За несколько дней до наступления Гитлер переехал в ставку фон Рунштедта в замок Цигенберг и приказал вызвать к нему на совещание всех командиров дивизий. Генералов собрали в другом месте, обыскали, отобрали у всех оружие, портфели и в автомобилях, автобусах повезли в ставку.
Гитлер говорил два часа. Он размышлял о победе, перескакивал с одной темы на другую, снова возвращался к своей главной мысли, рассуждал о политических итогах предстоящих событий. Полковники, генералы, фельдмаршалы внимательно слушали. Как и в прежние годы, он сумел наэлектризовать их, заставил снова верить в свой полководческий гений. Это было для него главное…
Невозмутимый, точно высеченный из камня, сидел за столом фельдмаршал фон Рунштедт. Бледное лицо его было бесстрастно. За годы войны он испытал немало падений и взлетов. Но больше было взлетов. Его считали героем разгрома Франции. Он руководил битвой за Киев, командовал фронтом на Западе. Гитлер поощрял его за успехи, увольнял за промахи и снова возвращал в армию. Рунштедта называли "Гинденбургом второй мировой войны". Теперь Гитлер поручал Рунштедту арденнскую операцию.
За столом сидели еще Зепп Дитрих и Гассо фон Мантейфель. Зепп - в прошлом начальник личной охраны Гитлера, - низкорослый и коренастый, был развязен и груб, а фон Мантейфель, худощавый, с длинным грустным лицом, походил ка священника. Оба они командовали танковыми армиями прорыва, и генералы, приехавшие на совещание, смотрели на них как на счастливчиков - вот кто отхватит теперь награды!.. Все верили в успех арденнского наступления. Гитлер сумел на короткое время загипнотизировать своих генералов. Он обрел над ними прежнюю власть. И многие из собравшихся в Цигенберге вспомнили другое совещание - в Берхтесгадене, перед вторжением в Польшу…
Среди наехавших в Цигенберг военных самым младшим по званию был подполковник Отто Скорцени. Он сидел где-то сзади, предпочитая по привычке диверсанта-разведчика оставаться в тени. Но белокурый гигант подполковник с иссеченным шрамами, свирепым лицом был в Цигенберге четвертым по счету человеком, на которого Гитлер делал главную ставку в арденнском наступлении. Рунштедт, Дитрих, Мантейфель и он, Скорцени.
Все эти недели Скорцени напряженно работал, сколачивая свою таинственную стопятидесятую танковую бригаду. Ему удалось набрать сотни две надежных эсэсовцев, отлично говорящих по-английски. Для стажировки их отправили в лагеря американских военнопленных, чтобы навести лоск на произношение. Там они выдавали себя за американских солдат. Теперь сам черт не отличит их от американских парней из штата Георгия, Техаса или Дакоты…
Всего в стопятидесятой бригаде Скорцени насчитывалось более трех тысяч человек. Их обучали управлять американскими танками, стрелять из американского оружия, водить американские легковые и грузовые автомобили. Вот уже сколько времени все они щеголяли в форме американских солдат и офицеров.
Но Скорцени обучал своих людей не только знанию американской техники. В диверсионной школе под Ораниенбургом командиры летучих отрядов зубрили на память расположение американских штабов, которые следует разгромить, фамилии командиров, которых нужно убить. Диверсантов учили обращаться с бесшумными пистолетами, с авторучками-самострелами, с ядами и отравленными кинжалами.
Бригада уже стояла в горах Эйфеля, вблизи переднего края, когда Скорцени отправился на совещание в Цигенберг. Он доложил фюреру - бригада готова к действию. Казалось, все было предусмотрено, вплоть до условных знаков, по которым диверсанты могли бы опознавать друг друга. Это придумал сам Скорцени: люди из его бригады носят синие или розовые шарфы, а на кителе вторая пуговица сверху должна быть отстегнута… И еще - если надо привлечь внимание своих людей - старший постукивает по каске пальцами… Вот так… Гитлер остался доволен…
Наступление четырех англо-американских армий севернее Арденн началось в ноябре. Но войска союзников неожиданно натолкнулись на упорное сопротивление противника. За две недели наступления удалось продвинуться вперед всего на одиннадцать километров. Плотина Швамменуэль продолжала оставаться у немцев…
Правда, армия Паттона прорвалась на Саар, но это было второстепенное направление. Ноябрьские бои не принесли успеха союзным войскам. Немцы снова обрели упорство и стойкость.
