Перед другим домом росло плодовое дерево и стоял небольшой металлический резервуар для воды, который показался одному из солдат подозрительным. Семья, жившая в доме, молча смотрела, как солдат отвинтил крышку резервуара и понюхал внутри, проверяя, действительно ли там вода, а потом смотрела, как другой солдат запустил руку в крону дерева и начал по очереди ощупывать ветки - одну, другую, третью. Стоя на цыпочках, он шарил среди листвы, наконец нашел, что искал, и под взглядами семьи поднес спелый плод ко рту и откусил.
Каждый обыск занимал самое большее несколько минут, и все общение между американцами и иракцами к нему и сводилось. В отличие от более рискованных операций, когда солдаты, преследуя конкретные точечные цели, ломали двери посреди ночи, эти обыски происходили обыденно и деловито: вошли, обыскали, задали несколько вопросов, вышли. Следующий дом. Вошли, обыскали, вышли. Риск был, конечно: ведь они явились сюда потому, что кто-то пытался убить их товарищей с помощью СВУ Опасность представляли, например, снайперы, и поэтому оружие у солдат, когда они шли к следующему дому, было наготове. Около дома стоял мужчина, и он пригласил Козларича войти и выпить чаю.
Раньше такого никогда не случалось. Во время всех предыдущих обысков никто их в дома не зазывал - люди пассивно отступали в сторону, пропускали их, и только.
И Козларич вошел в сопровождении иракца, который был его переводчиком. Четверо из его группы безопасности тоже вошли, а два солдата остались в переднем дворе, чтобы в случае засады стать первой линией обороны.
Мужчина провел Козларича мимо родных, имевших удивленный вид, и жестом пригласил сесть на стул в безукоризненно чистой гостиной. На столе стояла ваза с искусственными цветами, сервант был полон хрупкой посуды.
- У вас красивый дом, - сказал Козларич, садясь. Каска была на нем, бронежилет на нем, пистолет в пределах быстрой досягаемости.
Хозяин улыбнулся и поблагодарил за похвалу, но под мышками у него появились влажные пятна.
На кухне грелась вода для чая. Снаружи другие солдаты продолжали обыскивать дома соседей, видевших, что этот человек сам позвал к себе американцев. В гостиной хозяин объяснил Козларичу, почему иракцы неохотно сотрудничают с американцами.
- Я боюсь иметь дело с американцами, потому что мне угрожали боевики. У меня нет денег. Жаль, что я не могу на вас работать, - сказал он по-арабски, делая паузы для переводчика, и в какой-то момент перешел на английский, чтобы понятнее было, чем теперь стала его жизнь: - Очень трудно.
Разговор продолжался. Иракец назвал свой возраст: шестьдесят восемь лет. Козларич сказал, что он выглядит моложе. Хозяин сообщил, что в прошлом служил в иракских ВВС. Козларич в очередной раз кивнул. День был не жаркий, но пятна пота под мышками у иракца росли. Уже прошло пять минут с лишним. Несомненно, соседи не оставили все это без внимания.
- Если меня потом спросят: "Почему у тебя были американцы?", я просто отвечу: "Обыскивали дом", - сказал хозяин скорее себе, чем Козларичу.
Подали чай.
- Нейт, - сказал Козларич Шоумену, - пройдись-ка по дому. Пускай тебя просто проведут по всем комнатам.
Вот уже десять минут. Хозяин сплел пальцы. Расплел пальцы. Подтянул носки. Сказал:
- Когда я вчера вечером услышал взрыв, у меня сердце… в груди все так и…
Он сидел тогда, по его словам, в этой самой комнате, ужинал, и стены дома затряслись, но ничего не разбилось.
Пятнадцать минут. Хозяин рассказал Козларичу про одного из своих сыновей, которого две недели назад похитили и постоянно избивали, пока он не заплатил выкуп - 10 тысяч долларов. Вот почему у него теперь нет денег.
Двадцать минут.
