В тишину утра ворвался стрекот приближавшегося мотоцикла. Очарование природы мигом исчезло. Капитан бежал по лесу, уже разбуженному войной. Бойцы погромыхивали оружием, котелками, негромко переговаривались, выполняя несложный обряд солдатских сборов.
У опушки, где стояли его машины, комбат увидел своих танкистов. Подбежал, неся портупею и сапоги, Илюшка Наумов, самозабвенно выполнявший обязанности ординарца. Илюшка принес котелок с водой, и танкисты смотрели, как их командир, фыркая, умывается. Одевшись, капитан оглядел всех.
- Нам приказа не было? - спросил он Анциферова.
- Пока нет, товарищ комбат.
На трудных дальних дорогах от Нижне-Донецка до этого безымянного разъезда капитан Ермаков потерял три машины из шести и пятерых своих товарищей танкистов. Но по-прежнему его подразделение в сводках стрелковых частей, которым оно придавалось, именовалось батальоном и получало задачи, которые были по плечу танковому батальону. Таков суровый, но справедливый закон войны: живые должны сражаться и за себя и за погибших.
- Ну что ж, товарищи, война войной, а поесть надо, - весело проговорил комбат. - Пожуем, что бог послал, и закурим.
- А если наоборот? - в тон командиру спросил Демин.
- "Три наряда вне очереди - полы драить".
Это была сакраментальная фраза. Раненный еще в боях за Украину батальонный старшина Соловьев однажды, крепко рассерженный, закричал так на совершившего проступок красноармейца. Соловьева любили и боялись не одни бойцы и сержанты. Он отучил курить перед завтраком весь батальон. Для подчиненных у него хранились специальные противогазы, в которых старшина заставлял бегать "курцов" до седьмого пота, до удушья, пока они не срывали с себя маски. Сам Соловьев, когда-то отчаянный курильщик, перед самой войной женился на молоденькой и хорошенькой фельдшерице Наде, не терпевшей табачного дыма, и долго потом предлагал "следовать моему примеру" - бросать курить. Его предложение стало предметом постоянных шуток. "Следовать примеру" относилось не только к курению, а и к женитьбе… Это было доброе мирное время, ставшее почти легендой. Мало оставалось в бригаде старых танкистов, помнивших гарнизонную жизнь близ литовского городка, историю оловьевской женитьбы накануне войны, знаменитую контратаку их мехкорпуса вечером 22 июня… Николай Ермаков еще юным лейтенантом участвовал на своей "тридцатьчетверке" в приграничных боях; под Москвой и под Орлом он уже командовал танковой ротой, а перед самым отступлением принял батальон.
Многие видели в его удачливой военной карьере лишь внешнюю сторону - очередные звания, повышения в должности, ордена, уважение начальников… Но то была не более как внешняя сторона, открытая всем, лишь в людях ничтожных вызывающая зависть и вожделенное желание преуспеть, "как он".
Другая, глубинная сторона жизни и личности капитана Николая Ермакова была историей неуклонного и скорого мужания характера в совершенно исключительных условиях военного года. Эта сторона открывалась не всем, а лишь людям, близко знавшим его, воевавшим с ним бок о бок весь этот год или даже несколько дней, потому что на войне, где время так "спрессовано", так насыщено событиями, за один час, за один бой нередко можно узнать о человеке больше, чем за годы мирной жизни.
- А где Дорощук и Тетерин? - спросил комбат, оглядев своих танкистов.
- Они, товарищ капитан, обратно в колхозники подались, - под общий смех проговорил Демин. - Тут недалеко нашли вагончик стана тракторной бригады, а в нем запчасти разные. Они и решили все это закопать и вешку выставить. Дорощук ваш говорит: "Придут люди пахать и найдут все. Зачем добру пропадать?" Сейчас он под вагончиком яму роет, а Сашка Тетерин все в масляные тряпки заворачивает. Запасной солидол почти начисто забрали. Я им говорю: "Тут, может, через день немцы будут хозяйствовать", а они сопят и свое дело делают…
- А что, очень здорово придумали, - сказал капитан. - Честное слово, если бы я догадался, точно так же сделал бы. Может, пойдем им поможем сообща, вместо физзарядки?
Демин с деланным огорчением махнул рукой: теперь уже танкисты смеялись над его недогадливостью.
- Они уже, наверное, заканчивают. Дорвались до любимой работенки - на ходу подметки рвут…
- Слыхали, товарищ капитан, пехота болтает, будто танки немецкие прорвались, на Узловую идут, - промолвил один из танкистов.
