Это был Каджимат, в феврале рвавшийся в Ирак, в марте уже насмотревшийся достаточно, чтобы написать в Интернете: "Мне нужно время это обдумать", а в апреле сидевший за рулем третьего "хамви" в колонне из шести - "хамви", на котором некто, прятавшийся в темноте и державший палец на кнопке, остановил свой выбор.
От кнопки шла проволока к чему-то темному на обочине дороги. Само СВУ этот человек почти наверняка не видел, но он заранее нарочно расположил его на одной линии с высоким, покосившимся, сломанным и в иных отношениях бесполезным фонарем на другой стороне, который он мог использовать как мушку прицела. Когда мимо фонаря проезжал первый "хамви", он по известной только ему причине его пропустил. Второй "хамви" - тоже пропустил. А вот когда проезжал третий, он по известной только ему причине на этот раз нажал кнопку, и взрыв, который произошел, послал в сторону "хамви" несколько больших стальных дисков с такой скоростью, что, еще не долетев до двери Каджимата, они приняли форму песта и превратились в неостановимые полурасплавленные снаряды. Чтобы изготовить СВУ, нужно потратить самое большее сто долларов, и "хамви" стоимостью 150 тысяч защитил солдат от него не лучше, чем если бы был сделан из кружев.
Пробив броню, снаряды ворвались в отделение экипажа, превращая все на своем пути в разлетающиеся осколки. В машине было пятеро солдат. Четверым удалось выбраться, и, окровавленные, они повалились на землю, но Каджимат остался на своем сиденье, а "хамви", уже загоревшись, набрал скорость и врезался в автомобиль "скорой помощи", который стоял, пропуская конвой. "Скорая помощь" тоже запылала. После этого примерно тысяча патронов, находившихся в "хамви", от жара начали взрываться, и, когда ближе к рассвету "хамви" доставили обратно в Рустамию, внутри почти все выгорело. В заключении о смерти Каджимата батальонный врач написал: "Труп сильно обожжен" - и затем добавил: "(До неузнаваемости)".
Так или иначе, даже в подобных обстоятельствах необходимо следовать процедуре, и Козларичу пришлось хорошенько познакомиться со всеми ее этапами.
Сначала из "хамви" извлекли все, что в нем было, в зоне санобработки транспортных средств - на загороженном брезентом участке с хорошей канализацией у боковых ворот базы. Там, вдали от глаз, сделали фотографии, показывавшие ущерб, измерили и проанализировали пробоины в двери, и солдаты, как могли, постарались продезинфицировать то, что осталось от "хамви", с помощью бутылок с перекисью водорода и с чистящим средством Simple Green. "Чисто, без дураков. Чище, чем когда сходит с конвейера", - говорил Козларичу офицер, отвечавший за этот участок работы, о том, чего его солдаты добивались обычно, но на этот раз он сказал: "Укрепить и подготовить к отправке - вот более-менее и все, потому что очистить это как следует невозможно".
Тем временем останки Каджимата тоже готовили к отправке - готовили за запертыми дверями маленького отдельно стоящего строения, где имелись шестнадцать отсеков для трупов, запас виниловых мешков для них, запас новеньких американских флагов. Персонал морга составляли два человека, которые должны были, помимо прочего, обследовать останки в поисках того личного, что солдат при жизни носил с собой.
- Фотографии, - сказал позднее один из них, сержант первого класса Эрнесто Гонсалес, говоря о том, что он находил в формах убитых. - Выпускные. Снимки детей. С семьями. Или около своих машин.
- Сложенные флаги, - добавил его помощник, специалист Джейсон Саттон.
- Эхограмма, - сказал Гонсалес.
- У одного было письмо в бронежилете, - вспомнил Саттон о своем первом трупе. - "Моей семье. Если вы это читаете, меня уже нет в живых".
- Вот это зря. Письма читать не надо, - заметил Гонсалес.
