Пожилой и добродушный завгар Петр Никодимович, живший по соседству с Лехиной семьей, хорошо усвоил, что не будет ему спасу от этого парнишечки, если он руля ему не даст до призыва покрутить. Каждое утро, заходя в мастерские, Петр Никодимович первым делом отмахивался от Лехиных наскоков. Свободных машин в колхозном гараже не было, да и слесарил Леха хорошо. Работы в мастерских было хоть отбавляй, поэтому Петр Никодимович не особенно торопился переводить его в шоферы. Но в конце концов он сдался. Поговорив с Лехиным отцом, в начале марта он подозвал к себе работавшего у верстака Леху и повел его на задний двор гаража. Дул утренний сырой ветер. Весна пришла рано и, скоро вытопив из снега воду, превратила окрестности и сельские дороги в непролазную грязь. На заднем дворе за свалкой Петр Никодимович указал Лехе на что-то, бывшее вроде бы когда-то машиной.
- Знакомься! - строго и солидно сказал он. - Вот твоя вторая шоферская половина, пое…сь с ней для начала, раз хочешь стать настоящим шоферюгой!
Перед Лехой стоял наполовину засыпанный мусором, старый бортовой рыдван марки "ГАЗ-51".
Глянув на эту кучу древнего металлолома, Леха отошел от завгара на шаг, снял картуз и, поклонившись ему в пояс, сказал:
- Ну-у-у, спасибо тебе, добрый дядечка! Мне же до самой армии с ней корячиться придется! Когда ж я кататься на ней буду?! Тут одни раскопки неделю займут! - От досады он пнул ногой лежавшее на земле дырявое ведро.
- А чего ж ты хотел, Леха?! - Завгар взял из его руки картуз и надел ему на голову. - Все по правилам, по-мужскому. Как с бабой покорячишься, так она тебя и покатает! Даю тебе месяц, чтоб машину на ход поставить! - И ушел, оставив Леху, как новобрачного, наедине с этим нежданно подвалившим ему счастьем.
Леха стал молча рассматривать останки транспортного средства, давно снятого с производства. Ржавая кабина в застарелых потеках масла, покосившийся набок приоткрытый капот, двери без стекол, кузов с остатками сгнивших деревянных бортов, лысые спущенные покрышки и самое главное - отсутствие в кабине руля вызвали у Лехи почти истерический смех.
Он смотрел на машину, как королевский отпрыск на страхолюдную незнакомку, представленную ему во имя государственных интересов в качестве невесты.
Зябко поежившись то ли от холодного весеннего ветра, то ли от каких-то мыслей, Леха задумчиво и тихо пробурчал под нос слова известной песенки:
- Потому что на десять девчонок по статистике девять ребят… - И снова внимательно глянул на машину. - Значит, мне, видать, досталась самая что ни на есть десятая! Ну правильно! Счастью ведь не прикажешь, оно само приходит! Раз - и подвалило! И хрен куда теперь от него денешься!
Леха тихо заливался смехом, хлопая себя ладонями по коленкам, вспоминая слова отца, который говорил, что с техникой надо, как с живым существом обращаться, любить ее, разговаривать с ней, тогда толк будет.
Он дотронулся до ручки двери и, смеясь, произнес:
- Ну, че тебе сказать, дорогуша? Здравствуй, что ли, прынце-е-е-еса в гробу! Да-а-а-а, видать, не первой свежести ты, молодка! Ох, не первой!
Он деловито поправил фуражку, заложил руки за спину, прошелся несколько шагов вперед-назад, снова посмотрел на машину и сказал:
- О! Назову-ка я тебя Клеопатрой! Вы небось с ней одногодки? К тому же говорят, что на ней мужики тоже в свое время хорошо поездили. Будем знакомы, Леха - шофер-гинеколог! Ну, показывай, че там у тебя?! - С этими словами он поднял капот, заглянул внутрь и покачал головой: - Ой-й-й! Е-п-р-с-т! Да, тут явно одним поцелуем не отделаться! Полнейшая диспансеризация требуется!
