Незадолго до их прихода на несколько часов заехал ее дядя. Он привез письмо и сообщил, что отец Инги попал в окружение под Вроцлавом. Дядя ежеминутно поглядывал на часы и, даже не попрощавшись, выбежал из дома, как только подъехала машина с охраной.
Шенк, который после ухода ее отца в армию принял на себя аптеку, повсюду кричал, что победа Германии не за горами. Но с появлением первого же русского танка он снял со стены портрет фюрера и вывесил в окнах белые простыни.
Анна-Мария Элькен (может быть, до этого ее звали по-другому) закопала в саду свой эсэсовский мундир и объявила себя медсестрой из Гамбурга, на что имела надлежащие документы.
Старая кухарка Берта согласилась, чтобы Анна-Мария пожила пока у них. Только одна она верила в чудо. Над ее кроватью все еще висела небольшая фотография Гитлера. Вернее, висела до обеда, ибо фрейлейн Элькен, не спрашивая Берту, вечером сняла со стены фотографию фюрера и сожгла ее.
Казалось, что все, чем они жили столько лет, вдруг так неожиданно перестало существовать.
Инга Ринг никогда не забудет тех нескольких часов перед вступлением советских и польских войск в ее родной город, который до этого, по словам Геббельса, был неприступной крепостью Германии. Теперь здесь воцарилась тишина. О войне напоминали только полуобгоревшие дома, разрушенные артиллерийскими снарядами стены, намертво ставшие на перекрестках разбитые немецкие танки, орудия и машины. И белые флаги во всех окнах. Огненный вал линии фронта катился все дальше вглубь Германии. И только изредка слышались отдаленные глухие артиллерийские раскаты, напоминавшие, что война еще не окончена.
На улицах Бишофсфельда около домов толпились еще не освободившиеся от пережитого страха и трусливо ожидавшие решения своей судьбы немцы. Многие из них еще вчера носили мундиры национал-социалистской партии, фольксштурма или СА. Никто из них в тяжелое время не думал об обороне города, а только спасал свои шкуры. Местная функционерка национал-социалистского женского корпуса фрау Медель, в ярком платье, тащила из овощного магазина в подвал мешок с картофелем. А блок-фюрер НСДАП прохаживался важно, как на параде, но выглядел бродягой в своей залатанной старой куртке и изрядно поношенных ботинках.
– Что стало с немцами? – спросила Инга.
Шенк только махнул рукой и молча отошел от окна.
По вроцлавскому шоссе тянулись колонны советских и польских войск. Загоревшие и почерневшие от порохового дыма и дорожной пыли, с суровыми лицами, с оружием, готовым к бою, солдаты уверенно двигались на запад. Улицы городка были безлюдны, дома наглухо закрыты. Потом появился первый танк. Он остановился на середине центральной площади. Инга видела, как поворачивается его башня с орудийным стволом.
Ночь прошла без сна, в страхе ожидания и неизвестности. Слышались топот сапог по каменной мостовой, автоматные очереди, голоса на чужом языке. Берта, Шенк, Анна-Мария и она, Инга, боясь зажечь свет, закрылись в большой комнате. Разговаривали тихо, почти шепотом, настолько были перепуганы неожиданными поражением немецкой армии, что не осмеливались встать и подойти к окнам или дверям.
Инга подумала, что совсем недавно немцы были на Украине, в Польше, ходили днем и ночью по улицам городов и сел, чувствовали себя господами. А теперь… Эти мысли не приносили ей облегчения, напротив, вселяли неуверенность и страх.
– Почему все так случилось? – прошептала она. – Ответьте, что произошло с нами, немцами?
Все промолчали. Анна-Мария беспрерывно курила, нервно ходила по комнате и наконец осмелилась подойти к окну.
– Будьте осторожны, фрейлейн, – с беспокойством предупредил Шенк, – могут заметить.
Утром Инга выбежала в сад. День был ясный, солнечный, по-настоящему весенний, вершины гор в эту пору красочны, величавы. Она заглянула в беседку, где любила когда-то сидеть и мечтать, и вдруг остановилась как вкопанная. Крик замер на ее губах. На земле лежал Марта. Платье женщины было разорвано, а левая рука перевязана тряпкой. Когда Инга наклонилась над ней, Марта открыла глаза.
