Несмотря на начавшуюся распутицу, по колонным путям вслед за частями двигалась и редакция с типографией. Газета выходила бесперебойно в любой обстановке. Несколько раз наш автобус попадал под обстрел, дважды осколками был разбит мотор, ранен наборщик Магазов. А сколько раз мы увязали в болоте, буксовали в снегу - и все же не было ни одного случая срыва выпуска газеты.
Весь март и начало апреля 1942 года части дивизии вели ожесточенные бои. Газета быстро откликалась на любое событие, сразу же подхватывала каждую победу или подвиг героя и звала на новые боевые дела. Когда в одном из боев успешно была осуществлена танковая атака, газета выдвинула лозунг: "Тесным взаимодействием танков с пехотой удесятерим удары по врагу!". И здесь же были напечатаны статья об атаке пехотинцев, поддержанных танками, - "Совместный удар", передовица "За тесное взаимодействие с танками", статья из опыта - "Танковый десант".
Однажды головной полк потерпел неудачу. Быстро продвигаясь вперед, он не закрепился на занятом рубеже, не подготовился к отражению контратак, а когда немцы внезапно перешли в контратаку, полк не выдержал и отступил. Это послужило серьезным уроком для всех других частей, и газета выступила по этому поводу. "Немедленно закреплять каждый отвоеванный рубеж, держать его незыблемо прочно, сделать его отправной точкой для нового броска вперед - вот наш закон", - писала она.
А когда выяснилось, что некоторые подразделения слишком долго задерживались на занятых рубежах, тратили много времени на их закрепление и упускали противника, который использовал это для укрепления новых позиций, тогда газета выступила с таким призывом: "Не дадим гитлеровцам закрепляться на рубежах! Пядь за пядью освобождать родную землю от подлых захватчиков! Безостановочно преследовать и уничтожать врага!".
Сколько замечательных героев родили те бои! Формат дивизионной газеты не позволял хотя бы коротко рассказать обо всех. Но популяризации героев редакция придавала важное значение. В "Голосе красноармейца" печатались очерки об их опыте, выступления самих героев. Каждый день приносил славу новым и новым, дотоле, казалось, незаметным людям.
Дивизионка продолжала действовать, помогая воинам успешно громить врага.
Первая тревога
Как - то во время празднования очередной годовщины нашей победы над фашистской Германией в одном из учреждений Киева состоялась встреча коллектива с участниками Великой Отечественной войны. На встречу собралось много людей, среди которых можно было видеть военных в парадной форме, с орденами и медалями на груди. Выступление каждого из них присутствовавшие выслушивали с большим вниманием.
Слово предоставили полковнику Шурлакову. Он повел речь о самом начале войны, о первом военном утре в Киеве. Но когда полковник рассказал о том, как был поднят по боевой тревоге Киевский гарнизон и как на глазах у него один летчик сбил вражеский самолет над городом, случилось неожиданное. Из-за стола встал генерал с Золотой Звездой Героя Советского Союза, подошел к рассказчику и заключил его в объятия.
- Так это вы тогда были? Вы объявили первую боевую тревогу? - взволнованно воскликнул генерал. - Дорогой мой, дайте я вас расцелую!…
- Позвольте, - оживился полковник, - неужели вы тот самый летчик с красного "ястребка"?
Слушатели вначале удивленно наблюдали эту сцену, в затем с интересом окружили встретившихся случайно через многие годы участников войны. Посыпались вопросы. Все хотели знать, что же тогда произошло.
…В середине июня 1941 года Петр Шурлаков, двадцатидвухлетний юноша, до призыва в армию - активист Осоавиахима, с гордостью носивший на груди значки "Ворошиловский стрелок", ГТО и ПВХО, окончил Киевское танко-техническое училище. Вместе с несколькими выпускниками, тоже сдавшими государственные экзамены с отличием, он был оставлен в училище на должности командира курсантского взвода.