Он отпустил капот, который с грохотом рухнул на место и покосился еще больше. Леха снова зябко поежился, засунул руки в карманы фуфайки и пошел искать завгара.
Петр Никодимович сидел в своем небольшом кабинете внутри гаража и подписывал наряды. Увидев Леху, он с улыбкой спросил:
- Ну, как тебе невеста?
- Работящая! - Леха сдвинул фуражку на затылок. - Короче, Никодимыч, нам с ней в стационар надо, чтоб воскреситься!
Завгар рассмеялся. Он не думал, что Леха всерьез воспримет его шутку про машину, которая была давно списана и снята с учета в ГАИ. Он лишь хотел попугать его и наглядно показать, что нет свободных машин, чтобы тот отстал. Но, глядя на такое Лехино упрямство, решил, что лучше его занять делом, избежав постоянных требований, которыми он уже был сыт по горло. Даже по выходным дням завгар за калитку собственного дома теперь выходил, только убедившись, что рядом нет соседского Лехи. Он махнул рукой.
- Ладно, затягивай ее в мастерскую. Но только на недельку, не больше, мы еще не все трактора обслужили, посевная на носу. Что не успеешь, на улице под навесом доделывать будешь! Понял?!
- Ну, так!.. - Леха довольно развел руки в стороны и вышел из кабинета.
Клеопатру отбуксировали со свалки и затолкали в мастерскую. Мастера посмеивались над Лехиной удачей, но, видя невозможную радость в его глазах, постепенно перестали его поддевать и между делом принялись помогать ему в восстановлении раритета, вспоминая нелегкие, но все же лучшие годы своей молодости.
Леха же трудился без отдыха, почти без обеда, перекусывая на ходу из термоска, который ему по утрам собирала мать. Он приходил в гараж с рассветом, а уходил, когда выгоняли. Ему не терпелось пошоферить. Он представлял, как будет крутить руль, который отыскал на свалке за гаражом, и ездить без инструктора, перевозя грузы, заполнять путевой лист и чувствовать себя от всего этого настоящим мужиком и добытчиком. Шофер на селе, думал Леха, это, почитай, что генерал в Москве, только чуток погрязнее и без лампасов, но человек во всех отношениях нужный и солидный.
Наблюдая Лехино усердие и добрую опеку над ним старых слесарей, зараженных азартом восстановить-таки машину, Петр Никодимович разрешил оставить ее в мастерской, пока она своим ходом не поедет. То, чего из запчастей не хватало, отыскивалось и приволакивалось Лехой в мастерскую со свалки, затем перебиралось, подгонялось, подтачивалось, опробовалось, снова подгонялось и снова прикручивалось. Реставрационные работы мало-помалу приняли характер всеобщего субботника. Теперь каждый слесарь в свободное время считал своим долгом внести посильную лепту в ставший почти семейным почин.
И вот наконец-то пришел тот желанный день, когда Клеопатра восстала из загробного мира и, повинуясь счастливому Лехе, завелась. Капризно стреляя хлопками из глушителя и поскрипывая подновленными рессорами, она самостоятельно вывезла его на улицу под одобрительные возгласы работников гаража.
Петр Никодимович обнял слегка невменяемого от восторга Леху, но предупредительно сказал:
- За ворота только по путевке и после разрешения механика. Понял?
- Понял, - радостно кивнул Леха, готовый в тот же момент промчаться по селу на почти личном, можно сказать, кровном, транспорте.
Завгар медленно обошел машину со всех сторон и шутливо подвел итог проделанной работе:
- Достижения налицо! Осталось только губы накрасить.
На следующий день Леха собрал в мастерских все остатки красок, которыми когда-либо подкрашивалась техника, слил их в одно ведро, добавил медного сурика и перемешал. Цвет получился необычный для машины - сиреневый. Вооружившись кистью, он покрасил в два слоя кабину и кузов. Машина приняла нарядный вид и засияла, как пасхальное яйцо.