- Я люблю Америку. Когда Америка пришла, я поставил снаружи цветы, - сказал он. Но с тех пор ситуация изменилась. - Если я их сейчас поставлю, меня убьют.
Пятна пота уже расплылись до огромных размеров. Двадцать минут. Обыски не длятся столько времени. Все это знают. Козларич встал.
- Шукран, - сказал он, пожимая хозяину руку.
- Жаль, что я не могу поддержать вас, - сказал хозяин. - Я боюсь за свою жизнь.
Он проводил Козларича за дверь, и, когда Козларич и его солдаты двинулись дальше, иракца немедленно окружили соседи.
- Он не из-за нас нервничал. Он нервничал из-за тех, что поглядывали со стороны и думали: "Что он говорит американцам, пока они у него дома?" - сказал Козларич позднее. - Это порочный круг. Они хотят безопасности. Они знают, что мы можем ее обеспечить. Но им надо сообщить нам, где бандиты, а они боятся за свою жизнь, боятся, что мы ничего не сделаем и бандиты придут и убьют их. И сообщить плохо, и не сообщать плохо.
Но где же они все-таки, эти бандиты? Можно ответить - везде, но хотелось бы поконкретней. Где тот злоумышленник, что привел вчера в действие СВУ? Вновь стоя у свежей воронки в окружении местных мальчишек, кричащих ему "Мистер, мистер" и выпрашивающих футбольные мячи, Козларич думал, как быть дальше. Безусловно, есть в округе люди, знающие, кто это сделал, но как их убедить, что, сколь бы плохо ни могло, по их мнению, прийтись тому, кто сотрудничает с американцами, не сотрудничать - еще хуже?
Бороться с повстанческими движениями - значит и силу показать. Он решил устроить такой показ с участием двух реактивных самолетов F-18, которые должны будут на малой высоте пролететь над округой без предупреждения. Звук будет оглушительный и пугающий. Дома завибрируют. Стены затрясутся. Мебель затрещит. Могут даже упасть чайные чашки, хотя Козларич надеялся, что без этого обойдется.
Он и его солдаты расселись по "хамви", чтобы ехать обратно, и вдруг случилось еще кое-что, чего раньше не случалось: дети захлопали в ладоши и стали махать на прощание.
Солдаты отправились в путь. Одна нога перед другой, кисти рук засунуты куда надо, глаза шарят, глушилки глушат, машины медленно ползут на базу.
А вот и F-18.
3
7 МАЯ 2007 ГОДА
Наши войска сейчас осуществляют в Ираке новую стратегию под руководством нового командующего - генерала Дэвида Петреуса. Он специалист по борьбе с повстанческими движениями. Цель новой стратегии, которую он проводит в жизнь, - помочь иракцам укрепить безопасность своей столицы, чтобы они могли идти по пути примирения и строить свободную страну, уважающую права своих граждан, поддерживающую власть закона, борющуюся с экстремистами и воюющую с террором бок о бок с Соединенными Штатами. Эта стратегия пока находится на ранней стадии…
Джордж У. Буш. 5 мая 2007 года
Из всего батальона самым близким Козларичу человеком был Брент Каммингз. На три года младше Козларича, Каммингз поступил на военную службу по той простой причине, что любил Соединенные Штаты и хотел защищать свое сентиментальное представление о них: моя семья, моя передняя веранда, воскресный номер "Нью-Йорк таймс", пиво из маленьких пивоварен, собака. Он был в батальоне с первых дней его существования, и миссия 2-16 пока не вызывала у него сомнений в моральном плане. Правая рука Козларича, Каммингз старался относиться к войне так же определенно, как его начальник. Но он был более расположен к задумчивости, чем Козларич, и более склонен к самоанализу, чем подавляющее большинство солдат батальона, поэтому его требования к войне были глубже простого стремления к победе. Разницу между Козларичем и собой он однажды определил так: "Когда он сталкивается с отчаянием, оно не так сильно его беспокоит, как меня".
Эта склонность к беспокойству и потребность облегчать его хотя бы попытками действовать достойно - вот причины того, что однажды, говоря по телефону, Каммингз все сильнее расстраивался.
