Мюллер нервно оглянулся на двери, посмотрел на часы, а подняв взгляд, обнаружил сидящего напротив Ровшана Сангина. Прапорщик даже вздрогнул от неожиданности, не понимая, откуда так быстро и незаметно тот возник. Афганец был одет не в привычный камуфляж, а так же, как все местные работяги: в джинсы и рубашку с короткими рукавами. Он приветствовал Мюллера задушевным голосом, радуясь встрече. Прапорщик, наоборот, отвечал неохотно, как бы сожалея о том, что увидел собеседника рядом с собой.
Некоторое время они вели ни к чему не обязывающую светскую беседу, говорили чуть ли не о погоде. Ровшану первому надоело ходить вокруг да около.
- Федор Иоганныч, вы понимаете, что я не случайно попросил вас о встрече. Потеря такого количества товара - для нас огромная неприятность. Помимо всего прочего это происшествие может плохо отразиться на нашей семье. Хозяин намерен забрать наших близких родственников в рабство, а то и сделать с ними что-нибудь похуже - он на все способен. Мы понимаем, что потерять часть лучше, чем потерять целое. Поэтому мы готовы пойти на жертвы. Мы готовы заплатить вам значительную сумму, лишь бы помогли вызволить захваченный пограничниками товар.
- Да вы что! - сказал Мюллер. - Я и потратить не смогу такие деньги. Удивятся, откуда они вдруг у меня появились. Начнут копать - и все обнаружится. Нет-нет, и не уговаривайте.
Однако афганец был настроен по-боевому. Он принялся усиленно уговаривать прапорщика, объяснял, что деньги будут переданы его семье, это отсюда далеко, никто не сможет увязать их появление с действиями Мюллера на границе. В конце концов Ровшан добился своего - прапорщик согласился. Попрощавшись, довольный моджахед быстро покинул чайхану, спеша сообщить об успешных переговорах соратникам.
После его ухода Мюллер попросил мальчишку принести ему водки. Тот принес в пиале - другой посуды для жидкостей здесь не держали. Выпив пиалу, прапорщик попросил еще одну. Вторую выпил до половины и склонился над ней в тяжкой задумчивости. Если бы спросить Федора Иоганновича, о чем он думал, тот затруднился бы с ответом. В голове мелькали беспокойные, словно птицы в клетке, мысли. Перед глазами возникали картинки из прошлой жизни - той, когда все было легко и понятно, не нужно было ничего скрывать, можно было ходить с гордо поднятой головой. Теперь же он опустился до того, что ради собственной выгоды ведет переговоры с врагами.
Он долго сидел молча - до тех пор, пока кто-то не подсел за его столик. Прапорщик взялся за пиалу и вдруг застыл с протянутой рукой - напротив него сидел начальник заставы.
- Гансыч, а я смотрю и глазам своим не верю: ты ли это? Обычно ты относился к подобным заведениям без одобрения и вдруг - собственной персоной. Ай-яй-яй…
Мюллер растерянно хлопал глазами: то ли командир заметил, что он беседовал с афганцем, то ли собирается сделать нагоняй за водку. Второй вариант вероятней и предпочтительней.
- Сижу вот, - проскрипел он. - А тебя каким ветром сюда занесло?
- Пытался выяснить что-нибудь по поводу похищения Шарипова. Потом увидел тебя и решил посидеть с тобой, как прежде. Сколько мы с тобой знаемся, лет шесть уже, да?
- Точно, шесть. Ты сюда пришел шесть лет назад.
- Тогда я был лейтенант, "салага", а ты уже самый старый прапорщик Средней Азии.
Мансур улыбнулся ему сочувственно и слегка печально, с сожалением, будто хотел сказать: "Какой же ты бедолага, Гансыч. Столько лет безропотно тянешь солдатскую лямку, больших высот по службе не достиг, что очень и очень несправедливо. Заслуживаешь ты большего".
Мюллер почувствовал, что сейчас перед ним сидит не командир, не начальник, а давнишний приятель. На душе стало легче. Прапорщик невольно смягчился и на каждую улыбку Мансура отвечал своей. К тому же он немного размяк от водки. Капитан же затронул близкую для Мюллера тему, как говорил в подобных случаях сам Федор Иоганнович - наступил на больную мозоль.
