Кето с жадностью выпила кружку холодного молока, стала доставать сумочку, чтобы заплатить женщине, по та обиженно отмахнулась:
- Гроши не надо…
Кето все же развязала узелок, надеясь найти в нем свою сумочку, но не нашла ее… Она не могла вспомнить, брала ли ее с собой, убегая из дому. В узелке не было ни денег, ни документов. И только смятый эвакуационный листок, который в последнюю минуту дали ей в облисполкоме, оказался в ее руках. Теперь, когда можно было подумать об обычных вещах, - отсутствие денег и документов испугало ее: как же она поедет дальше? Как будет жить?
- Стася, а ведь я забыла деньги, - сказала она.
- Ох, пани Катерина, да как же можно было не забыть?.. Слава богу, хоть сами живые остались.
- Вот и туфли я надела праздничные, а о домашних забыла… Как же это я их надела? - все больше изумлялась Кето, вытягивая запыленные расцарапанные в кровь ноги. Она вдруг ужаснулась своему легкому, далеко не дорожному одеянию: ведь близилась ночь, впереди лежал путь, может быть, еще более трудный и долгий.
Стася порылась в своей котомке и, лукаво улыбаясь, достала из нее будничные туфли на низких удобных каблуках.
Кето изумленно раскрыла глаза.
- Стася, ты успела взять мои туфли?
- Пани Катерина, ведь я знаю, как вы не можете без них обходиться.
Кето благодарно взглянула на девушку. Она тотчас же сняла неудобные, с высокими каблуками туфли, в которых ходила с Алексеем только в театр, переобулась.
Стася тем временем вытащила из котомки полотенце, краюшку ржаного хлеба и кусок колбасы.
- О, Стася, когда ты успела все это захватить? - обрадовалась Кето. - Разве ты и дальше пойдешь со мной?
- А куда же мне идти, пани Катерина? Мои родные в Цехановце, а в Цехановце уже немцы.
Стася засуетилась, раскладывая тут же на траве, на чистом полотенце, нарезанный тонкими ломтями хлеб и колбасу.
Близился вечер. Затянутое рыжей мглой солнце спускалось над дальним лесом. На отчетливо видный, багровый, точно набухший кровью шар можно было смотреть незащищенными глазами. От заборов и домиков протягивались расплывчатые тени.
Кето осматривалась с тревогой. Опять почудился ей глубокий подземный гул… Она вздрогнула… Нет, не надолго такая тишина. Нет ничего страшнее неизвестности. Что там происходит? Где Алексей? Как она поедет дальше без него? Да и нужно ли ехать?
Солнце уже заходило. Надо было решать, ночевать ли в поселке, ехать дальше или возвращаться в Н.
Часть женщин разбрелась по дворам, ушел куда-то и мужчина в соломенном картузе. У забора, под деревьями, остались блондинка с крашеными волосами, Стася и еще несколько женщин, которых Кето не видела прежде.
Блондинка продолжала внимательно разглядывать свою спутницу. Кето спросила:
- Мы с вами раньше, кажется, где-то встречались?..
Блондинка поправила потускневшие от пыли волосы, и лицо ее приняло ласковое и приветливое выражение.
- Мне тоже кажется, что мы с вами где-то виделись… - сказала она. - Меня зовут Марья Андреевна… Плотникова. Жена начальника Н-ской почты.
- Ах, вот что… - обрадовалась Кето. - Ну, так я вас в городе и видела.
Она назвала себя, добавила:
- Вот видите: сколько времени жили в одном городе и не были знакомы, а началась война - сразу познакомились.
Они разговорились.
- Я хочу посоветоваться с вами, Марья Андреевна, - оживленно заговорила Кето. - Муж мой, инженер, остался там, под Н. И вот я не знаю, как быть. Оставаться ли здесь или ехать дальше… Как вы думаете?
- Эх, милочка, - покачала головой Марья Андреевна, - я и сама ничего не решила еще… Муж мой тоже остался в Н. - эвакуировать почту… А я вот и не знаю, что делать. Петенька мне сказал, чтобы я ехала в Минск, но мне ехать одной страшно. Со мной ничего нет. Все, что захватила, потеряла в дороге. Право, не знаю, как быть…
Незаметно они излили друг другу свое горе и под конец договорились вместе вернуться в Волковыск, узнать новости, сообщить в Н. о своем местопребывании и ждать мужей.