О многом мечталось в те дни молодым командирам. Подготовку приобрели хорошую, сил и энергии хоть отбавляй. Каждый жаждал скорее приложить эти знания и энергию к делу. Думали о том, как будут передавать свой опыт курсантам и сами продолжать учиться, поговаривали и об устройстве личной жизни. И хотя обстановка в мире была очень сложной, хотя в воздухе все более чувствовалось приближение военной грозы, никто из них не предполагал, что буквально через несколько дней их судьба, как и судьбы миллионов советских людей, изменится в корне.
Окончание училища почти совпало у Петра с днем рождения, который приходился на 22 июня. В субботу 21-го он решил отметить это событие. Вечером в небольшой холостяцкой квартире собрались друзья. За столом, поздравляя именинника, возвращались к тем же мечтам.
- Дослужиться бы тебе, Петр, до генерала, - говорил один.
- Ну, не генералом, а каким-нибудь танковым начальником ты свободно можешь стать, - подхватил другой.
- А хорошо бы поступить в академию, - мечтательно произнес третий.
Вдруг раздался стук в дверь, и на пороге появился посыльный.
- Товарищ воентехник второго ранга, - обратился он к Шурлакову, - вам приказано срочно прибыть к дежурному по гарнизону капитану Бубнову. Помощник дежурного заболел, и вы должны заступить на его место.
Разговоры в комнате разом стихли. Гости недоуменно переглядывались: как же торжество?
- Ничего, друзья, - успокоил их Петр, - догуляем после дежурства. А пока придется прервать. Сами понимаете: служба.
Но этому "после" так и не суждено было сбыться.
…Коротка июньская ночь. Кажется, совсем недавно зашло солнце, а вон уже на востоке начинает серебриться небо. Земля, нагретая за долгий - самый долгий в году день, - не успевает остыть, и от нее струится испарина.
Петр смотрит в окно на алеющую полоску зари над горизонтом, на летное поле аэродрома. Капитан Бубнов находится в городе, а его, помощника дежурного по караулам гарнизона, место здесь, на аэродроме Жуляны, что под Киевом. Посты тут важные, потому и послан он сюда вместе с помкомвзвода Родионовым.
Трудным выдалось дежурство в эту последнюю мирную ночь. Много было телефонных звонков. Несколько раз за ночь объявляли тревоги - сначала учебную, затем химическую и воздушную. Чувствовалось, что происходит что - то необычайное, но что именно - было непонятно.
Рассвело. Петр вышел из помещения на воздух. Аэродром выглядел пустынным. Все боевые самолеты накануне перебазировались на полевой аэродром. Лишь один истребитель И-16 стоял возле ангара. В субботу на нем прилетел оттуда пилот и сдал машину под охрану караула, "Посторожите, ребята, до понедельника моего "ишака", подрегулировать его малость надо", - шутил рослый, загорелый летчик со шпалой в петлицах и с Золотой Звездой Героя на груди.
Самолет был окрашен в красный цвет. Петр слышал от авиаторов, что красными выпускают первые машины, когда начинают серийное производство новой марки самолетов. В действительности это был отличительный цвет машины инспектора ВВС округа.
Оставив за себя помкомвзвода, Шурлаков решил проехать на окраину аэродрома, где размещался самый отдаленный пост у складов с боеприпасами. Но только шофер завел дежурную автомашину, как выбежавший из караульного помещения Родионов передал указание об объявлении новой тревоги. Собравшиеся по ней бойцы аэродромной команды, отдельные летчики и техники сошлись у здания управления аэропорта. Ждали дальнейших распоряжений или отбоя тревоги, как и предыдущих.
