Зандер начал говорить, но доклад его, видимо, не очень интересовал капитана. Подобные донесения американцу приходилось выслушивать по несколько раз в день. Всё же некоторые фактические данные и подробности, касающиеся раздела земли, он записал. Пожалуй, он даже немного оживился, потому что снял ногу со стола, но вскоре опять принял непринуждённую позу, и нога снова очутилась на прежнем месте.
Зандер рассказал обо всех своих приключениях и встречах в Дорнау, но ни словом не обмолвился об Эдит Гартман. Тут американцы могли только навредить ему, перехватив актрису, а тогда Курту Зандеру уже не видать, ни цента из тех денег, на которые он так рассчитывал.
Потом заговорил капитан. Он приказывал как можно скорее создать в Дорнау широкую шпионскую сеть. Для Зандера в этом приказании не было ничего нового. Хотелось только, чтобы капитан, наконец, умолк, потому что штурмбанфюрера так и не пригласили сесть.
- Вы можете идти! - неожиданно даже не договорив фразы, сказал капитан.
- А деньги? - спросил Зандер.
Капитан, ни слова не говоря, черкнул что-то на листке-бумаги.
Зандер посмотрел и низко поклонился:
- Премного благодарен.
Сумма, обозначенная на листке бумаги, произвела на Зандера сильнейшее впечатление. Видимо, он действительно-нужен капитану, если тот платит так щедро.
Вполне удовлетворённый, Зандер покинул дом, одиноко возвышающийся среди руин, и несколько секунд раздумывал, куда бы теперь направиться. Ещё не решив окончательно, он двинулся вдоль улицы в надежде найти ресторан или пивную, где можно было бы погреться: на улице стоял лёгкий морозец.
Вскоре ему попалась пивнушка. У входа висело объявление: "Хорошо натоплено". Зандер отворил дверь, и на него сразу пахнуло кислым воздухом. Тепло привлекло сюда немало народу. В этой пивнушке, точно так же, как и у фрау Линде, можно было достать всё. Войдя в низкий зал, Зандер отыскал свободное место, заказал пиво и стал прислушиваться к разговорам.
Очевидно, в пивной нашла себе приют соседняя толкучка. Здесь торговали всем. Меняли и покупали доллары, но не пренебрегали и пачкой сигарет. Не сходя с места, можно было купить дом. Фунт масла оказывался эквивалентом самых неожиданных предметов.
В этой атмосфере штурмбанфюрер почувствовал себя великолепно. Он уже раздумывал, не принять ли ему участие в случайно подвернувшейся спекуляции, когда чьё-то громкое восклицание отвлекло его от сделки.
Повернувшись на стуле, Зандер стал прислушиваться к разговорам. Неподалёку, за сдвинутыми столиками, расположилась большая компания. Скорее всего там происходило какое-то заседание, и Зандер заинтересовался.
- Немецкую социал-демократию хотят уничтожить раз и навсегда, - говорил здоровенный детина с бычьей шеей и багровыми щеками. - Коммунисты продали интересы Германии, а теперь хотят укрыться от немецкого народа, слившись с нами, настоящими социал-демократами. Мы этого не допустим!
Зандеру показалось, что он уже слышал где-то этот хриплый, надтреснутый голос и видел эту квадратную физиономию. Он стал приглядываться, но никак не мог вспомнить.
А оратор продолжал:
- Мы не допустим объединения партий. Мы не дадим обмануть себя. А если ослеплённые немцы и попадутся на эту удочку, мы создадим свою собственную партию. Она будет действительно социал-демократической и выступит против бесчинств, которые творятся в советской зоне.
Внимательно оглядев сборище, Зандер отметил, что вокруг оратора сидят такие же хорошо упитанные, прилично одетые люди. Очевидно, это было заседание местного руководства социал-демократической партии. Теперь штурм-банфюрер не сомневался, что уже встречал этого оратора раньше, но где и когда, он так и не мог вспомнить.
- Мы должны требовать, чтобы во всех зонах, а не только в советской, провели земельную реформу, - прозвучал вдруг чей-то осторожный голос.
