- Сколько раз вы, мальчишки, заходили в танк, смотрели? - спросил Верк черненького.
- Один раз только. Когда привезли. Потом проволоку натянули, охрана. Не подступить.
- Ночью можно. Вы есть смелый мальчик.
Гришка Вареник даже свистнул.
- Ночью нельзя по городу ходить. Убьют. Меня мать за двери и то не пускает.
В общем, вся эта история не стоила и выеденного яйца, обычная мальчишечья забава. Тем не менее, Верк начал испытывать что-то похожее на страх: вот как все просто могло получиться... Нет, не эти мальчишки были опасны. Но ведь танк могли захватить взрослые. И что тогда? Попробуй останови его. Свободно могли бы угнать куда-нибудь в лес. Тем более, если б за это дело взялись партизаны. Вот тогда-то произошел бы колоссальный скандал. Да, в первую очередь досталось бы тем, кто отвечал за охрану. Но, конечно, попало бы и ему, начальнику рембазы. А пленные? Разве они не могут попытаться осуществить побег на танке? Им-то совсем легко. Среди слесарей-ремонтников есть танкисты и уж во всяком случае шоферы, трактористы, которые смогут управлять боевой машиной. Что стоит небольшой группе сговориться, вскочить в танк, закрыть люки и понестись по шоссе, сметая все по пути. Тогда скандал будет еще громче. Что же делать? Верк посмотрел на "атамана шайки".
- Как твоя фамилия, кто твой отец?
- Строкатов, - с достоинством ответил мальчик. - Мой папа он... он начальник полиции. Вы его должны знать.
- Ага, - кивнул головой Верк. - Ну что ж, я отпускаю вас. Но только больше не играйся такими игрушками. На месте твоего отца я бы хорошенько дал бы вам всем розог. А сейчас идите. Господин Тышля, проводите их и вернитесь ко мне.
Сконфуженный Тышля, сурово прикрикивая на мальчуганов, увел их, а Верк встал со стула и начал прохаживаться по комнате. Как бы ни был смешон этот Тышля, раздумывал он, но все-таки следует быть благодарным ему. Полицай этот при всей своей глупости оказал немалую услугу. Теперь нужно поставить вопрос об охране ремонтной базы шире, включая возможность похищения или побега на отремонтированном танке. Он, Верк, сам поставит этот вопрос, и, конечно, это будет в его пользу.
Явился Тышля. Он стоял у порога и нервно теребил пальцами свою шапку. Конечно же, он сообразил, что немец не одобрил его инициативу, и ожидал разноса.
Но обошлось.
- Вы поступили правильно. Как есть ваша фамилия?
- Тышля. Тимофей Семенович.
- Тимофей Семенович... Я доволен вами. Я буду просить благодарность для вас.
- Спасибо, господин гауптман. А я думал... Может быть, вы еще постращаете их? Я думаю, дело такое. Ну, как не доложить?
Тышля переступал с ноги на ногу. Он радовался, что все закончилось более или менее благополучно, хотя, конечно, вначале ожидал большей благодарности и даже награды.
- Можете быть свободен, Тышля.
Мальчишки шли по улице. Они молчали. Тимур, стиснув зубы, смотрел под ноги. Гришка Вареник поглядывал на товарищей и зябко ежился. Его явно взяли в клещи: слева шагал Тимур, справа - Васька. Ох, как хотелось Гришке юркнуть в какую-нибудь подворотню, чтобы избавиться от опасного соседства. Он знал, что взбучки ему не избежать, и ждал момента, когда можно будет дать деру. Так опростоволоситься! А все Тышля. Напугал старый дурак, наобещал целую гору, а что вышло?
Они уже отошли от ремонтной базы метров на двести. Тут Васька Петренко оглянулся с таким видом, точно там, позади, происходило что-то интересное. Это был тактический прием на отвлечение внимания, и он оправдал себя. Тотчас же оглянулся и Гришка, полюбопытствовал, что там увидел его товарищ. И тут-то его бросило на Тимура - Васька ударил его правой снизу в подбородок. И еще два сильных удара, только искры из глаз.