- Мы пойдем вместе на почту. Я позвоню по телефону Петеньке. Вы свяжетесь со своим мужем через обком, и все будет в порядке, - резонно заключила Марья Андреевна. - Сами посудите: разве мыслимо одной с таким малюткой пускаться в дальний путь? Да еще с пустыми руками. Как это можно? - словоохотливо и очень убедительно рассуждала она. - Надо все точно выяснить, милая Екатерина Георгиевна. Ведь мы побежали просто от страха, а может быть, в самом деле, ехать дальше не следует. Может быть, фашистов давно разбили и война уже кончилась…
Бодрый, уверенный том Марьи Андреевны развеял мрачное настроение Кето.
Они встали, чтобы идти искать подводу, по и это время к ним подошел мужчина в соломенном картузе и унылым голосом сообщил:
- Встретил я тут одного из города, говорит: немцы уже под Н. Вот вам и фунт изюму с рисом…
Мужчина свистнул.
- Искал по поселку радио - не нашел. Здесь не то, что у нас, в Н. Вот говорят, товарищ Молотов нынче выступал, а мы не слыхали… Забрались в это захолустье и ничего не знаем.
Беспокойное чувство вновь охватило Кето. Ей показалось, что они действительно отрезаны от всего мира…
17
В Вороничах Алексей увидел все последствия трехкратной бомбардировки. Станционное здание, депо и водокачка были разрушены. Всюду на путях зияли огромные воронки. Торчали рельсы, скрученные в узлы. От арки и следа не осталось. Пыль, дым, груды развалин… Сердце Алексея обливалось кровью, когда он вместе с Самсоновым торопливо обходил территорию станции. Служащие попадались редко. В подвале пассажирского здания сидел вместе с семьей странно спокойный, оглохший начальник станции. На вопросы Алексея он бормотал что-то невнятное и только под конец сказал фразу, удивившую всех своим смыслом:
- Ничего… Этим они начали войну против самих себя…
С трудом удалось Алексею собрать оставшихся служащих.
Явился дорожный мастер, прибыли бригады Шматкова и Никитюка.
- Где Спирин? - спросил Алексей у Самсонова.
- Говорят, уехал в Н. Как только это началось, усадил семью на подводу и укатил.
Алексей ничего не сказал, только стиснул зубы. Он организовал тут же, в уцелевшей путевой казарме, нечто вроде оперативного штаба. Механики службы связи провели ему телефонный провод, соединили с участками новостройки. Путевые бригады приступили к восстановлению в одном месте незначительно поврежденного пути, чтобы можно было пропустить на Н. хотя бы один поезд с оборудованием и эвакуированными. Но работы часто прерывались: местная дружина противовоздушной обороны то и дело включала сирену. Большинство сотрудников и рабочих дороги, не дожидаясь команды начальства, сами тронулись на восток - кто пешком до станции, откуда еще шли поезда, кто на подводах.
Из Н. потянулись через Вороничи воинские части на запад; некоторые из них уже занимали оборону вдоль железной дороги. Вокруг станции и у большого моста, который бомбардировщики упорно обходили, точно стальные острые ростки, поднялись к небу дула зениток; всюду можно было видеть красноармейцев, роющих окопы, устанавливающих орудия. Войска готовились к обороне, и это успокаивало.
В общей суете Алексей увидел Шматкова и подошел к нему. Бригадир смущенно взглянул на начальника.
- Опоздали мы отпраздновать новостройку, товарищ начальник. Вы хотя бы доложили наркому, что мы управились, как обещали, с мостом.
- Телеграмма об окончании работ послана в Москву еще вчера вечером. Будем надеяться, Епифан, что немцев отбросят и дорогу мы все-таки откроем, - сказал Алексей.
Глаза Шматкова засияли надеждой.
- Где твоя семья, Шматков?
- Там, на мосту… в казарме, - махнул Шматков рукой, - Жинка и сынок трехлетний… Боюсь я за них, товарищ начальник.