- Помнишь, ты смеялся надо мной, мол, только идиот мог поступить в военное училище в девяносто втором году.
- Я и сейчас смеюсь, Мансур, - с хмельной серьезностью произнес прапорщик. - Только уже не над тобой, а над собой. Что касается тебя, я давно понял: никуда ты отсюда не свалишь, будешь, как я, барабанить двадцать два года. И навоюешь себе с гулькин хрен, как и я…
Капитан попросил у мальчишки-официанта водки и, когда тот принес ему пиалу, предложил прапорщику выпить за те давние времена, хорошие хотя бы потому, что они тогда были моложе.
- А за сегодняшнее время пить не будем?
- Выпьем и за сегодняшнее, - улыбнулся Мансур. - С течением времени. А пока - за прошедшее и ушедшее.
Вдруг Мюллер начал подозревать подвох - с чего это командир решил с ним выпить? Он почти не пьет, об этом всем известно. Они чокнулись пиалами, и даже у чайханщика Амира от удивления глаза на лоб полезли. Выпивающий Мансур - это поистине уникальное зрелище.
- Мне казалось, Гансыч, тебе нынешние времена не по душе. А ты, гляжу, и прошлые не жалуешь.
- Так ведь прошлые довели до нынешнего. И что я сейчас имею? Три ранения, контузия, грудь в орденах. А зачем мне эти железки нужны, если сам я без порток. И гражданства российского не видать мне, как ослу ослиных его ушей.
- Опять отказали? - помрачнел капитан.
- Ага, прямо как врагу народа. И чего прикажете мне, дорогие россияне, когда свинтите вы отсюда?
- Еще только через два года, а за два года многое может измениться. Постой - ты же вроде в Германию собирался, сестра у тебя там…
- Не могу я там! - воскликнул Мюллер с хмельным надрывом. - Не знаю, поймешь ли ты. Я песни люблю русские, отношения между людьми. А там я почему-то дышать не могу. Две недели пробыл - задыхаюсь. Я казахский немец с русской душой, понимаешь ты эту физику?..
- Да, это, конечно, логично, - кивнул капитан. - Можно еще здесь по контракту остаться.
На это предложение Мюллер прореагировал с явной обидой. Мансур принялся его утешать, но тот уже не хотел слушать и цедил чуть ли не по слогам:
- Я большой человек, Ахметыч!.. Я маленьким государствам служить не могу… Я в них не по-ме-ща-юсь… - Он засмеялся прерывистым, похожим на плач смехом. Мансур испугался, что прапорщик в самом деле заплачет. Нужно было увести его отсюда или, наоборот, заставить выпить еще, может, тогда успокоится. Бывает, люди от выпитого становятся более агрессивными, но Мюллер сделан не из того теста.
Капитан предпочел заказать еще водки, и действительно - после очередной порции Федор Иоганнович подобрел, настроение его стало сентиментальным. Он сообщил, что скоро станет дедушкой - в семье сына ожидается прибавление. Но при упоминании о будущем ребеночке он вновь помрачнел:
- Я сыну ничем помочь не могу, прямо беда. Они там, в Душанбе, жмутся на головах друг у друга. Пятеро в малогабаритной двушке. Это же мука, а не жизнь. Выпьем еще, Ахметыч? Давай, а?
Он позвал чайханщика, хотел еще заказать водки, однако Мансур остановил его, сказав, что на сегодня достаточно, завтра с утра прапорщик нужен ему с ясной головой, в хорошей форме. На вопрос Мюллера, чем вызвано такое желание, объяснил, что в ущелье нашли героин. Реакция Мюллера на эти слова была спокойной:
- Ну и что особенного? Я же сам и нашел.
- Я про другой говорю. Рядом с тем местом, где ты сто кило подобрал, Ратников обнаружил еще тонну.
При этих словах взгляд Мюллера неожиданно прояснился. Ничего не объясняя, он резко поднялся из-за стола. Вид у него был испуганный, казалось, прапорщик собрался куда-то бежать, и Мансур с трудом усадил его на место.
