- Так у нас же полная дружба народов. Со всех республик и краев собрались. Это раз! А два - начальство-то какое! И председатели колхозов, и председатель сельсовета, и художник, - восторженно стал перечислять Шкодин и запнулся, не зная, кого еще добавить к этому перечню. Разве Букаева, Кирьянова, Нечипуренко?..
- Ну, в такое начальство, а может, и повыше и ты наверняка попадешь после войны, - усмехнулся Широнин.
- Нет, я, откровенно вам сказать, после войны на какой-либо большой завод хочу податься. Больше всего на авиационный тянет. Вы сами, товарищ гвардии лейтенант, не по заводскому делу раньше были?
Чуть забегая вперед Широнина, искоса бросая на него пытливые взгляды и по-прежнему нет-нет да и присваивая ему гвардейское звание, Петя пытался точнее определить, что именно представляет собой его спутник. За тридцать лет, а только лейтенант. Значит, не кадровый, из запаса.
- Был и по заводскому, а в последнее время учитель! - сказал Широнин.
- О-о! - только и смог обрадованно воскликнуть Шкодин и после паузы, доверительно, словно желая предстать перед недавним учителем в наилучшем свете, сообщил:
- А я же в тридцать девятом в Артеке был, товарищ гвардии лейтенант. Наша дружина на всю Курскую область славилась. Меня, как председателя совета, и послали. Правда, потом, когда вернулись, одна промашка вышла, сейчас неловко и говорить…
- А все-таки что за промашка? - полюбопытствовал Петр Николаевич, которому все больше и больше нравился сопровождавший его паренек.
- Вернулся из Артека, а тут освободительный поход начался, я и сбежал из школы, поехал в Западную Украину. Эх, думаю, была не была, или орден заработаю, или выговор.
- И что же?
- Да выговор. Меня дальше Шепетовки не пустили. И разжаловали с председателя.
- Ну, а в финляндской не участвовал? - придавая вопросу самый серьезный тон, поинтересовался Широнин.
- В финляндской не пришлось. Туда еще дальше… Все равно бы не доехал. Да знаете ж, товарищ лейтенант, дело было мальчишеское, - попросил отнестись к нему снисходительно Петя. - Все не терпелось. Кто ж его знал, что через три года так получится…
В штабе батальона Широнин представился командиру старшему лейтенанту Решетову, рыхлому блондину с пушкинскими бакенбардами. Здесь беседа была еще короче. Решетов отчитывал какого-то старшину за пропавшую и до сих пор не найденную подводу с боеприпасами. Старшина стоял навытяжку, не шевелясь, уставив на комбата кроткие немигающие глаза, точно смирившись с тем, что ему будет учинен по крайней мере двухчасовый разнос. При появлении незнакомого офицера Решетов не отпустил старшину, но прервал разнос, бегло просмотрел документы Широнина.
- Пойдете к Леонову, - после минуты раздумья решил он, - примите первый взвод. Шкодин, отведи, - и сразу же - теперь ведь Широнин стал своим - вновь повернул к старшине гневное, раздраженное лицо.
Побывав и у командира роты, Широнин вместе со Шкодиным теперь шел к стоявшим поодаль от села полуразрушенным постройкам фермы, где размещался первый взвод.
- Взяли бы вы меня к себе, товарищ гвардии лейтенант, - говорил по пути Шкодин, обрадованный назначением Широнина.
- Так ты же в первом взводе и есть.
- Я не про то… Ординарцем бы к себе.
- Мне, друг, ординарец не полагается.
- Ну, просто бы так, как это, вестовым, что ли?.. Надоело все по штабам да по штабам. А вот и наш взвод. Не поскользнитесь. По приступочкам… Осторожнее… Их тут не разглядеть.
XV
Постройка, в которую вошли Широнин и Шкодин, была без потолка и крыши - всего-навсего четыре заледеневшие стены, по-сиротски стоявшие в степи. Они укрывали лишь от ветра. У одной из стен шумно, без умолку трещали два костра.
У веселого, жаркого огня сгрудились красноармейцы.
Слышался ровный голос, каким обычно читают письмо, и он то и дело обрывался смехом и замечаниями собравшихся.