Солнце уже поднялось над горизонтом. Его лучи засверкали на золоченых куполах Киево-Печерской лавры. Шурлаков взглянул на часы - они показывали начало пятого. В этот момент далеко в небе послышался шум моторов. Он доносился не оттуда, где поднималось солнце, озаряя город, его окрестности и спокойную гладь Днепра, а с противоположной, западной стороны. Шум все нарастал, и вскоре можно было различить большую группу самолетов. Они шли правильным строем, заполняя пространство каким-то звенящим, незнакомым гулом.
- Грузно идут, - заметил кто-то из авиаторов. - Видать, где-то маневры…
"Какие маневры? - мелькнула мысль у Шурлакова. - Не было предупреждений ни о каких полетах".
А самолеты уже приближались к Жулянам. Петр чувствовал все большее беспокойство. Что за самолеты? Откуда столько? Вдруг он разглядел черные кресты на фюзеляжах. "Да это же немецкие! Куда они идут? И почему нет никаких сигналов и указаний?"
Шурлаков вбежал в дежурную комнату и принялся звонить по телефону. Но связаться с дежурным, с начальником гарнизона не удалось. И тут он понял, что на него ложится огромная ответственность, что он самостоятельно, на свой риск должен решиться на важный шаг. Медлить нельзя ни минуты. Надо поднять гарнизон, объявить не обычную учебно-тренировочную, а настоящую боевую тревогу. Ведь это не иначе как война. И Петр решился. Властью, данной уставом лицу гарнизонного наряда, он подал по всем каналам команду: "Боевая тревога!" Позднее исполнявший обязанности начальника гарнизона генерал Горрикер одобрил его действия.
Аэродром сразу же стал оживать. Один за другим спешили к месту сбора летчики и техники.
Между тем немецкие самолеты, пролетев над Киевом, начали разворачиваться. И тут все, наблюдавшие за ними, увидели, как от самолетов стали отрываться черные точки и на город, только что просыпавшийся и ничего еще не подозревавший, на аэродром полетели бомбы. На летном поле загрохотали взрывы.
- Это же фашисты! Бить их! - крикнул один из авиаторов, в котором Шурлаков узнал прилетевшего вчера капитана, Героя Советского Союза.
Капитан бросился к своему истребителю и, не успев надеть шлем, вскочил в машину. Буквально в разрывах бомб он взмыл в небо. С земли было видно, как его красный "ястребок" стал приближаться к немецким самолетам, сбросившим бомбовый груз и удалявшимся на запад. Внезапно раздались возгласы:
- Сбил! Сбил!…
Замыкавший строй вражеский бомбардировщик, которого атаковал наш истребитель, резко накренился, задымил и начал падать вниз. Упал он где-то далеко в поле.
Некоторое время спустя был доставлен пленный летчик со сбитого вражеского бомбардировщика. Затянутый в кожу фашист вел себя надменно, ни на кого не смотрел и лишь цедил сквозь зубы:
- Вы обречены… Россия капут…
- Смотрите, какой наглец! - заметил один из присутствовавших при допросе авиационных командиров, - Сам сбит, а нам угрожает.
- Пусть грозит, - сказал начальник гарнизона, окинув взглядом тощую фигуру фашиста. - Мы с них еще сгоним спесь. Еще пожалеют о сегодняшнем дне.
Шурлаков попытался тогда же узнать фамилию отличившегося в первом бою советского летчика, но тот вскоре улетел на другой аэродром. Так и осталось не известным ему имя отважного пилота, пока не встретились на вечере в честь Дня Победы.
* * *
После выступления полковника Шурлакова участники встречи попросили генерала поделиться своими воспоминаниями, подробнее рассказать о своем боевом пути. И вот генерал-майор авиации запаса Иван Иванович Красноюрченко - тот самый летчик, который сбил первый фашистский самолет над украинской столицей, - на трибуне.
