Но в общем и целом служба была как служба. Ее не выбирают, любую служить надо, какая досталась.
На весь батальон холостяк из числа прапорщиков и офицеров до приезда Лехи был только один - командир взвода связи лейтенант Яков Синицкий. Леху поселили к нему на свободную койку в однокомнатной квартире, числящейся общежитием, в одной из трехэтажек военного городка.
Яша был небольшого роста, рыхлотелый толстогубый увалень с приплюснутым мясистым носом, угольками глаз и черными с ранней проседью волосами. По-доброму встретив нового соседа, он долго с улыбкой тряс Лехину руку и, сильно картавя, сказал:
- Рад познакомиться! Яков! Пожалуйста, располагайтесь!
Это был добрейшей души человек, воспитанный и тихий. В квартире Яша соблюдал образцовый порядок. Леха тоже был приучен раскладывать все по полочкам, поэтому они сразу поладили.
Яша, как и все в части, был спортсмен. Имел первый разряд по шахматам.
Леха по части шахмат был не силен, но охотно откликнулся в первый же вечер, чтобы не обидеть соседа, на его предложение "сразиться за шахматную корону". Сражение получилось скоротечным. После первых же минут начала партии Леха, почесывая затылок, спросил Яшу, подняв ферзя:
- Вот, блин, забыл, а эта штука как ходит?
Эта фраза мгновенно убила в Яше всякий интерес к Лехе как к претенденту на шахматную корону.
Зато к Яше почти каждый вечер наведывался замполит батальона майор Квашнин, и они, беспрерывно чадя табачком на маленькой кухне, до глубокой ночи боролись за эту самую шахматную корону. Яша постоянно носил с собой малюсенькие шахматишечки с магнитиками и, находясь на службе, в любое свободное время выстраивал заумные комбинации. Со временем, когда Леха завоевал его доверие как человек неболтливый, Яша, как когда-то танкист прапорщик Васьков, тоже по большому секрету поведал Лехе свою сокровенную тайну. Оказывается, каждый день, ровно в 11.40, он проводит сеанс связи с таким же, как и он, фанатом, военным связистом из другой части, и на языке азбуки Морзе они ежедневно по целому часу тренируют свой шахматный интеллект.
Короче говоря, Леха решил, что повезло ему на бытовом уровне. Сосед достался умный и не алкаш.
Яша был родом из Ленинграда. Там его ждала невеста. Она училась на последнем курсе какого-то института. Яша с нетерпением ожидал отпуска для того, чтобы поехать домой и вернуться уже женатым человеком. А пока, в свободное от шахмат время, он строчил ей длинные и, наверное, очень нежные письма.
Что касается службы, то там у Лехи тоже все пошло нормально. Зампотех батальона майор Полейвода, заканчивающий службу в армии и ожидающий приказа об увольнении в запас, принял Леху по-отечески и поручил ему руководство батальонными ремонтными мастерскими, в штате которых было четверо солдат, выполнявших ремонтно-слесарные работы. Непосредственным Лехиным командиром был начальник автомобильной службы капитан Пругин. Личность очень сложная и противоречивая. По меткому определению Яши - изрядный жлоб и скотина.
Пругин был огромен. Рост под два метра подкреплялся весом в полтора центнера. Носил он себя по части и вне ее пределов важно, как государственный флаг. Разговаривал резко и не терпел никаких возражений со стороны подчиненных. А случись такое, он моментально прятал свои маленькие поросячьи глазки в глубокий прищур, раздувал ноздри, опускал нижнюю губу, оголяя кривые желтые зубы, и вместо ожидаемого от такой громадины баса гнусаво визжал:
- Ну, мне, бля, не ясно, че тебе непонятно?!
Он был отличнейшим боксером и успешно выступал на соревнованиях за честь батальона. Так что после такого вопроса на фоне его крепко сжатых увесистых кулаков у всякого недотепы сразу же возникало просветление в мозгах и стойкое убеждение в правоте начальника. Пругин был единственным кандидатом на место скоро уходящего в запас зампотеха.
