Беспримерную отвагу проявили пулеметчики отец и сын Никифоровы, служившие в одном расчете. Младший Никифоров вел беспощадный огонь по вражеским автоматчикам, двигавшимся вслед за танками. Отец подавал ему патроны и время от времени метким выстрелом из винтовки снимал очередного вывернувшегося из-за танка гитлеровца. Но вдруг пулемет смолк. Отец взглянул на сына - и ужаснулся: тот безжизненно поник у пулемета. А передний танк приближался к нашим окопам, и ничто, казалось, уже не сможет его остановить. Тогда старший Никифоров, взяв связку гранат, выбрался из окопа и пополз навстречу танку. Укрываясь в воронках от бомб и снарядов, он вплотную подобрался к вражеской машине и бросил гранаты под гусеницу. Раздался сильный взрыв - танк был подорван. Пал смертью храбрых и Никифоров-отец.
И на этот раз врагу не удалось сломить стойкость защитников плацдарма. Атака захлебнулась, и гитлеровцы повернули вспять.
На некоторое время наступило затишье. Привалов осмотрелся. Как поредела его рота! Вышли из строя два пулеметных расчета, во взводах осталось по горстке людей. И все же плацдарм держится. Ни пяди не уступили врагу!
Только успели восстановить систему огня и оказать помощь раненым, как началась новая вражеская атака. Потом еще и еще. Но воины продолжали сдерживать фашистов. Привалов в измазанном глиной полушубке, с осунувшимся лицом и перевязанной рукой подползал к огневым точкам и призывал солдат:
- Надо продержаться до ночи, друзья. А там придет подкрепление.
Когда выдавались спокойные минуты, он рассказывал бойцам о том, как в этих местах в гражданскую войну били врагов молодые части Красной Армии. Он старался воодушевить солдат, подготовить к новым испытаниям, которым, казалось, не будет конца.
К вечеру в роте остались боеспособными всего несколько человек. Привалов решил послать связного на тот берег, чтобы поторопить с подкреплением.
- Проберитесь во что бы то ни стало через реку и доложите командиру полка обстановку.
- Есть! - ответил солдат. Он пополз к берегу. В этот момент у того места, где стоял лейтенант, разорвалась мина. Связной видел, как офицер рухнул наземь. "Убило командира! - горестно воскликнул он. - Что же теперь будет?"
Однако Андрей Привалов не был убит. Утром его, тяжело раненного, подобрали санитары и отправили в госпиталь. И опять потянулись долгие недели лечения. Здесь, в госпитале, Андрей получил письмо от старшего брата Николая. "Поправляйся, братуха, скорее, - писал он. - Впереди у нас много дел. Повоевать еще придется".
Прочитав письмо от Николая, Андрей решил немедленно вернуться на фронт. Он торопит врачей, добивается скорейшей выписки. Наконец он снова в боевом строю. Теперь шагает по землям Прибалтики, опять командуя ротой. Шесть ранений и девять правительственных наград - таков итог его боевого пути за три года войны.
* * *
Ординарец, позвякивая котелком, принес ужин и чай. Поужинав, Андрей обошел боевые порядки роты, выслушал доклады взводных о состоянии обороны и о потерях и принял меры к отражению возможных новых вражеских контратак.
Однако утром части дивизии решительным ударом отбросили противника и начали развивать наступление. Бойцы роты Привалова стремительно продвигались вперед. Жаркий бой завязался за один из хуторов, расположенный на опушке небольшого леска.
На левом фланге атакующих бежал с автоматом Семен Проскуряков. Бежал он быстро. Дыхание становилось прерывистым, сердце билось учащенно, пот заливал глаза. Рядом бежали другие бойцы, и над цепью гремело "Ура!". Вокруг рвались мины, свистели пули. Но цепь неудержимо катилась вперед.
Семен стрелял на ходу из автомата, крепко сжимая его в руках. До хутора было уже недалеко. Цепь на мгновение остановилась, но возглас командира: "Вперед, за Родину!" - опять бросил ее вперед.