- "Сегодня, товарищи, у нас праздник: торжественно сдали завхозу костыли. По этому поводу разрешили себе и сто грамм".
- "Выпили за ваше здоровье, друзья, - продолжал ровный голос, - за наш первый взвод, и не думайте, что повеселели, ни черта; наоборот, такая смертная госпитальная тоска взяла, что выпимши и письмо это стали писать, может, вы хоть душок почуете…"
- И за это спасибо!
- Напишите им, товарищ старшина, что и у нас это добро в наступлении бывает.
- Товарищ старшина, - позвал Шкодин Зимина. Тот обернул потемневшее, разморенное теплом лицо, глянул на вошедших чуть слезящимися и от смеха и от едкого дыма глазами. - Вот товарищ лейтенант к нам в первый взвод.
Зимин шагнул к Петру Николаевичу, и Широнин протянул ему свою сухонькую, легонькую руку, уважительно пожал зиминскую - загрубевшую, будто набрякшую в только что законченных хлопотных трудах.
- К нам, командиром? Давно ждем, товарищ лейтенант, - прояснилось в мягкой, дружелюбной улыбке лицо Зимина.
У костра обернулись и тоже с нетаимой заинтересованностью смотрели на прибывшего офицера Чертенков, Букаев, Кирьянов, Болтушкин.
- Ну вот и дождались, коль ждали. - Петр Николаевич переводил пристальный взгляд с одного красноармейца на другого, и невольно возникала мысль, что где-то и когда-то - по крайней мере, вот этих троих или четверых - уже видел. Это чувство было настолько смутным, что сейчас не стал разбираться в нем, прошел мимо расступившихся солдат к первому костру, поближе к языкастому, приветливому пламени.
- А жилье у вас, товарищи, скажем прямо, неважнецкое, - Широнин глянул в небо, с которого продолжал валить снег. - Не гостиница "Москва".
- И то хорошо, что не в голой степи, товарищ лейтенант, - отозвался Кирьянов, а за ним и другие.
- Та всэ ж таки затышок!
- Чего еще в наступлении?
- Фриц нам здесь блиндажей не успел приготовить.
- На кой ляд они нам и нужны.
- Наше жилье сейчас такое… Отогрелся, ноги на плечи - и дальше! - проговорил Букаев своим сиплым баском, которому непогода и бездомные ночевки придали еще более густой, низкий тембр.
А Петр Николаевич, услышав этот басок, щупнул взглядом быстрых глаз крупные черты лица Букаева и вновь ощутил прежнее, пока безотчетное чувство чего-то знакомого.
- Где-то мы с вами будто встречались? - спросил он, пытаясь из тысячи фронтовых встреч выхватить памятью ту единственную, о которой ему напоминали эти лица.
- Может, и встречались, товарищ лейтенант… Из-за Дона идем.
- Из-за Дона? Так правильно же… Вот там и виделись. На марше. Неподалеку от Самарина. Так ведь?
- А, вспомнил и я, - осклабился Зимин, и сам теперь узнавая лейтенанта с лыжами. - Мы вам помогали тогда машину вытащить. Вы еще насчет шинелей посмеялись, новые, мол, слишком.
- Верно, было такое… Ну, а шинельки у вас после того пообносились, слов нет, пообносились, а-я-яй, я-яй! - Широнин шутливо качал головой, окидывая взором действительно побуревшую, словно мятую вальками одежду красноармейцев.
Вон чья-то - зазевался ее хозяин - прихвачена костром; другую не полоснул ли шальной, горячий осколок?
- О том не жалеем, товарищ лейтенант, - деловито заметил Кирьянов. Ему показалось, что глаза лейтенанта остановились именно на его шинели, рукав которой в одной из атак под Холодной Горой был разодран немецким штыком и теперь наспех заштопан. - Фрицу Харьков больно уж понравился, не хотел с ним расставаться, выковыривать пришлось с каждого переулка.
- Вот же как на фронте получается, на две тысячи километров он размахнулся, а с кем не встретишься! - довольный сегодняшним совпадением, проговорил Широнин и оживился, вспоминая. - Да, а командир, что вас тогда вел… Канунников. Где он теперь? Это же мой ученик!