День у солдат считался черным, когда Пругин заступал в наряд дежурным по части. После того как командиры подразделений вечером покидали пределы батальона, в части начинался дикий шмон. Каптерки выворачивались наизнанку, плац мылся швабрами с мылом, а лишние, по мнению Пругина, листочки сбивались хворостинами с веток тополей, растущих на спортгородке. Если на улице, не дай бог, была зима, то к утру на территории части не оставалось ни одной снежинки. Снег вывозился, перекидывался через забор и вытапливался с оконных отливов паяльными лампами. Любимым занятием Пругина было проведение общебатальонной вечерней прогулки, на которой весь личный состав, исполняя строевые песни, наматывал круги по плацу мимо трибуны, где возвышался дежурный по части с красной нарукавной повязкой. Обычное прохождение подразделений с песней по плацу превращалось в концерт по заявкам единственного зрителя. Поскольку репертуар в подразделениях был обширен, то и концерт был длителен. Но особенное удовольствие Пругин получал во время дождя, когда плац практически высушивался подошвами марширующих солдатских сапог. Хлясь! Хлясь! Хлясь! - топали по лужам на плацу солдатские сапоги, освещенные благостным сиянием толсторожего детины. Хлясь! Хлясь! Хлясь!
- А ну-у-у! С песней мне, с песней давай!.. - орал торжествующий бугай с батальонной трибуны.
Хлясь! Хлясь! Хлясь! "Не плачь девчонка, пройдут дожди, солдат вернется, ты только жди…"
Природа сыграла с Пругиным злую шутку. Если иные нормальные люди в пьяном состоянии делались иногда дураками, то тут было строго наоборот. Случись в праздник или по другому поводу Пругину принять горячительного, как он немедленно превращался в душку! Обычно злобное выражение его лица сменялось безотчетной детской улыбкой. Как будто ребенок во сне описался в кроватке, отчего ему сделалось еще теплее и жить стало гораздо приятнее, хотя и временно. Он даже шутил, как умел, по-доброму, обращаясь к солдатам:
- Ну что, ссучата! Отдыхайте, веселитесь, пока батька добрый!
Но на следующий день он был свиреп еще больше, чем в предыдущие дни. Заранее проинструктированный Яшей, Леха нормально служил и уживался с этим дуболомом. Он вообще нормально уживался со всеми, постоянно пропадая в мастерских. Поскольку военная техника большей частью стояла на приколе, а обслуживать одного "ЗИЛа" и двух "уазиков" было плевым делом, то Леха со своими четырьмя воинами занимались в основном обслуживанием личных машин офицерского состава батальона, производя их текущий и капитальный ремонт.
Такое положение дел Леху в целом устраивало, а посему время для него текло приятно. Его уважали за безотказность и знание своего дела. Праздники в батальоне проходили весело. В батальонном клубе давались концерты, на которые приезжали семьи офицеров и сельское начальство. После концерта всегда был банкет. За непродолжительное время Леха перезнакомился со всеми. Завел он знакомство и в селе.
В сентябре директор сельской школы обратился к комбату за помощью в ремонте школьной машины. Леха с бойцами несколько дней трудился в школьном ангаре, приводя в надлежащее состояние школьный бортовой "газон".
Там он и познакомился с незамужней учительницей начальных классов. Татьяна была светловолосая голубоглазая миловидная барышня. В меру застенчивая и разговорчивая. Лехе она сразу понравилась. Татьяна попала в село по распределению после окончания педагогического института и жила в отдельном, выделенном ей совхозом маленьком ветхом домишке недалеко от школы. Хотя и не случилось меж ними бурного слезоточивого романа на манер индийских фильмов, но отношения сложились вполне хорошие и серьезные. Леха часто навещал Татьяну и помогал ей по хозяйству. Ему нравилась его новая роль основательного степенного мужика, и он уже стал призадумываться насчет того, чтобы следующим летом поехать в отпуск вместе с Татьяной и представить ее своим родителям. Воспитанный в традициях крепких и правильных устоев, Леха положительно относился к созданию семьи.
