- Вот везет! - сказал солдат, тащивший Вилямцека от машины. - Мне бы хоть денек поваляться.
Но Францу пришлось не денек, а полторы недели пролежать в госпитале. Он мог бы лежать и дольше, врач считал, что с выпиской не следует торопиться. Пусть больной не спешит. В субботу раненым будут выдавать деньги. Получит и пусть себе едет в часть.
Франц продолжал настаивать. Доктор был приятно удивлен - не перевелись, значит, еще патриоты. Иные, наоборот, стараются поволынить в госпитале, придумывают всякие болезни, а этот сам рвется на передовую.
Франца больше всего тревожила предстоящая выплата денег. Кто-кто, а кассир наверняка придерется. На каком основании станет он выплачивать ему солдатское жалованье? До субботы оставалось еще два дня, когда Франц, уговорив санитара, покинул на часок госпиталь и, конечно, не вернулся.
Той же ночью Франц нашел в лесу запрятанные под снегом лыжи и перешел линию фронта. В условленном месте его встретил баварец из объединения "Свободной Германии".
- Ну, брат, я уж считал, что ты не вернешься. Думал, или тебя сцапали, или… - баварец не договорил.
- Что - или? - задорно спросил Франц. - Думал, перешел обратно?.. Нет, с меня хватит. Обратно дороги нет…
- Ладно, ладно! Рассказывай, что случилось. - Баварец почувствовал себя виноватым за выказанное сомнение.
Глава пятнадцатая
1
С тех пор как умер отец, в семействе Ройзманов решающее слово всегда оставалось за старой Рахилью. Вместе с небольшим наследством, оставленным главой семьи, к ней перешел и непререкаемый авторитет покойного мужа. Рахиль получила право верховного судии и советчика во всех делах, касавшихся семейных взаимоотношений или общения Ройзманов с внешним миром. Свою семью, пустившую глубокие корни не только в Варшаве, но и далеко за ее пределами, Рахиль считала если не государством, то во всяком случае небольшим княжеством, в котором все ее подданные были связаны тесными родственными узами. Дети Рахили давно выросли, сами обзавелись семьями, жили своими интересами, но ни одно решение не принималось без участия старой, болезненно полной Рахили. Казалось, что в ее постоянно озабоченных глазах сквозит вековая еврейская мудрость.
Делами фирмы она поручила заниматься старшему сыну - Илье. Вместо отца он стал компаньоном импортной торговой фирмы "Мозджевицкий и К". Другой сын, Вениамин, был… Впрочем, к чему вспоминать о том, что делал каждый перед войной, какие надежды возлагала на каждого Рахиль! Все пошло прахом, уничтожено войной. Никто не успел оглянуться, как немцы пришли в Варшаву и загнали евреев в гетто.
Люди уж так устроены, что никогда не бывают довольны, даже в самое лучшее время. Говорят же, что хлеб не бывает без корочки. Рахиль тоже часто роптала. Но жизнь в гетто оказалась сплошной черствой и горелой коркой. Но что поделаешь! Приходилось терпеть. С библейской мудростью Рахиль пришла к выводу, что главное теперь - сохранить семью, сообща пережить несчастья и беды, свалившиеся на их головы. Надо приспособиться и выжить.
У каждого члена семьи Ройзманов были свои привязанности, свои склонности, достоинства и недостатки. Их надо знать и учитывать. Требовалось большое искусство Рахили, чтобы все сглаживать, предвидеть и устранять возможные недоразумения. Все, что происходило в семье, напоминало ей работу швейной машины, стоявшей десятилетиями в ее спальне. Чтобы машинка не рвала нитку, чтобы давала ровную строчку, надо предохранять ее от пыли и ржавчины, следить за челноком, содержать ее в полном порядке. Надо знать, что от чего зависит. Так и в семье - Рахиль должна быть постоянно в курсе событий, чтобы день за днем ложился ровной стежкой.