- Убило его, товарищ лейтенант. - Зимин нагнулся, стал осторожно поправлять отвалившиеся от костра, подернутые серебристым пушком пепла веточки. - Уже в самом Харькове убило, перед Южным вокзалом. Когда мы с марша пришли, он во вторую роту попал. Его за прорыв и к награде представили. Красную звездочку дали. Заходил после к нам в роту, веселый был такой…
- Эх, Володя! - только и выговорил Широнин. Вспомнилась мать Канунникова. Он с ней не раз встречался на родительских собраниях. С началом войны, проводив в армию мужа, и сына, Канунникова пошла работать в механический цех, стала к станку. Может быть, там, в цехе, ей и вручат в эти дни похоронную? Решил при первой же возможности написать ей.
- И сколько же того молодняка фашисты погубили. Его больше всего и жаль, - раздумчиво сказал Скворцов, стоявший у костра на коленях, чтобы согреть плечи. - Была б на то моя воля, по всему земному шару приказ отдал бы: коль воевать, так только таким, как я…
- А тебе-то сколько, Андрей Аркадьевич, в гражданскую войну было? - не выдержал и улыбнулся Грудинин.
- Ну тогда мы только начинали. То было не в счет.
…Широнин знакомился со взводом. Он вынул из полевой сумки сохраненную еще из Кирса тетрадь - разрезанный пополам классный журнал. Своим крупным красивым почерком - недаром когда-то Наркомпрос даже в Москву вызывал составлять прописи - переписал по алфавиту весь состав взвода, тут же делая записи о домашних адресах, партийности, сроках пребывания в армии.
- Да у вас действительно кого только нет! - промолвил Широнин, вписывая в тетрадь вслед за вологжанином Болтушкиным украинцев Букаева и Вернигору, вслед за горьковчанином Скворцовым таджика Фаждеева, уроженца Ура-Тюбе.
- Да вот только с Исхаковым никак не разберемся, товарищ лейтенант, - шутливо пожаловался Вернигора. - Сами же видите, и рос и призывался в Каховке, цэ ж рядом з моею Николаевщиной, а он говорит, что узбек. Так чи считать его земляком, чи нет?
- Считай, не ошибешься.
Когда все были переписаны, красноармейцы отошли ко второму костру, оставили Широнина, Зимина и Болтушкина втроем.
- Вы бы, может, отдохнули, товарищ лейтенант? - предложил Зимин. - Александр Павлович, а ну-ка подбрось сюда соломки помягче да побольше. Отдохните, с дороги ведь.
- Да, догонять вас нелегко было, - сказал Широнин, вспоминая недавний путь и чувствуя, что в голове и сейчас еще не затих докучливый перезвон снарядных гильз. Но все-таки отдыхать отказался. Хотелось подробней расспросить Зимина о людях. А тот и сам опередил его.
- Вы коммунист, товарищ лейтенант? - несколько замявшись, спросил он, как-то сбоку нацеливая на Широнина твердый и пытливый глаз.
- Коммунист, - невольно насторожился и ответил Петр Николаевич. Что предваряет этот вопрос и что собирается ему сказать Зимин? А если бы он, Широнин, не был коммунистом, так разве бы не вправе командир, поставленный во главе воинского коллектива народом и партией, знать и слышать все…
А Зимин, передохнув, словно бы обратился к той высшей, наиполной слитности помыслов и устремлений, которая теперь, после широнинского ответа, возникла между ними. Она, эта духовная слитность - чистая, ни слоинки в ней не найти какой-либо чужой примеси, - позволяла без похвальбы, без рисовки глянуть на самих себя, на окружающее, отдать всему должное.
