В романе рассказывается о событиях в Испании в 1936–1939 гг., о героической борьбе испанского народа, поднявшегося на защиту своей Республики.
Разные пути и обстоятельства приводят в Испанию героев романа - советских летчиков Андрея Денисова и Павла Дубровина, французов Арно Шарвена и Гильома Боньяра, мексиканца Хуана Морадо… Но всех их объединяет ненависть к фашизму, стремление к свободе и миру на земле.
Содержание:
Следуя традиции благодарной памяти… 1
КНИГА ПЕРВАЯ 1
КНИГА ВТОРАЯ 89
Примечания 180
Петр Лебеденко
Красный ветер
Красный ветер пронесся
…………………………
Он радугой яркой станет,
натянутою над полем
Федерико Гарсии Лорка
Следуя традиции благодарной памяти…
Однако силы врага не устрашили бойцов интернациональных бригад. Вместе с советскими людьми за свободу Испанской республики воевали добровольцы из пятидесяти четырех стран мира. В сущности то был, как говорил мне замечательный режиссер и оператор Роман Кармен, участник описываемых событий, наш первый общий бой с фашизмом…
Тема "Красного ветра" взволновала Петра Лебеденко в 1936 году, когда он был курсантом летного училища и, как все его товарищи, жил событиями в Испании. Молодые летчики осваивали скоростные машины - бомбардировщики СБ, которые потом участвовали в Великой Отечественной войне. Инструктором у будущего писателя был испанец, антифашист, прошедший суровую школу борьбы у себя на родине. Он часто рассказывал курсантам об испанской трагедии. Готовясь защищать свободу Испании, некоторые летчики вечерами изучали испанский язык.
Петру Лебеденко не довелось сражаться за Пиренеями, но когда пришел час испытаний, он великолепно сражался против фашистов в небе нашей Родины. Именно потому он смог написать добрую книгу о своих боевых друзьях - летчиках Великой Отечественной войны - и стать профессиональным писателем.
Многие его повести и романы посвящены нашим рабочим, но тема, с которой так крепко была связана юность, никогда не уходила из памяти. Петр Лебеденко ищет встреч с людьми, воевавшими в Интернациональных бригадах. Полковник Василевский, командовавший партизанскими отрядами Народного фронта в 1936–1939 годах, расскажет ему о нескольких замечательных человеческих судьбах - сюжеты эти войдут потом в сюжет "Красного ветра". К непосредственной работе над романом автор приступил, изучив историческую и мемуарную литературу, несколько раз он ездил в Испанию, знакомился с местами боев, с участниками событий.
Однако я не называл бы "Красный ветер" повествованием документально-художественным. Сложная политическая обстановка в тогдашней Испании, дипломатические ходы буржуазных правительств вокруг франкистского путча нашли свое отражение в романе, но прежде всего кавалера боевых орденов, советского летчика Лебеденко волнуют судьбы советских летчиков и их испанских друзей. Каждый бой с фашистами над "красной землей Испании", о которой так замечательно писал Эрнест Хемингуэй, четко и точно переданы профессионалом, имеют свой сюжет и свою драматургию. Так оно, конечно, и было в жизни, но, чтобы впечатляюще все описать, помимо литературного таланта, требуется, наверно, и опыт личного участия в войне…
"Я не мог бы жить спокойно, зная, что где-то фашизм топчет человеческие свободы", - говорит один из героев романа, и под его словами мог бы, наверно, подписаться любой боец Интернациональных бригад. Этих летчиков бросила в небо Испании гражданская ответственность за все происходящее в мире.
Силен интернациональный пафос романа, среди славных его героев русские Андрей Денисов и Павел Дубровин, французы Арно Шарвен и Гильом Боньяр, мексиканец Хуан Морадо, американец Артур Кервуд. Они несхожи характерами, им свойственны ошибки, как, впрочем, и всем людям; часть из них пришла в Народный фронт после мучительных внутренних поисков, сохраняя, однако, на любом повороте судьбы гордый дух и непреклонную волю к борьбе.