Оратор даже подскочил. Он закричал, словно в припадке истерики. Но его неистовство никого не удивило. Истерика на трибуне - приём, достаточно популярный среди немецких ораторов-демагогов, заимствованный ими у самого Гитлера.
- Безумец! - кричал оратор на человека, осмелившегося напомнить о земельной реформе. - Тебя обманули! Ты поддался на провокацию!
- Но крестьянам нужна земля, - не унимался тот. - Мы не можем дальше жить по-старому.
- Коммунист! - завопил оратор.
Этот вопль послужил сигналом для присутствующих. Молниеносно началась свалка, в которой со стороны никто ничего не мог понять. Кого-то били, кто-то хрипел на полу, слышались крики и стоны.
Зандер с интересом наблюдал эту сцену. Такая "демократия" была ему по вкусу.
К месту потасовки уже спешил владелец пивной. Подобные побоища, видимо, были здесь явлением обычным - ни тени беспокойства не отразилось на лице хозяина. Он даже усмехнулся, когда оратор, схватив большую вазу, бросил её в человека, ратовавшего за земельную реформу.
Через несколько минут всё было кончено. Окровавленного оппонента и ещё нескольких его единомышленников выволокли из пивной на улицу. Остальные снова заняли свои места.
Когда явилась полиция, о побоище уже забыли. Оратор шепнул несколько слов полицейскому, тот козырнул и важно удалился. Хозяин пивной, улыбаясь, принёс длиннейший счёт. В нём были перечислены все убытки, в том числе и разбитая ваза. Оратор поморщился при виде счёта, но ничего не сказал.
Только теперь вспомнил Зандер, где он видел этого человека. Штурмбанфюрер в первый момент даже глазам своим не поверил.
Убеждённый социал-демократ оказался не кем иным, как бывшим редактором гитлеровской газеты в Дорнау.
В начале войны он ушёл на фронт. И вот этот тип снова вынырнул в Берлине, уже под маской социал-демократа.
"Нашему брату, в общем, недурно живётся здесь", - подумал Зандер.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
На приём к полковнику Чайке неожиданно явился директор авторемонтного завода "Мерседес" Лео Бастерт. Он был одет в чёрный костюм, будто собрался на похороны. Судя по его виду, господин директор пришёл обсудить какие-то важные вопросы.
- Я должен проститься с вами, господин полковник, - торжественно и немного печально заговорил Бастерт. - Сегодня я получил распоряжение от правления фирмы "Мерседес" оставить своё место. Короче говоря, меня просто уволили, но я об этом нисколько не жалею. Я пришёл к вам узнать, кому я должен передать дела, так как в приказе сказано только о моём увольнении и не дано никаких указаний.
Полковник задумался. Он подозревал здесь какой-то подвох: ни с того, ни с сего правление не стало бы удалять Бастерта.
- Каковы же мотивы вашего увольнения?
- Мотивы очень простые. Приказ гласит, будто я нарушил нормальную работу завода и фирма не получает должных прибылей. Правление недовольно мною и не хочет больше меня держать. Что ж, оно вправе увольнять своих служащих.
Бастерт гак старательно защищал право фирмы уволить его, что Чайка ещё больше убедился в справедливости своего подозрения.
- И правление не собирается никого сюда назначить?
- Об этом мне ничего не известно. Сейчас я должен передать дела человеку, которого вы укажете. Ни одного инженера, кроме меня, на заводе не осталось.
Последняя фраза особенно заинтересовала полковника. В ней прозвучала новая нотка.
- А куда же они девались, ваши инженеры? - спросил Чайка.
Бастерт печально покачал головой:
- Все они перешли на службу в другие предприятия.
Не очень-то выгодно работать сейчас на заводе "Мерседес".
- Иными словами, там вовсе не осталось технического руководства? - спросил Чайка. Он уже начинал понимать замысел фирмы.
- К сожалению, это так, - грустно покачал головой Бастерт.
