Уже одна эта цитата заставляет серьезно усомниться в полной достоверности декларированной и сравнительно благополучной 6-процентной смертности среди советских военнопленных в Румынии. "Подозрения" перерастают в уверенность после знакомства с некоторыми документами Красной Армии, освобождавшей Румынию.
Так, в "Акте о злодеяниях немецко-румынских фашистских захватчиков в лагере советских военнопленных (лагерь Фельдиора, уезда Брашовского, Румыния)" говорится о 1800 замученных и погибших военнопленных (ЦАМО. Ф. 240. Оп. 2772. Д. 30. Л. 281–286), что в 2,5 раза превышает официальную румынскую цифру (738 чел. – см. выше). Согласно этому документу, датированному 7-13 сентября 1944 г., комендантом лагеря был румын Иона Ницеску, а начальником карательной секции – немец, лейтенант Порграц. Охрану лагеря несла рота румынских жандармов в 120 чел., вооруженная винтовками и дубинками (на вышках по периметру лагеря, обнесенного колючей проволокой, стояли пулеметы). Умершие, замученные и убитые военнопленные сбрасывались в яму у шоссейной дороги Владени-Фадераш вблизи строительства тоннеля.
"За малейшее нарушение, – читаем в этом "Акте", – военнопленных наказывали "карцером" на 2–3 суток (карцер состоял из ящика наподобие шкафа площадью на одного человека с окошками), человек от изнурения выл как животное, каждый проходящий жандарм бил его палкой.
Бежавшие из лагеря задерживались, подвергались избиению, в одном случае одноразово по 40 дубинок по голому телу, в другом случае – по 15 дубинок в каждой секции (бараке. – П.П.), после чего заключались в сырой подвал на 20 суток, а впоследствии предавались суду и осуждались на каторжные работы или к расстрелу. Так, были избиты и преданы суду военнопленные Шейко, Губарев и другие…"
Советские военнопленные в Румынии активно привлекались к принудительному труду. В том же румынском источнике говорится о примерно 21 тыс. горных рабочих из их числа (ср. ниже со сведениями о гражданских рабочих). По состоянию на начало января 1943 г., работали 34145 советских военнопленных, на начало сентября 1943 г. – 15098, а по состоянию на август 1944 г., когда в Румынию, по всей видимости, стали вывозить шталаги из Украины, – 41791 чел., причем 28092 из них работали в сельском хозяйстве, 6237 в промышленности, 2995 в лесоводстве, 1928 в строительстве и 290 на железных дорогах.
Об условиях их трудового использования повествует вышеупомянутый "Акт": "Советские военнопленные, раздетые, голодные, истощенные и больные работали по 12–14 часов в сутки. Отстающие в работе подвергались избиению дубинками (палками). Советские люди работали на холоде без обуви и одежды, приспосабливали себе обувь из соломы, для отепления тела под рубаху набирали солому. Жандарм, заметивший это, соломенную обувь отбирал, солому из рубахи вытряхивал, а военнопленного избивал дубинками… За невыход на работу больные военнопленные заключались в подвал на 10–20 суток без права выхода на воздух и выдачей 150 грамм хлеба и воды на сутки".
Особенным издевательствам подвергались евреи: они содержались отдельно, и над ними, как сказано в документе, "не было предела издевательств". Одного военнопленного – по фамилии Голва (или Голка) – администрация лагеря признала за еврея и утопила в уборной.
Таким образом, геноциидальные приказы Кейтеля и Гейдриха, направленные на выявление в массе военнопленных и немедленное уничтожение выявленных при этом евреев, действовали и в зоне ответственности румынской армии, причем чуть ли не до самого конца ведения ею боевых действий.
И тем не менее, в отличие от Германии, Румыния отказывала советским военнопленным не во всех правах, вытекающих из международного статуса военнопленных. Лагеря для советских военнопленных пусть редко, но посещались представителями МКК. Так, 1 июля 1942 г. лагеря № 4 Васлуй и № 5 Индепенденца посетил нунций монсеньор А. Касуло, посол Ватикана в Бухаресте и, по совместительству, представитель МКК, а 14 мая 1943 г. делегация МКК из Женевы (Ed. Chaupissant, D. Rauss) посетила лагеря Бухарест, Майю, Калафат и Тимишоара. Не запрещалась им и почтовая переписка – правда, весьма ограниченная: представителям МКК было передано более 2000 открыток (правда, из них всего 200 открыток пришлось на период до 1 июля 1942 г.). Начиная с 1943 г. стали выходить и специальные газеты для военнопленных: одна на русском и одна на армянском языке.