На последующие Лехины заходы по поводу совместного отпуска на Дон с обратным посещением города Харькова, где жили родители Татьяны, она, весело смеясь и потрепывая его рукой по русому чубу, не говорила при этом ни да, ни нет.
Прошел год, но локомотив Лехиной жизни так и не тронулся с места. С отпуском у него произошла заминка аж до осени, поэтому в июне Татьяна собрала чемодан да и укатила одна в свой двухмесячный педагогический отпуск в Харьков, оставив Лехе надежду, адресок и телефон.
Леха отнесся к этому с пониманием. За время их знакомства и, как он считал, романа Леха привязался и сильно прикипел к ней душой. Теперь же у него снова появилась прорва свободного времени, которое он продолжал проводить, как и раньше, в батальонных мастерских. Таких длинных и нежных писем, как Яша, он писать попросту не умел. Не писатель был Леха. Но все же он составлял Татьяне раз в неделю отчет о своей холостяцкой жизни, на что аккуратно получал ответные послания с описанием городских новостей и погоды, словно Харьков был на другом краю планеты, а не в нескольких часах езды на автобусе.
В части произошли перемены. На зампотеха майора Полейводу пришел приказ об увольнении в запас.
Через несколько дней Полейвода, которому весной Леха превратил его старую потрепанную "Волгу ГАЗ-21" в королеву красоты, зашел в мастерскую и, лично прощаясь, сказал:
- Алексей, я был против назначения на мое место этого полудурка Пругина. Командование обещало подумать. Да ты парень головастый, с любым сработаешься.
Но, видно, слабо думало командование или вообще не думало, а Пругин вскоре был назначен зампотехом батальона. Зато на его место пришел старший лейтенант Засохин, которого Леха знал еще по срочной службе в артполку. Стало спокойней. Теперь Леха видел Пругина в основном только на утренних батальонных разводах. С этим исчезло и тягостное ощущение дурного глаза за спиной.
Яша, дождавшись отпуска, съездил в родной Ленинград, женился там, но вернулся один. Его жена, хоть и окончила институт, но тут же решила поумнеть еще больше, поступив в аспирантуру.
Леха же, не тратя попусту времени, обошел село, заранее присмотрев хорошую частную квартиру, где собирался проживать в скором времени вместе с Татьяной. Батальон выделял деньги на оплату квартир всем, кому не хватало места в домах военного городка.
В августе Леха отбил Татьяне телеграмму, уведомив ее о своем приезде через неделю. Не получив ответной телеграммы, он подумал:
- Да и правильно, чего зря телеграф гонять, главное, что сообщил. Чтоб не как снег на голову…
Леха имел уже вполне четкое намерение познакомиться с родителями Татьяны и сразу сделать ей предложение.
Согласовав свое трехдневное отсутствие с командиром батальона, он поехал в Харьков и прямо с автовокзала позвонил Татьяне, которая ждала его с нетерпением, но долгожданную встречу почему-то назначила не дома, а в кафе. Леха несколько удивился, но решил:
- У городских, видать, принято знакомиться в ресторанах - цивилизация.
С букетом длинноногих роз он прибыл в кафе заранее. Посоветовавшись с официантом, что предпочитают городские люди старшего поколения, он заказал обед на четверых. Услужливый, средних лет официант охотно посодействовал Лехе и отлично сервировал стол.
Татьяна пришла одна, без родителей. Она нервно теребила подаренные Лехой розы и во время свидания вела себя так, будто бы они познакомились только что, а не больше года назад. Будто бы не Леха, а кто-то другой по-хозяйски перестроил крыльцо ее домишки, нарубил дров и навозил угля на три года вперед. Словно это не он ночевал у нее через день и прогуливался в выходные и праздники по селу, нежно держа ее под ручку.
