Правда, и мне доставалось не раз. Нет, не от своих. А от тех, с железными палками, которые стреляют слева и справа по дорогам. Началось все с переезда моего автопарка. Два года я жил в провинции Кундуз. И придумали те, не в панамах, а которые в фуражках в Кабуле ходят, перебросить наш автопарк на юго-восток Афганистана в провинцию Пактия, в Гардез. Автопарк спланировал переезд тремя колоннами: первого декабря 1981 года, второго и третьего. Каждый день машин по девяносто. Ну, меня как старослужащего, конечно, назначили в первую колонну вместе с моей батареей. Нужно ехать, а я не могу завестись. Мотор не запускается. Говорил же я на границе, что брак у меня, болезнь такая. Или здесь надорвался? На Салангах этих? Батарея ушла без меня. И со второй колонной я не уехал. Что-то серьезно я забарахлил. А тут еще эти бугаи, гусеничные бронетранспортеры, стали меня таскать по автопарку на жесткой сцепке-трубе. Труба сорвалась и пробила мне радиатор. Это похуже, чем мочевой пузырь у солдат. Хорошо хоть запаяли к выходу последней, третьей, колонны. Оставили при мне двух солдат: Матчанова и Рахманова. Туркмены они. Кара-Кум. Жаль их мне. Я-то и так болен, а они здоровые ребята. Только жить да жить. Натерпятся они со мной…
Выехали из Кундуза. Еду, вроде, хорошо. Но, что это? Баглан? Стреляют? Не надо! Меня же только вчера отремонтировали! И в кабине всего два солдата. Зачем они вам? Ох, как густо стреляют. Кх-хх. Попали в мой мотор… Водитель Рахманов уже убит. Навалился грудью на мой руль. А Матча-нов не может открыть дверь и выскочить в кювет. Заклинило мою дверь. Ну же, Матчанов, давай через окно! Правильно понял. Уже наполовину вылез. Железная трещотка, пулемет, пробила ему спину… Теперь мы втроем останемся в этом Баглане. Хорошо, хотя эти бугаи, БМД, отбиваются. Я-то без пушки. Мои раньше уехали, а меня болезнь подвела. Теперь надолго остановился, хорошо, если вообще не подожгут. А это кто проезжает мимо на полном газу? Старший по колонне подполковник Горький. Он, что, убегает? Так и есть. Всех, в панамах, бросил и уехал на земляке, таком же "УРАЛе". Кто же будет командовать обороной? А, есть кому. Молоденький лейтенант взял на себя команду. Грамотно управляет боем. Хотя мне уже все равно. Пусть хоть бы молодежь выживет. А подполковник зря-я… Струсил, что-ли? Смотри, долго бой идет. На мне уже живого места нет. Весь в дырках. В стеклах, в колесах.
А вот большие дядьки, танки, идут со стороны Пули-Хумри! Это за ними ездил подполковник? Тоже молодец! Вон как дядьки сравняли дувалы и бой сразу прекратился. Моих убитых вытащили из кабины, а самого прицепили к этому дядьке-танку. Он хоть и грубый, но душевный, дотащил до мастерской в Пули-Хумри. Здесь меня подкрутили, подварили, подкачали. А вон уже и знакомый за мной приехал, старший лейтенант Потураев. Душевный человек. Всегда угостит запчастью. Опять мы с ним через Саланг перебирались, ночевали в Кабуле и вот приехали в Гардез. Он оставил меня в местном автопарке для капитального ремонта, а сам уехал в нашу батарею в провинцию Логар. Потом заберут. Делали меня, делали. Они же не знают, что я сделан в понедельник. Думали нормальный. Но сделали чуть-чуть, уже немного дырму.
Уже февраль, снег выпал. Вот и наш комбат за мной приехал с водителем Аликом Ахметовым. Этот казах молодец. Знает толк в нас, "УРАЛах". С ним я доеду до Логара. Комбат пошел получать в медроте медикаменты для батальона по заявке их доктора Войт Владимира, а Алик проверил масло воду в радиаторе и запустил мое сердце. Фу, путаюсь, как маленький. Запустил мой мотор. Комбат поставил большую коробку с таблетками в мой кузов, сел в кабину рядом с Аликом и с попутной колонной поехали из Гардеза к нам, в Логар. Перевал Терра. Сугробы снега. Одна колея. Что это? Застопорились все мои шесть колес! Сплошной тормоз! Раздат-ка у меня больная. Говорил же на границе - проверьте. А теперь что делать? Вон комбат как матерится!..