Вскинув автомат, Семен выпустил очередь. И в этот момент рядом с ним раздался взрыв. Ярким магнием вспыхнуло огромное пламя, земля покачнулась, завертелась и как-то странно начала падать набок. Откуда-то снизу показался клочок синего неба, и затем все поглотила мгла.
Сколько лежал без сознания, Проскуряков не помнил. Очнулся от того же победного клича: "Вперед, за Родину!". Бойцы дрались уже в хуторе. Семен почувствовал нестерпимую боль во всем теле и приподнял голову. Правая нога была вся в крови. Он попробовал ползти вперед. Сжав зубы, стал медленно передвигаться, волоча за ремень автомат.
Кто- то наклонился над ним. Повернув голову, Семен увидел над собой озабоченное лицо командира роты.
- Вы куда ползете, товарищ Проскуряков? - спросил старший лейтенант Привалов. Он узнал этого упрямого, настойчивого парня, только недавно прибывшего с пополнением после излечения в госпитале. - Вы же ранены, и вам надо немедленно в тыл.
- Товарищ командир, разрешите вперед. Я должен участвовать в бою.
- Нет, нет, ползите обратно. Я сейчас найду и пришлю санитаров.
Больше сотни метров полз Проскуряков назад. Сил оставалось все меньше, раненая нога совершенно одеревенела. Тогда Семен прилег под небольшим деревцем и вытащил из кармана листок бумаги. Чувствуя, что силы уходят, он решил написать то, о чем мечтал все дни перед боем, что должно было выразить все его чувства. Но писать было нечем - карандаша не оказалось. Тогда Проскуряков наклонился к ране, обмакнул отломанную с куста тонкую веточку в загустевшую кровь и вывел на бумаге: "Если умру, считайте меня коммунистом".
Здесь и подобрали Проскурякова посланные командиром санитары. А бой уже переместился за хутор.
В тот день беспримерный подвиг совершил и воин роты Мавсур Ахмедов, родом из Татарии.
При атаке опорного пункта противника, прикрывавшего развилку дороги, Ахмедов одним из первых ворвался в немецкую траншею, забросав ее гранатами. Но фашисты оказали упорное сопротивление. Они цеплялись за каждый метр земли, потом перешли в контратаку.
Мавсур один удерживал захваченный участок траншеи, поливая губительным огнем из автомата наседавших гитлеровцев. Потом к нему пробрался командир взвода младший лейтенант Ковалев.
- Держимся, товарищ Ахмедов? - спросил он.
- Держимся, товарищ командир.
Внезапно к смельчакам устремилась группа немецких автоматчиков. Два советских воина дрались мужественно и храбро. Но силы были неравными. Гитлеровцы подбирались все ближе. Одни падали сраженные, другие ползли к траншее.
Трое фашистов подбежали совсем близко и подняли автоматы. Ахмедов быстро метнулся вперед, заслонил собой младшего лейтенанта и выстрелил по гитлеровцам. Он погиб в неравном бою, но спас жизнь командира.
После овладения опорным пунктом противника в роте выпустили листовку-молнию. "Боец, - говорилось в ней, - запомни имя татарина Мавсура Ахмедова, павшего смертью храбрых в бою за Родину. Кто бы ты ни был - русский, украинец, белорус, - Мавсур твой брат, сын единой советской семьи. Отомсти врагу за смерть своего брата, за жизнь тысяч советских людей. Смелее вперед, на полный разгром фашистских захватчиков!"
Среди наступавших в Прибалтике соединений был и 130-й латышский стрелковый корпус. Многие его воины прославили себя смелыми подвигами. На весь фронт стало известно имя старшины Я. Розе из 123-го гвардейского стрелкового полка 43-й гвардейской латышской стрелковой дивизии. Это он во время августовских боев недалеко от Эргли в течение пяти суток корректировал артиллерийский огонь, забравшись на колокольню церкви. Церковь эта находилась на "ничейной" территории, с нее хорошо просматривались вражеские позиции, и поэтому точность огня, направляемого Розе, была исключительно высокой. Фашисты беспрерывно обстреливали церковь, но уничтожить наблюдательный пункт им не удалось.