- А-аа! Уби-в-а-ают!
Еще один удар, под ложечку. И Гришка захлебнулся криком.
Тимур держал Гришку под мышки сзади, как будто боялся, что он упадет на землю, а в это время Васька еще несколько раз сунул ему в челюсть.
- Ну, ладно! Ну, хватит вам, - вроде недовольно прикрикивал Тимур, но Гришку Вареника из рук не выпускал. - А ну перестаньте! Вон люди смотрят. Мало я из-за вас, дураков, напереживался.
Васька опустил руки, лицо его было бледным, он тяжело дышал.
- Вот, гад, знай.
- Скажу-у-у, все скажу, - сквозь всхлипывания загудел Вареник. - Пожалуюсь. Думаете...
- Ну, ладно тебе... - урезонивающе произнес Тимур. - Ты - пошутил, Васька - пошутил. Вот и квиты.
- Ты знаешь, за что тебя били? - отдышался наконец Васька. - Совсем не за то, что донес.
- Это ты хорошо сделал... - поспешил вставить предусмотрительный Тимур.
- Нет, не за то. А за то, что дурак.
- Ну да, - обрадованно ухмыльнулся Тимур. - У нас игра, а он... На тебе! Всерьез подумал, дурачок. А ведь могли на танке покататься. Может быть, нас даже немецкие танкисты к себе в полк взяли бы. Правда, Васька?
- В натуре! А форма какая! Могли выдать... А теперь нас не то что близко, а и на пушечный выстрел к базе не допустят. Все, дурак, испортил.
Говорят, что созревшие идеи носятся в воздухе. Все было почти так, как объяснял Тимур начальнику рембазы - Васька подобрал эту книжонку, валялась она где-то там, рядом с сиденьем водителя. А когда Тимур, раскрыв ее, увидел на рисунке рычаги управления, вспомнил он рычаги трактора ДТ-54, которым еще до войны на весенней пахоте научил его управлять отец. Разве думал он, что все обернется таким ужасным образом и ему придется мучиться и скрывать свою ненависть к тому, кто два года назад был самым дорогим для него человеком. Попала книжка в руки Тимура, и мелькнула мысль: а что, если подобрать несколько отчаянных мальчишек, захватить танк и умчаться на нем в лес, к партизанам. Уж с таким-то подарком партизаны примут не только сына начальника полиции, но, пожалуй, и его самого.
Все шло как будто нормально. Вроде начал Тимур теоретически осваивать этот танк. И хлопцы подобрались что надо, и название их группы было прекрасное - "Отряд непобедимых". Правда, в глубине души он не очень-то верил, что его мечта может осуществиться, так как видел и колючую проволоку на стенах базы, и часовых у ворот, и понимал, что никто им "поиграться" в танке не позволит. Да и куда бы они поехали? Но как интересно было строить планы, мечтать о поездке на танке, уведенном у немцев из-под самого носа. От одной этой мысли дух захватывало и уши огнем пылали. И вот подлец Гришка оказался ничтожным предателем. А Тышля?.. Это ведь он все раскопал. Было бы хорошо, если бы отец скрутил голову Тышле. Придется все рассказать отцу, конечно, не так, как было в самом деле, а как он рассказывал гауптману. Нужно самому первому, ведь все равно узнает. Отец ему поверит, может всыпать, конечно, за баловство, но поверит. Нужно только твердо стоять на своем - игра и все. Слава богу, Васька все сразу понял и поддержал. Молодец! Настоящий друг. А ведь если бы растерялся, могло повернуться и по-йному. Вначале гауптман на него так смотрел, будто проколоть взглядом хотел. Боятся. Даже таких пацанов боятся. Отец тоже дрожит. Нервный стал, последнее время газеты уже и в руки не берет, мало радости читать, что немцы отступают, отступают. Пропадет их несчастная семья. Из-за отца. И он, Тимур, пропадет - сын начальника полиции... Связаться с партизанами? Как с ними свяжешься? Найдешь кого - не поверят, да и могут сказать: что толку от мальчишки? Беда.