– Марта, Марта… – прошептала девушка, не веря себе. Она виделась с Мартой каждую неделю, по воскресеньям бегала к ней в замок Эдельсберг, где в одном из флигелей в уютной маленькой комнатке чуть ли не со дня своего рождения жила Марта. Когда-то, во времена, которых Инга уже не помнила, муж Марты был управляющим имением графа. Затем муж умер, а Марта осталась на правах вечной нахлебницы. И когда граф с семьей покинул замок и уволил всех слуг, она единственная не пожелала выехать, несмотря на приближение фронта. Ей просто некуда было ехать. Инга просила ее, чтобы она переселилась к ним в дом, ибо Марта была дальней родственницей Рингов, но Марта не захотела этого и осталась в замке. Она слишком привыкла к своей небольшой комнатке во флигеле.
– Поляки, – прошептала Инга, – тебя ранили поляки. Сейчас заберем тебя домой и сделаем перевязку…
– Только не к вам, – тихо ответила Марта. – Не хочу к вам.
Инга не понимала, почему Марта отказывается. Подумала, что, может быть, она бредит или настолько пришла в себя, что имеет силы вернуться в замок.
– Девочка моя, – прошептала Марта, – никто не должен знать, что я была здесь. Слышишь, никто, кроме тебя, милая Инга.
И потом Инга узнала самое страшное. Марта с трудом, нескладно и сбивчиво, повторяя по нескольку раз одни и те же слова, рассказала ей все. Это не поляки стреляли в нее. Стрелял полковник Ринг, дядя Инги, тот самый Ринг, которого Марта знала почти с детства…
А было все так. Пополудни Марта услышала рокот моторов. Стоя в дверях флигеля, она приготовилась к худшему, ибо подумала, что это русские или поляки. Однако старушка Увидела немцев. Они выпрыгивали из грузовика, а из легковой автомашины вышел офицер, которого Марта сразу же Узнала – это был полковник Ринг. Она хотела пойти ему навстречу, но заколебалась, не зная почему, и осталась стоять на пороге, хотя интуитивно чувствовала, что здесь что-то не так, и только машинально попятилась вглубь темного коридора.
Эсэсовцы держали наготове автоматы, а мужчины в рабочей одежде выгружали из кузова какие-то ящики. Марта увидела, что Ринг показывает им вход в подвал замка, тщательно замаскированный в парке и известный только графу, владельцу замка, и еще нескольким доверенным лицам. Рабочие подняли цементную плиту, спустили ящики в подвал, а потом, когда они вышли наверх, Марта услышала короткие автоматные очереди. Она не хотела верить, не могла даже себе представить… Рабочие, насмерть сраженные пулями, падали на землю, а один из них, тяжело раненый, попытался отползти, но полковник Ринг добил его выстрелом из пистолета. Тела убитых эсэсовцы погрузили на автомобиль.
Один из эсэсовцев подбежал к Рингу и показал ему на дверь во флигеле. Слов его Марта не слышала, но была убеждена, что эсэсовец заметил ее.
Старушка подумала, что безопаснее будет в парке, и выбежала из флигеля. В это время она услышала окрик Ринга и заметила, как он поднял пистолет. Она побежала в парк, где росли густые, как в лесу, деревья, но не успела сделать и десяти шагов, как почувствовала удар в плечо, а потом по нему потекло что-то теплое, липкое. Закружилась голова, и, теряя сознание, женщина упала на землю. К счастью, Ринг не поинтересовался, жива ли Марта. Он не сомневался, что его выстрел был метким.
Когда старая женщина пришла в себя, было уже тихо, но возвратиться в замок она побоялась и скрылась в беседке, чтобы немного переждать.
В глубине парка находился небольшой домик, в котором когда-то жил садовник. Инга отвела туда раненую Марту, пообещав никому не говорить об этом: ни Берте, ни Шенку, ни Анне-Марии. Девушка украдкой принесла из дома одеяло, приготовила Марте кое-что из еды, а потом сделала перевязку. Когда-то окончила курсы медсестер и умела это делать.
