Это - книга, по которой был снят культовейший фильм девяностых - фильм, заложивший основу целого модного течения - т. н. "героинового шика", правившего несколько лет назад и подиумами, и экранами, и студиями звукозаписи.
Это - Евангелие от героина.
Это - летопись бытия тех, кто не пожелал ни "выбирать пепси", ни "выбирать жизнь".
Это - книга, которая поистине произвела эффект разорвавшейся бомбы и - самим фактом своего существования - доказала, что "литература шока" существует и теперь.
Это - роман "На игле". Самая яркая, самая яростная, самая спорная и самая откровенная книга "безнадежных девяностых".
Это - роман "На игле". Исповедь поколения, на собственной шкуре познавшего страшную справедливость девиза "НЕТ БУДУЩЕГО"…
Содержание:
СЛАЖУ С ИГЛЫ 1
ПОДСАЖИВАЮСЬ ПО-НОВОЙ 14
ОПЯТЬ СЛАЖУ 22
СОРВАЛСЯ 33
НА ЧУЖБИНЕ 46
ДОМА 58
РАЗВЯЗКА 65
Примечания 70
Ирвин Уэлш
НА ИГЛЕ
Роман
Посвящается Энн
СЛАЖУ С ИГЛЫ
Основные, Жан-Клод Ван Дамм и Мать-Настоятельница
Пот льётся с Кайфолома в три ручья, его трясет. А я сижу рядом и пялюсь в ящик, чтобы только не смотреть на этого говнюка. Меня тошнит от одного взгляда на него. Поэтому я старательно таращусь в экран, на котором крутится видео с Жан-Клодом Ван Даммом.
Как это уж заведено в таких фильмах, все начинается в обязательном порядке с небольшой заварушки, затем в кадре появляется какой-нибудь гад ползучий, и помаленьку начинает прорисовываться, в чем вопрос. И тогда с минуты па минуту следует ожидать, что выскочит старина Жан-Клод и начнется серьезная раздача.
- Рента. Мне надо увидеть Мать-Настоятельницу, - шипит Кайфолом, тряся башкой.
- Ага, - говорю я.
Мне ужасно хочется, чтобы он свалил с глаз долой по своим делам и оставил пас с Жан-Клодом наедине. С другой стороны, если он выползет и где-нибудь затарится, то со мной он точняк не поделится. Его ведь прозвали Кайфоломом не только потому, что он все время в ломке, но и потому, что он всех обламывает.
- Тогда порулили, - командует он с напором.
- Тормозни, а?
Я очень хочу посмотреть, как Жан-Клод уделает одного наглого пидора. Если мы уйдем, я этого уже не увижу. Когда мы вернемся, я буду уже в отрубе, к тому же мы можем вернуться и через несколько дней. И тогда в прокате с меня сдерут за просрочку, а я эту говенную кассету и одного раза до конца не досмотрел.
- Слушай, чувак, ты как хочешь, а я стартую! - гундосит Кайфолом, поднимаясь на йоги.
Но когда он доползает до окна и хватается за подоконник, он уже дышит, как загнанное животное, и в глазах его не читается ничего, кроме желания вмазаться.
Я беру пульт и вырубаю ящик.
- Блин, ты меня опять обломал! Обломал, понял! - рычу я прямо в лицо этому доставучему пидору.
А он тут же запрокидывает свою тыкву и закатывает глаза к потолку:
- Я дам тебе бабок, чтобы взять её в прокате снова. Ты ведь из-за этого развонялся, верно? Из-за пятидесяти сраных пенсов?
Чего у этого мудака не отнять, так это умение заставить человека почувствовать себя полным гондоном.
- Ни хуя не из-за этого, - говорю я, но звучит это как-то не очень убедительно.
- Верно. Не из-за этого. А из-за того, что я тут вот-вот загнусь, а мой так называемый друг спецоли тянет резину, потому что ему это по приколу!
Шары у него навыкате, с футбольный мяч величиной, и недобрые такие, но в то же время просящие: хочет, чтобы я осознал всю глубину своего падения, сука. Если я доживу до тех времен, когда у меня родится спиногрыз, не хотел бы я, чтобы он хоть раз глянул на меня такими глазами, какими смотрит на меня сейчас Кайфолом. В роли страдальца этот говнюк неподражаем.