- Мы их вывезем в Минск, - предложил Алексей.
- Товарищ начальник, неужто немец сюда дойдет?
Шматков стоял возле торопливо работающей бригады, сдвигавшей рельсы, выжидающе смотрел на начальника.
- Все равно… семью надо вывезти не теряй времени, Шматков, видишь - подают, - сказал Алексей.
На станцию Вороничи был подан первый состав, началась погрузка рабочих и их семей.
Алексей наконец мог выехать в Н., хотя в этом, как ему казалось, уже не было прямой необходимости. Грохот артиллерии раздавался совсем близко. Эскадрильи вражеских бомбардировщиков вновь потянулись на восток.
Коля с трудом вывел машину на шоссе. Прямо через лесную чащу и поляны, по наливающейся высокой ржи, бездорожно, группами и в одиночку торопливо шагали люди. Чем ближе к шоссе, тем больше их становилось. Шли крестьяне с холщовыми торбами за плечами, понукали взмыленных низкорослых лошадей, везущих телеги с нагруженным кое-как скарбом; шли, сутулясь, белобородые старики, босые, с растрепанными волосами матери несли на руках грудных младенцев, а за ними, цепляясь за юбки, семеня почернелыми босыми ножками, бежали дети… И на подводах, словно гусята в лукошках, сидели дети, и глаза у них были серьезные и печальные.
Алексей высовывался из машины и в сотый раз спрашивал себя: "Да по́лно, не снится ли мне все это?"
На выезде из леса трактор, тянувший сразу две повозки с крестьянским имуществом, загородил дорогу. Коля попытался объехать его, попал в лощину, уперся в подводу и вынужден был остановиться. Алексей вылез из машины. По лесу стлался дым, как будто вся земля медленно тлела. Солнце поднялось высоко и припекало все жарче.
Алексей переждал у края дороги, пока проедут подводы… Ему хотелось пить, во рту пересохло, голову ломило, будто ее зажали в горячие тиски.
- Объезжай! - нетерпеливо приказал он Коле.
Техник Воропонов так и не позвонил ему в Вороничи, и Алексей попрежнему ничего не знал о семье.
Он до сих пор не знал и о положении на фронте, о военных действиях советских войск. Он все время высовывался из кабины, надеясь встретить или обогнать чью-нибудь знакомую машину и расспросить о фронте.
Недалеко от города он все же увидел, как прямо через гречишное поле катило несколько грузовиков с красноармейцами, а за ними, громыхая и взметывая вырванные с корнем стебли гречихи, мчалось несколько легких танков. По шоссе, вклиниваясь в толпу, тянулись на конной тяге орудия.
Алексей приказал Коле подъехать к орудиям и, когда машина выскочила наперерез скакавшему на взмыленном коне командиру, махнул рукой, требуя остановиться. Но командир даже не взглянул на Алексея, поскакал дальше. Тогда Алексей вышел из машины, пошел рядом с головным орудием. На передке его сидели серые от пыли красноармейцы в касках. Это были все, как на подбор, мускулистые, краснощекие ребята в новом добротном обмундировании, ладно обтягивавшем их фигуры.
Алексею было очень приятно идти рядом с орудием и разглядывать артиллеристов. Отыскав среди них бойца постарше, ом спросил:
- Слушай, земляк, что нового слыхать, а?
Лицо бойца сразу стало угрюмым, взгляд подозрительно скользнул по измятой фигуре Алексея.
С грязной марлей на голове, в изодранных тужурке и брюках, он действительно не внушал доверия. Но в лице его, измученном, смуглом от пыли, было столько искреннего волнения, что сидевший на зарядном ящике сержант сочувственно посмотрел на Алексея, спросил:
- А вы откуда, товарищ? Никак, в бомбежку попали?
- В одну из первых, - сипло ответил Алексей, придерживаясь рукой за стальные перильца зарядного ящика, - Вы из города едете? - но тут же по глазам сержанта понял, что задал неуместный вопрос, поправился: - Может, что слыхали о положении на границе?