Наступили сумерки, по мостовой снова загрохотали артиллерийские орудия, бронетранспортеры, грузовики с солдатами, певшими незнакомые песни. Инга стояла у окна и, глядя на улицу сквозь неплотно прикрытые шторы, старалась ни о чем не думать. Мысли в голове перепутались, в душе было пусто, на сердце лежал тяжелый камень от того, что случилось в замке и что пережила Марта.
– Отойди от окна, – услышала она голос Шенка. – Вчера у Познеров нашли оружие, обыскивают все дома.
– Пусть обыскивают. Пусть приходят и к нам, – раздраженно ответила Инга. Их страх, их беспокойство возбудили в ней только ненависть. – Пусть приходят, и, может быть, все это кончится. Мне теперь все равно: что будет, то и будет.
Анна-Мария Элькен подошла к Инге и положила ей руку на плечо.
– Перестань, не распускай нервы, – укоризненно-успокаивающе проговорила она. Голос Анны-Марии был тих, но тверд. – Ты же взрослая девушка…
– Замолчи! – раздраженно прервала Инга. Как же она ненавидела их: Шенка, Анну-Марию, Берту и своего дядю Ринга, который, трусливо убегая, стрелял в старую Марту! Девушка отошла от окна и в полумраке увидела их перепуганные, побледневшие лица. – Неужели все немцы так же трусливы, как и вы? – спокойно спросила она. – Думаю, что не все.
– Не впадай в истерику! – На лице Анны-Марии появилось что-то вроде усмешки. – Просто мы хотим выжить. И не больше…
– Выжить! Выживете, если не умрете от страха. А в особенности ты боишься, как бы тебя не разоблачили. Какая ты медсестра из Гамбурга?!
– Мои документы в порядке, – ответила Анна-Мария.
– Конечно, в порядке, ты заранее об этом позаботилась! Все вы теперь в порядке. Притихли, как овечки… – Инга хотела еще что-то добавить, но в эту минуту послышался стук в дверь. Стук был ненастойчивый, тихий, даже несмелый, однако все примолкли, убежденные, что сейчас произойдет самое худшее…
– Откройте, господин Шенк, – проговорила наконец Анна-Мария.
– Почему именно я? Лучше будет, если женщина…
Инга с презрением посмотрела на них и вышла в прихожую, чтобы открыть дверь. Время тянулось бесконечно долго. Наконец они услышали голоса, а потом на пороге, опираясь на плечо Инги, появился молодой мужчина, небритый, в изорванной и грязной одежде. Все с облегчением вздохнули. Этот человек, кем бы он ни был, не показался им грозным и опасным. Однако все понимали, что его присутствие в доме может принести им беду. Молодой человек с трудом выпрямился, встал по стойке "смирно" и вскинул руку в гитлеровском приветствии.
– Хайль Гитлер! – выкрикнул он.
Все промолчали, хотя еще три дня назад каждый из них ответил бы так же.
– Что вы хотите? – спросил Шенк неуверенным голосом.
– Увидел вывеску: "Аптекарь Густав Ринг", – ответил мужчина. – У меня уже нет сил идти дальше. Сегодня вторник?
– Нет, четверг, – ответила Инга, пристально всматриваясь в лицо незнакомца. В нем было что-то особенное, что вызывало доверие. Девушка подумала, что этот человек, видно, не из трусливых.
– Потерял ориентировку во времени, – тихо проговорил он. – Если четверг, то вот уже десять дней, как я только ночами пробираюсь, словно разбойник…
– Кто вы? – Голос Шенка прозвучал уже тверже, однако незнакомец в упор посмотрел на него, и Шенк трусливо отвел глаза.
– Кто я такой? – переспросил пришедший. – Если бы меня схватили русские, то не задавали бы такого вопроса. Они давно в городе?
– Здесь не только русские, но и поляки, которые разыскивают таких, как вы. Если вас обнаружат в вашем доме, то это принесет нам большое несчастье. Пожалейте хотя бы этого ребенка, – указал Шенк на Ингу.
– Обо мне можете не беспокоиться! – выкрикнула девушка.