Уверен, что читатель полюбит героев "Красного ветра". Полагаю, что они нужны нашей литературе, где, увы, появляются еще правдоподобно написанные, но вялые, аморфные фигуры, поглощенные частными, сплошь и рядом маленькими "проблемами"…
…Уже полвека почти отделяет нас от событий, в которых участвуют Андрей Денисов и его товарищи. Однако тема романа "Красный ветер" звучит и сегодня актуально. Забыв про грозные уроки истории, фашизм снова поднимает голову.
Длительное время я веду поиск нацистских преступников, скрывающихся на Западе. Только в ФРГ проживает сегодня более пяти тысяч высших офицеров СС. Они ни в чем не отступили от своих былых "принципов". Как правило, это очень состоятельные люди, финансирующие пропаганду гитлеризма, содействующие изданию книг, в которых читателю втолковывается, что, мол, фюрер - "обманутый идеалист", "лучший друг молодежи", что при нем был "порядок". Мы знаем, какой это был "порядок", "новый порядок", во имя крушения которого, то есть спасения цивилизации, двадцать миллионов замечательных советских людей отдали свои жизни на полях мировой битвы.
Фашизм принимает разные обличил, и об этом тоже нужно крепко помнить. Как в свое время гитлеровцы возвели в ранг государственной политики уничтожение евреев, цыган и славян, так и нынешние правители Израиля провозгласили геноцид по отношению к палестинцам и ливанцам. В преступлениях, чинимых на многострадальных арабских землях сионистами, в равной мере повинна и нынешняя администрация Вашингтона.
Продолжают - то открыто, то тайно - действовать фашисты и в Испании. Их цель - всеми средствами помешать процессу демократических преобразований в в стране, их кумиры - находящиеся в тюрьме путчисты, пытавшиеся совершить военный переворот 23 февраля 1981 года. Известный каталонский неонацист Эрнесто Мила организовал некий "учебный центр друзей Европы". В печати сообщалось о недавней чудовищной выходке этого "каталонского фюрера" и группы его дружков: они похитили студента и вырезали у него на лбу символ правой антикоммунистической организации. Зверствуют фашисты в Чили и Гватемале; не унимаются полпотовские террористы, последыши бесноватого, пытавшиеся превратить народ свободолюбивой Кампучии в новый Освенцим; грохочут выстрелы в ЮАР, где негр ныне, как русский, еврей или цыган в гитлеровской Германии, лишен права на минимальные права: "Собакам и черным вход запрещен!" Рвут бомбы молодчики из неофашистской партии в Италии, зверствуют банды бесноватого Гофмана из Мюнхена…
Однако время изменилось. На пути у последышей разного рода "фюреров" сегодня стоит непреодолимая стена - страны социализма, наша великая Родина, вынесшая на себе основную тяжесть борьбы с фашизмом.
Год от года на всей планете набирает мощь движение за мир, а значит - против фашизма. Люди больше не дадут себя обмануть! Военный психоз, расизм, слепой национализм сделались понятиями, наказуемыми народами. Забвение памяти преступно. Надо всегда помнить о тех, кто начал сражение против фашизма в далеком тридцать шестом году. Петр Лебеденко следует традиции благодарной памяти, и в этом заслуга его - и как солдата, и как писателя.
Юлиан Семенов
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава первая
Он любил это маленькое кафе, затерянное в полутемной улочке Парижа.
Стоило ему туда войти, как мадам Лонгвиль сразу же отодвигала в сторону счеты с перламутровыми костяшками и торопилась навстречу.
- О, мсье Шарвен! - Ни в голосе ее, ни в приветливо протянутых руках не было и тени подобострастия. - Добрый вечер, мсье Шарвен, прошу, ваш столик свободен. Или сперва к камину?
