Сергей отвел неспокойные глаза и в замешательстве провел замасленной, пятерней по прямым белесым волосам, которые свисали до бровей.
- Мы заехали не в гости, - утолив голод, сказал он. - Ты должна помочь нам в одном деле.
- Я?
- Ты.
Надюшка что-то доставала на столе, опрокинула пустой стакан, и он покатился. Упав на табуретку, стакан со звоном разлетелся на куски.
Все умолкли.
- Партизаны решили отплатить за Гутку кому следует! - сурово и тихо сказал Дмитрий. - Это и все дело, Марфа. Вы, конечно, догадываетесь, кто указал гитлеровцам на наш след. - И он принялся застегивать пуговицы старого бобрикового пальто с цигейковым воротником от своего комбинезона.
- У кого же еще повернется язык на такую подлость, как не у Карабабы, - подхватил Сергей.
"Не знают... про Петра... ничего не знают", - подумала Марфа и облегченно вздохнула.
- Нам надо узнать, дома ли он сейчас. Вы, Марфа, подумайте, как это сделать, - сказал Дмитрий. - У нас еще на дворе есть товарищ. Я его подменю.
Дмитрий вышел из хаты. Когда шаги его стихли, Марфа посмотрела на Сергея и, сметая крошки ладонью со скатерти механическим движением, начала проникновенно, задумчиво и грустно:
- Что ты наделал, брат? До чего ты нас доведешь? Сестру замучили из-за тебя, а теперь нас хочешь отправить на тот свет. Куда ты влез, Сергей, куда всунул свою голову? Петро из-за тебя не ночует дома, прячется по чужим селам, и мне с ребенком, видимо, придется покинуть свой дом. Все началось с того проклятого автомата. К чему он приведет тебя и нас? К могиле...
Сергей стоял, словно оглушенный. Все, что он делал до сих пор, чтобы попасть в партизаны, он считал честным, благородным делом, и так, как Марфа, еще никто не оценивал его поступки. Он вообще во всем поступал только так, как подсказывали ему совесть, честь, его собственные убеждения. Свои поступки юноша почти никогда не согласовывал со взглядами других людей, он и слушать не хотел о том, что про него говорят. С малых лет Сергей рос одиноким, школьные годы провел у сестры, которую никогда не слушался, и почти всю свою сознательную жизнь поступал так, как сам того желал. Борьба с оккупантами, полная приключений, опасностей и немыслимого риска, вошла в его жизнь тоже стихийно, она вытекала из природы его убеждений и понятий. Эта борьба была теперь его святым делом, всей его жизнью. От кого другого, но только не от Марфы можно было ожидать осуждения. И хотя сестра сейчас смотрела на него сквозь слезы, Сергею совсем не было ее жалко. Он до сих пор не умел пререкаться в чем бы то ни было со старшими, потому что не находил подходящих мыслей и слов. В таких случаях он только махал рукой и уходил прочь. Пробыв некоторое время в партизанском отряде, Сергей переменился - он чувствовал теперь не только силу своих убеждений, но и способность их защищать.
- Значит, и ты уже меня ненавидишь? Черт меня дернул сюда зайти!.. - Сергей вскипел, лицо его залилось краской. Он забегал взглядом по хате, ища, где положил шапку и рукавицы. - Что задумали - сделаем и без тебя. Вижу, и ты уже танцуешь под Петрову дудку. Вам только бы тепло в доме да в сусеке полно, больше и знать ничего не желаете. Не только немцев - Карабабы уже испугались, руки перед ним подняли. Я, Марфа, не буду таким, как ты хочешь. Я - партизан, слышишь, партизан!
- Будь кем хочешь, я тебе не мать, не голова над тобой, только и меня же пощади! - сказала Марфа. - Другие ради своих родных домой пробиваются, чтобы пережить лихолетье вместе, а ты сам на свой дом беду накликаешь.
- Кто это пробился домой? - Сергей оглянулся уже на пороге.