У Рахили были, конечно, свои симпатии. Она больше других любила Вениамина и Регину, младшую дочь, с упрямым и своенравным характером. Интересно! В одной семье рождаются совсем разные дети. Но в том-то и дело, что относиться надо ко всем одинаково. Хотя бы внешне. Иначе возникнет разлад и разброд. А Рахиль Ройзман больше всего боялась семейных разладов. Сколько бессонных ночей, тревог и волнений доставила ей та же Регина. Она куда-то исчезала и вернулась только через полтора года. Оказывается - была в Испании. Что ее туда потянуло? А потом это ее замужество. Из-за него чуть не распалась семья. Рахиль считала, что только она смогла утихомирить страсти. Но чего это стоило! Казалось, что и ее авторитет и семейные устои готовы были рухнуть, как во время землетрясения. То был смелый шаг с ее стороны - Рахиль пошла тогда наперекор всем другим и согласилась, чтобы Регина вышла замуж за гоя. Поступок неслыханный в семье Ройзманов. Но если хорошенько подумать - что могла сделать Рахиль? Регина все равно настояла бы на своем. Мужем ее все равно стал бы племянник компаньона - пан Мозджевицкий.
Рахиль знала характер дочери и предпочла сделать вид, будто она согласна. Да, собственно говоря, Рахиль и не имела ничего против Мозджевицкого. Разве только то, что он не еврей. Она все же сказала дочери - такие браки не бывают счастливыми. Дай бог, если ошибется…
И все же Рахиль считает, что Регина хорошая дочь. Когда случилось несчастье, когда немцы загнали евреев в гетто, Регина сама вернулась домой. Она добровольно стала носить на груди желтую шестиконечную звезду "Моген Довид", как и все евреи, обитатели гетто. Вместе с этим древним знаком она приняла на себя все беды и унижения. Регина не изменила еврейству. На это решится не каждый! Дочь могла бы спокойно уехать в Лодзь, как предлагал ей пан Мозджевицкий. Она не сделала этого. Но, может быть, у нее случился разлад с мужем? Может быть, что-то другое привело ее в гетто? Кто знает - разве от Регины добьешься толку!
Но так или иначе, возвращение Регины примирило всех в семье Ройзманов. Она снискала даже прощение Натана, среднего брата, который особенно возмущался когда-то и протестовал против ее брака с поляком.
Перебирая в памяти все, что происходило в годы, минувшие после смерти мужа, Рахиль Ройзман все больше утверждалась в мысли, что ей никогда еще не приходилось решать таких сложных вопросов, как сейчас, в эти тревожные дни. Никогда!
В черном платье, громоздкая и седая, Рахиль возвышалась над всеми в своем огромном кожаном кресле. Ее белые пышные волосы с голубым отливом, заколотые черепаховым гребнем, походили на прозрачную, серебристую корону. В комнате, загроможденной старинными вещами, вокруг нее сидели ее дети и дети ее детей. На семейный совет Рахиль велела позвать всех Ройзманов, даже внуков, - пусть слушают. Они сидели притихшие, большеглазые, с бледными, худыми личиками - хилые растеньица, выросшие в темноте. В варшавском гетто было так голодно…
Были здесь два ее сына - Илья и Натан с женами, старшая дочь Эсфирь с мужем и Регина. Отсутствовал только любимец матери Вениамин: с начала войны о нем не было никаких вестей. Каждый из Ройзманов мог высказать свое мнение. Обсуждался вопрос - что делать дальше? Ехать на Восток или оставаться в гетто. Германские власти через совет еврейской общины объявили призыв добровольцев. Могут ехать все, кто пожелает. В первую очередь нетрудоспособные.
Несомненно, последнее слово принадлежало Рахили. От ее слова зависело многое. Но она пока только слушала. Моисею куда легче было принять решение об исходе евреев из Египта в землю Ханаанскую. Моисей советовался с богом на горе Синае. С кем могла посоветоваться Рахиль Ройзман?
Роза, жена Натана, уверена твердо, что надо уезжать на Восток. Хуже не будет. Ехать немедленно, пока немцы не раздумали посылать добровольцев. В России - все знали, что ехать на Восток - значит в Россию, - будет легче. Ее так угнетает варшавское гетто, обнесенное колючей проволокой. Отсюда надо вырваться во что бы то ни стало.
Регина была против. Она не верит немцам. Почему вдруг на Восток, - все время говорили, что будут отправлять на остров Мадагаскар. Там немцы намерены создать еврейское государство. Нет, лучше оставаться на месте.