* * *
К началу сентября наши войска достигли линии: озеро Выртсъярв (западнее Тарту), река Гауя - и подошли к укрепленному оборонительному рубежу противника "Вал-га".
В итоге операций, проведенных в июле - августе 3-м Прибалтийским фронтом во взаимодействии со 2-м Прибалтийским и Ленинградским фронтами, наши войска продвинулись на запад до 240 - 250 километров - от реки Великой до городов Тарту и Валга, завершили освобождение Псковщины и изгнали врага из южной части Эстонской ССР и северо-восточных районов Советской Латвии. Вражеская группировка в Прибалтике, несмотря на хорошо подготовленные ею оборонительные рубежи и прибывающие резервы, была обречена на неминуемый разгром. Советская Армия готовилась к окончательному освобождению прибалтийских земель.
6
Сентябрьские дни выдались теплыми, солнечными - настоящее бабье лето. В воздухе медленно плыла паутина, деревья убирались в золотистый наряд осени. В природе царили покой и безмятежность.
Относительное спокойствие установилось и на фронте у рубежа "Валга". 198-я стрелковая дивизия, опять вошедшая в состав 54-й армии, в которой воевала в течение двух лет на Волховском фронте и во время зимнего наступления 1944 года, занимала оборону по восточному берегу реки Гауи в районе мызы Харгла, причем один ее стрелковый полк находился на латвийской территории, а два других - на; эстонской. Шла усиленная подготовка к прорыву мощного оборонительного рубежа противника "Валга".
Командующий 54-й армией генерал-лейтенант Рогинский поставил перед 198-й стрелковой дивизией задачу тщательно изучить систему укреплений противника западнее реки Гауи и готовиться к форсированию этой водной преграды, к прорыву вражеской обороны южнее города Валги. Выполнению задачи была подчинена деятельность всех звеньев дивизионного аппарата, в том числе партийно-политического.
Вскоре на командном пункте дивизии состоялось совещание политсостава, которое проводил начальник политотдела 7-го стрелкового корпуса полковник Бордовский. Начпокор ознакомил участников совещания с боевой обстановкой и поставленной перед дивизией задачей, подробно остановился на целях партполитработы в этот период. В полках и батальонах развернулась работа по доведению задачи до каждого бойца, по морально-политической подготовке личного состава к предстоящим боям.
Новый командир дивизии полковник Фомичев, сменивший отозванного Шолева, знакомился с обстановкой, бывал в частях и подразделениях, встречался с людьми.
Через несколько дней в штаб дивизии были вызваны начальник разведки капитан Голоднов и старший лейтенант Лепилов, назначенный командиром дивизионной разведроты. В небольшой комнате штаба, расположившегося на станции Тахева, сидели комдив полковник Фомичев, начальник штаба подполковник Софронов и начальник политотдела подполковник Фролов.
- Ну, разведка, - сказал Фомичев, как только Голоднов и Лепилов вошли в комнату, - нужны "языки" и самые последние данные о противнике.
Для захвата "языков" старший лейтенант Лепилов выделил группу во главе с сержантом Потаповым. Опытный разведчик, награжденный орденом Красной Звезды, медалью "За отвагу" и знаком "Отличный разведчик", Потапов умело организовал поиск. Путем тщательного наблюдения он определил заболоченный участок, где немцы меньше всего ожидали нападения или прохода наших разведчиков, и ночью со своей группой незаметно пробрался в тыл противника. На рассвете они подползли к немецкому блиндажу и забросали его гранатами. Сразу же после этого Потапов, а за ним другие бойцы ворвались в блиндаж.
- Хенде хох! - крикнул Потапов.
Двое гитлеровцев медленно встали и подняли руки. Остальные обитатели блиндажа оказались убитыми. Захватив "языков", группа Потапова беспрепятственно возвратилась в свое расположение.