Если он садился к камину выкурить сигарету, хозяйка, женщина уже не молодая, но еще довольно привлекательная, устраивалась рядом на маленькой скамейке, и они вполголоса начинали говорить о разных разностях, но чаще всего о Пьере Лонгвиле, ее муже, известном пилоте Марокканской линии, три года назад погибшем в авиационной катастрофе. Хотя Арно Шарвен служил в ВВС и летал на истребителях, однако с Пьером Лонгвилем он был не просто знаком - они были друзьями.
- Я всегда буду его помнить, - говорил он мадам Лонгвиль, вороша в камине угли. - Это был мужественный пилот и честный человек…
- Говорят, у него отказали сразу оба мотора, - вздыхала женщина. - Как это могло случиться, чтобы сразу оба? Судьба? Злой рок?
Шарвен пожимал плечами:
- У нас у всех одна судьба. Рано или поздно, а конец один.
Мадам Лонгвиль осторожно прикасалась к плечу Шарвена:
- Не надо так мрачно, мой мальчик. Разве мало людей, для которых судьба не мачеха? Пусть всевышний всегда охраняет вас на земле и в небе.
Она никогда не говорила: "В воздухе". Только так: "В небе". Это шло от ее Пьера, которого она всегда боготворила. Таких людей, как Пьер, на этой трижды грешной земле не было и во веки веков не будет. Разве вот только Арно Шарвен… Они даже внешне похожи. Словно отец и сын. У Арно такие же голубые глаза, такие же выпуклые надбровные дуги ("Признак сильного характера и сильной воли", - думала мадам Лонгвиль), черные, точно у марокканцев, - волосы… Да, будто отец и сын. Бог не дал мадам Лонгвиль детей, а уж как она хотела иметь сынишку, вот такого же, как Арно Шарвен…
Как-то он сказал:
- Вы можете называть меня просто Арно, мадам Лонгвиль. Мне это будет приятно…
Кажется, она искренне обрадовалась. Ей давно хотелось видеть в нем не только частого посетителя кафе, но и настоящего друга. Да, друга, в котором она очень нуждается.
И все же мадам Лонгвиль продолжала называть его по-прежнему: мсье Шарвен. Наверное, боялась, что кто-нибудь может принять дружеское обращение за фамильярность, за непочтительность к столь уважаемому человеку, как Арно Шарвен.
Сегодня Шарвен был явно чем-то расстроен - мадам Лонгвиль видела это по его глазам. Обычно ясные, светлые, сейчас они казались не то угрюмыми, не то печальными. Поздоровавшись с мадам Лонгвиль, он как-то уж очень рассеянно прошел к своему столику и попросил:
- Двойной коньяк, пожалуйста.
- Может быть, вначале чего-нибудь перекусить, мсье Шарвен? - обеспокоенно спросила хозяйка.
- Нет, благодарю вас. Только коньяк.
Как правило, он пил коньяк маленькими глотками, будто пригубливал: выпьет чуть-чуть, почмокает губами, поглядит рюмку на свет и блаженно вздохнет: "Ах, мадам Лонгвиль, что за божественный напиток".
Теперь же Шарвен выпил его залпом и сразу сунул в рот сигарету. Потом встал из-за столика, с минуту смотрел в окно на редких прохожих, под зонтиками шлепающих по грязным лужам мостовой, и направился к камину. Сел - и точно застыл. Камин сейчас не горел - было лето, но Арно привык сидеть именно здесь и никогда не менял своей привычки.
Хозяйка наблюдала за ним со все возрастающим беспокойством: таким удрученным она не видела Шарвена никогда. Он был не из тех, кто по пустякам поддавался меланхолии, - уж это мадам Лонгвиль знала преотлично. Даже, бывало, рассказывая о гибели какого-нибудь знакомого пилота, Арно не вешал носа и не раскисал.
- Вы верите в бога, мадам Лонгвиль? - спрашивал он.
- Конечно, - отвечала она. - Как можно не верить в бога!