К нему прибежал старший колонны с солдатами и меня под зад, то есть, под кузов, толкают с дороги, освобождая колею для других. Оставляют нам одну боевую машину десанта - БМД и уезжают. Холодно на перевале. Высота. Снег. Мороз. Комбат с Аликом бегают вокруг меня. Побегайте! Не все ездить тут… Смеркается. Неужели будем ночевать в горах? Так и без тех, с бородами, можно загнуться. То есть, вода в радиаторе замерзнет. Вроде, за нами приехали из Логара. Так и есть! Целый дядька-танк пришел. Ну и молодец! И сцепка у него хорошая - гибкий трос. Что они понимают, эти комбат и Алик Ахметов? Кричат танкисту, что по горам на тросе буксировать нельзя, улетим в пропасть. Ну, разве они нормальные? Молодец танкист! Прицепил меня за трос и не стал слушать никаких комбатов. Сильно там. А может, у него не было ничего, кроме троса? Кто его знает? Главное - едем. Ой! Стой, танк! Спуск, крутой поворот! Ведь меня несет прямо в пропасть! У меня же ничего не работает! Хорошо, хоть Алик, как-то управился с моим рулем. Не-ет! По таким загзагам лучше ездить за трубой. Но поздно. Доедим ли? Этот черт вон как идет. Сильный, гад.
Слава автомеханику! Приехали. Ба-а! Да тут вся моя батарея! Мои земляки. Даже эти ГАЗ-66 кажутся родными. Теперь я дома. И не дам больше трогать этих молодых. А как меня отремонтируют, и мы все вместе будем мотаться по провинции Логар.
Хорошо весной! И жить хорошо. Алик меня довел до ума, поменял масла, обтяжку сделал. Как новенький. Если бы не тот день моего рождения…
Он меня помыл, колеса подкачал, как к празднику. Что? Правда праздник? 1-е Мая? И завтра отдыхаем? Хорошо! Но что-то у комбата с отдыхом не сошлось. Уже утром, 2 Мая 1982 года, он забегал, поднимая всех солдат, и те цепляют ко мне пушку. Выезд на боевые? А обещанный отдых? Все, как не у всех машин.
Алик запустил мой двигатель. В кабину садится Потураев, а с ним лейтенант Зиновьев из седьмой роты. Он-то зачем? Я же больной. Едем до ущелья Дахи-Нау. Не нравится мне это место. Не зря солдаты в кузове сидят с автоматами наготове. Редженов, Грищенко, Быков, Махмудов. Этот вечно хмурый. Серьезный мужик. Как я. Один Бакуров что-то развеселился. А комбат со мной не поехал. Обиделся за перевал? Едет передомной в пяти метрах на моем земляке. И тоже с пушкой. Защитницы наши. Наконец-то ущелье кончается. Справа, я знаю, будет кишлак Дахи-Нау, а дальше, слева, пост Царандоя.
Ой! Ой! Куда это я? Что со мной? Мне же больно!!! Почему я в воздухе и летят в стороны мои крылья, колеса, двигатель и кузов??? Взорвался? А солдаты??? Не-е-ет!!! Не хочу умирать в чужой стране! Хочу домой в Нижний Тагил! Он мой самый родной! Хочу! Хо…
У машин, как у людей, своя судьба…
Следующий пункт назначения. Город Ленинск. На картах этого города нет. Это всегда был засекреченный объект. В народе его знают, как космодром Байконур. Он находится в южной части Казахстана на берегу Сыр-Дарьи. При подлете к Байконуру из иллюминаторов все видят стартовые площадки ракет.
В Ленинске выгружают незнакомого Коростылеву погибшего солдата. На автобусе экипажи сопровождающих везут в жилой городок. Это - оазис среди голой степи. Городок опоясан высокой металлической сеткой. Одни ворота для въезда по пропускам. В городке трех- пятиэтажные дома, тенистые аллеи, красивые площади с титанами. В местном госпитале космонавты проходят последние предполетные обследования, сюда же они возвращаются после полета в космос. По дороге в столовую им организовали своеобразную экскурсию:
"Вот на постаменте стоит макет ракеты "Восток", на которой человек впервые вырвался в космос. Им был Юрий Алесеевич Гагарин".
