Ранним июньским утром 1944 года недалеко от Бобруйска началась мощная артиллерийская подготовка. Сотни тысяч тонн металла обрушились на позиции немецко-фашистских войск. Григорий Андреев и его боевые друзья с восторгом наблюдали за этим карающим вихрем огня - они впервые участвовали в таком грандиозном прорыве вражеского фронта.
Так начинается новая повесть Михаила Аношкина "Трудный переход". В ней прослеживаются солдатские судьбы не только Григория Андреева, но и Юрия Лукина, Василия Ишакина, Николая Трусова, Михаила Качанова и других героев, которые известны читателям по повестям "Прорыв" и "Особое задание". И хотя новая повесть является продолжением двух предыдущих, она имеет самостоятельное сюжетное развитие.
Кульминационным моментом книги "Трудный переход" являются эпизоды, в которых рассказывается о форсировании реки Вислы и об освобождении от немецких захватчиков Польши. Как и в других сражениях, здесь ярко проявились высокие боевые качества героев повести, их мужество и героизм.
Содержание:
ВОСПОМИНАНИЯ 1
НАЧАЛО 3
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ 6
ВЫЗОВ В ШТАБ 8
БОЙ У РЕКИ 11
ГРАНИЦА 14
ВИСЛА 15
ВЫЛАЗКА 17
ТРЕТЬЕГО ПИСЬМА НЕ БЫЛО… 20
ПЕРЕПРАВА 22
ПЕРЕПРАВА ПРОДОЛЖАЕТСЯ 24
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ 26
ГОСПИТАЛЬ 27
ЗЕМЛЯК 28
БУДНИ 29
РАЗГОВОРЫ 31
ВЕСТИ ОТ КУРНЫШЕВА 32
ВСТРЕЧА 32
НА ВОСТОК 35
ЭПИЛОГ 35
Трудный переход
ВОСПОМИНАНИЯ
Был июньский вечер. Тот самый, когда в воздухе много тепла и какой-то непередаваемой неги, когда небо наливается спокойной синью, а в кустах орешника, жимолости или крушины тихо постанывают соловьи перед своими ночными концертами. Тот самый, когда у берез даже не дрогнет листок, когда на душе разливается тихая благость и не хочется думать ни о чем тяжелом, тем более о кровопролитии.
Но думать приходилось, и получался разлад. Природа раскрывала перед человеком все свои красоты, звала к тишине и покою. Однако уже третье лето не было ни тишины, ни покоя. По земле басовито и надрывно гудела война. День и ночь без перебоя, в пургу и дождь, в лютый мороз и вот в такую благостную погоду. Как обрушилась она на цветущую землю в такую же июньскую пору три года назад, так и беснуется, круша города, превращая в пепел деревни, без разбора уничтожая человеческие жизни.
Солнце тихо падало за лес, такое домашнее, уютное, но уже остывающее.
В лесу, где притаилась рота капитана Курнышева, стало прохладней, и от этой прохлады легче было дышать и веселее жить. Рота притаилась, иначе и не скажешь, потому что не подавала признаков жизни. Бойцы после тяжелого дневного марша по адской жаре выбились из сил и сейчас вовсю дремали, понимая, что дан большой привал и им надо воспользоваться сполна.
Самым первым засопел, как всегда, Ишакин. Он только-только успел ткнуться круглой своей головой, стриженной под бокс, в вещмешок, служивший подушкой, и сразу же издал сладкий не то вздох, не то храп. Трусов покачал головой, не то осуждая, не то восхищаясь умением товарища засыпать мгновенно:
- Вот дает, а, старшо́й?
Андреева старши́м стали звать после того, как ему присвоили звание старшего сержанта. Сейчас он улыбнулся - как будто Трусов не знает Ишакина! Да он может спать в любых условиях, даже в дождь и мороз. Он может проспать свои продукты, свой кровный НЗ, как это было в Брянских лесах. Заснул он тогда после перехода, сунув мешок под голову, а в том мешке было целое богатство: мясные консервы, пшенный концентрат, сухари. А партизаны давненько перешли на голодный паек - в день им выдавали по сухарю и небольшому шматку сала. Вот и проснулся Ишакин полным бедняком. Пока спал, мешок его начисто выпотрошили.