Несколько позже вернулся Василий Бобков, который с разрешения старшего группы выполнял самостоятельный поиск. Бобков, несмотря на свои девятнадцать лет, выглядел мальчиком, и его называли в роте "Вася-кнопка". Но разведчиком он был искусным.
Бобков возвратился вечером, при этом не обошлось без курьеза. В сумерках разведчики сначала не могли определить, кто к ним идет. Смотрят, по тропинке шагает здоровенный немец, а за ним прихрамывает мальчишка. Схватились было за автоматы, однако сразу же опустили их. В шедшем за немцем малыше все узнали Васю. А он улыбается, рукой машет.
- Как же ты совладал с таким верзилой? - спросили обступившие его разведчики.
- А вот так… - Вася гордо поднял голову. - Пробрался к немецким блиндажам, залег. Долго лежал. Потом увидел этого немца. Он подошел близко ко мне, автомат повесил на куст, а сам стал дрова рубить; повар, должно быть. Ну, я подкрался, автомат его взял и прямо в лицо ему прошипел: "Хенде хох!" Он глаза вытаращил, топор уронил и - руки вверх; трясется, даже слезу пустил… Я повел его, хотя, признаться, идти мне было трудно: ногу поцарапал проволокой…
После этого перестали называть Василия "кнопкой".
Захваченные на переднем крае пленные не смогли дать нужных показаний о положении в глубине немецкой обороны. Чтобы получить исчерпывающие сведения о противнике, в его тыл отправились две группы разведчиков. Одну из них возглавил старшина Удовенко.
Двое суток от них не было вестей. Наконец они появились целые и невредимые, правда, утомленные от далекого и трудного пути. Доставили "языка" - дюжего немецкого унтер-офицера и важные данные о расположении резервов и вторых эшелонов противника за Гауей.
В роте их сразу же засыпали вопросами о том, как прошел поиск. Старшина Удовенко, доложив командиру роты об итогах разведки, рассказал товарищам следующее.
- Проникли мы далеко в тыл противника и стали наблюдать. Видим, возле одного хутора четверо немцев косят клевер. Кругом больше никого. Соблазнились мы возможностью захватить живого "косаря". Подкрались незаметно. Гитлеровцы, сложив оружие в сторонке, укладывали клевер на телегу. Увидев нас, трое из них бросились бежать. Двоих мы уложили первыми выстрелами, а третьему удалось скрыться. Четвертого захватили, связали - ив мешок. Решили уходить. Но не тут-то было. Добежавший до хутора немец поднял там тревогу. Куда спрятаться? Нигде никакого укрытия, лишь вдалеке виднелись кусты. Поползли на ближнюю горку, там несколько камней лежало. Спрятали за эти камни мешок с "языком". При этом такая мысль нас обнадеживала: немцы будут искать нас где-нибудь в ямках, кустах, а на голой горке на станут смотреть. Если же сунутся сюда, то обороняться будет сподручнее.
- Наш расчет оказался правильным, - продолжал после глубокой затяжки самокруткой старшина. - Фашисты обшарили, перерыли весь клевер, обыскали ямки и канавки, а на горку так и не заглянули. Долго лежали мы с автоматами наготове. Наконец немцы ушли ни с чем на хутор. А мы, дождавшись темноты, начали пробираться к своим…
Вторая группа разведчиков, в которой находился ефрейтор Павел Анцеборенко, возвратилась еще позже. И вернулась, к большой печали боевых товарищей, не в полном составе.
Разведчики успешно выполнили задание и продвигались обратно к линии фронта. Шли цепочкой. Замыкал группу Анцеборенко с ручным пулеметом. Осторожно, где лощинами и оврагами, а где кустарником, ощупывая взглядом каждый куст и камень, пробирались они по местности, занятой противником.
Достигнув дороги, залегли в канаве, прислушались. Ничего подозрительного. Короткая команда - и группа мгновенно пересекла дорогу.
Впереди показалась полоска густого кустарника. Притаились, понаблюдали за ним, но не заметили тщательно замаскированную немецкую засаду. А гитлеровцы, подпустив разведгруппу на близкое расстояние, открыли огонь.