"Вот памятник маршалу Неделину, первому руководителю космодрома, погибшему при взрыве ракеты на старте в 1960-м году".
После обеда "Черный тюльпан" полетел далеко на север, к Полярному кругу, в город Ухту. Посадку совершали в два часа ночи, но была белая ночь. Можно было газеты читать. Здесь Коростылев попрощался со своим солдатом рядовым Грищенко. Он, как и Потураев, прослужил в Афганистане всего лишь полгода…
И снова полет. "Черный тюльпан" взял курс на юг, в столицу Башкирии Уфу. В самолете находиться сопровождающим стало мучительно. Сладковатый трупный запах из двух десятков неплотно запаянных гробов выворачивает их наизнанку. Особенно невыносимо было при взлетах и посадках, когда воздух в салоне самолета больше циркулирует. В это время все закрывали лица тряпками.
В этом полете "Черный тюльпан" едва не разбился. Самолет приземлился в аэропорту Уфа, съехал с рулежки на траву и остановился. Летчики спустились на землю через нижний люк своей кабины, за ними вышли и сопровождающие. И здесь Коростылев видит такую картину. Второй пилот, старший лейтенант с палкой в руке гоняется за штурманом, тоже старшим лейтенантом. Штурман бегает от него вокруг самолета. Командир спокойно стоит у стойки шасси и спокойно смотрит за этими догонялками.
- Виктор, что это за драка? А как же дружба экипажа? - спрашивает командира Коростылев.
- Дружба - дружбой, а служба - службой. Штурман чуть всех нас не угробил. Он ошибся в расчете в дальности полета на 200 километров. У нас кончилось топливо, запасных аэродромов вблизи не было, мы чуть не упали, сели на последних каплях. Пусть он его повоспитывает.
Конечно, никто никого бить не стал, но на словах - второй летчик все высказал штурману.
Сопровождающие тоже не очень обрадовались такому происшествию…
После Уфы "Черному тюльпану" предстоял такой маршрут: Куйбышев - Ленинград - Кишинев - Николаев - Краснодар - Ставрополь - Ворошиловград. Коростылев с Потураевым прилетают последними. Командир корабля капитан Федоров предполагал закончить полет за неделю. Это и ожидание встречающих на аэродромах, отдых экипажа и техническое обслуживание самолета. Здесь, в Уфе, АН-12-й будет стоять два дня именно для технического обслуживания.
Капитан Федоров знал, что семья Коростылева живет в Николаеве. За дни полета они сдружились и между собой часто говорили "за жизнь". Виктор предложил Коростылеву улететь из Уфы в Николаев на пассажирском самолете, встретиться с семьей, а дней через пять встретить "Черный тюльпан" на военном аэродроме Николаева. Коростылев задумался: а зачем, собственно, терять почти неделю, что уйдет на полет? Ведь он не видел семью полгода. Да жена с дочкой и не знают даже, что он уже не в Афганистане, а в Союзе, в Башкирии… Но сам бы он и не додумался до такой возможности раньше "Черного тюльпана" побывать в Николаеве.
Обговорив с Виктором все детали встречи на военном аэродроме, Коростылев купил билет на самолет Уфа - Донецк - Николаев - Одесса и утром 10 мая улетел из Уфы. В полдень этого же дня он был в Николаеве. С замиранием в сердце на такси подъезжает к своему дому, поднимается на четвертый этаж и встречает… свою дочку Женечку. Она с такими же маленькими подружками играет на лестничной площадке.
- Женечка! Дочка! Здравствуй! - с дрожью в голосе говорит Коростылев. С полминуты, она, шестилетний ребенок, удивленно смотрит на него и только потом доходит, что это ее папа.
- Папочка! - бросилась Женя к Коростылеву. - Мы с мамой и не знали, что ты приедешь?
- Я и сам не знал, дочка, что придется приехать домой, - сказал Коростылев, обнимая и целуя Женю. - Мама дома?
- Нет! Мама на работе. А меня оставила с соседкой Верой Ивановной.
- Поедем, доченька, к маме на работу!
- Поедем!