Андреев лег под куст на спину, заложив руки за голову. Третье лето крышей ему была листва берез или орешника, а то и сосновые колючки. А кроватью - сама мать-сыра земля. Третье лето на привалах ложится на спину и смотрит в небо. И тысячи мыслей роятся в его голове, и к сердцу одно за другим подступают воспоминания. Напрасно говорят, что воспоминания мучают людей только в старости. Нет, навещают они человека и в трудные часы. Андреев тоже не был исключением. И трудно определить - облегчают они страдания или усложняют их. Видимо, и то и другое.
В лесу не было тишины. Это лишь рота Курнышева присмирела после изнурительного марша, и быстро утихли другие роты батальона. А лес гудел сдержанным, но не умолкающим ни на минуту гулом - он кишел войсками. Пожалуй, не было ни одной сосны, ни одной березы или мало-мальского куста, где бы не копошились солдаты, где бы не притаился зеленый ЗИС или горбатый "студебеккер", откуда бы не тянуло длинное рыло орудие, где бы не просачивался наружу сквозь маскировку черный, лоснящийся бок танка.
В каждом клочке леса текла своя, особая, хорошо отлаженная жизнь. Это только с первого взгляда могло показаться, что в лесу все хаотически перемешалось и раскручивается неизвестно в какую сторону и не скоро разберешь, где тут пехота, а где бог войны - артиллерия и почему танки укрылись вот здесь, когда им лучше вылезти вон на ту поляну - простору больше. В лесу сгрудились несколько организованных воинских механизмов, каждый жил своим ритмом и порядком, независимым от другого. А поскольку все они были в близком соседстве и даже кое-где пересекались, то создавалось впечатление беспорядка, хотя в каждом механизме был свой железный порядок.
Рычали моторы, раздавались зычные команды, связисты с катушками на спинах тянули телефонные провода. Никто не таился, никто ничего не боялся, хотя фронт был совсем рядом - в двух-трех километрах. И в той стороне иногда погрохатывало, а когда наступала в лесном шуме пауза, можно было расслышать далекие пулеметные очереди. Иногда в лес залетали шальные снаряды, падали где-то поблизости. Они зло ухали в глухой чаще, и поднимался такой треск, будто десяток испуганных медведей вдруг бросался на сухостой и валил его. Но никто не обращал внимания на эти случайные взрывы, тем более что снаряды не долетали до войск и вреда никому не приносили. Взрывы эти как бы само собой подразумевались, это был быт войны, вполне нормальное явление, к ним привыкли, как вообще-то можно привыкнуть к дождю или пенью птиц.
Таков был лес на бобруйском направлении в июне 1944 года.
Андреев сначала лежал бездумно, просто отдыхая, чувствуя приятное нытье в уставших ногах. Распаренное ходьбой тело постепенно входило в норму, и стало немножко зябко. Когда все физические ощущения улеглись, на Григория нахлынули мысли о том, как это он и его товарищи по батальону вдруг очутились в этом лесу. Ведь только что вчера они были за много десятков километров от передовой.
Батальон был особый и подчинялся только штабу фронта. И если обычными войсковыми батальонами командовали порой капитаны или даже старшие лейтенанты, то во главе этого стоял подполковник Малашенко. В сорок третьем году бойцы батальона совершили много вылазок в тыл врага. Летала на задание в Брянские леса и группа лейтенанта Васенева из роты Курнышева. А в сорок четвертом ни одной вылазки не было. Весной батальон воевал в Овручских лесах. Слово "воевал" звучит несколько странно, если иметь в виду, что Овручский район давно освободила Красная Армия и в самом Овруче квартировал штаб фронта. Но в лесах скрывались банды украинских националистов, бандеровцев, и вот батальон воевал с этими бандами. Вероятно, командование рассудило все же мудро: бойцы батальона хорошо знали партизанскую тактику, условия войны в лесах. То была трудная и хитрая война, полная всяких неожиданностей, которых нельзя было предусмотреть. Трудная хотя бы потому, что лоб в лоб с противником встречаться почти не приходилось. Националисты действовали из-за угла, они хорошо знали леса и имели своих людей в немногих уцелевших после изгнания фашистов деревнях.