- Больше я так не делал, - сказал Саттон. - Писем не читаю. На фотки не гляжу. Чтобы крыша не поехала. Ничего не хочу знать. Не хочу знать, кто он и что он. Только самый минимум. Если можно не смотреть - не смотрю. Если можно не трогать - не трогаю.
Тем временем группа обезвреживания боеприпасов взрывного действия готовила заключение о взрыве:
"Размеры взрывной воронки в футах - 8х9х2,5, что соответствует 60–80 фунтам неизвестного взрывчатого вещества".
Командир взвода отчитывался о случившемся:
"Рядовой первого класса Каджимат был убит снарядом, и извлечь его из транспортного средства возможности не представилось".
Писал и взводный сержант:
"Рядовой первого класса Диас выбежал из дыма, который поднялся из-за взрыва. Я и капрал Чанс помогли ему влезть в мою машину через заднюю дверь, и капрал Чанс начал перевязывать его раны. Затем я увидел слева от "хамви" трех солдат, одного волокли по земле. Я подбежал и увидел, что волокут капрала Пеллеккиа. Он кричал, что не смог вытащить рядового первого класса Каджимата из машины".
Батальонный врач составлял заключение о смерти:
"Все четыре конечности сожжены, видны костные культи. Верхняя часть черепа сожжена. Оставшаяся часть туловища сильно обуглена. Из-за высокой степени обугливания дальнейшее обследование невозможно".
Пентагон готовил информационное сообщение о 3267-й жертве войны с американской стороны:
"Министерство обороны объявило сегодня о гибели солдата, который участвовал в операции "Свобода Ираку"".
А Козларич, вернувшись в свой кабинет, говорил по телефону с матерью Каджимата, которая, плача, задала ему вопрос.
- Мгновенно, - ответил он.
Несколько дней спустя Козларич вошел в здание в дальнем углу ПОБ, которое ничем не отличалось от других, кроме слов "Дом молитвы" на взрывозащитной стене. Одно дело оставалось, последнее.
Внутри солдаты готовились к вечерней поминальной службе. На экране слева от алтаря демонстрировалось слайд-шоу, посвященное Каджимату. В центре помещения несколько солдат составляли композицию из его ботинок, автомата М-4 и каски. Звучала печальная, берущая за душу музыка - что-то на волынках, - и Козларич, пока входил и рассаживался взвод Каджимата, слушал ее молча, никак лицом не выражая своих чувств.
В числе прочих вошел и Диас, который выбежал тогда из дыма. Вошел на костылях, потому что нижняя часть ноги была у него нашпигована осколками, и, когда он сел, Козларич сел рядом и спросил, как у него дела.
- Вчера первый раз надел теннисную туфлю, - сказал Диас.
- Мы тебя в два счета поставим в строй, - пообещал Козларич, похлопав его по здоровой ноге, и, когда он встал и двинулся дальше, Диас на секунду закрыл глаза и вздохнул.
От него Козларич перешел к старшему сержанту Джону Керби, который сидел тогда на правом переднем сиденье "хамви", всего в каком-нибудь футе от Каджимата, и по глазам которого сейчас было видно, что он все еще там.
- Как ожоги? - спросил Козларич.
- Нормально, - пожав плечами, ответил Керби, как и должен отвечать хороший солдат, но затем, приказав глазам не рыскать, посмотрел прямо на Козларича и добавил: - В смысле, хреново.
На экране фотографии Каджимата продолжали сменять друг друга.
Вот он улыбается.
Вот он в бронежилете.
Вот опять улыбается.
- Мне вот эта фотка нравится, - сказал один из солдат, и теперь они все смотрели на экран, жуя резинку, чистя ногти и ничего не говоря. Было позднее утро, и сквозь окна, несмотря на высокие взрывозащитные стены, сколько-то серого света проникало, что было нелишне.
Вечером, однако, когда началась поминальная служба, было иначе. Никакого света в окнах. Сумрачное помещение. Неподвижный воздух. Несколько сотен солдат сидели плечом к плечу, и, слушая речи в память об умершем, иные плакали.