Натан возразил: Регина не приводит никаких доводов. На предприятии Вальтера Тибенса, где он работает, многие согласились ехать. Для себя Натан сделал вывод - он завтра же подаст заявление. Надоело жить впроголодь и получать какие-то гроши. Тибенс - предприимчивый немец, пользуется тем, что его предприятие оказалось в черте гетто. Может платить сколько ему вздумается. Надо уезжать, пока не поздно…
Характером своим Натан походил на суетливого муравья, который, надрываясь, терпеливо волочит ношу к вершине муравейника. Сколько раз он срывался и падал! Поднимался и снова карабкался, пока не сваливался вновь к подножию человеческого муравейника. Он просто не мог долго оставаться на месте. Все время должен был что-то делать. Иногда Натану казалось, что все уже сделано, что он своего добился, и вдруг его захватывала новая идея. Вершиной муравейника для него служило собственное благополучие. Даже дома, когда, все переделав, Натан удовлетворенно садился передохнуть, он обязательно обнаруживал какие-то непорядки и вскакивал с места. То перевешивал фотографию дочки, то бежал в москательную за эмалевой краской, чтобы подновить кухонный шкаф. Натан любил все делать сам.
Перед войной он, кажется, начал выбиваться в люди. Ему пригодилось знание иностранных языков. Натан руководил группой переводчиков в экспортном отделе фирмы Мозджевицкого. Война столкнула его вниз, бросила в гетто. Но муравей снова карабкался вверх. У Тибенса начал с чернорабочего, через полгода перешел в контору. Но что толку? Тибенс платит ему те же деньги. Конечно, на Востоке будет гораздо лучше. Там ему пригодится русский язык…
Рахиль знала неспокойный характер Натана. Может быть, он в чем-то и прав, но Рахиль хочет послушать Илью. У Ильи характер отца, трезвый, практичный ум. Илья работает в продовольственном управлении общины. Конечно, он знает обстановку лучше других. Илья сказал:
- Теперь с продовольствием в гетто будет еще хуже. Вы знаете, что заявил Пальфингер - начальник Трансферштелле? Вчера он прислал из Берлина письмо директору фирмы "Крюгер и сын". Послушайте, что он пишет. - Илья достал записную книжку и прочитал: - "Поставку бракованных яиц с маленькими пятнами прекратите. Евреи в гетто могут получать только гнилые яйца". Я сам читал это письмо. "Крюгер и сын" - основная фирма, которая доставляет продовольствие в варшавское гетто. Теперь она будет получать только кормовую брюкву. Что вы на это скажете?
Илья снял пенсне, положил на колени записную книжку и обвел глазами всех собравшихся в комнате. Потом он добавил:
- Из гетто увезут всех. Адам Черняков уже подписал распоряжение от имени совета еврейской общины. Ему предложили это сделать немецкие власти. Пока отправляют добровольцев. На Восток лучше приехать первыми.
Рахиль не знала, кто такой Пальфингер. Но если он может что-то запрещать, значит, большой немецкий начальник. Весьма смутное представление имела она и о Трансферштелле - германской организации, наблюдавшей за постам кой продовольствия в гетто. Из слов сына Рахиль поняла главное выдавать будут только брюкву да еще гнилые яйца. Но разве можно употреблять их в пищу? Потом, если Адам Черняков, председатель общины, призывает евреев уезжать из Варшавы, значит, надо ехать. Слова Ильи окончательно убедили Рахиль - Ройзманы должны покинуть варшавское гетто.
Кончиками пальцев Рахиль взяла медальон с портретом мужа, он висел у нее на груди на тонкой золотой цепочке. Это был знак, что старейшая в семье Ройзманов намерена высказать свое мнение. И черепаховый гребень с розовым жемчугом, и кольца, и золотой медальон Рахиль надевала лишь в наиболее торжественных случаях. Голоса смолкли.
- Я думаю, надо ехать, - сказала она. - Иначе все мы умрем здесь от голода. Людям нельзя питаться одной брюквой. Давайте поедем, дети.