С такими мыслями шел Тимур Строкатов домой. Знал он, что ему влетит от отца за всю эту историю, но не очень-то печалился: если бы только это! Мальчик даже не мог заподозрить, что их наивный, разоблаченный Тышлей заговор "непобедимых" повлечет за собой такие последствия, какие приведут в отчаяние участников другого заговора, людей, для которых побег на отремонтированном танке был вопросом жизни и смерти.
Как только Тышля закрыл за собой дверь, начальник рембазы достал из ящика стола новенький большой блокнот и, отвинтив колпачок вечной ручки "пеликан" с золотым пером, приготовился писать докладную. Первая фраза не складывалась. Между тем, от нее зависело многое. Нужно было сразу же взять правильный тон, не допускать преувеличений, а лишь по-деловому подчеркнуть, что и такая опасность, кажущаяся почти фантастической, не исключается, хотя степень вероятности ее невелика.
Тут в дверь снова постучали, на этот раз довольно громко и решительно. Явился командир "тигра" лейтенант Бегнер. На правах боевого фронтовика, которому доверили командовать самым новым и мощным танком, он вел себя с начальником ремонтной базы подчеркнуто независимо и даже чуточку развязно.
- Гауптман, две важных новости, - заявил лейтенант с порога. - Во-первых, нашлись наши вагоны. Во избежание неприятности их направили более безопасным южным путем, через Львов - Тернополь - Казачин. Сейчас они застряли в Жмеринке. - Танкист хорошо выговаривал названия советских городов и, видимо, не прочь был щегольнуть этим. - Прибудут послезавтра или даже завтра вечером - четыре вагона и платформа. Я сам завтра утром отправлюсь в Жмеринку и постараюсь при первой же возможности протолкнуть вагончики.
- Это было бы великолепно, - искренне обрадовавшись, воскликнул Верк. - Я буду благодарен вам, лейтенант.
- Не стоит благодарности, - сухо заявил Бегнер. - Это мой долг. Для меня каждый день пребывания в тылу мучителен. Держать без действий такую чудо-машину, когда товарищи сражаются... Нет, скорее на фронт. В бой, в бой.
"Отважен лейтенант, - подумал Верк, делая вид, что увлечен боевым пылом бравого танкиста, - ничего не скажешь. Его патриотизм и глупость, кажется, неподдельны. Вот такие-то храбрецы могут затянуть проигранную войну надолго, опустошат Германию, уведут с собой в могилу многих других, вовсе не стремящихся составить им компанию".
- Я понимаю вас, лейтенант, отлично понимаю. В душе вы настоящий рыцарь и созданы для боевых подвигов. Германия может гордиться такими сыновьями... Я понимаю. Ну, а вторая новость?
- Не совсем приятная, гауптман. Я только что разговаривал с заместителем начальника гестапо, и он в общих чертах нарисовал мне обстановку. В северных районах значительно усилилась деятельность партизан. Сперва предполагали, что это действуют недавно возникшие разрозненные группы, однако такое мнение не подтвердилось. Месяц назад в Белоруссии наши карательные войска под командованием оберста Виквебера окружили один или два партизанских отряда и, как следовало из рапорта Виквебера, разгромили их наголову. Теперь выясняется, что победные реляции оберста не соответствовали действительности: партизаны избежали разгрома, они просто разбились на мелкие группы, просочились через кольцо окружения и отошли на юг. Сейчас, - вам я это могу сказать, - готовится новая карательная операция. Довольно крупная. Но это вопрос пяти-шести дней, а может быть, и больше. Пока что нужно нам держать уши востро. Бутылки с горючим, брошенные через стену, могут оказаться первой ласточкой. Представляете, внезапный ночной налет на базу: все поломают, подорвут, сожгут за какие-нибудь пятьдесят минут и исчезнут. Ищи ветра в поле.
Верк расстроился - еще один источник страха.
- Лейтенант, вы меня не обрадовали последней новостью. Черт знает что! Чем я должен заниматься - ремонтом или борьбой с партизанами? Для чего тогда существует гестапо, что они думают?