- Он всегда был радостный. У него было большое сердце, больше солнца, - сказал один солдат, и, если эти слова девятнадцатилетнего парня, который всего десять недель назад оглашал бодрыми возгласами заснеженный Канзас, кому-то могут показаться недостаточно печальными, то вот слова другого:
- Он всегда был готов прийти мне на помощь. Жаль, что я не смог прийти на помощь ему. Очень жаль.
Козларич все это время сидел тихо, ждал своей очереди и, когда она настала, вышел к кафедре и молча оглядел своих солдат, которые все смотрели на него. В эту минуту он хотел сказать им что-то такое, что подняло бы их выше горя, вызванного смертью Каджимата. Он несколько дней думал, что сказать, но легко было в Канзасе, сытно поужинав ветчиной и печеными яблоками, с отвлеченным интересом рассуждать, как его изменит первая гибель солдата, - и совсем иное дело сейчас, когда это произошло в действительности. Целки были сломаны. И у них, и у него.
Он решил назвать случившееся тем, чем искренне его считал, - не только утратой, но и призывом к единству, точкой отсчета для всего предстоящего.
- Сегодня, - сказал он, - мы отдаем дань первому павшему солдату оперативной группы "Рейнджер", скорбим об утрате, которая на свой особый лад сплотила нас как воинскую часть в одно целое.
Вот чем он объявил потерю солдата - событием, сплачивающим 2-16 в одно целое, - и эти слова, казалось, повисли на секунду в воздухе, прежде чем опуститься на притихших парней. Среди них был Диас, и, сидя там с осколками в ноге, думал ли он так же, как Козларич? Думал ли так же Керби, сержант с рыскающими глазами? Думали ли так же другие двое из экипажа "хамви", которые были сейчас на пути в Штаты, потому что их ранило так серьезно, что воевать уже не придется?
Думали ли так же все остальные?
Не вопрос. Конечно, думали.
Ведь так сказал их командир, и так их командир искренне считал. Два месяца солдатам казалось, что они на войне, и вот теперь они действительно были на ней, Каджимат это доказывал, Каджимат служил этому подтверждением, и, как только служба кончилась, Козларич поспешил к себе в кабинет посмотреть, что на очереди.
Он включил компьютер. Его ждало свежее электронное письмо из армейского штаба, извещавшее его, что в целях более полного проведения в жизнь стратегии "большой волны" срок пребывания 2-16 в Ираке увеличивается с двенадцати до пятнадцати месяцев.
- Не беда, - сказал он.
Перечитал письмо.
- Больше будет времени, чтобы победить, - сказал он.
Еще раз перечитал.
- Все идет хорошо, - сказал он и пошел в соседнюю комнату сообщить новость майору Каммингзу, который задумчиво сидел за своим столом, немного тоскуя по дому, и Майклу Маккою, своему главному сержанту, который следил за мухой, ползшей по батальонному флагу США. Красная полоса. Белая полоса. Красная полоса. Белая полоса. Наконец Маккой потянулся к стопке извещений, оставшихся после поминальной службы по Каджимату, и взял грязную мухобойку, которая лежала на ней. Козларич застыл. Муха упала замертво. И "большая волна" могла катиться дальше.
2
14 АПРЕЛЯ 2007 ГОДА
Насилие в Багдаде, межобщинное насилие в Багдаде, то насилие, что грозило вырваться из-под контроля, теперь начинает утихать. И с уменьшением насилия у людей появляется больше доверия, а если люди испытывают больше доверия, у них возникает потребность принимать трудные решения, направленные на примирение, необходимое для безопасности Багдада и для того, чтобы страна выжила и процвела как демократическое государство.