Все согласились. Собственно, это было уже решено. Мать только подтвердила единодушное мнение. Даже Регина не возражала. Начали обсуждать, как ехать, что брать в дорогу. Возникало множество неразрешимых вопросов. Багаж не должен превышать пятнадцати килограммов на человека. Но как быть с постелями? Может, взять только подушки. Что делать с посудой, что брать из одежды? У Рахили сразу голова пошла кругом. Конечно, можно взять и по двадцать килограммов, но кто станет взвешивать! Главное, надо забрать все наиболее ценное, полезное, что может понадобиться на новом месте. Остальное придется бросить. Рахиль с сожалением оглядела привычные, дорогие ей вещи. Они с мужем приобретали, сохраняли их всю жизнь. Даже когда переселялись в гетто, удалось многое перевезти в эту комнату. Столько вещей, что негде повернуться!
Потом снова заговорили о том, когда ехать. Илья предложил завтра подать заявление и уезжать при первой возможности. Всех уже охватило взволнованное нетерпение - раз решили, надо быстрее покончить со сборами. Рахиль сказала - завтра все должно быть готово. С добродушной иронией Илья Ройзман подумал: "Мать, как английская королева, утверждает все, что решит парламент". В глубине души он понимал - матери только кажется, будто она всем управляет. И единство семьи - тоже видимость. Семья давно распалась. Каждый живет по-своему. Но зачем разрушать иллюзии. Старший сын любил мать и относился к ней с подчеркнутым уважением…
2
Прошло два дня после того, как Ройзманы решили переезжать на Восток. В понедельник Натан ушел со службы позже обычного. На фабрике составляли списки отъезжающих из варшавского гетто. Называли даже место будущего поселения - где-то около Минска. Натану удалось записаться одним из первых. По поручению совета общины, списки составлял господин Ваксман. Натан был немного с ним знаком. Не удалось только записать мать и сестру - они жили в другом квартале, и требовалась справка о родственных отношениях. Всюду эти ненужные формальности! Шагу нельзя шагнуть без справки.
Господин Ваксман обещал похлопотать, но он и сам как следует не знал, что нужно делать. У него примерно такое же положение - теща живет отдельно, а ехать, конечно, лучше всем вместе. Ваксман собирался куда-то пойти, кого-то просить - должны же немецкие власти поддержать законную просьбу. Заодно он поговорит и о матери Ройзмана.
Домой шли вместе. Натан подождал господина Ваксмана - из-за этого он и задержался на фабрике. Ройзману казалось, что от господина Ваксмана что-то зависит, и он чуточку заискивал перед своим знакомым. По дороге говорили о предстоящем отъезде.
- Я одно могу вам сказать, - говорил Ваксман, - быстрей уезжайте из гетто! - Он понизил голос, хотя на улице на них никто не обращал внимания. - Желающих очень много, Я это знаю…
- Разве это зависит от нас. Я готов хоть сейчас, но жена просит задержаться на недельку - у портного лежит скроенное пальто. Она тоже права. Нельзя ехать раздетой. В России знаете какой климат… Так я надеюсь, господин Ваксман, вы мне поможете с матерью?
- Что за вопрос! У меня есть один знакомый немец, он служит в СС. Завтра я все улажу. Едемте вместе! И не позволяйте жене затягивать отъезд. Ни в коем случае! Пусть заберет недошитое пальто. Вы думаете, в Минске нет хороших портных?…
На углу они попрощались. Ваксман жил двумя кварталами дальше. Ройзман повернул вправо. Он не обратил внимания на торопившихся куда-то людей. Навстречу проехал грузовик, переполненный женщинами, детьми, узлами, чемоданами, свертками. Уже едут!.. Господин Ваксман прав. Уезжать, уезжать! Как можно скорее ехать. Натан даже позавидовал пассажирам грузовика - первые. Им легче будет устроиться на Востоке. Первые! Первых уже нет. Каждый день из варшавского гетто уезжают тысячи людей. Натан разузнал - погрузку проводят на Умшлагплаце.