- Нам надо убрать не только дерьмо, но еще и труп. И это будет стоить денег, - сказал он.
Помолчал, слушая.
- Да, они, конечно, скажут: "Купи хлорку", но сколько хлорки мне покупать? Они скажут: "Купи щелочной раствор", но, мать честная, во сколько это обойдется?
Опять помолчал.
- Это не вода. Это сточные воды. Фу. Канализация.
Он сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться.
- Нет. Я сам Боба не видел. Только снимки. Но вид у него жуткий.
Вздохнув еще раз, он дал отбой и взял один из снимков. Он был сделан с воздуха над Камалией - хуже всех контролируемой частью их ЗО. Жителей там, по оценкам, было тысяч шестьдесят, и с начала войны на них почти не обращали внимания. Район, как считалось, кишел боевиками. Вдоль улиц шли открытые канавы с неочищенными стоками, и большинство фабрик по восточной окраине Камалии были заброшены. Во дворе одной из них имелась яма, и там-то солдаты и обнаружили труп, которому дали имя Боб.
Боб означает bobbing in the float, объяснил Каммингз. Плавающий в жиже.
Жижа означает неочищенные сточные воды в отстойнике. Глубина - несколько футов.
А что означает труп, плавающий в жиже? Он покачал головой. Так был раздражен, что слов не хватало. Война обходилась Соединенным Штатам в 300 миллионов долларов в день, и, поскольку на то, как тратить эти деньги, имелись свои правила, он не мог получить достаточную сумму, чтобы избавиться от трупа, который мешал 2-16 выполнить свою самую важную на тот момент задачу - взять Камалию под контроль. А делать это надо было быстро. Из Камалии ПОБ и "зеленую зону" обстреливали ракетами и минами, и разведка доносила, что там, ко всему, еще и шло изготовление СФЗ и СВУ.
Фабрика, которая в прошлом выпускала безобидные макароны, должна была сыграть здесь ключевую роль. Важным элементом стратегии борьбы с повстанческими движениями в рамках "большой волны" было перемещение солдат с крупных ПОБ на более мелкие и не столь впечатляющие командные аванпосты (КАПы), которые необходимо было создавать посреди жилых районов. Стоящую за этим идею лучше всего выразил в сжатом виде Дэвид Килкаллен, специалист по борьбе с повстанческими движениями, который был советником генерала Дэвида Петреуса и написал в 2006 году доклад, широко циркулировавший в армии: "Первое правило расположения сил при борьбе с повстанческими движениями - находиться на месте… Если вас нет поблизости, когда произошел инцидент, вы, как правило, мало что можете сделать. Поэтому ваша первоочередная задача - присутствие… Это требует проживания в данном секторе, в тесном соседстве с его населением, а отнюдь не рейдов с отдаленных и хорошо защищенных баз. Передвигаться пешком, ночевать среди местных жителей, патрулировать район по ночам: все это менее опасно, чем кажется. Так налаживается связь с населением, благодаря этому оно видит в вас живых людей, которым можно доверять, с которыми можно иметь дело, а не инопланетян, спускающихся к ним из бронированного ящика".
КАПы были настолько важны для "большой волны", что штаб Петреуса отслеживал их количество как один из показателей ее эффективности. Всякий раз после создания КАП батальон сообщал об этом в бригаду, бригада - в дивизию, дивизия - в корпус, корпус - в штаб Петреуса, и там этот КАП добавляли к общему списку, который посылали в Вашингтон. Козларич пока что добавил к перечню один пункт - КАП первой роты в центре ЗО, - но не хотел на этом останавливаться. Следующий КАП - третьей роты - должен был вскоре появиться на юге ЗО, но по тактическим причинам нужнее всего был северный КАП в Камалии, который предстояло обустроить второй роте. В средней части Камалии была слишком нестабильная обстановка для КАП, но окраина, где находилась заброшенная макаронная фабрика, выглядела спокойнее.