Военная разведка союзников была совершенно уверена, что раскрыла планы фельдмаршала Рунштедта. Стало известно, что с сентября старый германский фельдмаршал вновь начал командовать Западным фронтом. Фон Рунштедт упорно цепляется за плотину Швамменуэль, готовит ловушку. Для того и сосредоточил здесь танковую армию. Лишь только союзные войска форсируют реку Рур, фон Рунштедт откроет плотину и нанесет контрудар. Это следовало учесть при подготовке нового наступления, которое предполагалось осуществить в январе. Так думали в англо-американской разведке.
Шестнадцатого декабря в Версаль снова приехали на совещание командующие войсками. Совещание проводил Эйзенхауэр. Накануне ему присвоили очередное звание и он получил пятую звезду на погонах. Перед совещанием все поздравляли его.
У всех было приподнятое настроение. Но в разгар совещания настроение омрачилось. Полковник из разведывательного отдела бесшумно открыл дверь и на цыпочках прошел через комнату мягким, упругим шагом. Так ходят больше из уважения к начальству, чем из желания сохранить тишину… Полковник остановился перед генералом Кеннетом Стронгом и протянул ему какую-то телеграмму. Начальник разведывательного отдела прочел, недоуменно вскинул брови, снова нагнулся над телеграммой. Из первой армии доносили, что противник рано утром перешел в контрнаступление в районе Арденн и в первые же часы смял передовые части восьмого американского корпуса.
Совещание было прервано…
3
После ноябрьских неудач на Западном фронте бригаду полковника Макгроега отвели на отдых. Она стояла в маленьком бельгийском городке, который словно и не видел тягот многолетней войны, хотя за эти годы воюющие армии не раз перекатывались через его улицы с запада на восток и с востока на запад. Они не задерживались здесь, и опрятный, тихий городок сохранял свой патриархальный вид.
На фронте наступило длительное затишье, и многих британских солдат уволили в отпуск. Рассчитывал поехать в Англию и Роберт Крошоу, но полковник задержал его, пообещан отпустить позже. А Роберту так хотелось побывать дома… Отец писал, что давно уже вернулся из Мурманска, что мать продолжает прихварывать и очень было бы хорошо, если бы Роберту удалось хоть ненадолго приехать в Глазго.
В середине декабря полковник Макгроег выкроил несколько свободных дней и решил провести их в Париже. За все месяцы, прошедшие после вторжения, ему так и не удалось там побывать. Условились, что сержант Крошоу отвезет полковника на машине, вернется обратно в бригаду и сразу же поедет в отпуск.
Дорога до Парижа была тяжелая. Мокрый снег начал подмерзать, а асфальт покрылся тонкой ледяной коркой. Машина с трудом слушалась управления, особенно когда приходилось тормозить. Но негры-шоферы, мчавшиеся навстречу, будто ничего не замечали и не обращали внимания на непогоду. Они гнали "студебеккеры" так стремительно, что в ушах свистело, когда они проносились мимо. Роберту не один раз приходилось сворачивать в сторону, чтобы не столкнуться с этими громоздкими слонами…
В Париж въехали поздно. Огромные лужи, присыпанные снегом, расплывались среди пустынных улиц. На перекрестках стояли французские полицейские. Они зябко кутались в черные плащи, укрываясь от порывов холодного ветра. Полицейский указал, как проехать к отелю "Мажестик", где размещались офицеры экспедиционных войск.
Роберт был вконец измучен многочасовой трудной дорогой. Нечего было и думать, чтобы в тот же день пуститься в обратный путь. Полковник предложил Роберту остаться на денек в Париже, отдохнуть, посмотреть город. Но Крошоу согласился провести в Париже только ночь. Лучше он побудет лишние сутки в Глазго…
Когда Роберт Крошоу стоял с полковником в вестибюле, он увидел, что вниз по мраморной лестнице спускаются двое - невысокий англичанин в морской форме и американский офицер с тонкими стрелками смоляных усов. Это были Джимми Пейдж и Фостер Альварес - Испанец. Каким-то чутьем они находили один другого в сутолоке военных лет.
Роберт и Пейдж сразу узнали друг друга. С того времени, когда Боб в последний раз видел своего школьного товарища, Пейдж ни капли не изменился - все такой же безукоризненно чистенький, видно преуспевающий и благополучный. Роберт невольно глянул на свои измятые, залоснившиеся штаны.
Пейдж козырнул полковнику и радушно поздоровался с Робертом.
- Где ты остановился, старина? - спросил Пейдж. - Может быть, отправишься к нам?
- А ты живешь здесь, в гостинице?