- Я вам от всей души скажу, товарищ лейтенант. Хорошо, приятно жить, когда знаешь, что есть на свете что-то повыше, побольше, чем ты сам и твоя жизнь. Мы это и до войны понимали. Потому и жили по солнышку: оно на работу поднимется, и мы на ногах! Строить же надо было державу такую, чтобы слава о ней в веках стояла. А в войну все, про что нам партия говорила, еще понятней стало. И люто наш народ воюет. Вот хотя бы и первый взвод. Он, конечно, капля в море, так ведь без капель и моря нет. Что за люди!.. Чертенкова еще на плацдарме ранило. Правда, легко, и упросился во взводе остаться, воюет. В уличных боях схватываться с немцами приходилось лицом к лицу, и не счесть, сколько их Чертенков уложил в рукопашной. И тот же Кирьянов Коля, который вам насчет шинелей ответил… Слесаренок из Калинина… Не богатырь на вид, а любую задачу поставь - выполнит… Орел, одним словом. На площади перед Госпромом первый в атаку поднялся… А вот перед тем, как вы пришли, мы читали письмо из госпиталя от Торопова и Павлова. Тоже наши бойцы. Оба вышли из строя еще при прорыве. Истосковались ребята, просят, чтобы помогли им к нам в полк вернуться.
- Да ты про нынешних товарищу лейтенанту побольше, про нынешних, - вставил Болтушкин.
За месяц боев Александр Павлович несколько изменился. И ранее не тучный для своих сорока с лишком лет, он стал еще более поджарым, словно бы все, что было в его дюжем теле хлебороба, ушло в мышцы, в мускулы, в кость. Светло-серые глаза стали жестче и глубже запали под белесые, выцветшие брови.
- Знамо, расскажу про всех. Товарищу лейтенанту с нами же воевать. Я только хотел пояснить, что и при нынешних, и при ненынешних, а во взводе всегда была и есть ось… Та ось, которую и партийные люди и беспартийные отковали задолго, впрок, глядя далеко вперед, и на ней, на этой оси, теперь все наше дело движется, ладно движется….
Слушая рассказ Зимина о взводе, его скупые и точные характеристики людей, Широнин с удовлетворением думал о том, что взвод и в самом деле дружный, сплоченный. Но вместе с этим удовлетворением обострилось и чувство своей командирской ответственности за него, за людей, которых ему предстояло вести в новые бои.
- Вы все-таки с дороги подремали бы, товарищ лейтенант, - вторично предложил Зимин после того, как рассказал все, что, по его мнению, могло и должно было интересовать Широнина. - Кто его знает, долго ли здесь будем? А около костра неплохо.
Широнин прилег на груду соломы спиной к костру и через несколько минут, погружаясь в сон, желанно ощутил, как к плечам, к спине пробилось сквозь полушубок и расплылось по всему телу восхитительное, совсем домашнее тепло.
Но спать пришлось недолго.
XVI
- Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант! - разбудил Широнина негромкий, ио настойчивый окрик, и кто-то тронул за плечо. Приоткрыл глаза. Угрелся во сне, а теперь хватил ртом промороженный воздух и - словно плеснули в лицо холодной водой - привстал, ошарашенно осмотрелся по сторонам. Сколько он спал, час, два? Очевидно, немного, потому что продолжавший падать снег только чуть-чуть припорошил полушубок. Пламя костра побагровело и с натугой осиливало сырой, неломкий хворост. В темно-рдяных отблесках Петр Николаевич разглядел склонившегося над ним Зимина.
- Только что передали из штаба полка, чтобы вы явились к командиру. Немедленно, говорят…
- Есть немедленно! - взбадривая себя, повторил Широнин и вскочил, взял автомат, направился к пролому, заменявшему дверь. Едва шагнул за порог, как ветер клубком кинул под его ноги снежный бурун, взвихрил его, стеганул лицо. Черная стена ночи заслоняла село. Сколько ни шарь глазами - ни единого огонька. Еле различимый на снегу след, в который старался вступать Широнин, привел его к двум вязам, где и сейчас стояла полевая кухня, а отсюда он уже легко нашел штабную землянку.
Полковник будто и не поднимался из-за стола. Сидел за ним по-прежнему в шинели и фуражке, только еще больше сгустились тени под глазами.
Его сосед по землянке, чей второй топчан стоял здесь же, - тоже немолодой, со впалыми щеками - что-то поспешно писал, и, когда он утомленно распрямил спину, Широнин увидел в его петлицах две шпалы. "Замполит", - догадался он по этим, еще не замененным на погоны старым знакам различия.
- А, лыжник! - сразу узнал вошедшего Широнина Билютин. - Наконец-то. Вот вы своим приездом нам зиму накликали, воротили, так теперь извольте сами и выпутывайтесь, исправляйте свою же вину.
Продолжая шутить и ворчливо упрекать лейтенанта, Билютин придвинул поближе к себе лежавшую на столе карту, прихлопнул по ней ладонью.
- Хорошо ходите на лыжах? Не разучились в интендантах?
- Как бог! - не сдержал нескромного порывистого восклицания Широнин; увидел ухмылку в глазах под насупленными бровями, добавил: - Я ведь, товарищ гвардии полковник, сызмальства обучен, сам-то кировский, из Вятки.
- Ну, нам, положим, неизвестно, как ходит на лыжах бог, а вот вятские, сам знаю, в этом деле мастаки. Я с ними когда-то против колчаковцев не раз вместе ходил. Думаю, что за два с половиной десятка лет не разучились. Так вот смотрите, - полковник подозвал Широнина к карте, - нужно доставить срочное донесение в штаб дивизии. За ним должен был приехать офицер связи, но его броневичок где-то безнадежно застрял. А дело важное, ждать нельзя. Штаб размещается вот в этом селе. ПСД поближе. Можете сдать на ПСД, но предупредите, что срочное.
Билютин обернулся к писавшему.
- Заканчиваешь, комиссар?
- Готово, Кондрат Васильевич.
- О наших соображениях насчет Червонного сообщил?
- Да, и о соседнем селе… Мы ведь его тоже можем прихватить… В нашей полосе наступления…
- А о самоходках не забыл? Хотя ладно, о них начштаба особо написал.
- Ну и я тоже добавил. Лишний раз не помешает. Дело того стоит…
- Ну, давай подпишем…
Билютин подписал бумаги, вложил их в плотный пакет и снова вернулся к карте, у которой стоял Широнин.
- Видите, лейтенант, в какую горячую пору к нам подоспели. Передышек нам не дозволено, а метель… метель, может, и на руку. Вот только связь, связь отстает. Без нее - слепые: и мы у себя в полку, и в штабах повыше… Ясно теперь, что от вас зависит?
- Ясно, товарищ гвардии полковник.
Слушая Билютина, Широнин смотрел на карту. Меж Ключами и населенным пунктом, где находился ПСД, лежали горизонтали, обозначавшие ровную степь, затем луг и болото в лощине небольшой реки, за рекой небольшой редкий лес и снова степь.
- Тут можно и напрямик, товарищ гвардии полковник, - сказал Широнин, заметив, что дорога обегает топь далеко в стороне, - болото, если верить карте, и летом проходимое, а сейчас и подавно. Напрямик километров девять будет. От силы полтора часа ходу.
- Напрямик так напрямик. Только поосмотрительней будьте, немцы вот, в частности, здесь, в лесах, могут шалить. Они к своим еще из Чугуева пробиваются. Связного возьмите с собой. Есть у вас подходящий, чтобы вместе на лыжах?
- Не успел спросить, товарищ гвардии полковник, сами знаете, только сегодня прибыл.
- Ну хорошо, попробуем найти здесь. - Полковник шагнул к двери, распахнул ее, вгляделся в темноту, где глазасто мерцали цигарки сидевших связных. - Признавайтесь, гвардейцы, кто на лыжах ходит?
- Я! - раньше всех других прозвучал юношеский звонкий отклик, в котором Широнин сразу узнал голос Шкодина, того самого паренька, который так обрадовался, услышав, что Широнин учитель.
- Хорошо?
- На третьем месте в районе был, товарищ гвардии полковник.
- Ну вот, прямо какие-то хвастуны, а не солдаты. Один уверяет, что ходит на лыжах, как бог, другой, правда, рангом пониже, в масштабе района. Ладно уж… Мигом к коменданту. Скажи, я приказал дать две пары лыж, да отбери получше.
Снарядились в путь быстро и вскоре, перекликнувшись с часовыми, стоявшими на окраине села, вышли в степь. Здесь остановились, присели в кювете. Шкодин заслонил вырываемую ветром, гремящую, как жестяной лист, карту, Петр Николаевич достал компас и при свете фонарика сличил карту с местностью, вычислил азимут, без которого двигаться в завьюженной ночи было невозможно.