Однажды взвод Васенева припозднился и остался ночевать в незнакомой лесной деревушке. Было это в начале мая. Погода установилась теплая, цвела черемуха. Ее терпко-горьковатый запах так и плавал над деревянной деревенькой. Ночевать решили в сараюшке почти на самой окраине. Долго не спали: волновал черемуховый запах, вспоминали мирную жизнь, которая была немыслимо далека, словно сказка. Травили анекдоты и уснули как-то незаметно и все враз. А в полночь ворвался в сараюшку дневальный Трусов и заорал:
- В ружье!
Вскочили моментально - спали в обнимку с автоматами. И сразу услышали автоматную и ружейную стрельбу, совсем рядом, словно бы драка шла прямо за стенами. Повыскакивали, залегли у плетня.
- Товарищ лейтенант, - доложил Трусов, - видите машину?
Хотя и было темно, но не настолько, чтобы не рассмотреть через дорогу полуторку, стоявшую чуть ли не вплотную к избе. А может, темнота скрадывала расстояние.
- По ней шпарят, товарищ лейтенант.
- Кто?
- Бандеровцы, наверно.
- Откуда машина? - спросил Андреев.
- А кто ее знает. С шоссе свернула. Только встала, а по ней и давай смолить.
В этот момент стрельба возобновилась с прежней яростью. Зазвенело разбитое стекло. Автоматная очередь высадила стекла в окнах избы. Машина огрызнулась автоматным огнем и гулким винтовочным выстрелом. Тогда с невидимой стороны по машине дружно ударило сразу несколько автоматов. В ночном воздухе повис чей-то отчаянный крик.
- Ну что, лейтенант, - повернулся Андреев к Васеневу, - а ведь надо помочь.
- Кому?
- Тем, у машины.
- А кто они? Возможно, бандеровцы между собой перецапались.
- Не похоже. Но тогда будем бить и тех и других.
- Прыткий.
Стрельба становилась все ожесточеннее. Засевшим у машины приходилось туго. Нападавших было больше. Тогда Андреев взял половину взвода и бросился в обход тех, которые били по машине с околицы. Васенев послал Ишакина к машине узнать, кто там.
- Только осторожнее, - предупредил он бойца. - Они могут принять тебя черт знает за кого.
Ишакин уполз в темноту.
Васенев нервничал. То и дело поглядывал на часы со светящимся циферблатом - подарок капитана Курнышева. Когда вернулись из Брянских лесов, капитан сказал:
- Рад за тебя, лейтенант. Откровенно говоря, сильно опасался, когда посылал на задание. Уж больно строптивым ты был. А теперь вдвойне рад, что ты нашел себя. От командования ты, конечно, орден получишь, не возражай, я знаю, ну а от меня на память вот, держи.
Васенев тогда страшно сконфузился, но часы взял и берег их пуще глаза своего.
А между тем машина стала огрызаться слабее, а огонь противника нарастал. Но вот у избы заговорил еще один автомат - это, видимо, прибыл Ишакин.
Наконец подал голос Андреев. Когда бандеровцы стали приближаться к машине, старший сержант поднял своих бойцов, и их плотный огонь в спину ошеломил наступающих. Они ничего не могли понять. Поначалу прекратили огонь, и кто-то во всю мощь легких обложил бойцов Андреева трехэтажным матом, приняв их за своих, которые по ошибке забрели к ним в тыл. Но вскоре поняли заблуждение, вмиг перестроились и повернули огонь на Андреева. Тогда поднялся из-за плетня с остатками взвода лейтенант Васенев и ударил по окончательно растерявшемуся противнику.
