- Так точно! - выпалил Клос, прищелкнув каблуками. - Когда я должен выехать в усадьбу Пшетоцкого, господин полковник?
- Запомните раз и навсегда, молодой человек, что все мои приказы выполняются немедленно, - отчеканил Гофберг, приподнимаясь с кресла. - Через полчаса вас будут ждать автомашина с нужными людьми. Что вы здесь торчите? Отправляйтесь!
- Хайль Гитлер! - снова щелкнул каблуками Клос, четко повернулся и вышел.
Он не торопясь спустился по лестнице, держа в руках папку с бумагами по делу "С-298".
Неожиданный приказ о немедленном выезде в Пшетоку изменил все его планы. Любой ценой он должен был сообщить об этом Леону.
Гофберг не любил, когда медлили с выполнением его приказов. Он стоял у окна кабинета и смотрел на улицу. Подготовленная к отъезду автомашина с людьми была уже у подъезда.
"У меня есть еще минуты две", - подумал Клос, нажимая на ручку двери туалета. Скорее по привычке, чем по необходимости, он окинул взглядом тесное помещение, убедился, что здесь никого нет. На небольшом клочке бумаги, вырванном из записной книжки, быстро набросал несколько слов. Открыл крышку ручных часов, вложил внутрь свернутую бумажку. Часы, как и следовало ожидать, остановились.
…Солдаты с фельдфебелем в ожидании отъезда играли в карты. Они были так увлечены, что не заметили появления Клоса. Фельдфебель, зажав карты в руке, отрапортовал обер-лейтенанту, что группа телефонистов готова к отъезду. Он не спросил даже, куда ехать. Видимо, точное распоряжение было уже им получено раньше.
Водитель, с трудом развернув грузовик на узкой улочке перед зданием сельскохозяйственной школы, где размещалось управление абвера, затормозил на перекрестке широкой варшавской улицы, пропуская длинную колонну военных повозок. Клос бросил взгляд на ручные часы с таким недовольством, что искренности его беспокойства нельзя было не заметить. Часы стояли. Он громко выругался по адресу польского часовщика, который так плохо отремонтировал его хронометр, и повелительным жестом приказал фельдфебелю выйти из машины.
- Здесь, напротив, - сказал Клос, подавая ему часы, - есть часовой мастер. Отнесите и скажите, что вас прислал обер-лейтенант Клос, которому он недавно чинил эти часы, и если через пять минут они не будут готовы, то Клос сам расправится с ним.
Унтер-офицер взял под козырек и выпалил:
- Будет исполнено, господин обер-лейтенант! - Однако по его лицу было видно, что он не очень рад этому поручению.
Клос наблюдал за фельдфебелем до тех пор, пока тот не скрылся в дверях часовой мастерской. Разведчик подумал, что избрал не очень хороший способ передачи информации Леону, но иного выхода не было. Если фельдфебель не вернется через три минуты…
В дверях мастерской показался фельдфебель. Быстро подбежав к грузовику, он подал часы обер-лейтенанту:
- Мастер просил извинить его, часы действительно требовали небольшого ремонта. И если что, он всегда готов для господина Клоса основательно починить их бесплатно.
Клос пристально посмотрел на раскрасневшееся лицо фельдфебеля и с тревогой подумал, что этот тип, по его приказу войдя в мастерскую Леона, мог наделать много шума, угрожая, размахивая пистолетом. Многие немецкие офицеры при встречах с поляками именно так и поступают без всяких на то причин, желая показать, что они принадлежат к расе господ. Правда, не все немцы таковы. Среди них есть и мыслящие люди, насильно одетые в армейские мундиры, они ненавидят войну и стыдятся тех жестокостей и убийств, которые принес человечеству фашизм. Клос неоднократно встречался и с такими немцами, которые ненавидели фашизм, войну, но под страхом смерти вынуждены были сражаться "во имя победы великой Германии".
- Поехали! - громко крикнул он водителю.
2
Пан Пшетоцкий радостно улыбался, не зная, куда посадить Иоланту. Он решил, что старинное кресло, стоявшее в углу гостиной, у стены, на которой висели портреты предков хозяина дома, будет самым удобным местом для дорогой гостьи. Приподняв тяжелую латунную керосиновую лампу, он указал на кресло.