- Только что была у меня Оксана - вырвалась с аэродрома. Ради родителей это сделала и ради тебя, дурня. Если бы знать, что заявишься в дом с такими друзьями, я бы тебя не похвалила перед ней. Слова доброго не сказала бы, хоть ты и брат мне. Из-за тебя не будет жизни ни мне, ни ей, ни ее родителям. Даже подумать страшно: привел шайку в свое село чинить расправу. Завтра же сюда налетит целая туча немцев. Все сровняют с землей! И следа от Белицы не останется. Разве вы устоите против такой силы? Армия придет - вот она и скажет им свое слово. Не изменяйся в лице, не кусай губы, а уходи или уезжай с моих глаз, чтобы я тебя не видела и не слышала. Вот уже кто-то плетется. Горе мое, снуют то во двор, то со двора. Подглядит кто - и пропали мы навеки.
Схватив автомат, Сергей выбежал из хаты. Марфа посмотрела вслед ему сухими, злыми глазами.
Она так и осталась стоять посередине комнаты, под лампой, которая висела на матице, - освещенная сверху, с тенями на лице и гневным блеском в глазах. Была готова сказать то же самое, что сказала брату, любому, кто войдет в дом. Пусть знают, что не ей с малым ребенком быть у них в помощниках. Она просит, даже требует, чтоб оставили ее в покое.
Но в дом никто не входил.
- Пойдем назад! - Сергей грудью остановил Бондаря в сенях.
- Что случилось?
- Ничего. Пошли.
Дмитрий выступил из-за лошадей навстречу Сергею.
- В чем дело?
- Пустое, - уронил Сергей, проходя мимо Дмитрия.
- Чего кипятишься?
Сергей стоял рядом с санями и молчал.
- Дмитрий, нам пока надо отказаться от своего намерения.
- Говори по-людски, что случилось? - В голосе Дмитрия слышался приказ.
- Марфа отказалась помочь, вот что! Выругала даже за то, что заехали к ней. Боится расправы. И Петра почему-то нет дома... Мне тут не все понятно. И потом... потом еще... Моя девушка работала на аэродроме, там, у них. Ее отпустили на несколько дней, но возвращаться она не собирается. Здесь все знают о наших отношениях. Ее завтра схватят первую. Не вышло бы так, как с Марией...
Тихо подошел Бондарь, слушал.
- Говоришь, работала на аэродроме? - горячим шепотом спросил Дмитрий.
- Где-то там.
- Это же здорово! - одним духом, обрадованно воскликнул Дмитрий. - Черт с ним, с дискантом, пусть еще немного попоет, от расплаты не уйдет. Мы должны сейчас же увидеться с этой девушкой. - Он схватил за грудки Сергея и Бондаря, притянул к себе. - Слушайте, давайте упросим ее вернуться на аэродром. Вы понимаете, что значит свой человек в таком логове? Когда мы все будем знать о нем, однажды ночью устроим хвастливым асам такой банкет, что шевченковские гайдамаки нам позавидуют! Ну, раскумекал, Сергей? - Дмитрий, увлекшись, встряхнул юношу.
Сергей молчал. Горячий голос Дмитрия, казалось, не достигал его слуха. В мыслях он был где-то возле Оксаны. Она будто стояла перед ним, улыбалась и спрашивала: "И ты хочешь, чтобы я опять пошла из села, чтобы мы опять долго-долго не виделись с тобой?.. Чтобы я рисковала своей жизнью?" Ему так хотелось увидеть Оксану, услышать ее голос! Но тут же воображение молниеносно нарисовало ночной удар по аэродрому... Горели деревянные бараки, взрывались охваченные пламенем самолеты, падали на снег скошенные пулями гитлеровцы.
- Поехали!
- Чертовы души! Сами и чарку выпили и пожрали, а у меня сосет под ложечкой, - пробормотал Бондарь, ложась в сани.
- Сейчас покушаешь, - сказал Сергей, не оборачиваясь к нему.