- Что с тобой стряслось?
- Ты послал туда ребят? - вместо ответа спросил прапорщик.
- Конечно. Не оставлять же такую находку без присмотра.
Вид у Мюллера был жалкий: лицо покрылось потом, дыхание стало тяжелым, как после долгой пробежки. С отчаянием в голосе, как будто это было последнее, что человек может потребовать в своем положении, он произнес:
- Останови.
Мансур пристально смотрел на Мюллера и молчал. Тот, побагровев, сжал свои огромные кулачищи и просипел, едва сдерживаясь от крика:
- Останови пацанов - подорвутся…
Мансур медленно покачал головой.
- Похоже, ты уже сам подорвался - на чужой мине. Если кто-то погибнет в ущелье, не на тебе ли кровь будет? Не твоя ли вина?..
Этот вечер в доме офицерского состава мало отличался от всех других вечеров: кто-то кухарил, кто-то смотрел телевизор или слушал радио. Вернее, это только так говорится - смотрел или слушал. На самом деле люди, придя к себе, по привычке включали и радио, и телевизор, чаще всего врубали громкий звук, а сами занимались своими мелкими хозяйственными делами. Поэтому из разных комнат доносились то голоса, то музыка. Только у Ратникова было тихо.
Его поселили в бывшую комнату лейтенанта Шаврина, недавно покончившего жизнь самоубийством. Предполагали, что виной всему его жена Тоня, влюбившаяся в Никиту Жердева. Обставлена комната была шавринскими вещами, только телевизор куда-то загадочным образом исчез, а радио Владимир не любил. Он несказанно обрадовался, когда посыльный наконец доставил ему едва не потерянную навсегда привезенную из Москвы сумку с вещами.
Пока Ратников, прибывший в штаб погранотряда, ждал, когда его представят начальнику штаба, он заметил на улице "тойоту" с двумя подозрительными типами. В конце концов тем не понравилось его пристальное внимание, и они решились улепетнуть из городка. Владимир бросился за ними в погоню. Но как догонять - не пешком же? И Ратников сел в оставленную кем-то незапертой машину, соединил напрямую провода зажигания и поехал за ними. На извилистой горной дороге он почти догнал "тойоту". Встреча с пограничником не входила в планы ее водителя. Он увеличил скорость и, не вписавшись в первый же крутой поворот, свалился в ущелье. Водитель и его пассажир погибли. Как позже выяснилось, это были крупные фигуры в лагере моджахедов.
Погнавшись тогда за афганцами, Ратников, естественно, и думать забыл про сумку с вещами, оставленную в штабе. В штаб он больше не попал - погоня завершилась недалеко от заставы, куда он и явился налегке. Ну а сумку, слава богу, ему сегодня доставили…
Владимир разобрал вещи, надел любимый спортивный костюм и прилег на кровать. Никаких идей насчет того, как провести сегодняшний вечер, у него не было. Решил просто поваляться, почитать, тем более что завтра рано вставать. Под руку снова подвернулась "Капитанская дочка". Как уже выяснилось в первый день, не самое худшее чтение, и он опять взялся за повесть.
"Капитан вскоре явился… - читал лейтенант. - "Что это, мой батюшка? - сказала ему жена. - Кушанье давным-давно подано, а тебя не дозовешься". - "А слышь ты, Василиса Егоровна, - отвечал Иван Кузмич, - я был занят службой: солдатушек учил". - "И, полно! - возразила капитанша. - Только слава, что солдат учишь: ни им служба не дается, ни ты в ней толку не ведаешь. Сидел бы дома да богу молился; так было бы лучше…"".
Ратников вздохнул, отчасти соглашаясь с мнением пушкинской капитанши, и, перелистнув страницу, продолжил чтение: "Прошло несколько недель, и жизнь моя в Белогорской крепости сделалась для меня не только сносною, но даже и приятною. В доме коменданта был я принят как родной…".