По состоянию на 23 августа 1944 г., в румынских лагерях оставалось 59856 советских военнопленных, из них 57062 солдата. Их национальный состав, согласно тому же источнику, выглядел следующим образом:
Таблица 1 Национальный состав советских военнопленных в Румынии.
Национальности | Чел. | % |
---|---|---|
Украинцы | 25533 | 45,7 |
Русские | 17833 | 31,9 |
Калмыки | 2497 | 4,5 |
Узбеки | 2039 | 3,6 |
Туркмены | 1917 | 3,4 |
Грузины | 1600 | 2,9 |
Казахи | 1588 | 2,8 |
Армяне | 1501 | 2,7 |
Татары | 601 | 1,1 |
Евреи | 293 | 0,5 |
Болгары | 186 | 0,3 |
Осетины | 150 | 0,2 |
Айсоры | 117 | 0,2 |
Прочие | 1 | 0,0 |
ИТОГО | 55 856 | 100,0 |
¨æ ŁOE: Dutu, Ebbre, loghin 1999.
Обращает на себя наличие в таблице военнопленных лиц еврейской национальности. Трудно сказать, основываются приводимые данные на материалах регистрации военнопленных или на их заявлениях после освобождения (скорее второе, чем первое).
Однако бросается в глаза, что вышеприведенная цифра количества советских военнопленных в Румынии накануне ее капитуляции (55 856 чел.) почти вдвое превышает число советских военнопленных, репатриированных из Румынии в СССР, – 28 799 чел. (по состоянию на 1 марта 1946 г.) (Полян 2002:489, со ссылкой на: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 3. Д. 53. Л. 175).
В чем тут дело? Объяснение за счет невозвращенцев тут явно не работает, поскольку речь идет о территории, контролировавшейся СССР. По этой же причине отпадает и объяснение саморепатриацией, хотя некоторые военнопленные из числа жителей близлежащих молдавских районов и украинских областей, возможно, и предприняли такие попытки, благо специальной репатриационной службы и лагерной инфраструктуры на этот момент времени еще не существовало (она возникла только в октябре 1944 г.). Скорее всего, часть пленных красноармейцев заново призвали в Красную Армию, а часть воспользовалась тем, что в их лагерях румыны содержали также и гражданских лиц и объявили себя на советской регистрации не военнопленными, а гражданскими лицами.
Кроме того, как выясняется, и сама румынская администрация практиковала официальный перевод советских военнопленных из статуса военнопленных в гражданский, чего, после ноября 1941 г., почти не делали немцы. Так, 1 марта 1944 г. из плена было отпущено 9495 чел., в том числе 6070 румын из Сев. Буковины и Бессарабии и 1979 румын из Транснистрии, 205 немцев, 693 чел. с территории восточнее Буга, 577 несовершеннолетних (моложе 18 лет) и 963 инвалида (Dutu, Dobre, Lokhin 1999).
Как в военном, так и в военно-гражданском отношениях Финляндия, в отличие от Румынии, действовала на оккупированной ею территории совершенно самостоятельно и практически независимо от своих немецких союзников.
В 1940 г. Карелия, как изначально финская государственная территория была оккупирована советскими войсками в результате так называемой "зимней войны", а в начале Великой Отечественной войны была вновь завоевана финскими войсками и в дальнейшем ходе войны длительное время оставалась оккупированной Финляндией. Значительная часть Ингерманландии в июне 1941 г. была оккупирована и немецкими войсками.
На территории Восточной Карелии, оккупированной финнами и немцами, было создано в общей сложности 27 различных лагерей для советских граждан, из них 17 для военнопленных, 3 – для военнопленных и для мирного населения и еще 7 – для мирного населения. Крупнейшие из них находились в Петрозаводске, Ильинском, Олонце, Сала (шталаг № 309) и др. местах. В них содержались главным образом русские по национальности (как трудоспособные, так и старики и дети), но также и "политически ненадежные" финны. Часть из них была дислоцирована финнами внутри своей оккупационной зоны. Общее число узников этих лагерей – порядка 25 тыс. чел. Подавляющее большинство этих лагерей находились в зоне, контролируемой финнами: их сооружение и установление в них соответствующего варварского режима осуществлилось по инициативе исключительно финского командования, без каких бы то ни было указаний, распоряжений или нажима с немецкой стороны.