- В таком случае вы должны считать нас, летчиков, более счастливыми людьми. Мы ведь привыкли к небу, и когда вся наша братия соберется там, - он глазами показывал за окно и поднимал руку кверху, - нам не придется привыкать к новой обстановке…
- Простите меня, мсье Шарвен, - отвечала мадам Лонгвиль, - но я не люблю, когда шутят так мрачно.
Нет, Арно не отличался ни черствостью, ни бесчувственностью. За его невеселым юмором легко угадывались испытываемые им боль и тоска, однако он умел держать себя в руках. Точно таким же был и Пьер Лонгвиль. Тому, кто плохо его знал, могло казаться: эту сильную натуру не согнет никакая беда, любое несчастье он шутя сбросит со своих широких плеч. Но мадам-то Лонгвиль видела все. Видела и чувствовала, как часто надрывалась душа ее мужа.
Да, Арно Шарвен - точь-в-точь Пьер Лонгвиль. Одна закваска. "Может быть, - думала мадам Лонгвиль, - я потому и испытываю к этому мальчику такую глубокую нежность? Может, потому мне и хочется назвать его своим сыном?"
Она наконец подошла к камину и устроилась рядом с летчиком.
- Как поживает Жанни, мсье Шарвен? Надеюсь, все хорошо? Не забыла ли она старушку Лонгвиль?
Шарвен, задумчиво глядя в сторону, молчал. Тогда мадам Лонгвиль переспросила:
- Я говорю о Жанни де Шантом… Кажется, она не заглядывала ко мне уже тысячу лет. С ней ничего не случилось? У нее все в порядке?
Шарвен кивнул:
- Да, у нее все в порядке. Спасибо вам, мадам Лонгвиль… Знаете, о чем я хочу вас попросить? Мне надо побыть одному. Вот здесь… Вы не обидитесь?
- Господи! - тихонько воскликнула мадам Лонгвиль. - Я вас понимаю! Конечно-конечно, мсье Шарвен. Человек уж так устроен, что ему иногда необходимо побыть одному. И извините меня, я не хотела быть назойливой.
Шарвен улыбнулся.
- Я тоже вас понимаю, мадам Лонгвиль… Если вас не затруднит, принесите мне сюда еще коньяку. Двойную порцию.
Снова встревоженно взглянув на пилота, она проследовала к бару и вскоре вернулась с коньяком, и двумя рюмками на небольшом подносике. Рядом лежали тонко нарезанные кусочки швейцарского сыра.
- Я сейчас исчезну, мсье Шарвен, но сперва хочу выпить вместе с вами. Это "камю". Старый добрый "камю", от которого даже такая остывшая кровь, как у меня, начинает полегоньку разогреваться. Давайте выпьем за Жанни де Шантом… Вам повезло, мой мальчик, это говорит вам женщина, хорошо знающая и жизнь, и людей. Вы мне верите? Жанни - девушка дворянского происхождения, а поглядите, сколько в ней простоты! Я уж не говорю о ее красоте. Стоит ей появиться на улице, как зеваки начинают спотыкаться, не видя под ногами земли. А доброта… Да, мой мальчик, я верю в бога и верю, что есть существа, называемые ангелами. Кто в этом сомневается - пусть поближе узнает Жанни де Шантом…
- У вас всегда была склонность к преувеличениям, мадам Лонгвиль.
- Вы хотите сказать, что Жанни… Вы не согласны со мной?
- Я хочу сказать, что Жанни - самая обыкновенная девушка. Она действительно добра, красива, умна, но… Если вы разрешите, мы поговорим об этом в другой раз.
- Да-да, конечно. Я исчезаю, мсье Шарвен. Простите старуху за болтливость… Наверное, все женщины, когда им переваливает за пятьдесят, становятся не в меру болтливыми. Такая порода, мсье Шарвен, такая порода…
2
С Жанни де Шантом Шарвен познакомился случайно. В тот день командир истребительной эскадрильи капитан Эмиль Тенардье праздновал свой юбилей и пригласил всех летчиков эскадрильи к себе на ужин.