Владимир с неудовольствием покосился на стенку, из-за которой донесся звук телевизионной рекламы, и тут же услышал стук в дверь. На его отклик в комнату заглянула жена Клейменова, Катерина, и, ласково улыбнувшись, сказала:
- Владимир, привет. У меня Костя в дозор ушел, ну а мы с ребятами устроили посиделки. Подумали, может, тебе скучно одному, нет?
- Большая пьянка намечается? - уточнил он.
- Скорее чаепитие. Просто скоро футбол, не у всех есть телевизоры, да вместе и смотреть веселей.
Лейтенант ответил, что хотя ему и не скучно - ему вообще такое состояние неведомо, всегда находит себе занятие, но к компании присоединится с удовольствием.
Когда Катерина ушла, он наскоро переоделся и причесался, с досадой ощущая отсутствие зеркала. Забыл купить, хотя утром твердо намеревался сделать это - измучился, бреясь "наизусть".
В комнате Клейменовых, кроме хозяйки, были Никита Жердев и прапорщик Федор Белкин. Игра уже началась. Российская сборная проводила отборочный матч чемпионата Европы со слабенькой командой Люксембурга и никак не могла преодолеть сопротивление соперника. Никита уставился на экран сосредоточенно, сидел нахохлившись, время от времени еле слышно чертыхался. Федор был в форме, с повязкой дежурного на рукаве. Все происходящее на поле он комментировал с большим скепсисом:
- Где уж им выиграть, если все время мяч вратарю отдают… Ну, разве с такого угла бьют… Опять бегают как вареные.
- А чего ты хотел! - резко отозвался Жердев. - Тренеру давно пора на пенсию, игроки тоже старперы! Молодых надо ставить, тогда и скорость появится.
- Старые всегда молодых не любят, - заметил Владимир.
Он сказал это без всякой задней мысли, однако мужчины восприняли это как критический выпад. Но если Белкин просто хмыкнул, оценив "шпильку" лейтенанта, то Никита не стал скрывать своего раздражения. Во избежание ссоры Катерина торопливо завела с Владимиром разговор о его обустройстве, поинтересовалась, чего ему не хватает в хозяйстве, очень кстати предложила зеркало.
- Все ясно, как божий день, - даже этим слабакам продуют, - язвительно сказал Белкин.
Не любивший капитулянтских разговоров Никита взвился на прапорщика:
- Ну чего ты каркаешь?! Чего нудишь над ухом?!
- Никит, ну видно же, как играют, - оторопел тот. - Детский лепет на лужайке. Глаза бы мои не видели.
- Ну и не смотри, кто тебя неволит! Ты дежурный, вот и иди - дежурь! У нас боевая готовность, между прочим.
Мучившаяся из-за неизвестности Катерина ухватилась за эту тему:
- Это из-за героина, что ли? Значит, Костя до утра будет в этом чертовом ущелье торчать? Кому это надо?
- Ой, Кать, у командира спроси, - досадливо поморщился Федор. - Наверное, утром придется порошок вывозить.
- А почему нельзя его на месте спалить? - поинтересовался Ратников.
- Такие вещи втихаря не делаются. Тут такую рекламу получить можно, что только держись. Шутка ли, целая тонна! Начальство поглядеть хочет, убедиться своими глазами. Прессу вызовут, телевидение припрется. Тебя, Володя, сразу в фельдмаршалы произведут.
- Слушайте, помолчать можно, ведь ни черта же не слышно?! Трындят и трындят, как заведенные! - обернулся к ним возмущенный Жердев.
- Что с тобой, Никита? Или нынче не с той ноги встал?
- Да с той я встал, но это же невозможно, - продолжал ворчать Жердев. - Футбол, называется, пришли посмотреть. А сами только и болтаете о службе. С утра до вечера только об этом вашем героине и слышно, тошнит уже от него.
- Он такой же наш, как и твой, - сказал прапорщик. - Нервы лечить надо, товарищ лейтенант.
- Действительно, Никита, пусть ребята поговорят, - поддержала Белкина Катерина. - Ты чего, не слышишь, когда судья свистит?
Уже было притихший Жердев вдруг порывисто вскочил со стула.