- Добавить к тому, что здесь уже было сказано, мне особенно и нечего, - говорит он. - Полковник Шурлаков ярко нарисовал картину тех событий. Могу лишь уточнить некоторые детали. В то утро я, поднятый по тревоге, прибыл на аэродром Жуляны. Когда налетели фашистские бомбардировщики, я сразу же поднялся в воздух. Осмотрелся. Вражеские самолеты, отбомбившись, сомкнулись в плотный боевой порядок и на полном газу стали уходить на запад. Горечь, обида и ненависть охватили меня, и я решительно погнался за ними. Свой истребитель И-16 я любил за хорошую маневренность и мощное скорострельное оружие. На такой машине мне удалось уничтожить не один японский самолет в боях на Халхин-Голе. Но сейчас мой истребитель мучительно медленно догонял противника. Наконец дистанция сократилась до двух километров. Позади строя вражеских самолетов я заметил одиночный бомбардировщик, который летел выше меня. Это был Ю-88, который, по-видимому, задержался, чтобы сфотографировать результаты бомбометания. Принял решение: атаковать его и уничтожить. Набрав высоту, предпринял две атаки - справа и слева. "Юнкерс" стал резко маневрировать, из-под плоскости у него повалил дым. Я еще зашел в атаку, дал очередь. Самолет, объятый пламенем, стал падать. Мне пора было возвращаться - горючее на исходе. И я взял курс на Киев.
- Что было потом? - спросили из зала.
- Потом я улетел в Броды, принял командование истребительным авиационным полком, и начались непрерывные бои. Тот вражеский самолет, сбитый над Киевом 22 июня сорок первого года, открыл мой боевой счет в Великой Отечественной войне. А последний фашистский самолет я сбил в боях над Берлином в сорок пятом.
- Скажите, пожалуйста, звание Героя Советского Союза у вас было еще до войны? - снова раздался вопрос.
- Да, это звание я получил еще за бои на Халхин-Голе, - произнес Красноюрченко. - Я уже говорил, что сбил там несколько японских самолетов, а точнее - девять лично и шестнадцать - в групповых боях. Был также награжден монгольским орденом Красного Знамени, который вручил мне маршал Чойбалсан.
- Постойте, постойте, - заговорил высокий пожилой мужчина, поднимаясь со своего места в первом ряду. - Я помню, что газеты в 1939 году много писали о воздушной части Кравченко, сражавшейся в Монголии, и о храбром летчике этой части Красноюрченко. Значит, вы и есть тот летчик? Очень приятно познакомиться. Мне припоминаются даже некоторые ваши боевые эпизоды, о которых тогда писали: как вы сбили самолет японского офицера и, когда тот спустился с парашютом, приземлились возле него и продолжали бой на пистолетах; как атаковали вражеский бомбардировщик и тоже сбили его, сели рядом с упавшим самолетом, забрали документы и привезли их Кравченко. Были такие дела, товарищ генерал?
- Были, - ответил Красноюрченко, смущенный тем, что люди знают такие подробности из его военной биографии.
* * *
Долго еще продолжалась в тот вечер беседа. Присутствовавшие на встрече воскрешали картины боевого прошлого. Участники войны делились своими воспоминаниями, рассказывали молодежи о суровых боевых годах, о героизме советского народа и его воинов. Генерала Красноюрченко буквально засыпали вопросами, и он старался удовлетворить любопытство всех, рассказать подробно о событиях далеких лет.
Такие встречи у Ивана Ивановича Красноюрченко случались не раз. На протяжении многих лет после войны он вел большую военно - патриотическую работу среди киевлян, выступал перед допризывниками в учебных организациях ДОСААФ, на предприятиях, стройках, в школах. Ему всегда было что рассказать своим слушателям.