Через несколько минут все было кончено. Бандеровцы, оставшиеся в живых, бежали в лес. Во взводе было убито двое да трое получили легкие ранения. Машина оказалась из Овруча. В ней ехали интендант, два автоматчика и шофер. Интенданта ранило тяжело, и он не приходил в сознание. Шофера убило наповал.
- Как же теперь с машиной? - растерянно спросил один из автоматчиков. - Шофера-то нет.
- Эх, Мишку Качанова бы сюда, - вздохнул Ишакин; он сильнее других переживал уход друга в танковые войска.
…Андреев вздрогнул. Где-то совсем рядом фыркнул танк, потом прополз мимо, сотрясая землю. Даже Ишакина разбудил. Тот поднял голову. Не в силах открыть глаза, повернул ее туда-сюда, как слепой кутенок, и, буркнув:
- Шакалы, - опять заснул.
…Михаил Качанов ушел из взвода осенью сорок третьего, вскоре после возвращения из Брянских лесов.
Случилось это в Гомеле.
Чего только не приходилось делать роте капитана Курнышева! И воевать, и строить, и взрывать, и разминировать. Когда отгремели тяжелые бои за Гомель, встал вопрос, как быстрее очистить город от мин, спасти торф на электростанции, который немцы, уходя, подожгли, наладить переправу через реку Сож. И все это приказали сделать батальону Малашенко.
Взводу лейтенанта Васенева отдали на попечение электростанцию. Надвигалась зима, в городе не оставалось запасов топлива. Поэтому нужно было во что бы то ни стало спасти те остатки торфа, которые еще не пожрал огонь. Работа была легкой, но опасной. Торф был уложен большими штабелями. С виду - штабель как штабель: ни огня в нем, ни другой какой опасности. Но это только с виду. Начинали его раскапывать - и оказывалось, что внутри он горит без дыма, как угли в самоваре. А один штабель, когда к нему прикоснулись лопатой, разнесло в пыль взрывом мины, заложенной внутри. Хорошо еще, что обошлось без жертв, только кое-кто оглох на некоторое время.
Жили в бараке на окраине города. Васенев каждый свободный час использовал для изучения подрывной техники, справедливо полагая, что бойцы могут позабыть тонкости минерного дела. А чаще всего именно в тонкостях и таилась главная заковыка. Погибали те бойцы, которые пренебрегали мелочами.
До войны в бараке было общежитие. Занятия проводились в бывшем красном уголке. Сейчас в нем на скорую руку сколотили нары, и здесь расположился взвод Васенева.
Однажды Качалов дежурил на кухне, поэтому на занятиях не присутствовал. Бойцы расселись на нарах, на середину комнаты выдвинули шершавый самодельный стол. За ним восседал Васенев. На столе лежали всяческие мины: магнитные, неизвлекаемые, с сюрпризами и без них. Лейтенант вызывал бойцов и ставил им задачи: как обезвредить ту или другую мину.
Существовала так называемая "мина Старинова", предназначенная в основном для диверсий на железных дорогах. Она имела электрический взрыватель. Однако пользовались ею редко - уж очень сложна и неудобна она в обращении. Группа Васенева, когда была на задании в партизанском отряде, ни разу мину Старинова не применяла. Зато учить на ней технике минирования и разминирования было очень удобно. Кто мог свободно с нею обращаться, за того можно быть спокойным, тому не страшны никакие сюрпризы. Лейтенант упорно верил, что снова наступит время, когда взводу дадут задание лететь в тыл врага и мина Старинова еще может пригодиться. Васенев приказал ефрейтору Лукину условно установить на столе мину Старинова. Юра уверенно приступил к делу, но допустил непоправимую для минера оплошность: не установил вовремя сюрприз. Теоретически мина уже взорвалась.