- Да с чего ты взял… - протестую я.
- Накидывай свою куртку и порулили!
Внизу у паба "Зс Фит" такси отсутствовали как класс. Обычно, когда тебе такси и даром не надо, их там хоть жопой ешь. По всем признакам был август, но па улице стоял такой дубак, что я чуть яйца не отморозил. Пока что меня ещё не ломало, но однозначно колотун был на подходе.
- И они называют это стоянкой такси! Они называют это стоянкой такси! Да здесь летом ни одного такси не дождешься. Они все возят жирных богатых пидоров, которые приехали на фестиваль и которым в лом пройти сотню ярдов от одной сраной церкви до другой. Таксисты! Жмоты вонючие! - па грани слышимости, словно в бреду, бормочет Кайфолом. Глаза у него вылезают из орбит, а вены на шее чуть не лопаются: так усердно он вглядывается в сторону Лейт-уок.
Наконец нарисовалось такси. Кроме нас, его поджидала ещё компания малолеток в бомберах и трениках. Они пришли раньше нас. Сомневаюсь, что Кайфолом даже обратил на них внимание. Он рванул прямо на середину Лейт-уок, вопя: "Такси! Такси!"
- Эй, с какой такой, блядь, радости? - наезжает на него коротко стриженный чувак в чёрно-лилово-бирюзовых трениках.
- Пошёл на хуй, мы первые пришли! - говорит Кайфолом, открывая дверцу машины. - Вон ещё одна едет! - И с этими словами он машет рукой в сторону показавшегося па Лейт-уок чёрного такси.
- Считай, что вам повезло. Суки хитрожопые!
- Отвяпь, мелочь пузатая, иди и лови своё такси! - тявкает Кайфолом, захлопывая дверцу.
- Шеф, нам в Толлкросс, - только и успеваю сказать я, как в боковое стекло прилетает смачный харчок.
- Ну и катитесь отсюда, суки хитрожопые! Валите отсюда, ублюдки засранные! - кричит вдогонку бомбер, но таксист и глазом не моргает - сразу видно, что он - перец тёртый.
Таксисты - они почти все такие. Ведь последняя тля в этой жизни имеет меньше геморроя, чем частный предприниматель с патентом.
Такси разворачивается посреди улицы и газует вверх по Лейт-уок.
- Смотри, что ты натворил, мудозвон! В следующий раз, когда кто-нибудь из нас поковыляет домой на своих двоих, эти ублюдки будут поджидать его у подъезда, - говорю я Кайфолому, кипя от негодования.
- Ты что, зассал этих тупых козлов? Зассал, да?
И тут этот гондон достает меня вконец.
- Да! Да, я зассал, я не хочу, чтобы эти типы в бомберах меня поймали и от души отметелили! Ты за кого меня принимаешь - за Жан-Клода Ван Дамма? Тварь ты после этого вонючая, вот ты кто, Лоример!
Я называю его полным именем, вместо Ломми или Кайфолом, когда хочу показать, что мне не до шуток.
- Мне нужно к Матери-Настоятельнице, и я клал на всех и на все с прибором, прикинь? - шипит он.
Он теребит губу пальцами, глаза у него выскакивают из орбит - все это надо понимать как "Лоример хочет видеть Мать-Настоятельницу. Прикинь?". Затем он поворачивается к таксисту и начинает буравить взглядом его спину, словно тот от этого прибавит газу, и при этом нервно выстукивать ладонью какой-то ритм на своей ляжке.
- Одним из этих мудозвонов был Маклин. Младший братец Чэпси и Денди, - говорю я.
- А мне по барабану, кто это был, - говорит Кайфолом, но в голосе его сквозит беспокойство. - Маклинов я знаю. Чэнси меня не тронет.
- Ещё как тронет, если ты будешь доёбываться до его братишки.
Но он меня даже не слышит. И я кончаю его доставать, зная, что это все мимо кассы. Его же ломает по полной программе, и мне вряд ли удастся сделать ему хоть немного больнее, чем есть.