- Я вам уже говорил: против партизан готовится крупная карательная операция. Но эти дни... Что вы скажете, если кто-либо из нашего экипажа ночью будет сидеть в башне танка? Пулеметы исправны, остается только брать с собой на дежурство несколько магазинов с патронами. В случае чего, танк открывает мощный пулеметный огонь.
- Лейтенант, это было бы прекрасно, - обрадовался Верк.
- Так и сделаем. С сегодняшнего дня устанавливаем ночное дежурство в танке. Поверьте, если бы партизаны повредили или совершенно вывели из строя нашу чудо-машину, я бы не вынес такого позора и пустил бы себе пулю в лоб.
Верк невольно взглянул на невысокий, твердый лоб лейтенанта, созданный, надо полагать, с очень большим запасом прочности, но, конечно, вполне пулепробиваемый, и подумал, что, пожалуй, лейтенант не кокетничает и при возникновении указанной им ситуации, чтобы избежать позора, сможет, не раздумывая много, покончить с собой. Впрочем, не следует удивляться - поводы для самоубийства бывают самые нелепые, все зависит от душевного состояния человека в эту минуту. Избави бог от этого.
Начальник ремонтной базы пожелал лейтенанту доброй ночи и принялся писать докладную. Теперь он не боялся, что кто-то будет иронизировать по поводу его перестраховки - партизаны действуют невдалеке от города, значит, нужно полностью оградить себя от возможных неприятностей.
Удары судьбы
В то время, как Верк у себя в кабинете сочинял докладную записку, в лагере три ремонтника сошлись начло умывальника.
Шевелев, Годун и Ключевский попали к разным мастерам, и их общение на рембазе было затруднено: сходиться вместе нельзя, идти долго рядышком нельзя, затевать какие-либо беседы нельзя - всё на виду, всё может броситься в глаза. Они старались вести себя по отношению друг к другу подчеркнуто холодно и равнодушно, чтобы никому и в голову не пришло заподозрить их в сговоре. Работа, одобрение мастера, дополнительная пайка с крохотным кусочком маргарина и зубком чеснока - вот замкнутый круг их интересов и вожделений.
Зато, вернувшись в лагерь, можно было переброситься словцом-другим, обсудить положение.
Можно встретиться в любом месте, даже у нар, но самое лучшее место - умывальник. Сразу видно; люди не боятся, что кто-то увидит их вместе, не таятся, не шушукаются. А мыть руки, тереть их песочком можно долго, бесконечно.
Петр Годун был недоволен тем, что ремонт тормозится из-за отсутствия нужных деталей, ему не терпелось поглядеть, как будут испытывать ходовые качества отремонтированного танка. Это дало бы возможность определить, когда может наступить наиболее удобный момент захвата машины.
- Партачи... - бурчал он. - А еще хвастаются организованностью. Тянут резину, не могли деталями базу обеспечить.
- Потерпи, - спокойно сказал Шевелев. - Нужно ждать, другого выхода нет.
- И уродина эта стоит... На психику действует. - Петр имел в виду "тигр", возле которого вечно сновали надменные члены экипажа в черных кожаных куртках. Они помогали немецким мастерам ремонтировать машину, пленные допускались к ней только как подсобные рабочие.
- Чем она тебе мешает?
- Может помешать. Лишние люди... А если будет на ходу - догонит. А то с дальней дистанции из пушки приварит - будь здоров! Только дым пойдет. Там же пушка!
- Что их держит?
- Вроде мотор нужно новый поставить и пушку сменить. Дней на пять работы.