Жена Коростылева на работе была занята и попросила их подождать на улице. В скверике перед поликлиникой они присели не лавочку, Коростылев посадил дочку на колени и прильнул к ней. Он подумал о том, как все же жизнь мотает их, не спрашивая и не предупреждая. Ведь он действительно несколько дней назад и не предполагал, что будет сидеть здесь, на лавочке и обнимать любимое тельце своей дочки и ждать жену с работы.
Мысли его вернулись в Афганистан, к его батарее, к круговерти последних дней. Чего он только не испытал за последнюю неделю? Где он только не был за эти дни? Коростылев почувствовал какую-то расслабляющую усталость…
За эти несколько дней, проведенных дома, где нет войны, тревог, бытовых неудобств, Коростылеву почти заново нужно было привыкать к этому - к мирной жизни.
Сначала было странным не ощущать тяжести автомата за правым плечом. Рука то и дело нашаривала автоматный ремень - нет его! К этому надо было привыкнуть, так как без оружия он чувствовал себя незащищенным, каким-то доступным.
Странно было ездить в автомобилях, не страшась взорваться на мине. Первое время каждый толчок на неровностях дороги отдавался холодком в груди Коростылева.
Странно было видеть безработных людей на улицах. Никто, абсолютно никто, не знал о боевых действиях в Афганистане. Не знали, в каких условиях живут их родные, служившие там.
Странно было видеть множество нарядных и красивых женщин вокруг себя: на улице, в троллейбусе, в магазине.
К этим, незаметным ранее мелочам, Коростылеву приходилось привыкать заново. Привыкать, чтобы снова не замечать. Плохо это - привыкать и не замечать. Неужели нашему народу обязательно надо войну, разруху, голод, грязь и кровь, чтобы ценить простые мирные вещи?
Пресса тогда была под строгой цензурой. В газетах писали об интернациональном долге в виде строительства школ и детских садов, посадки деревьев на аллеях парков Афганистана. И народ верил этому. Потому, что привыкли верить газетам.
Знакомые Коростылева в Николаеве при первых встречах сразу же спрашивали:
- Ну что, сколько заколотил денег за границей? Что привез домой? Тогда, по советским понятиям, при железном занавесе, за границу ездили лишь отдельные граждане, чтобы заработать и привезти оттуда то, чего не было у них в стране: магнитофоны, ковры, чайные сервизы, шубы.
Коростылева неприятно коробило от таких вопросов. Как ответить им, что из Афганистана привез он боль утраты друзей, кошмары по ночам и убеждение в несправедливости в их стране?
- Ничего не привез, - отвечал Коростылев.
- Как ничего? - искренне удивлялись знакомые. Им было невдомек, что там, в Афганистане, они живут среди грязи и крови, а не стоят в очередях за вещами.
Им и в голову не приходило, что они были не в простой служебной командировке, а на войне.
И самое главное, осуждать-то этих знакомых не за что. Им и раньше, и сейчас, когда, в Афганистане идет полномасштабная война, внушали и внушают, что у них в стране все хорошо, ну, там одна армия ушла к соседям помогать строить дороги. Народ ничего не знал.
Когда Коростылев немного рассказывал о ситуации там, в горах, знакомые недоуменно слушали и, кажется, не верили ему, хотя деликатно в открытую этого не показывали. Мол, ну давай-давай, герой, сочиняй…
Кстати, о деньгах. После полного возвращения из Афганистана ту, сравнительно небольшую сумму рублей, что выплатили Коростылеву за войну, его жена в первый же день перевела с его книжки на свой счет. А уйдя к своему новому "любимому", оставила Коростылева без копейки. Он было, заикнулся об этом, но в ответ получил только злорадную и надменную ухмылку.
В Николаеве Коростылев жил на южной окраине города. В двух троллейбусных остановках, за железнодорожными путями вокзала, находился военный аэродром морской авиации. Сюда и должен был прилететь его "Черный тюльпан". Через два дня после приезда домой Коростылев стал каждый день ходить на этот аэродром узнавать о его прилете.
Самолет прилетел 16 мая 1982 года. Коростылев встретился с экипажем как с родными, они тоже приветливо приняли его на борт. В самолете осталось несколько ящиков с гробами. За эти пять дней летчики устали: Коростылеву видны были их осунувшиеся лица.