Матерью-Настоятельницей мы зовём Джонни Свона по кличке Вечерний Свон - он обслуживал известного на весь Сайт-Хилл и Уэстер-Хэйлс барыгу, который живёт в Толлкроссе. Я предпочитаю по возможности затариваться у Свонни или его напарника Рэйми, а не у Сикера или кого-нибудь ещё из мьюирхаусовской братвы. Да и товар у пего обычно основательней. Когда-то, ещё давно, мы были с ним дружбанами и вместе пинали мяч за "Порти Систл". А теперь вот он стал барыгой. Однажды, помню, он мне сказал, что у барыг друзей не бывает - только клиенты.
Тогда я ещё подумал, что он - хамло и пижон, но теперь я проникся на все сто его точкой зрения.
Джонни и сам торчок. Те барыги, что сами не торчат, работают звеном выше. Мы зовём Джонни Матерью-Настоятельницей за то, что он сидит на игле дольше любого из нас.
Вскоре колотун накрывает и меня: я весь притух, и все такое. Меня так крутит, что я с трудом вползаю по лестнице к норе Джонни. Пот из меня струится, как из губки, которую па каждом шагу тискает чья-то рука. Кайфолому, возможно, однозначно ещё хуже, чем мне, но я почти не отражаю его присутствия и замечаю этого козла, только когда он виснет мешком на перилах и мешает карабкаться туда, где меня ждут Джонни и героин. Кайфолом задыхается, цепляется руками за поручни и вообще выглядит так, будто вот-вот блеванёт в лестничный пролёт.
- С тобой все в норме, Ломми? - спрашиваю я нервно, злясь на этого мудака за то, что он ползёт так медленно.
Кайфолом только качает головой и жмурится. Я не развожу базар. Когда я чувствую себя так, как он сейчас, мне не хочется ни говорить самому, ни слушать, как это делают другие. Я вообще не хочу ни хуя слышать. Не хочу - и всё. Иногда мне даже приходило в голову, что люди идут в торчки, потому что они подсознательно тянутся к тишине.
Джонни фонареет от радости, увидев нас на пороге. Он тут же начинает готовить всё для предстоящей вмазки.
- Кого я вижу! Кайфолом и Рэнтон, и обоих плющит, - ржёт он, и видно, что самого-то его тащит по полной программе.
Джонни, вмазавшись, часто следом занюхивает кокс, а то и замешивает качели и пускает по вене. Без этого, говорит он, я бы сидел весь день дома и пялился на стены. Когда ты в таком виде, а перед тобой человек, которого тащит, обломнее ничего просто быть не может, потому что тем, кого тащит, ни в жизнь не понять тех, кого ломает. Если пьяный баклан в пабе из кожи вон лезет, чтобы его все заметили, то системному торчку (в отличие от любителя - тому-то напарник нужен) глубоко насрать на весь этот сраный мир.
У Джонни в гостях оказались ещё Рэйми и Элисон. Эли варит дозняк. Выглядит это многообещающе.
Джонни, вальсируя сам с собой, подходит к Элисон, напевая:
- Что у нашей красотульки булькает внутри кастрюльки?..
Затем он поворачивается к Рэйми, который плотно стоит на стреме у окна. Рэйми чует легавых в густой уличной толпе точно так же, как акулы чуют несколько капель крови в океане.
- Поставь что-нибудь, чтоб звучало, Рэйми. Я уже опух от нового альбома Элвиса Костелло, но все никак не могу перестать слушать. Гондоном буду - до чего отпадно пишет этот мудозвон.
- Костелло брателло запелло, - говорит Рэйми.
Как всегда этот говнюк лезет со своими безответственными и бессмысленными примочками и парит тебе мозги, когда ты хочешь вмазаться. Нас всегда удивляло, чего это Рэйми так мощно подсел на геру - ведь Рэйми, он что-то вроде моего дружбана Кочерыжки, то есть по темпераменту больше смахивает на классического кислотника. Кайфолом даже выдвинул теорию, что Кочерыжка и Рэйми - это один и тот же человек (хотя они друг на друга совсем не похожи), просто потому что никто никогда не видел обоих этих мудил вместе, а ведь вращаются они в одних и тех же кругах.