- Я вообще могу уйти, если мешаю. Болтайте тут сколько влезет.
- Ой-ой-ой, скажите, пожалуйста, какие обидчивые!
- Да уж какие есть! - сказал Никита и вышел, хлопнув дверью.
Настроение было испорчено. Белкин уже и сам жалел, что ввязался в перепалку, тем не менее он апеллировал к Катерине, называя Жердева психом. Клейменова обвиняла Федора в том, что он спровоцировал скандал. Никиту же перед новеньким лейтенантом пыталась тактично оправдать:
- Последнее время он сам на себя не похож. Изменился человек. Как с Юркой Шавриным беда случилась, так у Никиты тоже маленечко крыша поехала. Ведь у него с Юркиной женой, Тонькой, были амуры. Наверное, Шаврин из-за этого и застрелился. Ну, Жердев свою вину и чувствует.
Трагический надрыв комментатора матча дал понять, что нашим футболистам забили гол. Белкин схватился за голову.
- Ну и ну! Нашли от кого пропускать. Такого позора я не переживу, не могу смотреть.
Катерина упрашивала его попить чай, однако прапорщик отказался. К тому же он увидел в окне свет фар подъезжающей к КПП машины и понял, что вернулся командир.
Оставшись наедине с загрустившей Катериной, Ратников почувствовал себя неловко и собрался уходить.
- Ты-то чего срываешься? Ладно, у этих нервная система растрепана. Кстати, и у меня тоже. А ты чего? Сиди, смотри себе на здоровье. Никто ничего дурного про нас не подумает.
- А чего у мужиков с нервами происходит? - спросил Владимир. - Ну, Жердев, тут все понятно. Остальные-то почему такие смурные?
- Да как узнали, что российские войска уйдут с границы, тут одни таджики останутся, так у всех наших психоз начался, - вздохнула Катерина. - Знаешь, Володя, каждому человеку надежности хочется, хочется иметь что-то постоянное. Когда же сегодня здесь, завтра неизвестно где, все из рук валится. Ничего делать не хочется.
В коридоре хлопнула дверь, раздался топот шагов и послышался голос Мансура, выкликающего Ратникова. Услышав свою фамилию, Владимир едва не уронил чашку с чаем. Выглянул в коридор и увидел озабоченного Аскерова. Тот подозвал его к себе и отвел в конец коридора. Там полушепотом сказал:
- Завтра ты мне нужен, с личным оружием. Поедем в поселок. Ты вообще как себя чувствуешь в ближнем бою?
- Рукопашкой занимался. Был вроде бы на хорошем счету.
- Замечательно. Стреляешь как?
- В училище на "отлично".
- Работа будет не военная, а полицейская. Понял? И никому раньше времени ни слова. Ни одной душе. Поедем втроем - ты, Мюллер и я.
Ратников кивнул, проникшись важностью предстоящей миссии, потом не удержался и спросил, почему именно его включили в группу. Он думал, это его поощрили за найденный героин. Однако причина оказалась в другом: лейтенант был единственным новичком на заставе, моджахеды еще не знали его в лицо, не опасались.
- А нам ни к чему, чтобы они сразу видели пограничника - скроются, - несколько туманно объяснил Аскеров. Владимир понимающе кивнул, хотя всего глубокого замысла капитана не понял. Он рассудил, что во всех подробностях разберется на месте.
Мансур сказал, чтобы Ратников шел спать, поскольку завтра они выезжают рано, в семь утра. Лейтенант отправился к себе, а капитан, тихо постучав, зашел в комнату Клейменовых.
Мансур вошел, стараясь не шуметь. Уже поздно, общежитие затихает, и разговоры становятся слышнее. Катерина открыла ему дверь с таким видом, словно давно ждала. Теперь это была не простоватая, "своя в доску" женщина, какой только что ее можно было принять в обществе сослуживцев мужа. Теперь она стояла, словно дама на балу, ожидающая приглашения от кавалера.
- А я, еще подъезжая, обратил внимание, что у тебя свет горит.
- Да, чего-то не спится. Сама не пойму почему. Присядь, чего ты на ногах-то?
- Я на минуту.