Оказалось, что перед отъездом, ничего не говоря Лехе, Татьяна взяла полный расчет в школе и больше в деревню возвращаться не собиралась. Леха сразу понял все. Они просидели в кафе около часа, разговаривая обо всем и ни о чем. Смысла растягивать удовольствие от желанной встречи больше не было никакого, и Леха попросил официанта вызвать такси.
Расставание у машины было каким-то скованным. Татьяна не поднимала на Леху глаза, а он, улыбаясь через силу, неестественным для себя голосом пожелал ей на прощание всего доброго. Хлопнула дверца, и машина растаяла в городском уличном потоке, как в тумане. Леха достал из кармана листок с ее адресом и телефоном, скомкал его и бросил в урну. Затем он купил в ларьке пачку сигарет "Лайка" и впервые в жизни серьезно, взатяжку закурил.
Он стоял на тротуаре большого города, не спеша потягивал сигаретный дымок, испытывая с непривычки легкое головокружение, и смотрел на высокие дома, на торопливых, спешащих куда-то людей и широкие потоки машин, бестолково сигналивших друг другу.
Швырнув недокуренную сигарету в ту же урну, он вяло махнул рукой и произнес когда-то услышанное им выражение, означавшее скорее чей-то диагноз:
- А-а-а, печать большого города…
Наряду с оскорбленным мужским самолюбием он, к своему удивлению, вдруг почувствовал некоторое душевное облегчение.
Леха отправился на автовокзал за обратным билетом, попутно рассуждая в мыслях на заданную тему.
- И че ты, спрашивается, сюда поперся, товарищ прапорщик Леха Шашкин? Тебя сюда звали? - задавал себе вопрос Леха и тут же на него отвечал:
- Да, хрен его знает! На локомотиве хотел прокатиться!
- Но чтоб на локомотиве кататься, рельсы надо иметь?
- Надо.
- Сколько рельсов для этого надо?
- Две надо.
- А у тебя сколько было?
- Ну, одна.
- Да и та, видать, херо-о-о-ва-а-а-я по всем статьям!
- Ну, а как иначе? Вроде жил с барышней, хозяйство вел, а значит, и жениться вроде как обязан!
- Оказалось, что ни хрена, товарищ прапорщик, ты тут вроде как не обязан! У городских баб свои мерки на твои обязки. Так что дуй назад в свой гараж, Родину защищай! Город прапорщику не товарищ! Ясно?! Пошел вон!
- Есть! - Леха хмыкнул и ускорил шаг.
Служебная жизнь опять пошла своим чередом. Внеслужебной у Лехи теперь не было, от чего он не сильно-то и страдал, твердо решив отставить локомотивную тему до лучших времен. Блудить по селу и женихаться к местным дивчинам он не хотел. Когда все же и выходил в село по какой-либо надобности, то ему казалось, что на спине у него крупными кривыми буквами было написано: "Танькин хахаль". Стеснялся Леха. Но иногда, проходя мимо того самого домика, где раньше жила Татьяна, он все же чувствовал грусть и досаду, как от невозможности прочитать вырванную из книжки страницу.
Отпуск Леха снова провел в родном селе. Хотел он было на пару неделек смотаться на юга, на море посмотреть, но так и просидел дома, не посмев своим отъездом огорчить родителей.
Вернувшись в часть, Леха узнал, что его теперешний начальник старший лейтенант Засохин получил очередное воинское звание капитана. Он уже вполне освоился в части и, ко всеобщему огорчению окружающих, во всем старался походить на Пругина, также выросшего до майорского звания. В голосе капитана Засохина при общении с подчиненными появились резкие нотки, а с ними и знакомые манеры. Но если Пругин, имея высокий рост и статную комплекцию, носил себя как знамя, то невысокого роста, худой и кривоногий Засохин с сильно выпяченной грудью походил скорее на гнутую монету.
Впрочем, Леху он не доставал, поскольку тот тоже был для начальства полезным человеком, да и, собственно говоря, не давал он для этого никаких оснований. Со своими обязанностями Леха справлялся, старшим по званию не хамил, водку ведрами не жрал.