Джордж У. Буш, 10 апреля 2007 года
От строения, которое Козларич получил для своего командного пункта, все остальные батальоны на ПОБ отказались, и перед тем, как эту двухэтажную коробку взял себе 2-16, ее использовали как склад. В стенах в нескольких местах после ракетных атак образовались глубокие трещины, и всякий раз, когда неподалеку взрывалась ракета, внутрь влетали облака пыли. У других батальонных командиров на ПОБ были довольно большие кабинеты, куда помещались диваны и столы для совещаний; в кабинете Козларича хватало места только для его письменного стола и трех металлических складных стульев. Это, в общем-то, был даже не кабинет, а отсек комнаты, которую солдаты перегородили фанерой. Он втиснулся по одну сторону от фанеры, а по другую находились Маккой, Каммингз и четыре неодушевленных предмета, чья важность, пока батальон был на базе, претерпевала изменения.
Мухобойка. Диспенсер для клейкой ленты. Книга под названием "Борьба с повстанческими движениями. Руководство 3-24". И большая картонная коробка с десятками ненадутых футбольных мячей.
Пока Козларич все еще полагал, что раздача мячей иракским детям, подбегающим к его "хамви" с криками: "Мистер, мистер", дает результаты. Ребенок принесет домой футбольный мяч; родители спросят, где он его взял; он ответит: "Американцы подарили"; родители будут рады; доверие с их стороны возрастет; увеличится их потребность принимать трудные решения, направленные на примирение; Багдад станет безопасным городом; Ирак процветет как демократическое государство; война будет выиграна. Впоследствии Козларич махнет на мячи рукой.
До диспенсера пока что никто не дотрагивался. Но впоследствии Каммингз начнет хлопать мух ровно с такой силой, чтобы оглушить насекомое, а затем будет приклеивать еще живую муху к куску ленты и бросать в мусорную корзину. Вот это будет давать результаты. "Ненавижу мух", - будет говорить он всякий раз, проделывая это.
Книга впоследствии покроется пылью. Но в первые дни после гибели Каджимата к ней все еще обращались; Каммингз заложил ее на странице 1-29 листком бумаги, где написал: "Побеждаем ли мы? Таблица".
Книга, выпущенная незадолго до отправки 2-16 в Ирак, впервые за двадцать лет отразила изменения в военной стратегии борьбы с повстанческими движениями. Объявляя о "большой волне", Буш ясно дал понять, что во главу угла в Ираке теперь ставится именно эта стратегия и руководство в той мере, в какой военным можно предлагать вести войну по учебнику, было посвящено различным противоповстанческим мерам. 282 страницы наставлений о том, что лучший способ победить врага - не убивать направо и налево, а "сосредоточиться на населении, на его нуждах, на его безопасности". Хочешь выиграть войну - завоюй доверие людей. Для солдат батальона 2-16 это был интересный поворот событий. "Не забывайте: мы пехотный батальон, - сказал однажды Каммингз. - Наша задача - уничтожать врага в ближнем бою. Мы единственный род войск, предназначенный для этого. Бронетанковые войска убивают издали. Авиация убивает издали. А пехотинец идет и, если нужно, убивает руками". Еще интереснее выглядел раздел руководства "Парадоксы борьбы с повстанческими движениями": парадоксы звучали на подозрительно дзен-буддистский лад. "Порой чем больше применяется сила, тем менее она эффективна". "Лучшее оружие против боевиков - не всегда стреляющее". "Иной раз чем солиднее войска защищены, тем опаснее их положение".
В частном порядке Каммингз выражал сомнение в том, что такой тип войны подходит Козларичу:
- Он солдат. Только солдат, и ничего больше. Инструмент войны, и его тянет в эту драку, и вот почему я думаю, что он немного разочарован из-за того, что это не война в чистом виде, где он мог бы пойти вперед и сказать: "За мной, ребята", - потому что эта война требует чего-то другого. Чаепития, рукопожатия, политиканство - вот чего она требует. И тут он, по-моему, не совсем в своей тарелке. Потому что он командир боевой единицы, вожак, который может повести людей на смерть, если нужно. "За мной" - вот так, буквально.