Короче, этот пошлый ублюдок нарушает негласное правило всех торчков и ставит "Героин" в версии Лу Рида с альбома "Rock'n'roil animal", которую, когда тебя ломает, слушать ещё больнее, чем оригинальное исполнение "Вельвет Андерграунд" с альбома "Velvet Underground and Nico". Врубитесь, по крайней мере в этой версии Джон Кэйл не пиликает на альте. Это уже выше моих сил.
- Рэйми, ты что, совсем охуел? - крикнула Эли.
- Печатай шаг, кружись-вертись со мною в такт, крошка, со мною в такт, зайка… город стен, город вен, мы - мертвецы, мы к нему попали в плен… врубись в эту жизнь… - Рэйми, закатив шары и тряся жопой, неумело косит под рэппера.
Затем он склоняется над Кайфоломом, который, заняв стратегическую позицию поближе к Эли, не сводит глаз с содержимого ложки, разогреваемого ею над зажженной свечой. Рэйми притягивает голову Кайфолома к себе и целует его взасос. Кайфолом в негодовании отталкивает Рэйми:
- Отвали, пидор вонючий!
Джонни и Эли громко хохочут. Я бы к ним примкнул, и всё такое, не чувствуй я себя так, словно каждую кость в моём теле зажали в тиски и перепиливают тупой ножовкой.
Кайфолом накладывает жгут на руку Эли, тем самым, очевидно, полагая, что застолбил себе место в очереди, и хлопает ладонью по вене на её худой пепельно-серой руке.
- Хочешь вмажу? - спрашивает он.
Эли кивает.
Тогда Кайфолом кладет ватку в ложку и дует на нее, перед тем как засосать пять миллилитров раствора через иглу в шприц. В ответ на его ласки обалденная голубая вена проступает на руке Эли, чуть не порвав кожу. Вонзив иглу, Кайфолом слегка давит на поршень, перед тем как засосать немного крови на контроль. Губы Элисон трясутся, глаза какую-то пару мгновений смотрят на Ломми с немой мольбой, а лицо Кайфолома принимает такое выражение, какое случается иногда у рептилий - мерзкое, лукавое и плотоядное, - и он вгоняет свой коктейль прямо в мозг жертвы.
Элисон откидывает тыкву назад, жмурит шары и открывает хлебальник, застонав, как в оргазме. На лице Кайфолома теперь написан тот невинный восторг, который можно увидеть у спиногрыза, когда тот рождественским утром шпарит к куче завёрнутых в цветную фольгу подарков под ёлкой. Оба они удивительно прекрасны и чисты, как ангелы, при мерцающем свете свечи.
- Вставляет куда круче любого мужика… круче любого хуя сраного… - шепчет Эли, и видно, что она не шутит.
От этих слов я подсаживаюсь на такую измену, что даже хватаюсь за свои причиндалы, чтобы проверить, не задевались ли они куда. Но тут же мне становится неловко от того, что я так откровенно щупал свои яйца у всех на глазах.
Джонни вручает Кайфолому свою машинку.
- Получишь дозу, только если вмажешься из моей. Мы сегодня играем на доверие, - говорит он с улыбкой, но видно, что он не шутит.
Кайфолом качает головой:
- Я не пользуюсь чужими иглами. У меня при себе своя.
- Да я погляжу, ты возомнил о себе. А, Рента? Рэйми? Что вы думаете на этот счет? Уж не хотите ли вы намекнуть на то, что ваш Вечерний Свон, что ваша Мать-Настоятельница является носителем вируса иммунодефицита человека? Я оскорблен в своих лучших чувствах. Все, что я могу сказать в ответ, - не хотите по-моему, не получите вообще ничего. - И он изображает деланную улыбку, демонстрируя при этом гнилые зубы.
Я понимаю, что этот базар исходит не от Джонни Свона. Нет, наш Свонни такого бы никогда не сказал. Очевидно, какой-то невъебенно злобный демон завладел его телом и помрачил его рассудок. Этот гондон ничуть не походит на того милого шутника, которого я когда-то знал под именем Джонни Свона. "Какой чудный мальчик!" - говорили все, включая мою собственную мать. Джонни Свон так футбол любит, такой отзывчивый - все ему на шею садились, а он ни разу не жаловался.
Я чуть не обосрался от страха, стоило мне только подумать, что я сейчас останусь без вмазки.