- Ничего не знаем, - сердито ответил сержант и снова внимательно осмотрел фигуру Алексея. - Одно известно: исподтишка напал гад…
У самой окраины города, перед мостом через узкую, но глубокую речку, сбились сотни автомашин, тележек, подвод. По низкому песчаному берегу разлилась потная, усталая толпа беженцев, смешавшихся с разрозненными группами войск. Узкий ветхий мост тоже был забит людьми, навстречу им пробивались грузовики с боеприпасами и батарея орудий.
Группа красноармейцев во главе с лейтенантом наводила порядок, стремясь оградить переправу от наседающих беженцев. Мост угрожающе скрипел, сонная, густая, как масло, коричневая вода кругами расходилась от заплесневелых свай.
Коля, несмотря на все старания, не мог пробиться со своей "эмкой" к берегу.
- И речка-то вся - перепрыгнуть можно, а вот стой и жди, - мрачно заметил он.
Алексей стал протискиваться через толпу, испытывая нарастающее раздражение и желание вмешаться в сутолоку, тормозившую переправу. Плотно сжатые губы его подергивались.
Он перелез через кузов почтового "пикапа", груженного доверху мешками и сумками. "Пикап" стоял косо, преграждая спуск к мосту, шофер безучастно высматривал из кабины. Трехтонный грузовик с канцелярскими столами и шкафами, стульями и матрацами передним скатом уже въехал на мост и, несмотря на все усилия водителя, никак не мог осадить назад, чтобы дать проход шедшим навстречу армейским грузовикам. Задние колеса трехтонки буксовали, взметывая мокрый песок, от перегретого мотора полыхало жаром.
Было видно, что кузов трехтонки упирался в борт "пикапа" и не менее десятка грузовиков стояли позади, плотно придвинувшись друг к другу.
Лейтенант-артиллерист стоял тут же и, потрясая пистолетом, кричал на онемевшего от страха водителя трехтонки. Надтреснутый голос его пронзительно врывался в общий шум и гам, царивший над переправой.
Алексей подошел к лейтенанту, предложил ему помощь.
- А вы кто такой? - вдруг заорал лейтенант, смерив Алексея каким-то режущим, ненавидящим взглядом. Невидимому, всякого штатского он считал в эту минуту своим личным врагом. Он ненавидел все эти гражданские машины: они мешали ему быстро переправить пушки и боеприпасы.
Алексей ответил спокойно:
- Я член обкома. Вот мой документ.
Лейтенант опустил пистолет и, оценивающе оглядев широкоплечую, внушительную фигуру Алексея, круто повернулся, позвал стоявшего неподалеку бойца с винтовкой:
- Бузиков! Вот с этим товарищем пойдешь вон туда - на шоссе. Осадить все машины и ни одной не пропускать без очереди. Кто будет прорываться, стреляй по скатам без разговоров! А ты, Шевцов, станешь вот тут, у этого столбика.
- Слушаюсь, товарищ комбат.
- А вы… - свирепо повысил голос лейтенант, обращаясь к выглядывающим из кабин водителям ближайших, машин, - если кто без команды сунется, не пеняйте потом!
Шум у моста сразу спал, как отхлынувшая волна прибоя. Никто не решался теперь ступить на мост без разрешения лейтенанта и очень сердитого на вид плечистого человека в запыленном железнодорожном кителе.
Прошло не менее получаса, пока задние машины и подводы были оттиснуты назад, выстроены в одну линию. Злополучная трехтонка и "пикап" смогли наконец освободить въезд на мост.
Спуск к переправе был очищен. Пушки и грузовики со снарядами, двигавшиеся навстречу общему потоку, беспрепятственно прошли мост, выбрались из плотно сжимавших их тисков.
Алексей охрип от выкриков. Каждую минуту поток беженцев готов был смять очередность переправы, но, на счастье Алексея, в толпе оказались еще три расторопных человека - один из них работник городской милиции, - и они сообща помогли Алексею навести порядок.
Лейтенант-артиллерист на прощанье махнул Алексею рукой.
Спасибо, товарищ, член обкома, за подмогу! До свидания!
- Путь добрый! - крикнул Алексей, теряя в людском водовороте запыленную фигуру артиллериста, его курносое, еще недавно искаженное гневом, а теперь улыбающееся лицо.
Алексей пошел разыскивать свою машину, которую оставил недалеко от переправы.