Мужчина приблизился к Шенку и пристально посмотрел на него.
– А вы кто такой? Имя, фамилия? – спросил он повелительным тоном, как человек, который привык отдавать приказы и получать точные ответы.
Шенк выпрямился, встал по стойке "смирно":
– Шенк. Вильгельм Шенк.
– Вы что, не немец?
– Нет, я немец.
– Тогда покажите, как приветствуют порядочные немцы! Ну, я жду! – Это была не просьба, а приказ.
Шенк пристукнул каблуками и выкрикнул:
– Хайль Гитлер! – Теперь он входил в свою роль и казался другим человеком.
Берта также была взволнована. Заискивающе пододвинула незнакомцу стул и предложила поесть.
Настроение у всех изменилось. Грохот моторов и голоса, доносившиеся с улицы, казались теперь не такими страшными. Только на губах Анны-Марии Элькен застыла ироническая усмешка. Она с интересом приглядывалась к прибывшему незнакомцу.
– Допустим, – проговорила осторожно Анна-Мария, – что мы примем вас и окажем гостеприимство…
– Почему ты за всех говоришь? – прервала ее Инга.
– А ты что, хочешь на улицу его выгнать?
– Нет.
– Тогда сиди тихо. – Анна-Мария снова обратилась к незнакомцу: – Однако мы хотели бы знать, с кем имеем дело и кому собираемся помочь…
Берта поставила на стол тарелку с супом, и мужчина с жадностью набросился на еду. Молча он выскреб остатки супа с тарелки и повернулся к Анне-Марии.
– Во-первых, – проговорил он тихо, но настойчиво, – кто вы такая и как вас величать?
– Она медсестра из Гамбурга! – выкрикнула неожиданно Инга.
Анна-Мария заколебалась, потом решительно встала и, пристально посмотрев на незнакомца, доложила:
– Анна-Мария Элькен, оберштурмфюрер СС. Последнее место службы – главное управление имперской безопасности.
Мужчина не спеша вытер губы салфеткой.
– Капитан Ганс Клос, офицер контрразведки при штабе 175-й дивизии.
– В нашей группе армий, – утвердительно сказала фрейлейн Элькен.
– Оказывается, вы неплохо информированы.
– Совершенно верно. Почему же вы в таком виде и откуда пробираетесь?
– Это что, допрос? – Клос усмехнулся. – Мы попали в окружение, десять дней плутали по лесу, подвергая себя смертельной опасности, с трудом пробивались к своим. До Одера – в мундирах, а потом – кто как мог и каждый в отдельности на свой страх и риск.
– И конечно, случайно оказались в этом доме?
– В доме, где в настоящее время тоже достаточно опасно, – вмешался в разговор Шенк.
– Полковник Гельмут Ринг служит там же, где и я, так у кого же, как не у его родственников, я мог искать укрытия? Этого достаточно?
– Вы знаете моего дядю? – спросила Инга.
– Знаю. Это преданный фюреру офицер.
Инга неожиданно сорвалась с кресла и с презрением посмотрела на незнакомца.
– Преданный! – крикнула она. – Вы говорите, что он преданный офицер?! Все вы одинаковы! Трусливые зайцы!
– Ты не имеешь права так говорить о своем дяде! – повысила голос Берта.
– Не имею права? – Инга уже теряла самообладание. – Ты считаешь, что стрелять в старых немецких женщин – достойное занятие для преданного офицера и настоящего мужчины?
– Что ты плетешь? Кто тебе это сказал? – В голосе Шенка прозвучала нескрываемая угроза. – Твой дядя никогда не стрелял в женщин.
– Стрелял! Стрелял в старую женщину! В немку! – прокричала Инга, пятясь к стене. Ее охватил страх. Шенк, Берта, Анна-Мария грозно приближались к ней.
– Кто тебе это сказал? – Шенк схватил ее за плечи.
– Говори все, что знаешь! – В голосе Анны-Марии появились металлические нотки.
– Скрываешь от нас какую-то тайну! Лжешь или фантазируешь… – послышался сердитый голос Берты.