И тогда все заговорили наперебой:
- Говорят, не меньше сотни.
- И пехота на грузовиках.
Надо было бы ответить шуткой, хотя картина, по-видимому, соответствовала действительности, но тут подбежал связной:
- Товарищ капитан, вас комдив к себе требует.
Невысокий полковник в пенсне стоял среди группы командиров. Увидев танкиста, он быстро повернулся к нему.
- Капитан Ермаков по вашему приказанию явился.
Солдатский телеграф сообщал правду, хотя и несколько преувеличивал силы врага. Танковая группа в составе примерно семидесяти танков в сопровождении пехоты на грузовиках и бронетранспортерах под прикрытием авиации прорвалась вчера днем через наши боевые порядки. Она идет, по всей видимости, мимо разъезда, на Узловую. Опасность трудно преувеличить. Полковник повел рукой: никто не увидел в леске ничего, кроме деревьев, но все знали - от Узловой прямая дорога к нефтяным, промыслам, на них целятся немцы. Они могут быть здесь с минуты на минуту. Их надо задержать любой ценой.
- Я занял оборону перед разъездом, - закончил полковник, пытливо глядя на танкиста. - Вы мне не подчинены, у вас своя боевая задача, но обстановка меняется порой раньше, чем поспевает приказ. Я не считаю себя вправе отменять распоряжения вашего начальника. Решите сами, можете ли вы сейчас выполнять боевую задачу вместе со мной.
Капитан оценил деликатную сдержанность этого полуприказа-полупросьбы. На него с надеждой смотрели десятки глаз. Полковник снял пенсне и, щурясь, протирал их. Его близорукие глаза без стекол выглядели усталыми и беспомощными.
- Я в вашем распоряжении, товарищ полковник.
Люди зашевелились, повеселели. Полковник одобрительно кивнул.
- Александр Иванович, - повернулся он к стоявшему рядом командиру, - дайте карту.
- Я предлагаю, товарищ комдив, - проговорил капитан, - оставить мои танки в засаде. Здесь горловина, отличная отсечная позиция. Вправо через насыпь они не полезут, а мы их атакуем с фланга. Вряд ли они рассчитывают на такую дерзость. Удар может оказаться неожиданным и очень эффектным.
- Неплохо! - проговорил полковник. - Пойдете под прикрытием батареи сорокапятимиллиметровых пушек - я их оставлю здесь. Атакуйте совместно со стрелковой ротой. Больше я ничего дать не могу. Детали согласуйте с начальником штаба. Желаю успеха, капитан.
Больше всего Николай Ермаков желал сейчас, чтобы на месте командира пехотинцев оказался рыжий лейтенант Жуликов с его солдатами. Он только вздохнул, когда к нему подошли двое командиров.
Первый четко, по-кадровому представился:
- Командир стрелковой роты лейтенант Тулин.
Второй, с темным скуластым лицом, медленно проговорил, поднеся большую ладонь к фуражке:
- Командир батареи лейтенант Рахматуллин.
Оба были высоченные здоровяки. Капитан рассмеялся:
- Вас специально так подобрали?
Лейтенанты оказались бывалыми и дельными людьми. Артиллеристы быстренько установили свои совсем игрушечные, с тонкими стволами пушечки, пехотинцы начали лихорадочно окапываться. Грозно взревели моторы. Танки ломились через лесок, поближе к опушке, смотревшей на дорогу.
8
Огромное пыльное облако катилось по степи к разъезду. Гул множества моторов, словно эхо, отзывался в небе, где плыли стаи бомбардировщиков.
- Сейчас кому-то достанется, - сказал капитан, поглядывая на небо. - Нас они вряд ли увидят, но по разъезду и бронепоезду дадут крепко.
Он сидел с обоими лейтенантами в мелком окопчике у опушки. В бинокль были уже отчетливо видны летящие по дороге мотоциклисты, легкие танки. Позади в облаках пыли угадывались тяжелые машины, а за ними грузовики с пехотой… Немцы протаранят оборону, даже не слезая с машин. Что смогут сделать три наших танка? Если только пропустить колонну и ударить по грузовикам… Прежде чем они повернут танки, можно устроить пехоте такой сабантуй, что небу жарко станет.
Грозный тугой удар всколыхнул степь - это, упреждая налет авиации, торопился открыть огонь бронепоезд. Капитан повел биноклем: "Комсомолец Кавказа". Новый залп, и он покатил в сторону от станции, изрыгая огонь из орудий. Самолеты разворачиваются, заходят на него. Вздымаются столбы земли, глухо долетают запоздалые разрывы.