Ну вот еще! - пренебрежительно воскликнул Пейдж. - В Париже можно жить поудобнее… Не правда ли, Фостер?..
Джимми познакомил Роберта с американцем, который протянул ему маленькую руку.
Роберту Крошоу было безразлично, где ночевать, и он согласился на предложение Джимми. Они втроем сели в "джип". Фостер Альварес указывал, куда ехать.
- А ты что, собираешься снова на фронт? - спросил Пейдж. - У тебя такой вид, будто ты только что вылез из окопов.
- Да, завтра утром, - ответил Роберт. - Мы стоим недалеко от Брюсселя…
- Вот это здорово! - оживился Пейдж. - Может быть, захватишь нас тоже?.. Мне нужно в Антверпен, а Фостеру в Спа… Спа почти по дороге.
Боб согласился. Пожалуйста! Но только он собирается выехать очень рано.
Квартира, в которую они вошли, походила скорее на склад. В прихожей до самого потолка поднимались ящики, коробки, мешки, прикрытые брезентом. Им открыла француженка средних лет в белом переднике и крахмальной наколке.
- Ты не обращай на это внимания, - сказал Пейдж, кивнув на ящики. - Сейчас ты просто ахнешь…
Он провел Роберта во внутренние комнаты. Просторные, богато обставленные, похожие на антикварный магазин.
- Здесь жил петэновский министр, - объяснял Пейдж. - Он сбежал, и мы, так сказать, оккупировали его квартирку…
В столовой был накрыт стол, и француженка, встретившая их у двери, прислуживала за ужином. Роберта разламывала усталость. У него просто слипались глаза, особенно после выпитого вина, и он взмолился, чтобы его отпустили спать. Он с наслаждением вытянулся на белоснежных простынях, под невесомым одеялом. Спал крепко, без сновидений, но под утро его разбудил рокот и гул моторов, доносившийся с улицы. Роберт приподнял маскировочную штору и глянул в окно. Квартира была на втором этаже, а внизу находились какие-то склады. Роберт еще вечером обратил на это внимание. Сейчас двери склада были распахнуты, и с грузовиков переносили туда тяжелые ящики.
Потом Роберт услышал разговор в соседней комнате.
- Дай шоферам по две тысячи франков и сигареты. Пусть они быстрее уматывают отсюда… - говорил Альварес.
- Но я обещал заплатить больше, - ответил Пейдж.
- Хватит с них этого… Пусть эти французы будут благодарны, что их освободили… - Фостер рассмеялся своим резким смешком. - А твоему приятелю тоже придется платить? - спросил он.
- Не знаю, возможно - самую малость… А ты знаешь, кто это такой? - Джимми понизил голос, и Роберт не расслышал, что он сказал дальше.
Они негромко рассмеялись.
Роберт снова заснул. Он открыл глаза, когда в комнату вошел Пейдж и зашуршал маскировочными шторами. В окно заглянул тусклый свет зимнего дня. Роберт вскочил и начал торопливо одеваться, ворча на Пейджа - почему он не разбудил его раньше.
- А куда тебе торопиться?.. - беспечно ответил Пейдж. - Разве от твоего присутствия быстрее кончится война…
Роберту все не удавалось спросить Пейджа про Кет Грей, которую так и не смог вытравить из памяти. Сейчас было самое удобное время поговорить об этом.
- Право, не знаю, - ответил Пейдж на вопрос Роберта. - Вероятно, сейчас где-нибудь во Франции. Их дивизия высаживалась на юге. - Пейдж назвал фамилию командира дивизии, которая частенько мелькала в последнее время в газетах.
Конечно, Джимми Пейдж не утерпел и посыпал соли на старые раны товарища. С равнодушным видом он сказал Роберту:
- А этот Фостер - тот самый американец, с которым Кет путалась в Лондоне…
Роберт нагнулся и принялся сосредоточенно шнуровать ботинок.
Из Парижа выехали поздно. Сержант Крошоу молча гнал машину, а Джимми с Альваресом устроились на заднем сиденье. Всю дорогу они болтали о своих делах, что-то подсчитывали, делили, порой говорили намеками, переходя на шепот.
В голове Роберта теснились невеселые мысли. Как нелепо, путано все получается… Во время войны первый убитый им человек оказался французом, родину которого они теперь освободили. А вот сзади в машине сидит американец-союзник, который принес ему, Роберту Крошоу, столько горя… И он, как извозчик, везет сейчас этого спекулянта на фронт…
За Компьеном выехали на трассу, прозванную "Красной пулей". По этой трассе доставляли грузы с побережья на фронт. Но теперь "студебеккеры" шли в ту сторону, что и машина Роберта Крошоу.