- Хорошо! - решительно сказал полковник. - Я подумаю об этом. Прошу вас зайти ко мне завтра в это же время. А чем же вы теперь думаете заняться, господин Бастерт?
- Вы хотите мне что-либо предложить?
- Нет, я просто интересуюсь вашей судьбой.
- Очень признателен. Я собираюсь стать политическим деятелем. Но если вам потребуется техническая консультация, я охотно откликнусь… за особое вознаграждение, конечно.
Полковник отлично всё понял. Расчёт был очень прост: без инженеров, без технического руководства завод, конечно, станет. Бастерт убеждён, что, кроме него, никто не сумеет руководить предприятием. Следовательно, оккупационная власть попросит его взять ведение дела в свои руки. Тогда он сможет диктовать свои условия.
На прощанье Бастерт почтительно поклонился, ещё раз спросил, в котором часу ему завтра явиться к господину коменданту, и вышел.
Полковник немедленно вызвал к себе Дробота.
- Вы знаете, что творится у вас на "Мерседесе"? - спросил он лейтенанта.
- Конечно, знаю, - ответил военпред. - Только из затеи Бастерта ничего не выйдет. Я уже обо всём позаботился. Один из инженеров, которого Бастерт когда-то выжил с завода, теперь вернётся на место технорука. А директором я предлагаю выдвинуть. рабочего Бертольда Грингеля. Он человек толковый, коммунист, хорошо знает производство.
- А согласится ли он?
- Сразу, конечно, испугается, и на первых порах придётся ему помогать. Бастерт вбил всем в головы, будто он и в самом деле незаменим. Рабочие об этом только и говорят. Вот это настроение надо будет преодолеть.
Как раз недавно полковник получил уведомление о том, что завод "Мерседес" в демонтажных списках не значится. Вероятнее всего, скоро все подобные предприятия станут собственностью немецкого народа. Значит, уже теперь следует растить для этих предприятий новых руководителей. Почему, в самом деле, хотя бы для пробы, не выдвинуть на должность директора Бертольда Грингеля?
И Чайка, согласившись с предложением лейтенанта, решил поехать на завод. Он хотел лично осуществить это назначение. Для Бертольда Грингеля много будет значить, если такой ответственный пост ему предложит сам комендант.
Как и в первый раз, Грингеля вызвали в кабинет Дробота. Он не заставил себя ждать.
Сначала поговорили об уходе Бастерта. Грингель выразил опасение, как бы не остановилась вся работа, заменить-то директора некем.
- А что если мы поручим руководство предприятием вам? - прямо спросил Чайка.
- То есть как это мне? - не понял Грингель.
- Очень просто. Сегодня я, как комендант города Дорнау, назначу вас директором завода "Мерседес" вместо уволенного господина Бастерта.
- Но я ведь не инженер, - с трудом произнося слова, ответил Грингель.
- У вас будет технический директор. А вам придётся осуществлять общее руководство заводом. Я надеюсь, что вы справитесь с этими обязанностями значительно лучше, чем господин Бастерт.
- Может быть, вы разрешите мне подумать, посоветоваться? - несмело спросил Бертольд Грингель.
- Конечно! Но знайте, что времени у вас немного. Завтра мы должны сообщить господину Бастерту, кому он передаст дела. Так вот, завтра утром мы ждём от вас окончательного ответа.
Грингель вышел из кабинета лейтенанта совершенно ошеломлённым. В мечтах его всегда привлекала идея заняться усовершенствованием производства, внести кое-какие изменения в работу своего цеха. Недаром он так любил и понимал машины, и только отсутстьие образования мешало ему осуществить давно задуманное изобретение.
Но Грингель боялся взять на себя такую ответственность. Он так глубоко задумался, стоя в проходе цеха, что не заметил даже, как к нему подошли товарищи.
- Что случилось, Бертольд? Ты не болен? - спросил
Дидермайер, пожилой токарь, с которым они работали на соседних станках.
- Нет, не болен, - встрепенувшись, ответил Грингель. - Но, наверно, скоро свихнусь - такую мне задачу задали.
- Что случилось?
- Да вот, понимаешь… Хотят меня сделать директором завода.