- Товарищ капитан, вас разъезд вызывает.
В окопчике связистов тесно, и он с трудом втискивается в узкую щель.
- Тридцатый слушает.
Это говорит полковник - "седьмой".
- Сейчас прилетят наши птички. Огня пока не открывайте, ждите. Пусть фрицы ввяжутся в бой. Вас не обнаружили? Очень хорошо. У меня пока все.
В бинокль ясно видны уже знакомые звери на бортах тяжелых танков. Генерал Кессель любит экзотику. Его танковая колонна не разворачивается в боевой порядок, немцы надеются без помех прорваться через узенькую полоску окопов, раздавить обороняющихся своей массой. Часть танков желтого цвета. Понятно: их не довезли до Роммеля и бросили сюда. Видно, Кессель рассчитывает дойти до Аравийской пустыни, он даже не перекрасил машины. Пехота нагло катит на грузовиках.
Внезапно капитан Ермаков срывается, бежит к соседнему окопчику.
- Седьмого срочно, - просит он телефониста. - Товарищ седьмой, сейчас мимо меня пойдет пехота на грузовиках. Я ударю в середину колонны, и от них пыль пойдет.
- Очень рискованно, - отвечает полковник, - птички могут дать и по вас.
- Риск - благородное дело, товарищ седьмой. Такого момента больше не будет. Разрешите? Они не успеют рассредоточиться.
- Подождите, я посоветуюсь с представителем авиации.
В трубке несколько минут сухо потрескивало. Ермаков нетерпеливо грыз травинку. Наконец раздался голос полковника:
- Вы слышите? Атакуйте сразу после налета и ближе к хвосту. Бейте только пехоту, а то угодите под огонь "катюш" - сейчас они ударят по танкам. Ну, счастливо, юноша.
Последнего слова Ермаков не понял.
- Что вы сказали?
- Я пожелал вам удачи, капитан.
- Спасибо, - ответ прозвучал совсем не по-военному.
Этот бой не походил на оборону города, хотя внезапность прорыва давала немецкому командованию огромные преимущества. "Может, кончится, наконец, это проклятое отступление, - думал капитан, - соберемся снова с силами и пойдем вперед, как прошлой зимой. Вот тогда я и подам в партию - не будет совестно. А если этот мой бой - последний, и эта дорога отступления - для меня тоже последняя? Кто нам выбирает дороги - разве не мы сами? Куда они ведут, эти наши дороги? Володя Коваленко сгорел заживо у Матвеева Кургана. Мамедова закопали на береговом откосе у Нижне-Донецка. Лена вырвалась из блокады, но погибла от вражеской бомбы. Дорощук уверяет, что наши дороги ведут в бессмертие. Быть может, и мне уготовано уйти из жизни…"
На дороге, ведущей к разъезду с востока, клубилась пыль.
- "Идет несметная сила, - проговорил Николай Ермаков древние торжественные слова. - Она сокрушит вражьи полчища". Может быть, там и родная бригада, с которой так и не удалось соединиться в круговерти отступления, и еще сто бригад и сто дивизий…
"Великая пехота большевиков", - вспомнилась ему фраза из какой-то книги. Танкист, он воздавал должное самому главному роду войск этой войны. "А сейчас танки пойдут на вылазку без пехоты", - эта мысль промелькнула и исчезла.
- Товарищ капитан, покушайте! - позвал его Илья.
- Вы поели? Ну и ладно. Мне сейчас не до этого.
Он бежал к своему танку, на ходу застегивая комбинезон. Солнце уже начало пригревать. Через час в машине будет, как в пекле.
В танке прохладно. Капитан послушал, как дружно взревали моторы его маленького отряда, и надел шлемофон.
- Слушай боевой приказ. Мы должны прикрыться от огня танков их же машинами. Атакуем середину колонны и идем к концу ее. Они побоятся бить по своим. Ясно?
- Ясно! Ясно! - глухо прозвучали в наушниках голоса Анциферова и Демина.
- Наш отход прикроют "сорокапятки". Мой заместитель Анциферов. Сейчас их атакуют "Илы". Сыграют "катюши", и мы пойдем.
В воздухе закружилась карусель воздушного боя. Стрекот пулеметов, короткие удары авиационных пушек неслись с высоты.