Пришла поздняя осень, а с ней грянул и всенародно любимый праздник Седьмое ноября. На торжества в батальон съехались офицерские семьи. Нарядные офицерские жены посещали расположения подразделений, в которых служили их мужья, угощали солдат домашней выпечкой и конфетами. Все было по-семейному, как в детстве, в пионерском лагере, когда родители в выходной день навешали своих чад. В клубе, как обычно, дали большой концерт, после чего солдаты ушли под надзором дежурного по части праздновать в казармы, а офицерский состав с женами переместился в просторный спортзал, где были накрыты столы для банкета. Все проистекало по сложившемуся плану. Столы с угощениями и спиртным стояли буквой "П", а в углу на помосте разместились музыканты вокально-инструментального ансамбля части.
Нарядный Леха, в отутюженной парадной форме, тоже переместился вместе с остальными в спортзал и был усажен по ранжиру рядом с семьями Пругина и Засохина.
Праздник начался с тоста комбата Славкина и зачитывания поздравительных телеграмм, пришедших в адрес офицеров, прапорщиков и личного состава батальона от командиров других частей. Потом с тостами выступали все по старшинству. Спиртного было в достатке. Начались танцы. Леха не мастак был по части вихляний и теперь, как с некоторых пор курящий человек, часто выходил на улицу посмолить.
В один из таких выходов с ним вышла покурить и жена Пругина - Люба. Это была дородная, под стать мужу, высокая, ярко напомаженная симпатичная брюнетка. Было ей около тридцати лет.
Зная, что это жена Пругина, Леха в городке инстинктивно обходил ее стороной, не имея желания нарываться на короткое знакомство. Но тут, в период курительного времяпрепровождения, ему поневоле пришлось с ней общаться. Люба курила так же часто, как и Леха, поэтому времени для общения получилось предостаточно.
Заметив, что Леха стесняется танцевать, Люба взяла над ним шефство и между перекурами не отпускала Леху от себя, вовлекая его в медленные и быстрые танцевальные ритмы. Слегка захмелевшая Люба в конце одного медленного танца от доброты душевной даже как-то больше по-матерински чмокнула Леху при всех, оставив на его щеке ярко-бордовый помадный след своих пухлых горячих губ. Леха, чтобы не обидеть женщину, сразу не посмел стереть помаду и недолго под одобрительные возгласы братьев по оружию веселья ради пофорсил этой наградой.
Подвыпивший, размякший от доброты Пругин глотал водку с другими офицерами, слюняво улыбался, приветливо и одобрительно помахивая Любе с Лехой своей здоровенной лапой с обгрызенными ногтями.
Леха выпивал мало и тут же в танцах быстро расходовал свою алкогольную энергию, оставаясь чуть навеселе. Праздник получился веселый и закончился далеко за полночь. Весь военно-гражданский движимый и недвижимый состав был благополучно переправлен в городок на взятом на прокат совхозном автобусе марки "Кубань". Ехали весело, с песнями. Праздник продолжился в городке, во дворе трехэтажек с выпивкой и импровизированной закуской, разложенной на лавочке у подъезда. Мелкий моросящий дождик никого не смущал, и народ продолжал веселиться по своему усмотрению. Петь Леха любил. Песен знал много и с удовольствием включился в общий, пусть уже не такой стройный, но веселый хор. Праздник закончился ближе к утру с последними уже мало доходящими до собеседников сбивчивыми душевными излияниями и объятьями.
Следующий день внезапно, волею судьбы, стал для Лехи черным. Пругин протрезвел. Он снова был зол на жизнь, как на мероприятие, а вместе с тем и на всех, кто принимал в нем участие.
Накануне комбат торжественно объявил этот день выходным. Леха проснулся около одиннадцати. Дома он был один, потому что Яша умотал на праздники в Ленинград к молодой жене. Комбат с пониманием подходил к таким вопросам и часто отпускал офицеров по семейным обстоятельствам.
Помаявшись от безделья, Леха позавтракал и пешком отправился в батальон. По дороге он заглянул в магазин, чтобы купить конфет, пряников и печенья для солдат.