- Заводи, Коля, - еще издали крикнул Алексей и вдруг застыл на месте.
Среди беженцев, сидевших на подводах, он увидел Семена Селиверстовича Спирина. Начальник участка, самовольно покинувший свой пост, восседал рядом со своей супругой на извозчичьей пролетке, нагруженной узлами и чемоданами.
У Алексея даже в глазах зарябило от негодования.
"Какой мерзавец, однако!"- подумал он и направился к пролетке.
Спирин увидел Алексея, и на лице его, на мгновение отразившем испуг, появилось обычное угодливое выражение.
- Алексей Прохорович! Куда вы? Неужто с нами в город? - вскрикнул Спирин.
- Да, я в город, - сухо ответил Алексей. - Но я еще вернусь, туда… на дорогу… Там остались сотни наших лучших рабочих… Они тушат пожары, спасают хозяйство дороги… И вы могли бы уехать оттуда последним, инженер Спирин…
- Да, да… Но что я мог поделать? - забормотал Спирин. - Надо же было увезти семью от этого кошмара. Ведь с участка почти все ушли…
Начальник участка, смущенно пыхтя, стал зачем-то слезать с пролетки.
- Сидите… Вы так удобно устроились, - презрительно сказал Алексей.
Он взглянул на жену Спирина, которую не раз видел у себя на квартире, смазливую женщину с серыми красивыми; глазами, модницу и хохотунью, любившую пофлиртовать с молодыми инженерами строительства. Теперь она, бледная и жалкая, сидела в пролетке, прижимая к себе девочку лет трех, и с явным страхом за своего мужа смотрела на начальника дороги.
- Алексей Прохорович! Милый… Что же это такое будет? - воскликнула она, искренне обрадованная, что он заметил ее. - Ведь вам тоже надо эвакуировать свою семью… Ах, бедная Екатерина Георгиевна! Неужели вы еще не были дома? Какой ужас! Какой ужас!..
В глазах женщины вспыхнуло искреннее сочувствие.
Бледная девочка в голубом сарафанчике с детским упрямым любопытством смотрела на Алексея, и глаза у нее были такие же, как у матери, - большие, серые, испуганные.
Подавляя в себе гнетущее чувство какой-то бессильной злости и брезгливой жалости, Алексей сказал Спирину:
- Мне надо вам кое-что сказать.
- Пожалуйста, Алексей Прохорович… Готов исполнить все, что вы прикажете…
- Видите ли, - начал Алексей, отводя Спирина в сторону. - Я вас понимаю. Вам, конечно, надо было увезти семью… Вот они все едут… - Алексей показал на вереницы подвод. - И вы попали в этот поток.
- Да, да, да… - кивал головой Спирин.
- Но вы, Семен Селивестрович, поступили, как самый последний подлый трус и шкурник. Вы по знаете?
- Что вы? Помилуйте..
- Да, да… Вы самовольно оставили пост. Бросили людей на произвол судьбы…
- Я могу вернуться, - поднимая голову, дрожа бледными губами, сказал Спирин.
- Не надо. Теперь уже незачем. Дорога эвакуируется без вашей помощи… Но вы запомните, что я сказал… И… и… имейте в виду - такие вещи не прощают… Запомните…
- Алексей Прохорович!.. - Спирин схватил начальника за руку. - Я сейчас же вернусь из города на новостройку… В огонь полезу! В самое пекло!
- Надеюсь, мы все-таки с вами увидимся и вы дадите нам более подробный отчет, - угрожающе сказал Алексей. - А теперь езжайте.
В глазах Спирина блеснула вороватая радость.
Он снова стал ловить руку Алексея, но тот брезгливо вырвал ее.
Грузно вминая сапогами сыпучий прибрежный песок, Алексей зашагал к своей машине, но не мог удержаться, чтобы не обернуться.
Пролетка Спирина уже втиснулась в непрерывную цепь подвод, въезжавших на мост. Голубой детский сарафанчик мелькал в толпе, и Алексею хотелось, чтобы пролетку пропустили быстрее, не затерли другие подводы…
"Вот и Кето с Лешей, может быть, так… в общем потоке", - подумал он и сел в свою машину.