– Нет! – прокричала Инга. – Я не лгу. Он стрелял в замке Эдельсберг… – И тут же замолчала, ибо поняла, что сказала слишком много лишнего.
Но они все наседали на нее и засыпали вопросами. Инга молчала, прижатая к стенке. Клос, который с безразличным видом стоял в стороне, вдруг приказал, не повышая голоса:
– Прекратите этот унизительный допрос! Все с удивлением повернулись к нему.
– Прошу вас, господин капитан, не вмешиваться! Это наше семейное дело! – выкрикнул Шенк.
– Я сказал вам: прекратите этот унизительный допрос, – повторил Клос. – Инга никому не раскроет своей тайны. Правда, Инга?
– Правда, – ответила она тихо и посмотрела на него с признательностью.
3
Инга проводила Клоса в отведенную для него комнату. Она постелила ему на диване. Капитан внимательно присматривался к девушке. Что ей известно? Что случилось в замке Эдельсберг? Клос предполагал, что там произошло что-то важное. Он должен узнать об этом. Может, его предположения подтвердятся? Чем вызвана такая бурная реакция Шенка, Берты, Анны-Марии? Напрашивается вывод:
им тоже что-то известно или они хотели бы знать, что произошло в замке. Не оставил ли полковник Ринг кого-нибудь из них в замке в качестве сторожевого пса для охраны архива? Но кого – Шенка, Анну-Марию или…
Капитан достал сигареты. Увидев их, Инга попросила у него закурить.
– Ты куришь? – спросил Клос и сразу же понял, что допустил оплошность. Естественно, она могла удивиться: откуда у людей, попавших в окружение и укрывавшихся в лесах такое продолжительное время, оказались сигареты? – Старый запас, – машинально сказал он. – Уберегли от противника полковой продовольственный склад.
Можно было бы тщательно обыскать весь замок. Новак уже установил контакт с командованием воинской части, расположенной в окрестностях этого городка. Докладывая командиру полка о том, что прибыл с особым заданием, он, конечно, ничего не сказал о Клосе. Клос встретился с Новаком перед тем, как прийти в дом Ринга. Разговаривал с ним в подъезде какого-то дома, хозяин которого сбежал вместе с отступавшими немцами. Этот подъезд показался Клосу удобным местом для будущих встреч с поручиком.
Новак был взволнован. Рассказал Клосу о разговорах в штабе полка. Его командир потерял связь с дивизией. Ситуация на фронте осложнилась. Разведкой установлено, что на южном участке фронта концентрируются немецкие танковые части, и неизвестно, откуда они там появились. Поэтому неудивительно, что командир полка принял Новака без особого восторга. Он высказал свое недовольство также в адрес некоторых вышестоящих штабов, которые вместо противотанковых орудий присылают к нему офицеров с особыми заданиями.
Командир полка будет явно раздражен, если попросить его дать солдат для обыска замка, однако просьбу офицера, прибывшего с особым заданием, выполнит… Но стоит ли в данной ситуации обращаться к нему с такой просьбой? Можно провести обыск в замке скрытно, правда, это займет немало времени. А если ничего не будет обнаружено, то это только всполошит тех, кто спрятал и охраняет архив полковника Ринга… Нельзя исключить и то, что немцы в критический момент могут попытаться уничтожить архив.
Клос решил все проверить сам. Если бы он мог узнать, что в действительности известно Инге и кто оставлен в замке сторожевым псом полковника Ринга!
Инга, неумело затягиваясь дымом сигареты, стояла около дверей. Клос подошел и положил ей на плечо руку. Девушка не отстранилась, молчала.
– Может быть, присядем?
– Нет. Я уже должна идти.
– Подожди немного… Та женщина, в которую стреляли в замке, еще жива?
Глаза Инги выразили настороженность и недоверие.
– Почему вы об этом спрашиваете?
"Значит, жива, – подумал Клос. – В противном случае Инга ответила бы по-другому. Она не боится выдать тайну своего дяди, ибо ей ничего об этом не известно, она только страшится за судьбу этой женщины, в которую стреляли в замке".
– Спрашиваю потому, – ответил Клос, – что, если она жива, ей грозит опасность. Она жила в замке?
– Да.