержант?
- У к-каптерщика в госпитале д-другого ничего не б-было.
Лицо лейтенанта отражало напряженную работу мысли. Если сейчас решит тащить меня в комендатуру, то прыгаю вправо и назад выхватываю пистолет, одновременно снимая его с предохранителя. Стоят они компактной группой, у лейтенанта ТТ в кобуре, курсанты пока со своими винтовками развернуться… Ну не стрелять же в них, в конце концов! С другой стороны, привести в комендатуру контуженного воина, пусть и не по форме одетого, тоже не айс. Восполнять недостатки придется за счет запасов комендатуры, за что местные комендачи лейтенанту спасибо не скажут. Да и возиться с контуженным тоже никому не захочется.
- Приведите в порядок форму одежды.
Лейтенант протянул мне книжку с вложенными в нее справкой и отпускным.
- Д-да где же я с-сапоги и п-петлицы возьму?
Лейтенант посмотрел на меня, как на всю голову контуженного.
- В военторге.
Я еле догадался вскинуть руку к виску, отдавая честь уходящему патрулю.
При каждом шаге пистолет чувствительно бил по бедру и у меня создавалось впечатление, что все встречные подозрительно косятся на мой правый карман. Казалось, "парабеллум" вот-вот прожжет хэбэшку и с лязгом грохнется на тротуар. Убрать его в сидор не было никакой возможности - кругом люди. На обратном пути мне подсказали сесть на шестнадцатый маршрут трамвая, который должен был довезти меня практически до центрального магазина военторга. К счастью, нужный трамвай появился быстро. На этот раз вагон был обычный, с двумя дверями. Я залез в заднюю дверь, отдал кондукторше полтинник, получил билет, прошел в середину вагона и постарался встать так, чтобы никто не задел случайно мой правый бок. Ехать мне было долго.
Вагон дребезжал и вибрировал, раскачивался на поворотах, в электроприводе периодически появлялись какие-то резонансы. Люди чинно продвигались вперед, к выходу, кондукторша громко собирала плату за проезд. В трамвае мне не грозила встреча с милицией или патрулем. На некоторое время я мог почувствовать себя в безопасности, только оружие в правом кармане шаровар не давало расслабиться.
- Извините, товарищ, военторг на какой остановке выходить?
- Через одну, - не поворачивая головы, ответил совслужащий в коричневой шляпе.
- Спасибо.
Я продвинулся еще чуть вперед и, когда в окне вагона показалось пятиэтажное здание в стиле модерн с витринами на первом этаже и высоченными окнами со второго по четвертый, сошел с дребезжащей площадки на твердую землю. Пройдя через тяжелые деревянные двери, вошел в большой зал, вытянувшийся вверх сразу на три этажа. Народа в здании было немного, по большей части, естественно, военные, но попадались и плащи с пиджаками. Поначалу я решил, что причиной малолюдности является раннее время, но уже позже понял - цены в универмаге были отсекающими. В карманах у меня было всего две сотни плюс сколько-то мне сунул барыга в подворотне. Хватит или нет? Я уже представил, как перед кассой буду тащить из сидора денежные пачки. Интересно, кого вызовут - милицию или комендантский патруль?
- Гражданочка, где здесь сапоги можно купить?
- Там.
Стоявшая за прилавком дородная девица лет двадцати пяти махнула рукой вглубь зала и поджала губки бантиком - догадываюсь, чем я ей не понравился. С продавцом в отделе обуви мне повезло больше - он оказался мужчиной. Посмотрел на мой раззявивший пасть правый сапог и сказал.
- Что-нибудь подходящего размера мы найдем, но цены у нас…
- Найдите, я вас очень прошу, найдите, а с деньгами решим.
Пока продавец ходил на склад, я плюхнулся на табуретку, предназначенную для примеряющих обувь. Сидор поставил рядом, ослабил узел и, наблюдая за покупателями и продавцами, начал выбирать момент, чтобы переложить пистолет в мешок, благо видеокамер еще можно не опасаться. Вроде, подходящий момент настал, я уже сунул руку в карман, но тут вернулся продавец с парой яловых сапог гигантского размера. Хорошо хоть, новые портянки я намотал сегодня утром, а то запашок бы сейчас пошел…