В Николаеве разгрузили погибшего лейтенанта Зиновьева. Оповещенные майором "Черным тюльпаном" из Ташкента, его встречали мать, отец и военные из райвоенкомата г. Первомайска, что на севере Николаевской области, откуда родом лейтенант.
Мать, почерневшую от горя, держали под руки, пока ящик из самолета перегружали в грузовую машину.
"Черный тюльпан" взлетел курсом на Краснодар.
* * *
Каждый человек во что-то верит. Кто в бога, кто в депутата, кто в деньги, кто в звезды. Но есть вера особая - вера матери. Никогда мать не смирится с потерей своего ребенка, она всегда верит в лучший исход. Бывает, что и после его похорон она не верит в случившееся и надеется на что-то высшее, что вдруг изменит страшную реальность.
В марте 1990 гада Коростылев служил в Крыму, в одном из степных поселков.
Прошло семь лет после его возвращения из Афганистана. Советские войска уже больше года ушли оттуда, а гражданская война там не утихает. Но это было уже их дело, афганцев.
А сердечные раны Коростылева все не заживали. Не было дня, чтобы он не вспоминал те горы, те невзгоды, их маленькие радости и, конечно, погибших друзей. Молодых и здоровых, веривших в свою счастливую звезду.
В газете "Советский патриот" под рубрикой "Отзовитесь, боевые друзья" Коростылев прочитал заметку матери лейтенанта Зиновьева. Через газету она обращалась ко всем, кто воевал вместе с ее сыном, был свидетелем его гибели. Мама просила рассказать о своем сыне, о его друзьях, как он жил в Афганистане, как погиб. Коростылев прочитал эту статью и опять на него нахлынули воспоминания того мая 1982 года…
И вот мать просит откликнуться однополчан ее сына. У Коростылева была фотография весны 1982 года. На ней изображены шесть офицеров их батальона. Среди них Коростылев и лейтенант Зиновьев. Он написал письмо его маме. На этой фотографии обозначил себя точкой и отправил по адресу, указанному в газете с просьбой вернуть фотографию, так как она у него в одном экземпляре.
Дней через двадцать Коростылев получил ответ из г. Первомайска Николаевской области. В конверте письмо и его фотография. Мама подробно рассказывала ему о своем сыне. Как он рос, учился, мечтал стать офицером. Как она уже восемь лет живет со своим горем, хотя в то, что он погиб, она не верила. На похоронах гроб вскрывать не разрешили и мать Зиновьева уверилась, что они закопали пустой гроб. Она перечисляла всех гадалок, которые по представленным им фотографиям сына, "усматривали" на снимках "черты жизни", уверяя мать в том, что ее сын живой. К гадалкам она ездила в Киев и Запорожье.
Когда в период 1989–1990 годов были освобождены несколько наших военнопленных, мама ездила к ним домой. Один из них, содержавшийся в глубокой яме, якобы, переговаривался с каким-то Лешей, сидевшим в другой яме.
А лейтенанта Зиновьева звали Алексеем… Мама приглашала Коростылева приехать к ним. Он написал рапорт с просьбой предоставить ему отпуск на три дня и автобусом поехал в г. Первомайск, в 450-х километрах от Крыма.
В дороге Коростылев снова и снова вспоминал ту гибель артиллерийского расчета вместе с офицерами. Ясно вспоминал и разорванное тело лейтенанта Зиновьева, его мокрые от крови волосы, прилипшие ко лбу. Он сам нес с солдатами к месту сбора плащ-палатку, в которой лежали его останки…
- Что говорить его матери? - думал Коростылев. - Ведь она ищет его живого.
Во второй половине дня автобус приехал в Первомайск. Спросил нужную улицу, нашел дом, квартиру и позвонил. Дома никого нет. Соседи сказали, что хозяйка и ее муж на работе. Он вышел во двор, сел на лавочку, закурил и стал ждать родителей лейтенанта.
Сомнение и волнение овладело Коростылевым. Как ему вести себя с родителями погибшего. Их сын погиб, а он живой. Хочешь не хочешь, а чувствуешь себя от этого виноватым…
Прошло около часа. К нему подходит женщина, лет под пятьдесят, и спрашивает:
- Вы Коростылев?
- Да, - вставая, сказал он.