На территории Финляндии во время войны содержались как советские военнопленные, так и гражданские лица.
В 1941–1944 гг., согласно официальным финским данным, финны взяли в плен 64 188 советских солдат и офицеров. Из них погибло в плену 19 016 чел. (или 29,6 %), бежало из плена – 712 чел. (1,1 %), репатриировано – 42 412 чел. (66,1 %), а 2048 чел. (3,2 %) смогли избежать репатриации и остаться (Дугас, Черон 1994: 59, со ссылкой на: Roschmann 1982). По советским данным, число репатриированных военнопленных практически совпадает: 42 778 чел. (Полян 2003:489).
Для сравнения заметим, что за время боевых действий финская сторона потеряла 60 тыс. убитыми и всего 3,4 тыс. пленными, из них 1,4 тыс. (или 41,1 % – чудовищная цифра!) умерли в советском плену (Малми 1996: 134; см. также: Галицкий 1997). Интересно, что и во время 105-дневной "зимней войны" 1939/40 г. в советский плен попало практически столько же – 3,4 тыс. – финских военнослужащих, что и в 1941–1944 гг., – против около 5,6 тыс. советских военнопленных, попавших в плен финский (Носырева, Назарова 1995:101).
Еще несколько цифр для сравнения: число убитых и умерших во время санитарной эвакуации в 1939–1940 гг. – 65 384 чел., а число пропавших без вести (читай: пленных) – 19 610 чел.; из них репатриировалось – 5468 чел. при 99 оставшихся в Финляндии добровольно (Гриф секретности 1993:99-100).
Примечательна политика финской стороны по отношению к советским военнопленным-евреям. Сами специальных репрессий по этническому признаку они не проводили, тем не менее практиковали передачу военнопленных евреев и комиссаров в руки СД, что фактически означало следование принципиальным установкам "Приказа о комиссарах"! Как показали исследования Сары Бейцер и Элины Сана, эта судьба (с документально не прослеженным, но достаточно предсказуемым концом) выпала как минимум 70 таким военнопленным. Первая документированная передача состоялась 6 октября 1941 г. (кстати, из лагеря Сала в оккупированной финнами Восточной Карелии), а последняя – в сентябре-октябре 1942 г. Такого рода передачи советских военнопленных, во-первых, ставят евреев-военнопленных, попавших в финский плен, юридически в точно такое же положение, как и у бывших военнопленных-евреев, переживших немецкий плен.
Воспоминания Раскина и Волынца, бесспорно, являются центральными в разделе эго-документов, посвященных советским военнопленным-евреям в финском плену. Они не только самые пространные, но и самые подробные во всем этом разделе. Остальные воспоминания, репродуцируемые (с сокращениями) из сборника, составленного Ш. Янтовским в 1995 г., также содержат немало интересных деталей.
Вот два вывода, которые можно достаточно уверенно вывести из блока этих воспоминаний. Финский плен был хотя и тяжел, но явно уступал немецкому по степени своей бесчеловечности – как общей, так и антиеврейской. В то же время антисемитская линия финских властей очевидна: тут и издевательские комментарии относительно немецкой политики геноцида евреев, и антисемитизм части лагерного персонала, а главное – тенденция к концентрации еврейских военнопленных в ограниченном количестве лагерей (в частности, в Наариярви, Лоуколампи и Монтола). Последняя делала возможной, в случае "необходимости", быструю передачу еврейских военнопленных в немецкие руки – вариант, воспринимавшийся как самими военнопленными-еврея-ми, так и их охранниками, абсолютно всерьез. Эта же концентрация, конечно, открывала путь и к еврейской взаимопомощи (как со стороны еврейской общины Хельсинки, так и внутри лагерей) и тем самым облегчала евреям жизнь.
И тем не менее антисемитизм, с которым сталкивались советские военнопленные-евреи в финском плену, не шел ни в какое сравнение с геноциидальной атмосферой Третьего Рейха, и никакой личный бытовой антисемитизм того или иного лагерного начальника или переводчика не мог изменить этого обстоятельства – решающего для выживания еврейских военнопленных в плену.
Вместо P.S.: советские военнопленные-евреи после Победы – репатриация, фильтрация и некомпенсация.
Нешуточную опасность для советского еврея-военнопленного, вырвавшегося из окружения, бежавшего из плена или репатриированного после войны, представляли "свои". Проверкой всех советских военнопленных занималась военная контрразведка Смерш ("Смерть шпионам").