О том, чтобы захватить "тигр", никто из друзей не помышлял. Сама эта мысль показалась бы каждому из них нелепой - новый мощный танк, сложность управления, экипаж дежурит возле своей машины чуть ли не круглосуточно - не подступишься. Даже буйная фантазия Ключевского становилась бессильной перед этой стальной громадиной. К тому же Юрия все чаще и чаще беспокоило другое. Удобного случая, возможно, придется ждать долго. Из них троих только Годун умел управлять танком. Допустим, произойдет что-либо с Юрием или Иваном Степановичем за это время и кто-нибудь из них вынужден будет выйти из игры, - не беда. Но если вдруг что-либо случится с Петром, тогда их великолепному плану побега не суждено будет осуществиться даже при особо благоприятных условиях. Несколько раз Юрий хотел сказать об этом товарищам, но не решался. Чем больше сомнений, опасений, тем меньше уверенности, а они все время должны быть готовы к решительным действиям. Да и где взять второго запасного водителя? Потребуется он или нет, а в их тайну будет посвящен еще один человек. Четвертый по счету... Это опасно, это всегда опасно. Иван Степанович правильно говорит - нужно терпеливо ждать. А ждать было трудно. Юрий чувствовал какую-то перемену в себе, что-то истончилось в нем до предела, и нелегко было сдерживать начинающийся ни с того ни с сего нервный озноб.
Годун первым ушел в барак. Шевелев поглядывал на молчаливого Юрия. Заметил он перемену в своем юном товарище - притих как-то Юрка, потускнел.
- Юра, что с тобой? Сомневаешься, может быть, или что новое придумал?
- Нет. Верю, план хороший, ничего нового не надо. Только, видно, я никак не отойду после того, как у столба постоял.
- Чего вспоминать? Обошлось ведь.
- Дурацкое ощущение, Иван Степанович. Как будто петлю только что с шеи сняли. Шершавая веревка, кожу натерла...
- Не растравляй себя. Скажи лучше: по-прежнему полагаешь, что комендант вслепую действовал?
- Нелепую, наугад. Это точно. Напугать пожелал. Как говорит Петр: "За что бьют? За старо, за ново, за три года вперед".
- А почему на тебя выбор пал?
- Чистая случайность. Может быть, мои глаза ему не понравились. Бывает Подсознательная антипатия. Теории есть...
- Кто тебе бутерброды дает?
- Зачем вам, Иван Степанович? - поморщился Ключевский. Глотнули свою долю и забыли.
- Не в том дело. Человек ведь знает, чем рискует. Значит, верный человек. Положиться можно. Может, чем другим поможет.
- Не надо ее втягивать. Это кладовщица.
Шепелев недовольно пожевал губами.
- Правильно. Не надо трогать девчонку. Ты и бутербродов не бери.
- Я больше для Петра. Силенок ему не мешает подбавить. Рычаги... Их потягать надо.
- Не дай бог заметят.
Я отказывался. Скажу ей твердо.
Мысль о побеге на отремонтированном танке по-прежнему обжигала, пьянила Юрия. Часа в четыре утра он просыпался и уже не мог заснуть. Бесконечно проигрывал Юрий и своем воображении захват машины - выбрали мгновение, вскочили, закрыли люки, танк рванул, выбил ворота или разрушил одним ударом стену. И они понеслись... Все ошеломляюще просто. Великолепный, вполне реальный, выполнимый план. Только бы поскорей. Только бы наступил этот момент.
Утром, подавая в окошко жетон, Ключевский почувствовал прикосновение руки девушки - она вкладывала в его ладонь завернутый в тряпочку бутерброд.
- Больше не надо. Не возьму. Вы не должны рисковать.
Люба бросила на него печальный внимательный взгляд.
- Я ничего не боюсь. У меня умерла мама...
Кадык на худой грязной шее Юрия качнулся вверх-вниз... Он облизал сухие губы, сострадательно покачал головой. И столько боли внезапно отразилось на его лице.
- У вас температура? - спросила вдруг девушка, очнувшись от своего горя.
- Нет.
- Что-нибудь случилось?
- Давно уже. Попал в плен...
- Успокойтесь. Вас так надолго не хватит.
- Спасибо. Может быть... - Юрий вздохнул, просиял глазами. - Может быть...
Он ничего больше не мог ей сказать. Может быть... Может быть, она узнает, зачем он пошел ремонтировать немецкие танки. И не пожалеет, что отрывала от себя эти маленькие кусочки хлеба с драгоценными ломтиками сала.
Вскоре после начала работ на базу снова приехал комендант лагеря.