Поскольку была она без номеров и в отчетах не числилась, то решено было эксплуатировать ее строго в пределах колхозных угодий без выезда на трассу, что, впрочем, Леху ничуть не огорчало. После одобрительного хмыканья механика, завершением которого явился чернильный штамп на путевом листе - "Технически исправно", Леха совершил свой первый, традиционный для русского шофера рейс. Он сгонял в сельмаг за ящиком прелестного вина под известным на всю страну названием "Солнцедар". Торжественная суть момента в конце рабочего дня от этого неимоверно усилилась, и Лехе со стороны слесарей наперебой уже сыпались посулы: мол, "…если что, то в любое время…". А времени оставалось немного. Была уже середина апреля. Леху вовсю ждал флот, морские могучие волны и заморские гавани с жуткой тоской по родному Отечеству.
Так что посчастливилось Лехе порулить немногим более двух недель, пока почтальонша не доставила ему и другим однокашникам повестки с требованием явиться в райвоенкомат на призывную медкомиссию. Поехали. Но буквально за пару дней до медкомиссии по Лехиному телу и лицу пошла мелкая красноватая сыпь. Местный фельдшер однозначно решил:
- Кожная аллергия. Небось, на бензин. Херня! Водкой на ночь протирай, пройдет!
Ну, херня, значит, херня. С ней-то он и явился на призывную комиссию, где был придирчиво осмотрен врачами и с диагнозом ветрянка забракован как непригодный, с отсрочкой до осеннего призыва.
Опираясь спиной на стену, Леха удрученно стоял в коридоре военкомата, проклиная невесть откуда взявшуюся детскую болезнь. Его однокашники один за другим выходили в коридор, держа в руках повестки с датой отправки. Леха с завистью смотрел на них, ощущая себя невозможно одиноким. На глаза подкатили обидные слезы. Он отвернулся к окну и, ожидая пока соберутся дружки, смотрел сквозь решетку на заасфальтированный, расчерченный белыми линиями двор военкомата, обвешенный по периметру плакатами по строевой подготовке.
По коридору шел тот самый майор из призывного отделения. Он был в комиссии и, конечно, знал о Лехином несчастье. Видя расстроенного до слез парня, майор искренне посочувствовал ему:
- Ничего, землячок, - он отечески потрепал Леху за шею. - Зато лето отгуляешь! А осенью, может быть, разнарядка на Черноморский флот придет. Тебя первым туда направлю. Не волнуйся, успеют еще чайки тебе на бескозырку насрать! - Майор хлопнул Леху по плечу и ушел, оставив его в полнейшем душевном смятении.
Лехины однокашники все как один получили повестки. Через три дня, торжественно отпраздновав проводы, они отправились служить кто куда.
Леха же, в конце концов, унял злую кручину, изыскав положительные моменты в обещании майора, победил ветрянку и продолжил рулить на Клеопатре на благо родного колхоза.
Осенью злополучная военкоматовская медкомиссия единодушно признала его годным для службы по всем статьям. Майор, снова увидев Леху у двери своего кабинета, узнал его и, досадно разведя руки в стороны, озабоченно произнес:
- Не пришла, землячок, разнарядка на флот.
Леха перестал дышать. Его выстраданная, трепетная душевная мечта рухнула и разбилась. Вдребезги! Остатками застрявшего где-то на уровне кишок воздуха он просипел:
- Да вы че?! - И, глотнув воздуха побольше, стал выкатывать глаза, явно готовясь к мозговой атаке на офицера.
Но тот, уже имевший счастье однажды пообщаться с Лехой в скорбную минуту, быстро поднес к его носу кулак, будто заткнул прорванную водопроводную трубу, и, подхватив его за локоть, втащил в свой кабинет.
- А ну сядь, я сказал! - строго перешел в контратаку майор.
Леха опустился на стул и горемычно протянул:
- Это че? Мне теперь до весны ждать?!
- Нет! - отрезал майор. - До весны ждать тебе не положено. Раз годен, сразу служить пойдешь. Я с утра смотрел твои документы. Ты же у нас шофер! - майор воскликнул, как будто обнаружил в документах не шофера, а лауреата Нобелевской премии. - Так за каким же тебе, шоферу, подводная лодка?! Ты там белый свет только ночью в потемках увидеть сможешь, если эта железяка еще всплывет. А если не всплывет?!