- Дай посмотреть на тебя, девочка моя. Когда же в последний раз видел тебя?.. Зося, - вспомнил он вдруг, - скажи там на кухне, чтобы приготовили что-нибудь для пани Кшеминьской на ужин… Садись, девочка моя. Устала с дороги? Ну как там в Кракове? Человек не видит света из-за этой проклятой войны, от страха носа не высунешь из этих четырех стен, даже в доме стало небезопасно…
- Что верно, то верно, дедушка, - прервала его Зося, вернувшись из кухни. - Уже готовится яичница для пани, сейчас принесут.
- Спасибо… Не помню, Иоланта, представил ли я тебе свою внучку. В такое тревожное время… отвыкли мы от гостей… Это Зося, Зося Латошек. - Он скривился нарочито: - Подумать только, дорогая пани, чтобы какую-то фамилию Латошек носила внучка польского шляхтича Пшетоцкого!
- Дедушка! - с упреком проговорила Зося, белокурая и голубоглазая семнадцатилетняя девушка. Ее нежная белая кожа была склонна мгновенно заливаться ярким румянцем, что придавало Зосе особое очарование.
- Рада познакомиться, - ответила Иоланта. - Отец мой часто вспоминал о вашей дочери, пане Елене, если не ошибаюсь.
- Не ошибаешься, девочка моя. Не знаю только, где она сейчас. С начала войны потерял ее и этого, как его… Латошека. Но довольно печальных воспоминаний! Зося, - он нежно поцеловал внучку в щеку, - прости старого склеротика… помнишь, я не раз говорил тебе о своем друге Генрике Кшеминьском, с которым мы в Вене в молодости проводили время? Гора с горой не сходится… Генрик поздно женился, любил холостяцкую жизнь, ой как любил, даже грех вспоминать при девушках. И поэтому у него такая молоденькая, чуть старше моей внучки, дочь. А моя Елена поспешила, - махнул рукой старик. Ему неприятно было вспомнить о неудачном браке своей дочери, но что было делать?..
Камердинер Ян принес на подносе тарелки с дымящейся яичницей и холодной закуской.
- Спасибо, но я совсем не голодна, - сказала Иоланта.
- Ешь, ешь, - потчевал старик. - В Пшетоке еще никто не ложился спать без ужина, а ты, девочка моя, с дороги. Пройти столько километров в такое время - это геройство. Рад, что Генрик не забывал обо мне. Пусть приедет в Пшетоку, вспомним молодость… Что у вас там за жизнь в закопченном городе? Голод… Но я рад, что хоть ты навестила старика.
- К сожалению, - сказала Иоланта, - я здесь долго не пробуду. Во всяком случае, не столько, сколько хотелось бы.
- И не думай об этом! Так быстро я тебя не отпущу. Отдохнешь, подышишь свежим воздухом, подкормишься деревенским хлебом. - Потом обратился к Зосе: - Уже поздно, займи нашу гостью, а я скажу Яну, чтобы приготовил комнату для паненки…
Девушки остались одни.
- Можем обращаться друг к другу по имени, - сказала Иоланта, - мы почти ровесницы. Как ты думаешь, твой дедушка меня не осудит, если я закурю?
- Кури смело, - ответила Зося и покачала головой, когда Иоланта поднесла ей маленький золотой портсигар. - Дедушка сам проверит, постелила ли тебе Марта постель и затопил ли Ян камин. Он переживает, что теперь никто не навещает нас, и очень рад гостям.
- Я таким его себе и представляла, - сказала Иоланта. - Помню его как в тумане… Столько времени прошло! Но я приехала не к нему. Не к нему, а к тебе, Зося.
- Ко мне? - удивилась девушка.
- Розмарин расцвел под окном, - сказала Иоланта, пристально глядя в глаза Зоси. - Не понимаешь?
- Я просто поражена. Не ожидала, что пани… что ты… - А потом добавила спокойно, но выразительно: - Это не розмарин, а барбарис.
- Все в порядке, - глубоко вздохнув, ответила Иоланта. - Я боялась, что ошибусь… Мне необходимо установить контакт.
- С кем? - спросила Зося.
- Ты же знаешь с кем. Зачем спрашиваешь? Я могу разговаривать только с доверенным лицом Бохуна.
- Сегодня уже поздно. Постараюсь завтра сообщить пану ротмистру…
- Так нельзя, Зося, - остановила ее Иоланта. - зачем ты раскрываешь его чин? Помни, что мы не должны говорить больше того, что нам известно. Если бы я попала в руки гестапо, то по твоей вине имела бы лишнюю информацию о доверенном лице.
- Но ты бы не выдала его гестапо!
- Не знаю, - ответила Иоланта. - Мы должны быть осторожными и лишнего не говорить. Одно слово может погубить человека, раскрыть всю подпольную организацию.
- Извини, - прошептала Зося. Она почувствовала, как ее лицо покрывается румянцем, и это еще больше обескуражило девушку.
- Глупенькая ты! - Иоланта нежно обняла Зосю. - Нечего передо мной извиняться. Знаю, что ты хотела как лучше. Мы с тобой пока еще необстрелянные солдаты, хотя у меня немного больше опыта. На те два года, - усмехнулась она меланхолично, - на которые я старше тебя. В этот момент вошел старик Пшетоцкий.
- Вижу, вижу, девочки подружились. Наконец-то Зося будет иметь подругу по своему возрасту. Мы живем на отшибе, на безлюдье, к нам мало кто приезжает, если только иногда заглянет кто-нибудь из соседей. Даже в преферанс не с кем сыграть. Правда, один из соседей с детства ходит к нашей Зосе, но…
- Дедушка!
- Ну хорошо, хорошо, только смотри, чтобы Иоланта не отбила твоего Эдварда… Красивая ты, пани Кшеминьская. Признайся, сколько кавалеров из-за тебя голову потеряли? - Он хотел еще что-то сказать, но неожиданно раздавшийся снаружи шум прервал его. Он подошел к окну и отодвинул занавеску.
Девушки услышали скрип тормозов резко остановившейся автомашины, а потом тяжелые шаги за дверью, выходившей в коридор.
Ян замер у порога:
- Немцы!
- Открой! - приказал пан Пшетоцкий.
Когда Ян скрылся в прихожей, старик подошел к Иоланте:
- Девочка моя, если тебе нужно что-нибудь спрятать… - И, когда Иоланта отрицательно покачала головой, облегченно проговорил: - Слава богу!
3
Клос зажмурился. В зале, освещенном несколькими керосиновыми лампами, было очень светло.
- Слушаю вас, - долетел до него негромкий голос.
Обер-лейтенант удивился: голос принадлежал невысокому, чисто выбритому лысоватому старику. Слушая Гофберга, Клос представлял себе гордого, высокого мужчину, с аристократической внешностью, коротко стриженного, с пышными шляхетскими усами. А увидел человека, одетого в поношенную домашнюю куртку, похожего на учителя гимназии или почтового служащего.
- Я хотел бы видеть пана Пшетоцкого, - сказал Клос по-немецки, решив не показывать, что знает польский язык.
- Слушаю вас, - повторил хозяин дома.
- Я получил приказ расквартироваться в вашем замке.
- В моем замке? - спросил Пшетоцкий на чистом немецком языке с венским акцентом. - Мой замок был сожжен. Сожгли его в тридцать девятом. Если вы говорите об этом доме, то это всего лишь скромный флигель. Когда-то здесь проживала моя прислуга. А что касается расквартирования… Ну что ж, вы теперь здесь хозяева. Только не могу понять, почему выбрали именно мой дом…
Слушая Пшетоцкого, Клос подумал: гордость это или бравада старого шляхтича? А может, хозяин просто хотел щегольнуть своей аристократичностью перед этими двумя молодыми женщинами? Если бы на месте Клоса был кто-нибудь другой в немецком мундире, то эти уловки могли для старика плохо кончиться. Немецких офицеров раздражает национальная гордость поляков.
- Вам помочь выбрать комнату? Или вы сами? Надеюсь, господин обер-лейтенант не займет мою спальню…
- Разместите меня где вам будет угодно. Я пробуду здесь несколько дней. Только прошу учесть, что в свою комнату я проведу телефонную связь.
- Зося, покажи пани Иоланте ее комнату, а Марте скажи, чтобы постелила господину офицеру в комнате в мансарде, где нет печки.
Клос, едва скрывая улыбку, повернулся к стене и сделал вид, что рассматривает портреты толстых усатых предков хозяина дома. Пшетоцкий отвел немецкому офицеру неотапливаемую комнату, питая надежду, что тот не вынесет холода и быстро покинет усадьбу.
- Кто кроме вас проживает в доме? - спросил Клос, садясь в удобное кресло около стены. Он заметил, что Пшетоцкому это не понравилось.
- Кроме меня - моя внучка, ее подруга пани Иоланта Кшеминьская, дочь моего старого знакомого, и прислуга: камердинер Ян, его жена, которая занимается кухней, и их дочь Марта, она исполняет обязанности служанки. Теперь нам не требуется большой штат прислуги…
Клос присматривался к висевшей на стене сабле прекрасной старинной работы. Ножны и рукоятка ее были покрыты искусной тонкой резьбой. Только теперь он понял, что поведение Пшетоцкого продиктовано не высокомерием и не кичливостью. Это был трезвый расчет, основанный на знании психологии. Старик интуитивно чувствовал, что с немецкими офицерами необходимо разговаривать свысока, ибо у них в крови - почтение к аристократам. Называя свой большой многокомнатный особняк скромным флигелем и утверждая, что в этих условиях не требуется большая челядь, Пшетоцкий как бы хотел спросить немецкого офицера: "А какая прислуга была у тебя в Германии?"
Теперь Клос другими глазами смотрел на невысокого старика с барскими манерами и повелительными нотками в голосе.
Ян что-то шепнул на ухо хозяину дома.
- Проводи пана офицера в его комнату, - сказал Пшетоцкий камердинеру. - А ваши люди, господин офицер, разместятся в другом флигеле.
Клос слегка поклонился и пошел за Яном. На лестнице он посторонился, чтобы пропустить спускавшихся сверху молодых женщин, которых перед этим видел в гостиной. Они прошли мимо, не удостоив его даже взглядом. Старшая, стройнее и обаятельнее, подчеркнуто демонстрировала свою надменность. Камердинер Ян, поднимаясь по лестнице с лампой, даже не оглянулся, идет ли за ним немецкий офицер.
Девушки застали старика Пшетоцкого в гостиной. Он нервно ходил взад и вперед, держа в зубах давно погасшую трубку.
- Зачем только принесло сюда этого немца? - спросила Зося.
- Сам об этом думаю.
- Если бы они намеревались выселить вас из Пшетоки, - проговорила Иоланта, - то вручили бы вам официальное распоряжение своего командования. Этот офицер, как видно, из вермахта. А они, как правило…
- С виду интеллигентный, вежливый, однако он все-таки шваб. Берегитесь его, девочки мои. Кажется, он по-польски не понимает, но осторожность никогда не помешает.
- А вы, дедушка… - начала укоризненно Зося.
- Я, паненки, святой, это совсем другое дело. Я старик, а что они могут сделать со старым человеком? Убить? Так ведь это - милость! Не нужно будет долго ждать ее, костлявую. Да что там! Твой отец, Иоланта, умел с ними обращаться. Помню, еще во время первой мировой войны, едем мы вдвоем - Генрик и я, от Пшетоки до Карчмисок. И вдруг останавливают нас немцы, приказывают высаживаться, им, видите ли, бричка потребовалась. А Генрик, твой отец, который в Вене имел адвокатскую практику и говорил по-немецки, как настоящий шваб, как закричит на них… Пятнадцать минут ругал немецкого лейтенанта, словно мальчишку.
- Ну и что? Не отдали бричку? - спросила Иоланта.
- Отдали, - со вздохом ответил старик. - Высадились и пошли, но Генрик поговорил с ними, и поговорил как следует!
- То были другие немцы, - сказал Зося. - А эти - фашисты.
- Пора спать, девочки мои, уже поздно, - по-отечески заботливо проговорил старик Пшетоцкий. - Утро вечера мудренее.
4
За два дня пребывания Клоса в Пшетоке ничего особенного не произошло. Скучая от безделья, обер-лейтенант несколько раз от корки до корки прочел дело "С-298".
Интересного в этих бумагах было мало, но одна информация привлекла его внимание. Железнодорожник Вацлав Трембицкий сознался на допросе, что последний раз видел инженера Латошека и его жену Елену на вокзале в Карчмисках. Пан инженер выезжал последним поездом в Краков. Он торопился, ибо утром здесь должны были появиться немцы. Перед отъездом Латошек очень беспокоился, успеет ли на львовский поезд.
"Столько неизвестных", - подумал Клос. Во всяком случае, эта информация, на которую не обратил внимания Гофберг, показалась обер-лейтенанту весьма ценной. Он подумал, что при удобном случае переправит ее в Центр.
Жизнь в доме Пшетоцкого протекала в неторопливом деревенском ритме. Подходил к концу ноябрь, заканчивались работы в поле. Дни были короткие, отсутствие электричества заставляло обитателей дома рано расходиться по своим комнатам на отдых.
На следующий день после прибытия в Пшетоку, согласно полученной инструкции, Клос приказал фельдфебелю протянуть в свою комнату телефонную связь и соединить его с Гофбергом. Он доложил полковнику обстановку, сообщил о своих намерениях, упомянул о подробностях, которые мало интересовали шефа, и в частности об образе жизни хозяина усадьбы, пана Пшетоцкого, и его отношении к немецким офицерам.
- Кто проживает в усадьбе? - спросил Гофберг.
- Пшетоцкий живет вместе с внучкой, о которой господину полковнику известно, - ответил Клос. - Приехала к ним в гости некая Иоланта Кшеминьска из Кракова. Кроме того, в доме есть прислуга: камердинер, кухарка, горничная - все они родственники. Кухарка Матильда - жена камердинера Яна Кшиволя, а горничная Марта - их дочь. Какие будут указания, господин полковник?
- Ожидать, - ответил Гофберг.
- Когда прибудет ваш человек, которому я должен помогать?
- Клос, - прохрипел полковник в трубку, - разве вам неизвестно, как должен вести себя офицер абвера?
- Я мучаюсь от безделья, господин полковник.
- Рекомендую длительные прогулки. Или раньше ложитесь спать, но больше не морочьте мне голову. Может быть господин обер-лейтенант соскучился по настоящей работе на Восточном фронте?
- Господин полковник, прошу понять меня правильно, - ответил Клос смиренным тоном. - Вы приказали создать здесь напряженную обстановку, которая помогла бы вашему человеку. Только я не представляю, что должен делать, пока ваш агент еще не прибыл.
- Уже одно ваше присутствие в усадьбе накаляет там атмосферу, - ответил Гофберг. - Ваши люди должны докладывать вам два раза в день и даже ночью, что они ели на обед и что хотели бы съесть на ужин. В тревоге и напряжении должны находиться все обитатели дома, а не мой агент. А может, господин обер-лейтенант желает, чтобы я прислал гувернантку, которая водила бы его за руку? С прежней работы мне характеризовали вас как самостоятельного, инициативного и смелого офицера. Запомните, следующую характеристику на вас буду писать я. Хайль Гитлер! - прорычал полковник и положил трубку.
Клос рассмеялся, достал сигарету, закурил. "Не подозревает ли что-нибудь Гофберг?" - подумал он. Может быть, кто-то из разведсети провалился? Не раскрыл ли он связь в часовой мастерской, а вся эта игра с усадьбой Пшетоцкого затеяна им, чтобы разоблачить его, Клоса, как агента польской разведки? А солдаты с фельфебелем, которые обжираются яблоками из господского сада, может быть, направлены шефом для того, чтобы следить за ним во все глаза, а совсем не для помощи? Когда утром Клос бесцельно бродил по усадьбе, он все время натыкался на кого-нибудь из солдат. Не исключено, что и они скучали от безделья, потому и заглядывали из любопытства в каждый угол. А если нет?