Шарвен принял это приглашение после долгих колебаний. Он знал: Эмиль де Тенардье - один из отпрысков старинного и знатного рода, сын влиятельного в авиационных кругах генерала Франсуа де Тенардье, о суровом нраве которого шепотком говорили во всех авиачастях. Будучи по натуре человеком мужественным, Арно все же испытывал чувство, похожее на робость: даже частичка "де" вызывала в нем невольный трепет… Разумом Шарвен понимал, что все это, по меньшей мере, наивно, но до конца избавиться от своего чувства не мог.
Может быть, он так и не принял бы приглашения, если бы не его друг, летчик лейтенант Гильом Боньяр. Гильом в противоположность Шарвену относился к таким вещам, как "иерархические предрассудки", с пренебрежением. Когда Шарвен поделился с ним своими мыслями, Гильом искренне возмутился:
- Чувствовать себя перед ними плебеем? Раболепствовать?
- Дело не в том, - заметно смутился Шарвен. - Я тоже никогда и ни перед кем не стану раболепствовать, но… тут что-то глубоко внутреннее, понимаешь?
- Понимаю. Внутреннее… Заложи два пальца в рот, - посоветовал Гильом, - и освободись, если это внутреннее. У тебя, надеюсь, есть приличный гражданский костюм? Когда надеваешь фрак, сразу же забываешь, что ты всего лишь лейтенант и что на свете существует такая штука, как необходимость кому-то подчиняться. Во фраке я - и Людовик, и Робеспьер.
…За стол еще не приглашали, и гости расхаживали вдоль стен огромного зала, любуясь полотнами известных мастеров живописи. Гильом, который, оказывается, многих здесь знал, говорил Шарвену, указывая то на одного, то на другого человека: - Жан Ногес, фабрикант, богат, как Крез, и скуп, как Гобсек. Цели существования: а) переплюнуть миллионера Симона Леверье и б) выдать дочку за нашего Эмиля. Вон она, у окна, с мордочкой хорька и фигурой крысы, вылезшей из Сены. Говорят, Ногес дает в придачу пятьсот тысяч франков. А Эмиль как-то сболтнул: "Если бы мне пришлось на ней жениться - удушил бы в первую брачную ночь". Скоси глаза направо: Андре де Лакутюр, генерал в отставке, великий патриот Франции. Как и его отец. Когда у того спросили: "Знаете, что заявил Бисмарк по поводу нашего поражения в семьдесят первом году? "Франции оставили лишь глаза, чтобы оплакивать свои несчастья…"". Лакутюр ответил: "Во всем виноваты вы сами. Если бы в правительстве сидели более умные и более предприимчивые люди, Эльзас и Лотарингию можно было бы не отдать, а выгодно продать".
Камердинер время от времени провозглашал:
- Графиня де Баллен!
- Полковник Филипп де Лагранж!
- Генерал де Обюртен!
И вдруг:
- Подполковник Шарль де Голль, секретарь Высшего совета национальной обороны!
Обернулись не только Гильом и Шарвен - все неожиданно и, возможно, помимо своей воли приостановили шаг, когда в зал вошел высокий человек, на первый взгляд кажущийся нескладным, даже неуклюжим. Шарль де Голль твердо проследовал к мадам де Тенардье, склонился и учтиво поцеловал руку. Потом поднял крупную породистую голову, взглянул на генерала де Тенардье глазами, в которых, как показалось Шарвену было больше холода, чем учтивости, и сказал:
- Разрешите поздравить вас, господин генерал, с семейным торжеством. Я много наслышан о капитане Эмиле де Тенардье как о командире незаурядной воли и незаурядных способностей. Мне доставляет удовольствие сказать вам об этом потому, что, к сожалению, таких слов не скажешь о многих офицерах нашей армии.