Лошади быстро мчали по наезженному пути, что еле заметно стелился серой полосой по улице, припорошенной свежим снегом. Час был не поздний, но село уже спало: только кое-где изредка теплился несмелый огонек. Сергей смотрел на хаты, припоминал парней и девушек. Какое-либо яркое воспоминание на миг освещало его душу, затем ему снова становилось тревожно. Сергей старался припомнить кого-нибудь из подруг Оксаны, чтобы можно было попросить вызвать ее, но никак не мог сосредоточиться. "Оксана... - вертелось в голове, - Оксана..." Его о чем-то расспрашивал Дмитрий, он отвечал и тут же забывал о том, что сказал. Над ним посмеивался Бондарь, толкая кулаком в спину, но Сергея совсем не трогали его насмешки. "Зачем я сказал ему про Оксану? - вдруг спросил себя Сергей и с опасением посмотрел на Дмитрия. - Разве мы так близки, чтобы идти к ней с таким предложением? Разве она согласится на такое?.. Зачем я везу их к ней?.." В эти минуты Сергей, может быть, впервые попробовал глубже разобраться в том, что делал.
Тяжелой была для него дорога на тот край села, куда не однажды ходил с песнями в лунные ночи. До сего времени Сергей целиком, без каких-либо сомнений подчинялся твердой воле Дмитрия, потому что любил его, как родного брата, гордился перед другими своей близостью к нему и никогда не вникал мыслями в то, что советовал, что приказывал Дмитрий. Правильно или нет делает Дмитрий - такой вопрос не вставал никогда. Но вот сейчас Сергей с опасением посматривал на Дмитрия, он даже побаивался его: "Почему такой требовательный? Зачем ему втягивать в опасное дело Оксану? Разве нельзя обойтись без этого?"
Сергей вдруг понял, что его поступки, над которыми он нисколько не задумывался и которые приносили ему удовлетворение и даже радость, уже стали и еще станут чьими-то страданиями. Нет, он должен быть осмотрительнее, умнее.
Задумался Сергей... Впервые в жизни задумался юноша над тем, что он делает.
Вот уже и окраина села. Дмитрий и Бондарь, не понимая причины в перемене настроения товарища, посматривали на поникшего Сергея с недоумением.
- Куда же мы едем?
- Знаю куда. За селом тоже можно всегда найти одну-две хаты.
Действительно, миновав улицу, они вскоре увидели несколько длинных строений. Сергей остановил лошадей.
- Бригадный двор, - таинственно сказал он. - Сейчас здесь одни конюхи.
- Ты уверен, что нам не придется драпать отсюда пешими? - сонно спросил Бондарь.
- Никаких заверений не даю. Я обещал, что тебя в моем доме накормят жареным салом, а ты как раз остался голодным. Тут должен быть мой дядя. Если мы найдем его, большего нам желать не надо.
- Долго не задерживайся, - посоветовал Дмитрий, принимая вожжи из рук Сергея.
Ветер доносил теплый дух конюшни, и лошади возбужденно переступали на месте, нетерпеливо дергали вожжи. Было темно, холодно и тоскливо. Бондарь лежал в полудреме. Дмитрий прислушивался, ждал, думал.
Мысль о нападении на аэродром захватила Дмитрия, как, бывало, в школьные годы захватывала военная юношеская игра. Он уже продумал ее до подробностей. В практические расчеты - когда и как нанести первый удар (Дмитрий во всем руководствовался пока общими знаниями аэродромов) - то и дело врывались личные мечты и эмоции. Он уже переживал шальную радость тех минут, когда гранаты полетят в окна барака, где спят гитлеровские летчики, когда от зажигательных пуль будут вспыхивать самолеты. Дмитрий представлял, как он лично столкнется в темноте с каким-нибудь асом, возможно, с тем самым, который спокойно и методично расстреливал его самолет в воздухе, и расправится с ним со всей беспощадностью. От одной только мысли у Дмитрия пальцы сжимались в кулак и кровь приливала к голове.