Сломав ворота, группа солдат вошла на фабрику и обнаружила там реактивные гранаты, ручные гранаты, мины для минометов, детали для трех СФЗ с пусковыми установками и накрытую квадратной металлической крышкой яму, которая, как они заподозрили, была заминирована. Со всеми мерами предосторожности они подняли крышку и увидели под ней канализационный отстойник фабрики, в котором плавал Боб.
На трупе колыхалась рубашка, некогда белая. Пальцев ног не было. Пальцев рук не было. В отрубленной голове, плававшей рядом с телом, виднелась дырка от выстрела в лицо.
Солдаты поспешили опустить крышку.
Им уже приходилось иметь дело с телами убитых, включая человека, нанятого помогать в постройке КАП для третьей роты и вскоре после начала работ казненного боевиками. Эта смерть была особенно страшной: убийцы раздавили ему голову, зажав ее в тиски, и предоставили его жене обнаружить труп. Но Боб, бог знает почему, выглядел еще ужасней. Если тело не убрать, он будет плавать там в жиже день и ночь, едят ли солдаты, спят ли, и как могут сто двадцать парней из второй роты к этому привыкнуть?
- Тут вопрос морального духа. Кому хочется жить над мертвецом? - сказал Каммингз. - И моральный вопрос тоже. В смысле, он ведь был чьим-то сыном и, может быть, мужем, и оставлять его там - ну, недостойно как-то, мы роняем этим себя. Я думаю, даже Бобом его называть - это неуважение. Не знаю…
Потребность вести себя прилично: вдруг Каммингзу понадобилось в стране трупов достойно поступить в отношении одного из них. Но как? Спускаться в отстойник и вылавливать там мертвеца никто не хотел. Ни солдаты. Ни иракцы. Ни даже сам Каммингз. Поэтому день проходил за днем, Боб плавал, солдаты расчищали другие участки фабричной территории и время от времени поднимали крышку. То черепа не видно - погрузился в жижу. То опять плавает. Однажды у кого-то возникла мысль, что в отстойнике могут быть и другие трупы, что Боб всего-навсего верхний.
Крышку моментально закрыли.
Наконец Каммингз решил взглянуть своими глазами.
От ПОБ до фабрики было всего миль пять, но все равно поездка была не таким простым делом. На случай засады требовалось составить боевой план. Пять "хамви", две дюжины солдат, переводчик. Бронежилеты, беруши, очки для защиты глаз - и колонна отправилась. Мимо новых мусорных куч, где могли быть спрятаны мины, по грунтовой дороге, под полотном которой могли быть зарыты мины, - а в конце концов и мимо настоящей мины, незамеченной и сработавшей.
Она взорвалась сразу после того, как проехал последний "хамви". Никаких повреждений, только хлопок и дым, так что колонна двинулась дальше. Миновали дохлого буйвола, лежащего на спине и сильно раздувшегося, - еще одна штука в этой части Багдада, готовая взорваться, - и наконец остановились у желтоватого здания с порванной железной крышей, гремевшей на ветру.
- Макаронная фабрика, - сказал Каммингз, и вскоре они с капитаном Джеффом Джагером, командиром второй роты, уже стояли перед отстойником.
- Я думаю, надо вот что сделать… Ничего себе, - промолвил Каммингз, не имея теперь, когда он увидел Боба своими глазами, ни малейшего понятия, что же надо сделать.
- Вычистить тут надо все, вот что я думаю, - сказал Джагер. - Выкачать все дерьмо и навести порядок. Первый шаг - убрать дерьмо, второй шаг - найти кого-то, кто спустится туда и поднимет его. Это будет стоить денег.
- Да, - согласился Каммингз, знавший правила расходования денег, которые не предусматривали затрат на извлечение мертвого иракца из канализационного отстойника на заброшенной макаронной фабрике.
- Нам не по себе будет, если придется жить в здании, где в отстойнике плавает труп, - сказал Джагер. Взяв длинную металлическую трубу, он помешал жижу. Череп скрылся из виду.