Помимо общего недоверия к любому и каждому, военнопленным-евреям предстояло столкнуться еще и с язвительным удивлением по поводу того, а как это он, "абрам", не погиб, а жив остался? Множество таких ситуаций описывается на страницах настоящего сборника.
Упоминавшийся выше лейтенант Сергей О., выдававший себя у немцев за татарина, у своих, после освобождения, получил "за измену Родине" 15 лет Джезказганских лагерей (Черненко 1997: 22). Говорилось и о Борисе Ильиче Беликове. Напомним, что к своим он попал после того, как повоевал у партизан из Армии Крайовой. В 1946 г. он был арестован и остаток жизни Сталина провел в Норильске (записано с его слов в 1997 г. в Бад-Киссинге-не, Германия).
Кузьма Соломонович Ресин, 1908 г. р., три года провел в немецком плену, бежал и сумел перейти линию фронта. На допросах "у своих" бежавшие с ним солдаты показали, что он беседовал в лагере с немецким офицером по-немецки: за это он был осужден, заключен в лагерь и умер 24 августа 1945 г. в Инте. Реабилитирован посмертно в 1988 г. (Марьяновский, Соболь 1997: 33).
А вот еще одна еврейская судьба – судьба Владимира Сиротина, родом из Гомеля, 16-летним добровольцем ушедшего на фронт, взятого в плен под Севастополем в 1942 г., а после репатриации на родину зачисленного в спецконтингент. В нижеследующем рапорте на имя начальника Управления по репатриации советских граждан генерал-полковника Ф. Голикова он писал: "…Сейчас нахожусь на госпроверке уже 6 месяцев. Сижу в лагере, кончил допрос и сижу не знаю, за что у немца убивали мучали и издевались как собакой и остался жив и теперь. Сижу в лагере многое время. За что сижу я с моей национальностью один человек в лагере и думаю, сколько можно сидеть и за что. Если считают виноватым, то пускай судят, а если не виноват, то почему так долго держат? Я очень убит и морально расстроен" (Полян 2002:90).
Признаться, до самого недавнего времени встретить живьем хоть одного бывшего советского военнопленного еврейской национальности не приходилось. Вероятность такой встречи, по изложенным выше соображениям, и впрямь была не слишком высокой.
Тем не менее чудеса случаются, и такая встреча (а за ней и другие) все же состоялась – в декабре 2002 г., после того как меня разыскал A.C. Вигдоров из Москвы. В январе 2003 г. состоялась встреча с еще одним таким военнопленным – Ф. Гисиным из Риги, ныне проживающим в г. Виттене в Германии. Оказалось, что еще несколько десятков человек до сих пор живы, проживают на просторах от Феодосии и Санкт-Петербурга до Ганновера, Хайфы и Нью-Йорка.
Все они, будучи в Германии и скрываясь под чужими именами, подвергались насильственной эксплуатации, но никто не получил ни цента компенсации. И Немецкий, и Австрийский компенсационные фонды в компенсации им и другим советским военнопленным дружно и твердо отказали. И, не повторяя "ошибок" прошлого, без какого бы то ни было различия национальностей – дискриминации в этом благородном деле нет!
Арон Шнеер, Павел Полян. Голоса жертв (Об этой книге).
1. Императив полной правды.
Плен – неотъемлемая часть любой войны. Плен – это трагедия человека, лишенного свободы, подвергаемого унижению. Однако трагедия советских военнопленных во Второй мировой войне не имеет аналогов в военной истории. По отношению к ним нацистская Германия проводила геноцид.
Это книга незатухающей боли и Памяти. Настоящими авторами этой книги являются те, кто победил смерть в нацистском плену, а затем пережил унижения и дискриминацию в советских лагерях, кто вынужден был молчать долгие десятилетия, так как государство, солдатами которого они были, не нуждалось в их шокирующе неудобной для советской системы правде.
И вот – бывшие пленные рассказывают о себе, о своих товарищах и своих спасителях, о предателях и об убийцах. Рассказывают о том, как это было на самом деле. Их голоса и их судьбы, явленные в воспоминаниях, письмах и интервью, собранных в этой книге, приблизят нас к пониманию и их личной трагедии, и трагедии всей войны, того горя и тех испытаний, через которые им пришлось пройти.
Среди миллионов советских красноармейцев, попавших в плен, были и десятки тысяч евреев. Их судьба была еще более жестокой и горькой, чем судьба их товарищей по плену.