Дмитрий хорошо понимал, что для такой операции нужны прежде всего данные о сторожевых постах, распорядке, размещении служб на аэродроме и еще десятки других сведений. Никто из партизан добыть этого не сможет.
Оксана... Оксана... Это имя звучало для Дмитрия, как надежда, как сама победа. Она, только она сможет достать все нужное для отряда. Только бы уговорить ее. Только бы не забыть посоветовать ей, куда надо смотреть, что примечать, как передавать.
Почему так долго нет Сергея?
Послышались шаги. Дмитрий толкнул Бондаря.
- Идут.
- Втроем, что ли?
Сергей возвращался с двумя конюхами, пожилыми людьми. Здороваясь, они подали крепкие шероховатые руки и с опаской заглянули в лица партизанам. Один из них взял лошадей и повел в ворота, другой молча пошел рядом с Сергеем. Дмитрий и Бондарь шли сзади. Протоптанная дорожка вела вдоль посадки.
Сергеев дядя не раз отправлял продукты в Гутчанский лес, не раз выручал партизан. И в эту ночь он послужил своим хлопцам, как мог. В его доме Сергей и Дмитрий встретились с Оксаной, а Бондарь полностью насытил свой голодный желудок.
Говорили допоздна. Оксана неожиданно быстро согласилась с предложением партизан. Когда вышли из хаты, Дмитрий и Бондарь подались за лошадьми. Сергей обнял Оксану и, только дотронулся до ее дрожащих губ, сразу же и отклонился, словно боялся, что их увидят. Не успели сказать друг другу слова, как хлопцы уже появились с санями. Поехали по следу.
Перевалило за полночь. Стало еще темнее. Лицо щекотали редкие невидимые снежинки. Лошади уходили из села неохотно, спотыкались раз за разом да мотали головами.
Дорога пошла лесом. Она была едва заметной. Шумели деревья, одолевала всех дремота. Бондарь уткнулся головой в пахучее сено. Дмитрий лежал, опершись на локоть. Сергей сидел молча впереди, боком к лошадям, закрываясь от ветра.
Уже за лесными хуторами, через несколько часов надоедливой езды, Сергей вдруг наклонился к Дмитрию, спросил:
- А ночью ты летал?
- Приходилось.
- Прямо вот так, в тучах?
- Нет, над ними.
- Значит, там и сейчас небо чистое?
- Конечно.
- Вот бы когда-нибудь полететь! Здесь темно, а там звезды... На востоке, гляди, уже рассветает. - Помолчав, он сказал: - Если все будет хорошо, возьмем Оксану в отряд?
- Обязательно.
Лошади сами бежали по узкой дороге, которая вела в табор.
3
Дмитрий остался в отряде, как известно, из высоких побуждений. К ним тотчас же присоединились и чисто деловые расчеты: ему необходимо обжиться, обвыкнуть на оккупированной земле. Бондарь целиком поддержал его и тоже согласился с мыслью уйти из отряда, как только на реках спадут воды и каждая рощица сможет стать для них укрытием и защитой.
При каждом удобном случае Дмитрий с Бондарем выезжали вместе на разведку и на мелкие операции. Дмитрий со всей серьезностью относился к каждому поручению командира. Меж тем его первые неутешительные впечатления о деятельности отряда стерлись. Он теперь понял, что самая малая диверсия против гитлеровских войск требует от командира отряда тщательной подготовки, учета всех обстоятельств, осмысленного риска и от бойцов, от всех бойцов, беззаветной отваги. Хуторской отряд, вновь и вновь убеждался он, живет пассивно, действует нерешительно потому, что оторван от населения. Дмитрий искал новых связей, рвался в выезды, брался за все поручения так горячо, что другие временами даже посмеивались над ним. После того как он побывал с товарищами в Белице, мысль о нападении на аэродром стала для него смыслом всей жизни. Дмитрий поделился своими мыслями со всем отрядом. Партизаны хорошо знали, расположение Ямпольского аэродрома, не один из них проезжал мимо, видел, как взлетали длинные, приземистые, головастые самолеты с крестами на фюзеляжах. Нападение на аэродром будет самым чувствительным ударом, который можно нанести здесь по немцам. Эта мысль оживила, подняла боевой дух партизан, и они заговорили о выступлении, как о чем-то уже твердо решенном.