Получив боевую закалку еще в довоенное время, он в период Великой Отечественной войны прошел славный и трудный путь. Истребительно-авиационный полк, которым он командовал, сбил за первые пять недель войны двадцать четыре самолета противника. Впоследствии Красноюрченко командовал авиадивизией, защищавшей Сталинград. За время боев на Волге летчики дивизии уничтожили 336 фашистских самолетов, в том числе 216 бомбардировщиков. Семь авиаторов получили звание Героя Советского Союза, а свыше 200 были награждены орденами и медалями. Красноюрченко за те бои удостоился ордена Отечественной войны I степени. Он лично сбил тогда несколько вражеских самолетов. Особенно запомнился ему один воздушный бой. Было это над аэродромом в Морозовске. Только комдив посадил там свой Як-1, как на аэродром налетели гитлеровцы. Красноюрченко сразу же поднялся в воздух и один вступил в бой против "юнкерсов" и "Ме-110", которых оказалось около двадцати. В неравном поединке он сбил вражеский истребитель и сам благополучно приземлился.
После Сталинграда было еще множество воздушных боев. Грудь отважного сокола украсили три ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, медали. Закончил генерал войну в должности заместителя командира корпуса. И не случайно Леонид Ильич Брежнев в речи при вручении городу-герою Киеву медали "Золотая Звезда" в октябре 1965 года назвал Ивана Ивановича Красноюрченко одним из первых в числе киевлян - защитников родного города.
Петр Афанасьевич Шурлаков в войну командовал танковой ротой, воевал на Северном Кавказе, имел ранения. Затем стал журналистом, работал в военной печати. Уволившись недавно из рядов Вооруженных Сил, полковник запаса Шурлаков продолжает большую общественную работу, выступает перед молодежью с воспоминаниями о героизме советских воинов в боях против немецко-фашистских захватчиков.
- Более трех десятилетий прошло с тех пор, как отгремели залпы Великой Отечественной войны, - говорит он, - а все события тех грозных лет и ныне стоят перед глазами. Такое никогда не изгладится из памяти. И хорошо, что не изглаживается. Пусть люди всегда помнят об этом, чтобы не допустить больше ничего подобного.
Танк-мститель
З нойный июльский день 1941 года. Дымящийся пожарищами Минск, в котором хозяйничают гитлеровцы. Они везде: на улицах, во дворах, в скверах. А берег Свислочи буквально усеян ими: одни купаются и загорают, другие тут же развели костры и жарят награбленных у местных жителей кур и поросят. В парке Горького под деревьями сгрудились автомашины, броневики, кухни. Слышатся хохот, крики, пиликанье губных гармошек. "Завоеватели" чувствуют себя в полной безопасности.
И вдруг в самом центре города раздается сильный грохот. Нарастающий шум мотора и орудийно-пулеметная стрельба заполняют все вокруг. Немцы задирают го-лозы кверху: самолеты? Но в безоблачном небе ничего не видно.
- О, майн гот! - несутся возгласы от реки. - Что это?
А грозный рокот мотора и стрельба все ближе. И вот на главную улицу - Советскую - врывается танк. На большой скорости он мчится вперед, грозно лязгая гусеницами по камням мостовой. Его орудие и пулеметы изрыгают огонь.
- Рус панцер!…
Фашисты в панике заметались. Их разгульной безмятежности как не бывало. Купальщики выскакивают из воды и, забывая одеться, бегут кто куда: в кусты, в кювет у дороги. Но никому из них не удается скрыться, смерть настигает их всюду. Какой-то обезумевший от страха гитлеровец пытается влезть в канализационный колодец, да так и повисает в нем, скошенный пулеметной очередью из танка. Другой втиснулся в сломанную водозаборную решетку и тоже получил пулю. Берег реки покрылся трупами захватчиков.
В парке одна за другой запылали автомашины, цистерны. Начали рваться боеприпасы, что еще более усилило панику. Пытавшиеся спрятаться за деревьями фашисты падали, сраженные выстрелами советских танкистов.
За мостом через Свислочь танк столкнулся с колонной вражеских автомашин и разметал их, покорежил, поджег. Потом раздавил несколько мотоциклов вместе с мотоциклистами, спешившими к месту боя. И помчался дальше.