Дома Натан обнаружил пустую квартиру. Растерянно остановился в дверях. Не было ни жены, ни соседей. Всюду видны следы поспешных сборов: разбросанные, забытые веши. Неужели их отправили одних? Почему? Зачем такая спешка! Роза забыла даже шерстяной свитер. Ночами может быть холодно. Где же ее теперь искать? Может быть, еще не уехали… А вот кукла Фани!.. Девочка ни за что не уснет без нее… Еще хуже - забыли аптечку!.. Может, он успеет застать их на станции…
Натан торопливо собрал забытые вещи, неумело завернул их в свитер и вышел. На улице было много таких же, как он, - озабоченных, спешащих мужчин. Все с желтыми шестиконечными звездами. Одни мужчины. Они шли в одном направлении. От желтых пятен рябило в глазах. Некоторые почти бежали, обгоняя других, тревожно переговаривались. Кто-то сказал - сегодня вывезли жителей четырех кварталов. Дали полчаса на сборы. Забрали всех, кто был дома.
Недалеко от Умшлагплаца цепочка эсэсманов преградила дорогу. Дальше не пропускали. Потом, вероятно, многим пришла мысль перехватить эшелон на окраине гетто. Бросились к железнодорожной ветке.
Натан, задыхаясь, бежал по середине улицы. В голове одна только мысль - успеть, успеть… Надо во что бы то ни стало застать эшелон, он вот-вот должен уйти из варшавского гетто. Может, уже ушел…
Этот неистовый бег походил на жуткий, массовый кросс. Только у каждого вместо номера на груди желтели шестиконечные звезды. Мелькали засаленные котелки, непокрытые головы, растрепанные бороды, развевались полы, слышался тяжелый, отрывистый хрип.
Бежали переулками, проходными дворами, лезли через заборы, подсаживая один другого, прыгали через канавы, через ямы с фиолетовыми пятнами нефти. Так бегут на пожар в захолустном местечке, не зная еще, что горит: соседский или собственный дом.
Натан одним из первых прибежал к железнодорожной ветке. Паровичок деловито вытягивал состав из тупика, он уже исчез за распахнутыми деревянными воротами. Здесь кончалось гетто. Товарные вагоны медленно катились по насыпи. Двери закрыты, а на тормозах, на подножках, на крышах - всюду эсэсовцы. Они, как черные мухи, облепили поезд. Это все, что увидел Натан.
С растерзанным узелком стоял он у насыпи и глядел на удалявшиеся вагоны… Из синего свитера, свисавшего из узелка, торчала головка целлулоидовой куклы. Натан не заметил, как выскользнула кукла и упала на землю. Исчез последний вагон. Железнодорожный сторож закрыл ворота, опутанные колючей проволокой, и ушел в будку. У ворот остался эсэсовец с автоматом. Натан переступил с ноги на ногу. Хруст раздавленного целлулоида вывел его из оцепенения.
Он поднял расплющенную куклу, попробовал исправить. Но лицо куклы так и осталось вдавленным, словно вывернутым наизнанку. Так и шел он через все гетто, держа куклу в руках. Натан не понял, как он очутился на улице, где жила мать в семье старшего брата. Сюда непроизвольно принесли его ноги. Так лошадь с брошенным поводом приходит в свою конюшню. Только в доме матери могли его понять и утешить.
Тревога, охватившая варшавское гетто, уже проникла в дом Ройзманов. Поголовный вывоз жителей нескольких кварталов связывали с другой новостью: Адам Черняков, всеми почитаемый председатель еврейской общины, покончил самоубийством. Уже три дня в гетто были расклеены извещения за его подписью - о переселении варшавских евреев. Рассказал об этом Илья.
Сегодня днем, перед смертью, Адам зачеркнул свою подпись под объявлением. Илья Ройзман первым увидел председателя мертвым. Адам сидел за письменным столом, с запрокинутой головой и бессильно упавшими руками. В одной руке он сжимал скомканный лист бумаги. Илья разжал коченеющие пальцы, листок упал на пол. Это было объявление о переселении евреев из гетто с зачеркнутой подписью Чернякова. Почему он зачеркнул подпись? Что хотел этим сказать? А смятое, изорванное объявление? Что это - агония или предупреждение? Какая здесь скрыта тайна? Что узнал Адам перед смертью, что скрыл от общины?
Мать слушала и, стиснув руками голову, раскачивалась из стороны в сторону. Рахиль шептала: