- Все в порядке. Хорошо, что пани начала с денег. Имеем приказ разговаривать о делах только с тем, кто представит вот это, - показал он на мешочки. - Как всегда, присылают слишком мало, - добавил он, подписывая размашистым росчерком расписку. - Вы там, в Лондоне, - медленно проговорил он, - думаете, что мы выбрасываем деньги на ветер. То, что вы даете нам, - это капля в море. Мы должны закупать оружие, а иногда - платить тому, кто помогает вытащить из лап гестапо ценного для нас человека. Если бы вы знали, сколько это стоит!
- Напишите все это в рапорте, - холодно бросила Иоланта. - А теперь к делу. - Она замолчала, посмотрев на дверь.
На пороге стояла Марта. Горничная наверняка заметила долларовые банкноты и золотые монеты.
- Простите, что помешала. Я могу убрать со стола и позже, - проговорила она и скрылась за дверью так же тихо, как и вошла.
- Не волнуйтесь, пани Иоланта, прислуга у Пшетоцкого неболтлива.
- Это ваше дело, я уеду, а вы останетесь. Но до отъезда вы должны помочь мне в одном важном деле. Знаком ли вам зять Пшетоцкого, инженер Латошек?
- Отец Зоси? - спросил Маевский. - Как-то раз я его видел. Вам известно, что старик Пшетоцкий был против этого брака?..
- Это меня не интересует, - прервала его Иоланта. - В Лондоне знают, что Латошек перед вторжением немцев в Польшу оставил Пшетоцкому важную техническую документацию на свое изобретение. Речь идет о каком-то сплаве, и он необходим союзникам, поскольку может помочь в достижении победы над Германией.
- Мне ничего не известно.
- А я слышал что-то об этой документации от старика Пшетоцкого, - сказал Эдвард.
- Мы знаем, что немецкая разведка разыскивает эти бумаги. Они не должны попасть в руки немцев. У меня приказ - доставить документацию инженера Латошека в Лондон.
- Говорила ли пани со стариком Пшетоцким об этом деле? - спросил Маевский.
- Я - с Пшетоцким? - удивленно приподняла брови Иоланта. - Разве вы не знаете, что мне запрещено раскрывать себя? Я не имею права говорить с ним об этом деле.
- А инженер Латошек, - спросил Эдвард, - в Лондоне?
- Не могу сказать ничего определенного, пан Эдвард, - ответила Иоланта.
- А откуда такая уверенность, - поинтересовался он, - что эти его бумаги действительно находятся у старика Пшетоцкого?
- Не будьте ребенком, пан поручик. Я знаю столько же, сколько и вы. У меня приказ - доставить документы Латошека в Лондон. И если я окажусь в опасности, то при любых обстоятельствах должна уничтожить их и не допустить, чтобы они попали в руки немцев.
- Пшетоцкий должен передать их подпольным властям Польши, - тихо проговорил Маевский.
- Пшетоцкий упрям и не любит, когда на него давят. Необходимо провести это дело с большой осторожностью, чтобы не обидеть старика и не спугнуть немецкую разведку! - Иоланта нервно забарабанила пальцами по столу. - Он может и не признаться, что документы зятя находятся у него.
- Пригласим Зосю, ведь это касается непосредственно ее.
Ротмистр встал и направился к двери, и в эту минуту она неожиданно открылась. На пороге стоял крепкий, рослый мужчина.
- Мое почтение, пан ротмистр. Целую ручки прекрасной пани. Прошу прощения, что без предупреждения.
- Как вы здесь оказались? - строго спросил Маевский.
- Пан ротмистр, как всегда говорит начальственным тоном, желая напомнить о том времени, когда я был у него рядовым. А теперь я имею небольшой личный интерес к пану ротмистру. Милая пани, позвольте представиться. Писарский Винцент, уроженец Карчмисок. - Он с галантностью поцеловал руку Иоланты.
- Известный контрабандист и спекулянт, - ехидно добавил Эдвард. - Король контрабандистов!
- Без таких деятелей, как я, пан поручик, - повернулся к нему Писарский, - люди в городе с голоду бы умерли. После войны поставят памятник неизвестному контрабандисту, попомните мое слово. Я мог бы предложить и вам кое-что, панове. Что бы вы сказали о транспорте с консервами! Свеженькие, гарантированные, переправлялись на Восточный фронт, но на одной из железнодорожных веток вагончик отцепился от состава. Случайность, совершенная случайность, - с удовольствием потер руки Писарский.
- Подумаем, пан Писарский, а почему бы и нет?
- Сегодня я буду ночевать здесь, - сказал гость. - У пана ротмистра есть время до утра, чтобы подумать. Только предупреждаю, что на этот товар уже имеются купцы… Вы расположились наверху? - спросил он и, не дожидаясь ответа, вышел из гостиной.
- Консервы из немецкого транспорта? - спросила Иоланта. - Они что, не охраняют его?
- Писарский ловко умеет подкупить жандармов и железнодорожную охрану. В Карчмисках все от него зависят.
Ротмистр вышел в коридор и через несколько минут возвратился с Зосей.
- Извините, пан ротмистр, - говорила она, - но я думала, что сказанное касается только немецкого офицера.
- Пустяки, Писарский ничего не слышал и ни о чем не догадывается, а если бы даже… то это его не интересует. Тебе известно что-нибудь о бумагах, которые оставил твой отец на хранение дедушке?
Зося ничего не знала. Она помнила только, что приехала в ту ночь в усадьбу с родителями. Вскоре пошла вместе с матерью спать, а отец закрылся с дедушкой в его кабинете. Это было еще в замке…
Маевский внимательно выслушал ее, потом коротко объяснил ситуацию. Когда он закончил, Зося спросила:
- Иоланта, скажи мне только одно: жив ли мой отец?
- Кто-то сообщил командованию, и, как мне кажется… Этого тебе достаточно?
- Нет. Жив ли он, жив ли?.. - голос Зоси дрогнул. - Если бы они были в Лондоне, то передали бы мне хоть весточку…
- Тебе, Зося, уже семнадцать лет, и ты приняла присягу солдата на верность родине в борьбе с фашизмом, а ведешь себя как ребенок. Мне ничего не известно о твоем отце. Я только получила приказ доставить его бумаги, вот и все.
- Ты даже не спросила у меня… - Зося посмотрела на Иоланту с упреком.
- Не имею привычки задавать вопросы без надобности.
- Как это без надобности?
- Пойми, Зося, - нетерпеливо ответила Иоланта, - тебя я совсем не знала, твоего дедушку почти не помнила. После сентября я первый раз приехала на родину. Была в Кракове, но даже не встретилась со своим отцом. Единственное, что я смогла сделать, - позвонить из автомата, услышать его голос и убедиться, что он жив. Я боялась даже говорить. Его телефонные разговоры могли подслушать. Теперь понимаешь?
- Зося, идет война, и нет времени для личных дел, - поучающе сказал ротмистр. Он взял девушку под руку и отеческим жестом погладил по голове.
- Значит пани Иоланта впервые на родине после злополучного сентября, когда на нас напали немцы? - спросил Эдвард.
Девушка отвернулась, вытирая слезы.
- Извините, - сказала она. - Что я должна делать?
- Выполнять приказ, - ответил ротмистр. - Ты должна передать дедушке распоряжение подпольного руководства Армии Крайовой. Но никаких подробностей, никаких имен.
- А может быть дедушка…
- Хочешь сказать, что он догадывается? Тем лучше. Ты уже взрослая, а эти документы принадлежат твоему отцу, и тебе должно быть небезразлично, в чьи руки они попадут.
- Верно. Но даст ли он их мне?
- Я убежден в этом, - ответил ротмистр, хотя прекрасно понимал, что старик Пшетоцкий так просто не расстанется с важными документами своего зятя. И убедить его будет нелегко.
8
Солдаты Клоса, скучая от безделья, действительно играли в карты. Увидев обер-лейтенанта, они хотели вскочить, но Клос остановил их взмахом руки. Поговорил немного с фельдфебелем, который расхваливал спокойную и сытую жизнь в Пшетоке и был готов, по его словам, остаться здесь до самого конца войны.
Клос слушал своего подчиненного невнимательно, ибо через его голову наблюдал за бричкой, въехавшей во двор усадьбы. Из нее вышел крепкий, рослый мужчина. Видно было, что люди Пшетоцкого хорошо знают его. Кто-то из конюхов подбежал к бричке, выпряг красавца-гнедого и, похлопав по крупу, отвел в конюшню.
Незнакомец на минуту задержался на крыльце флигеля, перебросился с Зосей несколькими словами и без колебаний вошел в дом. Даже с такого расстояния можно было заметить, что этот человек, державшийся свободно и уверенно, не был новичком в доме Пшетоцкого.
Фельдфебель еще о чем-то доложил Клосу, а потом спросил:
- Долго ли мы здесь пробудем, господин обер-лейтенант?
- Должен огорчить вас, - ответил Клос. - Видимо завтра покидаем Пшетоку. - И подумал: "Сегодня, не позднее ночи, все должно решиться".
Приезд еще одного гостя убедил его в этом. По всему чувствовалось, что заканчивается время томительного ожидания и наступает пора решительных действий.
Фельдфебель даже не старался скрыть недовольство, вызванное сообщением командира.
- Будут ли какие указания, господин обер-лейтенант?
- Да, да, - ответил Клос, и в эту минуту его осенила оригинальная мысль. - Да, да, - повторил он. - До моего особого распоряжения никто из находящихся в доме Пшетоцкого не должен покинуть Пшетоку. Всех, кто будет приезжать в усадьбу, пропускать беспрепятственно. Понятно? Вы отвечаете за все. Приведите в готовность своих солдат!
- А если кто-то попытается… - решил уточнить фельдфебель.
- Нет! - Клос сразу понял, что он хотел сказать. - Не стрелять! Принимайте любые меры, но не стрелять!
Клос пересек двор усадьбы и направился к конюшне, чтобы скрыться с глаз Зоси, сидевшей на крыльце и наблюдавшей за ним. Он оглянулся, чтобы еще раз убедиться, там ли еще эта девушка, но ее уже не было. Клос не сменил направления и пошел к конюшне, предполагая, что за ним могут следить из окна дома. Зайдя за угол конюшни, он в один прыжок оказался у стены флигеля.
Его заинтересовала дверь, из которой только что вышел камердинер Ян. Она была слегка приоткрыта. Клос вошел в небольшой зал, откуда винтовая лестница вела вверх. За дверью слышался какой-то грохот, оттуда доносился специфический запах, видимо, там была кухня - владения жены Яна.
Стараясь не шуметь, Клос поднимался по лестнице. Ступенька предательски скрипнула, и обер-лейтенант мгновенно остановился, боясь, что наделает много шума и раскроет себя. Опираясь руками о поручни, почти на весу, едва касаясь ногами ступенек, начал передвигаться к следующей площадке лестницы. Оказавшись у двери кухни, услышал голос кухарки.
На счастье, Клосу удалось вовремя скрыться за большим шкафом, стоявшим на площадке лестничной клетки.
- Кто там, - спросила женщина, высунув взлохмаченную голову из кухни. - Проклятые коты! - проворчала она и с треском захлопнула дверь.
Теперь разведчик мог осмотреться. Здесь было полутемно. Лестница вела вправо и выше, видимо на чердак. Клоса заинтересовало это и он прислушался. За дверью было тихо. Он нажал на ручку. Дверь была заперта, ключа в замке не оказалось.
Клос вынул отмычку, которую сделали по его заказу в Висбадене. Как-то, прохаживаясь по узким улочкам города над Рейном, около старого порта он заметил ремесленную мастерскую, расположенную в подвале. Над входом висела вывеска с изображением большого ножа. Клос задержался у витрины мастерской, где были выставлены образцы различных металлических изделий. Решил войти. Старый ремесленник в очках, беспрерывно спадавших с носа, оторвался от работы и с удивлением посмотрел на вошедшего немецкого офицера. Клос показал на выставленные образцы ключей различных размеров и конфигураций, спросил мастера, сможет ли он все это изготовить. А чтобы старик не донес в гестапо о подозрительном заказе клиента, заинтересовался, может ли тот выписать счет на воинскую часть. Мастер сразу же успокоился, понимающе подмигнул и ответил, что, если бы ему достали прочную сталь, он смог бы изготовить любые ключи и отмычки. Его мастерство превзошло все ожидания Клоса. На изготовленной мастером отмычке бородки ключей, зарубки, засечки и утолщения были подвижны и взаимозаменяемы. Благодаря такой отмычке для обер-лейтенанта Клоса больше не существовало замков.
Вот и теперь он снова мысленно поблагодарил старого мастера из Висбадена, когда после третьей попытки замок наконец уступил.
Клос оказался в чердачном помещении, о назначении которого нетрудно было догадаться. Старый письменный стол, поломанное кресло, высокий табурет, книжная полка, а на ней несколько запыленных скоросшивателей. Видимо, старик Пшетоцкий иногда просто уходил сюда вздремнуть.
Кроме двери, в которую вошел Клос, была еще и другая, ведущая, вероятно, в спальню старика.
Клос снова вынул из кармана свою отмычку. За дверями было тихо. Обер-лейтенант прислушался внимательнее и неожиданно замер. Где-то там скрипнуло кресло, стоявшее, видимо, близко к двери. Скрип стал громче. Потом Клос услышал, как открылась и закрылась внутренняя дверь.
- Разрешите к вам, вельможный пан? - прозвучал незнакомый Клосу голос.
- А, пан Писарский, каким ветром? - Это говорил старик Пшетоцкий. - Входишь без стука, как в спальню своей жены.
- Покорнейше прошу извинить, вельможный пан. Я не впервые у вас. Или вы уже забыли, кто такой Писарский? Купит, продаст, не обманет…
- Не всегда, не всегда, - возразил старик. - Присаживайся. Как было с тем маслом?..
- Масло то, вельможный пан, проклятые швабы реквизировали, истинный бог… Но нельзя же напоминать мне об этом до гроба! Половину денег я вам возвратил. Считайте, что это торговые издержки. Бывает и хуже.
- Торговые издержки за мой счет, - недовольно пробурчал старик. - А теперь чем я могу быть тебе полезен?
- Завтра среда, - сказал Писарский, - мы так условились. Хворост должен забрать, - рассмеялся он. - Но я пришел не для того, чтобы напомнить об этом. Имею твердую валюту, - прошептал он. - Советую купить, пока не подорожала.
- Пан Писарский всегда говорит мне так.
- И всегда я прав.
- Можно подумать… А цена?
Писарский так тихо назвал какую-то сумму, что Клос не расслышал.
- Дорого, - произнес Пшетоцкий. - Завтра чуть свет заберешь хворост, - твердо сказал он Писарскому. - О валюте подумаю. Да, еще вот что. Прошу тебя привезти то, что я заказал. Жена камердинера передаст тебе этот список.
- Привезу, а почему бы и нет? Писарский еще никогда не подводил и малым грошем не попрекал. А что до валюты, так пусть пан подумает как следует, а то поздно будет. Купцы всегда найдутся. А может быть, и вы предложите мне что-нибудь? Все, что хотите, я куплю. Даже какие-нибудь ценные бумаги, а почему бы и нет? На них тоже можно заработать. Или перепрятать в надежное место.
Клос, услышав это, от злости до боли сжал кулак. Неужели этот Писарский…
- Что пан Писарский сказал? - воскликнул старик. - Что он купит?
- Все куплю, вельможный пан, на чем только можно заработать.
- Откуда пану Писарскому известно о бумагах? Что это тебе пришло в голову?
- Да так, ничего. Разные бывают бумаги, например, какие-нибудь акции или чеки. Большевики придут - все можно потерять. А если англичане - то заработать. Конечно, я рискую при этом. Только доллары или еще какая-нибудь твердая валюта сейчас в цене.
- Уходи! - крикнул старик.
- Зачем кричать? - промолвил Писарский с угрожающей ноткой в голосе. - Писарский не из пугливых. Меня криком не возьмешь. Писарский знает столько, что…
- Пошел вон!
- Как вам будет угодно, пан Пшетоцкий. Я вас ничем не оскорбил. Купец не может оскорбить своих клиентов. Я еще вернусь. Писарский всегда возвращается и покупает товар подешевле.
Клос услышал, как тихо закрылась дверь. Потом раздались тяжелые шаги Пшетоцкого и его старческое посапывание.
Может быть, Писарский агент Гофберга? Мало вероятно. Но что это за намек на бумаги? И о каком хворосте шла речь? Клос решил, что стоит встретиться и поговорить с Писарским. Он еще раз окинул внимательным взглядом конторку, в которой находился. Никаких тайников, сейфов. Может, Пшетоцкий спрятал документы Латошека между повседневными бумагами, счетами, расписками в скоросшивателях? Это было на него похоже - старый шляхтич с его фамильной гордостью не мог допустить, чтобы бумаги какого-то там Латошека хранились отдельно от его повседневной хозяйственной переписки. Это не ущемляло его панского самолюбия, а немцы вряд ли стали бы искать там эти документы. Необходимо было все проверить, но не сейчас, ибо Пшетоцкий мог каждую минуту войти в свою конторку.
Отойдя на шаг от двери, Клос внезапно услышал за стеной негромкий голос Зоси:
- Можно, дедушка?
- Войди, войди, девочка моя. - Заскрипели пружины, видимо, старик снова уселся в кресло.
- Дедушка, - начала Зося без всякого вступления. (Клос понял, о чем она будет говорить дальше, и не ошибся.) - Отец, уезжая, оставил вам свои ценные документы. Я уже взрослая и просила бы вас, дедушка, передать их мне.
- И это все, что ты хотела сказать? - недовольно пробурчал старик.
- Да, дедушка.
- Неблагодарная девчонка! Без моего разрешения… Ведь ты ничего не знала и знать не могла. Кто тебя прислал?
- Этого я не могу сказать.
- Не можешь? Ты думаешь, я ничего не знаю, думаешь, что старик - совсем слепой? Я с ними еще поговорю, дорогая внучка. Я тебя предупреждал, просил…
- Дедушка, это мой долг.
- Только я один знаю твой долг! - раздраженно сказал Пшетоцкий. - Ты успешно закончила школу и после войны пойдешь учиться в университет. А пока учись у жены Яна вести домашнее хозяйство и готовить на кухне, это больше пригодится тебе в жизни, чем какая-то игра в конспирацию! Она не для молодой девушки. Твоя покойная бабушка имела трех кухарок, но, когда хотела сделать мне приятное, сама готовила паштет. Если бы ты знала, какой это был паштет!.. Строптивая ты, вся в мать. Елена также не слушала меня. И ее муж Латошек, твой отец, тоже упрямый.
- Не говорите так плохо о моих родителях.
- Я не хочу ничего слышать! Девчонку ко мне присылают, - фыркнул старик, - и я должен с ней вести переговоры! Старика Пшетоцкого не удастся провести, так и передай им. И скажи, что Пшетоцкий за свои семьдесят два года еще ни разу не нарушил слова, даже если дал его не аристократу.
- Но, дедушка, поймите, ведь речь идет о том, чтобы изобретение моего отца использовать в борьбе против фашизма. Эти бумаги доставят в Лондон. Союзники смогут…
- Мне лучше знать, что с ними делать! - Гордость и независимость прозвучали в словах старика. - Знаю я этих торгашей! Но я дал слово твоему отцу, что эти бумаги никому не отдам, и только после войны…
- А если это распоряжение моего отца?