- Бертольд, а ты, может, и вправду того?..
Дидермайер выразительно покрутил пальцем около лба.
- Нет. Мне господин комендант предложил.
Рассказывая об этом, Грингель и жаловался и гордился одновременно. Он надеялся услышать от товарищей добрый совет, но, кажется, ошибся. Эх, не следовало им говорить! Теперь все будут смеяться над Бертольдом Грингелем.
- А как же Бастерт?
- Бастерт уходит с завода.
- Хорошенько подумай, Бертольд, прежде чем соглашаться, - сказал другой сосед Грингеля, низенький толстый Мюллер. - Они хотят тебя сделать директором, чтобы ты им выполнил план, а потом демонтируют завод, и мы все останемся безработными.
- Ты говоришь вздор, - решительно возразил Грингель. - Не в этом дело. Я боюсь не справиться.
- А я бы на твоём месте взялся, - подтрунивал Мюллер. - Не боги горшки обжигают. Попробуй. А когда тебя прогонят, тогда и все остальные поймут, что нечего лезть так высоко. Это же неслыханно - из рабочих в директора!
- У них в Советском Союзе рабочие даже министрами становятся, - возразил Дидермайер.
- Тогда Грингелю совсем нечего бояться, - иронизировал Мюллер. - Не сомневайся, Бертольд. Хоть недельку, а побудешь директором.
Грингель отмахнулся от Мюллера и включил свой станок. Он продолжал обтачивать поршни для моторов, а мысли его были заняты предложением коменданта.
Видимо, и Дидермайер думал о том же, так как после работы он неожиданно подошёл к Грингелю и сказал:
- Ты не бойся, Бертольд. Берись. Мы тебя поддержим-
Он кивнул товарищу и скоро затерялся в толпе.
Грингель вернулся домой, приготовил себе обед - он жил одиноко, и продукты ему покупала соседка, - а потом долго сидел, погружённый в свои мысли.
Наконец, решительно поднявшись, Грингель направился к Ренике.
Дорога в шахтёрский посёлок показалась ему невероятно длинной в этот туманный зимний вечер. Он позвонил к Альфреду, но за дверью никто не отзывался. Видно, приятеля не было дома. Грингель подождал на лестнице, пока не показалась Гертруда.
- Альфред на собрании, - сказала она, и Грингель совсем растерялся. С тех пор, как отменили военное положение, собрания заканчивались очень поздно.
"Значит, не удастся даже поговорить с Ренике!"
Он простился с Гертрудой и двинулся в обратный путь.
Кварталы медленно проходили перед ним, а он всё думал и не мог придти к окончательному решению. Так добрёл он до моста через быструю горную речушку - она не замерзала даже зимой.
Грингель остановился на мосту и стал всматриваться в чёрную быструю воду, отражавшую свет уличных фонарей. Он не сразу заметил, как к нему подошёл какой-то человек и стал сбоку.
Грингель оглянулся. Человек показался ему знакомым. Этот высокий, чистый лоб и очки в старомодной золотой "праве… Ах, да! Это же писатель Болер. Токарь как-то видел его на митинге. А что если с ним посоветоваться?
- У вас такой вид, - вдруг сказал Болер, - будто вы собрались топиться! Здесь не стоит: очень мелко. Сантиметров двадцать, не больше.
Писатель со всей серьёзностью объяснил, где удобнее это сделать, и Грингель невольно улыбнулся.
- Благодарю вас, - сказал он. - В таком совете я не нуждаюсь. Но если уж вы хотите помочь мне добрым словом, то я могу вам рассказать о своих затруднениях.
- А именно?
Грингель, не колеблясь, поведал Болеру всё. Старик слушал его с изумлением. Уж этого он никак не ожидал!
- К сожалению, я ничего не могу сказать вам, - с горечью произнёс он, когда Грингель закончил. - Пока я и сам не нашёл своего пути в жизни. Будет нечестно, если я что-либо вам посоветую. Человек, который не знает дороги для себя, не может и не должен направлять других.