- Не гони пургу, Джонни, ты только сам себя послушай! Не грузи по-тупому. У нас с собой бабло есть. - И в подтверждение я достаю несколько бумажек из своего кармана.
То ли угрызения совести, то ли вид денег, но что-то на мгновение возвращает к жизни прежнего Джонни Свона.
- Не надо принимать всё всерьёз. Я просто хуёво пошутил, мальчики. Вы что думаете, Джонни Свон кинет своих дружбанов? Да ни в жизнь! Вы умницы. Гигиена сейчас очень важна, - прибавил он задумчиво. - Малыша Гогси знаете? Подхватил СПИД.
- Точняк? - спросил я.
Вокруг все постоянно сплетничали, у кого обнаружился ВИЧ, у кого не обнаружился, - обычно я эту болтовню пропускал мимо ушей, но тему насчёт Гогси мне прогоняли уже несколько людей.
- Точнее не бывает. У него ещё нет типа настоящего СПИДа, но анализ положительный. Но я ему говорю: Гогси, это ещё не конец света. И с вирусом люди живут. Тысячи мудаков на земле с ним живут и не кашляют. Уйма времени пройдет, прежде чем ты заболеешь, а сыграть в ящик можно и без всякого вируса - и глазом моргнуть не успеешь. Вот как к этому относиться надо. Концерт отменить нельзя. Шоу должно продолжаться.
Легко рассуждать, когда у тебя говно уже в крови, но все же Джонни присмирел настолько, что даже помог Кайфолому сварить дозняк и вмазаться.
Кайфолом был уже на шаг от того, чтобы завизжать от боли, когда Джонни нашёл вену, втянул кровь на контроль и вписал по адресу воду живую и мёртвую.
Кайфолом прижал к себе Свонни изо всех сил, затем ослабил объятия, но продолжал держаться за его спину. Они были нежны, как любовники, заснувшие после совокупления. Теперь настало время Кайфолому петь любовные серенады Джонни:
- Свонни, как я тебя люблю, как же я тебя люблю, старина Свонни.
Не прошло и пары минут, как они становятся такими дружбанами, что водой не разлить.
Очередь доходит до меня. Пролетает целая вечность, прежде чем я нахожу рабочую вену. У меня они не так близко к коже, как у многих. Но вот я попадаю, и волна пошла. Эли была права, возьмите самый лучший оргазм, который вы испытали за всю сраную жизнь, умножьте его на двадцать и все равно попадете мимо кассы. Мои сухие сломанные кости увлажнились и срослись под нежными прикосновениями дивного героина. Земля вновь стронулась с мертвой точки и помчалась по орбите вперёд.
Элисон говорит мне, что стоило бы мне сходить и повидать Келли, которая после аборта никак не может выйти из депрессии. Хотя в её голосе не слышно осуждения, всё равно базарит она об этом так, словно я имею какое-то отношение к беременности Келли и её преждевременному завершению.
- С чего это я должен к ней идти? Я-то тут при чём? - оправдываюсь я.
- Ты ей друг или как?
Меня подмывает процитировать Джонни и сказать, что у меня нет друзей, а только знакомые. В башке у меня эта фраза звучит просто отменно: "У меня больше нет друзей, одни только знакомые". Фраза явно справедлива не только по отношению к торчкам, но и ко всему современному обществу в целом. Блестящая метафора. Но я справляюсь с соблазном.
Вместо этого я ограничиваюсь тем, что говорю:
- Мы все друзья Келли, почему навещать её должен именно я?
- Ты что, не понимаешь, Марк? Да она же на тебя западает.
- Келли? Ты гонишь! - сказал я, но в душе я заинтригован, удивлен и даже слегка смущен. Если это правда, то я был слеп и глуп, как последняя жопа.
- Разумеется, западает. Да она сама нам это раз сто говорила. Только одно и базарит: всё Марк да Марк.
Вообще-то мало кто зовёт меня Марком. В лучшем случае меня зовут Рента, в худшем - Ренточка. Это довольно обидно, но я стараюсь не обращать на это внимание, потому что если обращать на это внимание, то гондоны, которые меня так называют, получат именно то, чего добивались.
Кайфолом слушает, как мы базарим. Я спрашиваю его:
- Ты что, тоже так думаешь? Что Келли на меня западает?