Васенев нервничал:
- Соображай! Надо сначала поставить сюрприз, а потом делать все остальное. Понял?
- Так точно! Но ведь я так и хотел. А тут подсказчики…
- За подсказки, Ишакин, буду наказывать. Покажи-ка, Трусов, как надо.
Трусов в подрывной технике разбирался тонко, талант у него был такой, что ли. Он безошибочно угадывал тяжелые в смысле обезвреживания мины и легко справлялся с ними, тогда как другой на его месте покрывался холодным потом.
Трусов принялся рассказывать, каким образом эту мину следует устанавливать и в каком порядке обезвреживать. В это самое время распахнулась дверь, в ее проеме вырос… немец и заорал благим матом:
- Хенде хох!
Бойцы остолбенели: до того это было нелепо и неожиданно. Откуда взялся немец в прифронтовой полосе? За сотню верст от передовой? Неужели десант, как в сорок первом? Вроде бы давно кончились те времена…
Молчун Строков медленно поднял руки - он вообще все делал без лишних слов. А куда денешься, если автоматы в пирамиде, а пирамида - вон она, у стены, до нее метров пять скакать, а тут боязно даже переступить с ноги на ногу, того и гляди, этот бешеный немец всадит в тебя добрую порцию свинца.
Андреев попятился было к пирамиде, а Васенев резко отбросил правую руку назад, хватаясь за кобуру пистолета, но от волнения никак не мог отстегнуть кнопку.
Немец перешел на поросячий визг:
- Но! Но! Найн, найн! - и повел дулом автомата в сторону Васенева и Андреева.
Тогда уж и лейтенант растерялся, готовый заплакать от бессилия и от глупого положения, в котором они очутились.
Когда напряжение достигло предела, при котором кто-то все равно решился бы кинуться на немца, заслоняя собой товарищей, а старший сержант Андреев уже каким-то неуловимо ловким прыжком достиг-таки пирамиды и схватил автомат, немец вдруг снял каску, сбросил очки в металлической оправе и сорвал приклеенные усики. То был Мишка Качанов. Нужно отдать ему должное: замаскировался под немца он отменно. Форму взял у старшины напрокат, немецкий автомат разыскал на свалке металлолома и там же нашел гофрированную коробку для рожков с патронами. И никому в голову не пришло желание рассмотреть Мишку повнимательнее, когда он распахнул дверь и крикнул: "Хенде хох!" А если бы такое желание пришло, то можно было без труда рассмотреть, что у автомата ствол гнутый, а коробка до того мятая, что не могла уже служить по назначению. Но все обалдели от Мишкиного нахальства, и могло бы оно кончиться худо, окажись ненароком у кого-нибудь под рукой автомат или какое другое оружие или сумей лейтенант без заминки отстегнуть кнопку у кобуры.
Злую шутку сыграл с ними Мишка Качанов. Трусов вдруг запоздало рванулся к пирамиде, но его на полпути задержал Юра Лукин, упрекнув:
- Очумел, что ли?
- Да я его за такое пристрелю сейчас!
- Не валяй дурочку!
Лейтенант был белее стенки. Зло кусал губу - отходил медленно. Только Ишакин сохранял внешнее спокойствие, кривил в улыбке губы и наконец проговорил:
- Чижики, похоже, в штаны наклали.
- Заткнись! - запальчиво крикнул Трусов.
- А ты на меня-то чего гавкаешь? Ты на него гавкай, он же тебя до смерти напугал.
Андреев глянул на обескураженного таким финалом Качанова. Мишка действительно хотел повеселить ребят, осточертели им эти мины: лейтенант не знал никакой меры, а вышла вон какая неприятность, могло бы кончиться кровью.
Юра Лукин сказал:
- Наставить бы тебе, Михаил, по-дружески под глаза фонарей.
- Это зачем же? - вымученно улыбнулся Качанов.
- А чтоб лучше видел.
- Знаешь, что бывает за такие неуклюжие шуточки, Качанов? - пришел в себя Васенев. - Так не шутят!