- Я на кораблях плавать хочу.
- А на кораблях чем лучше? Ходить враскорячку три года, блевать от качки и ждать, пока тебя волна за борт смоет? Вечно мокрый, как соленый огурец. Тьфу! - Майор сделал такое лицо, как будто съел рвотного порошка. - Чего тебя в пучину тянет? Ты же нормальный мужик, а не Ихтиандр с плавником на горбу! Короче говоря, пойдешь служить шофером в инженерные, - майор многозначительно поднял указательный палец вверх, - инжене-е-е-е-рные войска!
Леха окончательно понял, что флоту, вероятно, придется все же бедовать без него, и попытался немного поторговаться:
- Ну, может, тогда хоть в пограничные или в десантные? А то в какие-то там - не поймешь - инжене-е-е-е-е-рные. В стройбат, что ли, забрить хотите?
- Нет, - отрубил майор. - Не в стройбат, а в инженерные! У тебя специальность армейская уже имеется, а ты все норовишь хрен знает куда забраться! Держи! - Он протянул Лехе повестку. - Пять дней тебе на сборы! Будь здоров, солдат! - Он хлопнул Леху по плечу и крикнул в дверь: - Следующий!
Три дня еще заруливал Леха по колхозному бездорожью, а на четвертый, украдкой чмокнув в баранку Клеопатру, обстоятельно передал ее другому пареньку.
Попал он служить на Украину водителем в роту материального обеспечения артиллерийского полка. Полк был большой и, как сказал замполит, напутствуя прибывших новобранцев, образцовый и почетный. Чистота, царившая в части, сразу поразила Леху своим размахом. Когда он запросто швырнул фантик от конфеты куда вздумается, то тут же и был поражен с размаху увесистой затрещиной стоявшего рядом сержанта с дальнейшим пояснением:
- Мусор, салага, - только в урны!
Леху назначили водителем бортового "ЗИЛа". На фоне остальных молодых солдат он выделялся хорошим знанием материально-технической части автомобиля и желанием самостоятельно, без лишних указаний, крутить гайки, за что довольно скоро был обласкан ротным начальством.
А тем начальством непосредственно для Лехи был прапорщик Васьков - заместитель командира роты по технической части.
От природы пышнотелый и щекастый, невысокий ростом Васьков был для своей округлой приземистой комплекции крайне подвижен, вездесущ и неуемен. Должность обязывала. Техники в роте было много. И не то чтобы полковое начальство излишне свирепствовало по поводу боеспособности хозяйственной роты, как ее называли без оглядки на формуляр, нет, просто Васьков не мог спокойно есть, пить, спать, ухаживать за барышнями, если знал, что какой-то болт в какой-то ротной машине был кем-то недовернут, а если и довернут, то не до скрипа. Какой уж тут сон и все остальное?
Постоянно замасленный комбинезон и обязательно какая-то грязная железяка или, на худой конец, гаечный ключ в руке, казалось, являлись неотъемлемым атрибутом самого его существа.
Комбинезон у Васькова был танковый. До школы прапорщиков он служил срочную службу в танковом полку механиком-водителем грозной боевой машины - танка "Т-62".
В народе говорят, что первая любовь горяча, ярка, сумасбродна, но недолговечна. Ну, это смотря какая. Васьков был осатанело влюблен в танки раз и на всю жизнь. Все, что могло дико реветь, вонять соляркой, лязгать гусеницами и разворачиваться на месте, вызывало в нем отчаянный, буйный восторг. А если при этом оно еще имело и башню со стволом, а при случае могло и садануть из того ствола, то вообще Васьков и сравнения не находил, как это для него было хорошо!
Если сказать, что он до глубины души огорчился, получив предписание по окончании школы прапорщиков явиться на службу не в танковые войска, а в артиллерийский полк, да еще в какую-то там, извините, хозроту, как он сам выражался в сердцах - "командовать сраными машинешками" - это значит не сказать вообще ничего. Да и говорить бесполезно. Не передать охватившей его печали обычными нормальными словами.