Штурмовики появились внезапно. Темно-серые плоские тела "Илов" скользили над степью. Резко затрещали реактивные установки. Вот штурмовики согласно развернулись, понеслись обратно, поливая колонну огнем. Танки сползали с дороги, сталкивались друг с другом, несколько машин загорелось.
Грозный слитный рев, похожий на скрипение тысяч телег, покрыл все шумы боя. Дорога вздыбилась морем огня, дыма, фонтанами поднятой вверх земли. Комбат смотрел как завороженный туда, где должна была пройти граница обстрела. До грузовиков с пехотой "катюши" как будто не дотянулись. Пора!
- Вперед! - капитан захлопнул люк.
Окутавшись синим дымом, рванулись танки. В панораме, быстро приближаясь, заплясали вражеские машины; немцы спрыгивали с грузовиков, разбегались по степи. Их заметили - солдаты, нелепо размахивая руками, побежали за дорогу.
- Вперед, самый полный вперед!
- Есть! - отозвался Дорощук.
Капитан поймал в перекрестье прицела ближние грузовики и, затормозив машину, дал несколько выстрелов.
- Вперед, на дорогу!
Задрав вверх пушку, танк перепрыгнул кювет, с маху ударил по ближайшему грузовику, опрокинул его и помчался по шоссе, раскидывая в стороны машины, давя прицепленные к ним пушки, расстреливая разбегавшихся солдат. В смотровую щель капитан увидел, что "тройка" Анциферова ломится по дороге к разъезду, а деминская "восьмерка", слетев с шоссе, давит и расстреливает бегущих.
- Анциферов, не зарывайся, дай знать, как только появятся их танки.
В башню рикошетом ударил снаряд. Мелкие осколки брони впились в лицо. Впереди, метрах в двухстах, немцы лихорадочно копошились у орудия. Кто быстрее? Капитан закрутил маховик наводки, "схватил" пушку и, не останавливаясь, выстрелил. Танк мчался дальше по дороге, сталкивая в кювет грузовики, а конца колонны все не было видно.
- Демин, Демин, иди к Анциферову, я дойду до конца и вернусь к вам. Слышишь меня?
- Сейчас поворачиваю, еще немножко, - отдавался в наушниках азартный голос Демина. - Еще дам им раза и поверну.
Последними в колонне были бензозаправщики. Капитан выстрелил, и над ними взметнулись столбы пламени. Машина развернулась и помчалась обратно, и тут забился в ушах тревожный голос Анциферова:
- Веду бой с танками.
- Отходи к леску, Толя, к леску отходи! Демин, Вася, отход. Я вас прикрою.
Из облака дыма, огня, разрывов вырвались немецкие танки. Их оказалось не меньше двадцати. Они шли развернутым строем. "У разъезда вас не будет. А здесь уже поздно, голубчики, поздно, гады!" - торжествующе сказал капитан. Он уже не думал о том, какой ценой они заплатят за свой дерзкий рейд, - он мчался навстречу вражеским машинам. Ему хотелось сшибиться с ними в лоб - за безнаказанные зверские бомбежки, за голубые автобусы, за убитых детей на дорогах, за Володю, Лену, Мамедова, за все, за всех. Поймав в перекрестье ближайшую машину, нажал педаль спуска. Остановился, дал еще несколько выстрелов и снова помчался на сближение. Горело уже три немецких танка.
- Демин, Анциферов, живы?
Совсем близко вражеские танки. "Стоп!" Выстрел. Еще выстрел.
- Прощайте, товарищи, отомстите за нас! Горим, идем на таран. Коля, прощай!
Это голос Анциферова!
- Толя, Толик, подожди, подожди! - не помня себя, кричит Николай Ермаков. - Оставьте машину… я приказываю!
Анциферов, столько раз горевший, много раз раненный и обожженный, не пожелал теперь покинуть боевую машину. Прощай, Толя, дорогой верный друг, прощайте, Оспанов и Тетерин!
- Демин, отзовись! - зовет капитан, но только сухой треск стоит в наушниках.
В панораме он видит, как немецкие танки, окружив, расстреливают деминскую "восьмерку". Пламя рвется из башни, из моторной части. Взрыв - башня отлетает прочь, и обезглавленная машина вся окутывается рыжими языками огня, черным густым дымом.
- Стой, Дорощук! Получайте за Толю, получайте за Демина! Дорощук, а ну давай на таран!
Тяжелый немецкий танк "T-IV" мчится прямо на их "десятку". Чья сталь крепче - немецкая или советская? Машины сшибаются. Гром отдается в танке. Целы!