Но Козларич, по крайней мере на той стадии, настойчиво утверждал, что ему нравится быть участником стратегии.
- Знаете, что забавно? Что именно это я и хотел всегда делать. Я всегда хотел быть солдатом и политиком одновременно, - сказал он однажды. Он сидел в своем кабинете и смотрел на висящую на стене карту, которая изображала зону ответственности (ЗО) батальона. Некоторые называли эту часть города Новым Багдадом, некоторые - Девятым Нисана (9 апреля) в честь того дня в 2003 году, когда Багдад был взят. У Козларича было для района свое название.
- Говнюшник, - сказал он, - но с очень большим потенциалом. Я часто вот о чем думаю: взять бы, к примеру, Федалию, - он показал на одну из худших частей ЗО, - и снести там все бульдозерами подчистую. За полгода у меня бы там возник перестроенный город. Я бы провел электричество. Провел бы чистую воду. Сделал бы канализацию. Построил бы школы. Построил бы дома, которые отвечали бы каким-то нормам безопасности. После этого переходим в Камалию и там делаем то же самое. Ломаем все к чертям и строим заново.
Необычайно подробная карта, на которую он глядел, была создана на основе спутниковых изображений. Федалия, Камалия, Муаламин, Аль-Амин, Машталь и все другие части ЗО были видны здание за зданием и улица за улицей, причем все улицы получили американские названия. Широкая улица с водоводом посередине, которую иракцы называли Дорогой канала, для американцев была маршрутом "Плутон"; пересекавшаяся с ней оживленная дорога, где постоянно подкладывали бомбы, была маршрутом "Хищники"; маршрут, на котором погиб Каджимат, назывался "Денем"; узенькая дорога, которой солдаты избегали, потому что там легко было устроить засаду, именовалась Дорогой мертвой девочки.
Откуда взялись эти названия? Кто была эта мертвая девочка и как она умерла? На данной стадии войны никто такими вопросами не задавался. Стремиться в Ираке не предполагать, а знать - сплошь и рядом напрасный труд; так или иначе, названия были уже жестко закреплены, и не только в ЗО батальона 2-16, но и по всему Багдаду, который карта тоже изображала. Район за районом Багдад являл себя Козларичу во всей полноте - восточная часть, в большой степени шиитская после нескольких лет жестоких этнических и религиозных чисток, вызванных войной, и западная, в большой степени суннитская. В западной части действовали ячейки Аль-Каиды, в восточной - боевики радикального религиозного деятеля Муктады аль-Садра - так называемая армия Махди (Джаиш-аль-Махди, у американцев сокращенно ДжаМ). В западной части американских военных атаковали террористы-смертники, в восточной применялись особо опасные СВУ - так называемые снарядоформирующие заряды (СФЗ), один из которых легко пробил броню "хамви" Каджимата. Батальон 2-16 находился в восточной части, и ее очертания на карте, когда Козларич на нее смотрел, с каждым днем казались ему все уродливее и уродливее, особенно продолговатый полуостров, который река Тигр, текущая с севера на юг и делящая город пополам, образует, поворачивая в одном месте на запад и затем обратно на восток. Форму полуострова корректно называли "каплевидной", но Козларич не всегда был корректен.
- Отличная метафора для всего, что здесь происходит, - сказал он, глядя на полуостров, резко вдающийся в западную часть города. - Ирак сам себя дрючит.
А раз так, его война состояла в том, чтобы взяться за все это - за ДжаМ, за СФЗ, за груды мусора, за реки нечистот и все остальное - взяться и навести порядок. Никому пока что это не удавалось, но он испытывал такую уверенность, что сделал предсказание:
- Перед нашим отъездом я батальонную пробежку проведу. Пробежку оперативной группы. В шортиках и маечках.
Он показал маршрут пробежки на карте: "Плутон", потом Первая улица, потом "Денем", потом "Хищники" - и домой.