Леху он выделил сразу, еще в шеренге десятка водителей-новобранцев, прибывших в роту в качестве пополнения.
Выделил безошибочно, моментально, только глянув на его шоферские руки. Остальные водители, как правило, попадали в армию почти сразу после окончания военкоматовских автокурсов и опытом вождения не отличались, не говоря уже о глубоком знании техники.
После непродолжительной беседы с Лехой на предмет знания устройства и правил эксплуатации автомобиля Васьков доложил командиру роты о необходимости закрепить за Лехой бортовой "ЗИЛ", часто, на зависть остальным водителям, выезжавший за пределы части.
Леха рулил без нареканий, служил почти без нарушений, не считая нескольких кратковременных самоволок, так сказать, глотков свободы, оставшихся, впрочем, для начальства незамеченными. Поскольку населенных пунктов, способных вызвать хоть какой-нибудь мало-мальски внеслужебный интерес, поблизости не было, то Леха, пользуясь стойким доверием начальства, иногда злоупотреблял им. Отряженный по хозяйственным делам, он выруливал из части и подъезжал в заранее обусловленное место за лесопосадкой, где собирались несколько пеших самовольщиков. Запустив благодарных сослуживцев в крытый брезентом кузов машины, Леха отклонялся от обозначенного в путевом листе маршрута и вез их на пруд. Там иногда они встречали такой же свободолюбивый народ из других военных частей. После купания в пруду и недолгого приятного отдыха на лоне природы Леха ехал выполнять поставленную задачу, а бойцы, маскируясь в условиях пересеченной местности по лесопосадкам и оврагам, подбирались к родному отрезку полкового забора в районе ротного автопарка. Преодолев его, они снова превращались в примерных и дисциплинированных сынов Отчизны.
Вне выездов Леха помогал Васькову в ремонте и обслуживании другой техники. Позже его даже негласно освободили от внутриротного распорядка, а заодно и от руля, передав в полное подчинение Васькова. Обоюдная увлеченность техникой стирала шероховатости их характеров. Хотя, по сути, во многом они были схожи. Так Леха и переквалифицировался в технаря, стал набираться опыта и других армейских премудростей во взаимоотношениях командиров и подчиненных. При ближайшем рассмотрении армия уже не казалась ему жестким уставным механизмом.
Через год Леху назначили старшим водителем роты, и по представлению командира роты полковое командование ему присвоило звание младшего сержанта. Васьков по такому случаю сильно расстарался и подарил Лехе такой же, как и у него, танковый комбез. Исходя из ситуации, подарок был королевский. Правда, капитан Безудельный строго-настрого запретил Лехе шляться в этом комбезе за пределами ротного автопарка.
Васьков подружился с Лехой и позднее в неофициальных душевных беседах разрешил называть себя по имени. И что характерно? Он, как и Леха, не терпел в близком общении официального - Виктор.
- Ну, какой я те на хрен Виктор?! Меня отродясь так не называли!
- Витя? - пытался найти нужный вариант Леха.
- Не-е-е, Витя это, знаешь, как взять, например, густую сметану да и пальцем ее по скатерти размазать. Тогда получиться Ви-и-и-тя-я-я. - Васьков растянул губы. - Нет, Ви-и-и-и-тя - это для баб. Витек! Так и называй.
Как своему другу, Васьков однажды, сидя на лежавшем в боксе автомобильном колесе, поведал Лехе по большущему секрету свою мечту о насущной необходимости перебраться на службу в танковые войска. Идеальная картина мира для Васькова была строга и незатейлива - планета Земля, а на ней танк! Остальное для него было лишним и противоестественным. Ну, понятное дело, плюс еще и танкисты.
Как-то в конце августа, когда до приказа об убытии на дембель Лехе оставалось совсем немного, он, как обычно, после утреннего развода шел в автопарк. В это время он исполнял обязанности находящегося в отпуске Васькова, а потому шел неспешно, замыкая строй ротных водителей. По пути его окликнул дневальный по роте:
- Шашкин! Тебя командир роты в учебный класс требует!