- Кто-то над ним так сильно надругался, как только можно надругаться над человеком, - промолвил Каммингз. Череп тем временем снова всплыл. - И нет такого учебника, чтобы взять, открыть и там было сказано: убирать трупы из отстойников надо так-то и так-то.
Джагер еще раз помешал содержимое ямы.
- Я подрядчика сюда привозил, он тут все готов сделать, но этим заниматься не хочет ни в какую, - сказал он. - Я его спросил, за сколько он возьмется его убрать, а он мне говорит: "Ни за какие деньги".
- Если бы это был американский солдат, тогда конечно. Мы бы мигом тогда, - сказал Каммингз.
- Мы бы сами спустились и достали его, - подтвердил Джагер. - Но…
- Но как я могу приказать солдату залезть туда и поднять его? - закончил Каммингз, и после того, как Джагер вернул крышку на место, они пошли осматривать фабрику.
Разруха на ней была страшная - потрескавшиеся стены, кучи сломанного оборудования, - и представить себе, что тут могут поселиться сто двадцать солдат, было трудно. Но Джагер уверял Каммингза, что это возможно и необходимо.
- Мы знаем, что у боевиков была здесь база, - сказал он. - Есть данные, что они тут пытали и убивали людей. - Боб тому свидетельство, заметил он и добавил: - Соседи говорят, что слышали крики и звуки избиений.
Они вышли из фабричных ворот на улицу и в сопровождении нескольких солдат двинулись вдоль периметра. Фабрику окружал массивный цементный забор, но по соображениям безопасности нужны были еще взрывозащитные стены вдвое большей высоты и спирали колюще-режущей проволоки.
Завернув за угол, Каммингз увидел саманную хижину, построенную так близко от фабричного забора, что она должна была оказаться внутри взрывозащитных стен. Во дворике висело сохнущее белье, значит, кто-то здесь жил, и, войдя в калитку, Каммингз направился к мужчине, которого при виде солдат заметно затрясло от страха.
Через переводчика Каммингз стал ему объяснять, почему он здесь; в помещении фабрики, сказал он, будут жить американские солдаты, и для их безопасности придется построить очень высокий забор, внутри которого, к сожалению, окажется и его дом, но будет сделана калитка…
- Я уйду, - сказал мужчина по-арабски, перебив Каммингза.
- Не надо, - возразил Каммингз и попросил переводчика втолковать ему, что никто его не гонит, просто надо будет построить забор…
- Я уйду, - повторил трясущийся мужчина и, возбуждаясь, доходя до неистовства, стал объяснять, что только потому занял этот клочок земли, что боевики выгнали его с семьей из его собственного дома, что он не хотел сделать ничего плохого, что идти ему отсюда некуда, что это временное жилье - единственное, что у него осталось… и только теперь, услышав наконец переводчика, говорившего одновременно с ним, запнулся и спросил:
- Мне не надо уходить?
- Нет, - сказал Каммингз. - Я…
- Мне не надо уходить? - переспросил мужчина, и в этот момент из лачуги начали появляться другие ее обитатели. Дети - один оборванный ребенок за другим. Озабоченная, удрученная старуха. Еще дети, окружившие Каммингза и его солдат, и наконец беременная женщина, которая, нервно стоя в дверях, слушала, как муж говорил: - Спасибо вам, что спасаете нас, спасибо, что защищаете нас забором, спасибо, что разрешаете нам остаться.
- На здоровье, - отозвался Каммингз, пожимая ему руку, - и спасибо вам, что пускаете нас.
Мужчина улыбнулся, старуха улыбнулась, женщина в дверях улыбнулась, и час спустя, по пути обратно на базу, Каммингз все еще переживал этот трогательный момент благодарности. Доброты в этой стране тоже много, сказал он, и теперь ему тем более хотелось похоронить Боба по-человечески.
- А кто-нибудь, я надеюсь, потом с моим телом так же поступит. И с телом любого человека. Иначе какие же мы люди? - сказал он.