- Но вы же писатель! - воскликнул Грингель.
- Да, я только писатель, а не пророк, - сердито ответил Болер и быстро зашагал прочь. Отойдя уже на десяток шагов, он неожиданно вернулся к Грингелю и сказал: - Я могу сказать вам только одно: смелые решения всегда бывают наилучшими. Такой совет, слава богу, меня ни к чему не обязывает.
Он повернулся и через мгновение исчез в темноте.
Бертольд Грингель долго смотрел ему вслед, потом крепко потёр рукою лоб и зашагал в противоположном направлении.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Встреча с Грингелем взволновала Болера не на шутку. Он уже старый человек, а от него на каждом шагу требуют каких-то определённых решений. Что это, неужто сама жизнь вынуждает его чётко определить своё отношение к событиям в стране?
Писатель возвратился с прогулки в плохом настроении. Всё было не по нём в этот день. Сейчас ему показалось, что дома слишком натоплено, а ведь уголь надо экономить. Болер взглянул на термометр и убедился, что температура в комнате обычная - восемнадцать градусов.
Он взял газету, чтобы отвлечься от беспокойных мыслей, но что ни пробовал читать - всё касалось тех самых проблем, от которых так хотелось уклониться.
Хорошо, если бы пришёл Макс Дальгов. Сыграть партию в шахматы, и сразу всё пройдёт. Но так рано Дальгов никогда не приходит. Вероятно, он ещё на работе.
Мелодично прозвонил звонок, и Болер, довольный, потёр руки. Кто бы ни пришёл, можно будет забыться за разговором. В передней послышался женский голос, и писателю показалось, что это фрау Гартман.
Он поспешил к двери. Действительно это была она.
Болер обрадовался актрисе. Они поговорят об искусстве, о театре. Это будет настоящий отдых от всего навязчивого, обыденного, неотступного.
Старик достал из шкафа заветную бутылку зеленоватого ликёра; он хлопотал и суетился вокруг гостьи.
Эдит Гартман заметила его радость - на утомлённом, нервном лице её засветилась улыбка. Она устроилась поудобнее на диване, выпила рюмку ликёра и теперь охотно слушала хозяина.
Писатель собирался говорить только об искусстве.
Однако память всё время возвращала его к этому странному рабочему, которому вдруг предложили стать директором завода. Не говорить о нём Болер, оказывается, не мог.
И он, не торопясь, рассказал Эдит об удивительной встрече во время прогулки, живописно изобразил заснеженный мостик и чёрные волны быстрой речушки, передал весь свой разговор с Грингелем. Только одно утаил он от слушательницы: свой совет, свои заключительные слова.
Его рассказ произвёл на актрису неожиданное впечатление. Болер и не подозревал, что её интересуют подобные вещи. Эдит несколько раз переспрашивала писателя, она хотела знать всё до мельчайших подробностей. Вероятно, что-то личное, тесно связанное с рассказом Болера, давно уже волновало её.
- Ну, а что бы вы сделали на месте этого рабочего? - неожиданно спросила она, и вопрос этот показался хозяину просто бестактным. Гримаса неудовольствия отчётливее обозначила морщинки на его лице.
- Не знаю, - раздражённо ответил он. - Я не ответил ему и не знаю, как ответить вам.
Эдит вдруг встала с дивана, на котором так удобно устроилась, и подошла к окну. Несколько секунд она молча рассматривала узоры, разрисованные морозом на стекле, потом повернулась и сказала:
- Жаль!.. А я тоже пришла к вам за советом.
- За советом? - встревожился Болер.
- Да, именно за советом. Мне сегодня позвонили из комендатуры… Вы, конечно, слышали, что здесь, в Дорнау, на днях открывается театр. У них в репертуаре пока только "Эмилия Галотти", но труппа хочет играть что-нибудь совсем новое. Так вот, послезавтра в магистрате жена капитана Соколова прочтёт нескольким актёрам советскую пьесу. Капитан пригласил послушать и меня. Я ничего ему не ответила, а сейчас не знаю, идти мне или нет. Что вы посоветуете?