Дмитрий, Бондарь и Сергей, возвратись из Белицы, доложили о своем плане Куму. Он сводился к тому, что, вербуя надежных людей и нападая мелкими группами на обозы и транспорты противника, отряд должен беспрерывно пополняться бойцами и оружием. Весной же окрепшими силами ударить по аэродрому и этим навсегда покончить с оседлостью. Надо передвинуться на север, где базируются, как о том свидетельствуют слухи, крупные партизанские отряды, объединить свою деятельность с ними. Дмитрий и Бондарь в беседе так горячо отстаивали этот план, что Кум не решился при них сказать что-либо против.
- Подумаю, подумаю... Ну-ка, дайте, что вы там нарисовали.
Оставшись один, Кум повертел в руках схему аэродрома и, поскольку он хорошо знал все ямпольские поля, овраги и дороги, скомкал ее и бросил к плите.
Мысли Кума в эти дни работали совсем в другом направлении. Он знал, что лейтенант подстрекает партизан действовать, но был вполне уверен, что без него, без командира, самоуправно никто не рискнет затевать что-то большее, нежели делалось до сих пор, и что самые горячие головы охлаждаются, если им обещать поддержку, хвалить их, но в действительности не делать того, что они хотят.
Позволяя Дмитрию ездить в разведку по селам, Кум таил надежду, что Дмитрий все-таки наткнется на немецкую засаду и попадет в такую историю, что если и не погибнет, то, во всяком случае, опозорится, и тогда он, Кум, развеет этот его ореол храбрости и бесстрашия и осадит его. Если же такого не случится и лейтенант сгруппируется с другими и начнет встревать в дела отряда в большей, нежели ему положено, мере, Кум найдет в себе решимость попросить летчика, чтобы тот путешествовал дальше в избранном направлении.
Но тем временем не только присутствие лейтенанта влияло на оживление жизни в отряде и изменения во взглядах многих хуторских партизан. Слухи о наступлении советских войск под Москвой и на юге, в районе Ростова, хотя и с великим опозданием, но дошли до Гутчанского леса. Люди, оторванные от Большой земли, не знали подробностей, размаха, результатов наступления. Их радовало то, что наша армия крепка и способна на что-то неожиданное и желанное, большое и грозное. Хорошая весть затрагивала прежде всего патриотические чувства и гражданскую совесть людей. Под влиянием этих чувств не один из очутившихся на оккупированной территории задумался над тем, правильно ли он жил здесь до сих пор, сделал ли он хоть что-нибудь для победы над врагом.
Так вот пробились к Гутчанскому лесу теплые вести, а с ними пришли и более веселые мысли, ко всему еще и весной повеяло - начали таять снега, небо расцвело голубизной, запахли проталины, запахло отмякшей корой. Всем начало казаться, что самая тяжелая, самая страшная военная зима уже миновала и что весной и летом должен произойти перелом в нашу пользу, что так, как было на фронтах до сих пор, дальше продолжаться не будет!
Теплые лучи солнца припекали спину, лицо, земля на проталинах исходила паром, в ручьях заискрились слепящие блестки, раздались первые голоса лесных птиц - и проснулись у людей воспоминания детства, радости весенних работ, свежие силы. Вместе с добрыми вестями, с призывами к действию, которые исходили от Дмитрия и Бондаря, вместе со звонкой лесной весной прибавлялись силы, расправлялись крылья. Ко многим хуторским партизанам пришли мысли о тех друзьях и товарищах, которые где-то на далеких фронтах ежедневно идут на смерть. И потянуло почти всех на просторы, к иному, более крепкому и сильному содружеству под водительством настоящего боевого вожака.