Как только из кустарника раздались очереди вражеских автоматов, командир группы скомандовал: "К лесу, по канаве!" Разведчики скатились в канаву и двинулись к видневшемуся впереди лесу. Анцеборенко остался прикрывать. Еще перед выходом командир говорил разведчикам, что группа их небольшая и если противник перехватит ее или "сядет на хвост", то прикрывать придется кому-то одному. "Это будет нелегко, - предупреждал он. - Задача того, кто останется, задержать врага как можно дольше и дать группе уйти как можно дальше". "Значит, бой до последнего патрона", - сказал тогда Анцеборенко. "Возможно, и так", - подтвердил командир. И теперь Анцеборенко понял, что настал его час. Он залег за камнем и открыл огонь по гитлеровцам. Из канавы ему крикнули: "Павел, прикрой - и к лесу!" Но он лишь оглянулся и бросил коротко: "Отходите!" А сам продолжал поливать фашистов огнем.
Наши разведчики, достигнув леса, уходили все дальше, и все глуше доносились до них звуки неравного боя, который принял их друг. Каждый думал: вернуться бы, помочь. Но они не имели на это права, ибо несли сведения, очень нужные командованию.
Когда наше наступавшее подразделение подошло к месту поединка отважного комсомольца с фашистской засадой, то бойцы увидели трупы уничтоженных им гитлеровцев - их насчитали двадцать семь. У камня распростерлось залитое кровью тело Анцеборенко, прошитое пулями. Но погиб герой не от пуль. Когда у Павла кончились патроны, он метнул одну за другой две гранаты, а последнюю прижал к груди. И как только фашисты подобрались совсем близко, намереваясь взять нашего разведчика живым, он взорвал последней гранатой себя и набросившихся на него вражеских солдат.
Здесь же Павла и похоронили. А в его комсомольском билете появилась запись: "Погиб в разведке в неравном бою, подорвав себя гранатой".
Весть о гибели Павла Анцеборенко облетела все части дивизии. О подвиге героя рассказывали бойцам агитаторы, о нем писали в боевых листках. А дивизионная газета напечатала балладу старшего лейтенанта Геннадия Рукавишникова, в которой имелись такие слова:
Был полдень из тех, что встречаются редко,
Луч солнечный землю по-летнему плавил.
Лесами назад возвращалась разведка,
Остался один - Анцеборенко Павел.
Остался один, чтоб дорогою краткой
Успели товарищи к сроку прийти.
Остался, чтоб принять неравную схватку
И, может, других своей смертью спасти…
А вечер уж близко, и немцев немного,
Да вышли патроны и негде их взять.
Эх, видно закончилась жизни дорога,
Но дешево жизнь у него не отнять!
Ведь есть же еще, пусть одна, но граната,
И дешево жизнь отдавать он не вправе.
…И видел лишь вечер глазами заката,
Как пал в том бою Анцборенко Павел.
Павлу Афанасьевичу Анцеборенко было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
* * *
К середине сентября подготовка к прорыву вражеского оборонительного рубежа была завершена. В ночь на 13 сентября саперы построили переправу через Гаую. При этом особенно отличилось отделение коммуниста старшего сержанта Енченкова.
До войны Александр Енченков работал электромонтером на Златоустовском металлургическом заводе. Попав на фронт, решил овладеть сложным саперным делом. Настойчиво учился, перенимал опыт у старших товарищей. Затем стал самостоятельно выполнять боевые задания по минированию и разминированию. А потом уже ни одна ответственная операция не проходила без его участия - он проделывал проходы в минных полях противника, минировал в его тылу пути отступления, подрывал мосты, строил переправы. Счет обезвреженных Енченковым мин достиг двух тысяч. Ему присвоили звание сержанта, назначили командиром отделения. В одном из боев под ураганным огнем он проделал шесть проходов во вражеских заграждениях, обеспечив пропуск наших танков, за что был награжден орденом Славы III степени.