В каком-то городке обогнали длинную колонну грузовиков, и Фостер Альварес попросил на минутку остановить "джип". Он выскочил из машины и побежал назад. Долго говорил с американским офицером, сопровождавшим колонну. Обратно вернулся сияющий. Не стесняясь Роберта, сказал Пейджу:
- В следующий рейс обещал четыре тысячи галлонов бензина. Деньги наличными…
Американцы торговали военным имуществом прямо на дорогах, а на переднем крае не хватало ни горючего, ни боеприпасов, ни теплой одежды. Сержант Крошоу это отлично знал по себе. Если бы не джемпер, связанный покойной сестренкой Вирджинией, пришлось бы Роберту мерзнуть так же вот, как эти парни на перекрестке дороги…
Вместе с другими машинами "джип" катился теперь по дороге между холмами, поросшими лесом. Начинались Арденны. Снова повалил снег, липкий и мокрый. Его хлопья падали на ветровое стекло и оставляли на нем прозрачные кляксы. Небо затянулось непроницаемой пеленой облаков.
Когда частокол леса отходил от дороги, на луговинах виднелись длинные штабеля канистр, снарядных ящиков, бумажных мешков… Штабеля тянулись вдоль дороги на целые километры. Гористые Арденны будто превратились в головной интендантский склад американской армии. Все перелески были забиты военным имуществом, а грузовые колонны сворачивали с шоссе и сваливали под открытым небом всё новые ящики, мешки, канистры…
Кое-где горели костры, и солдаты протягивали к огню закоченевшие руки. Было не так уж холодно, но промозглая сырость пронизывала жиденькую солдатскую одежду, вызывала озноб.
В городок Спа приехали в сумерках, и Роберт Крошоу не решился продолжать путь в потемках - здесь, в прифронтовой полосе, запрещалось зажигать фары.
С видом знатока-гида Джимми рассказал, что когда-то в Спа находилась главная ставка кайзера Вильгельма Второго, а теперь здесь располагается штаб первой американской армии. Вон в том доме…
Но в тот пасмурный, холодный вечер Роберта Крошоу меньше всего интересовала дислокация американского штаба или исторические места маленького бельгийского городка. Он проклинал в душе и Пейджа, и американца Фостера, и тот час, когда с ними встретился. Из-за этой дурацкой поездки в Арденны Роберт потерял по меньшей мере сутки отпуска. Он мог бы провести их в Англии - ведь приближается рождество…
- Ты не огорчайся, - пробовал утешить Роберта Пейдж, - мы дадим тебе за работу картон сигарет, двадцать пачек…
Роберт не выдержал, послал Пейджа к черту. Он рано улегся спать в каком-то общежитии, чтобы на рассвете выехать в бригаду. Джимми спал тут же. Проснулись от грохота канонады, Роберт подумал, что еще полночь. Он посмотрел на часы - начало шестого.
Канонада продолжала греметь. Орудийные выстрелы всех подняли на ноги. Роберт вышел на улицу. Тяжелые выстрелы доносились теперь более явственно. Бьют из стопятидесятипятимиллиметровых пушек - на слух определил Крошоу. На востоке, где проводил фронт, в небе полыхали желто-багровые зарницы взрывов.
Вскоре кто-то прибежал из штаба и рассказал, что немцы ведут артиллерийскую подготовку. Потом новости стали приходить ежеминутно. Немцы перешли в наступление… Немецкие танки прорвали оборону… Смяли двадцать восьмую дивизию…
Когда рассвело, прибежал Фостер.
- Я еду с вами, - сказал он Пейджу. Голос Фостера звучал тревожно.
- Вы же ехали в Спа, - насмешливо напомнил Крошоу.
- Но здесь черт знает что делается!.. Штаб армии покидает Спа. Боятся, как бы немцы не захватили штаб… Надо быстрее смываться…
Вскоре они были за городом. Из Спа уходили вереницы машин. Но двигались они медленно, потому что за ночь подморозило и машины буксовали на льду. У въезда в первую же деревню образовалась пробка. Фостер отправился разузнать, в чем дело. На дороге лежал убитый шофер, а рядом стоял бледный американский майор и наскоро перевязывал себе рану. Оказалось, что четверть часа назад майора остановил американский патруль. Солдаты подошли к машине и вдруг вскинули пистолеты. Майор не расслышал выстрелов - вероятно, стреляли из бесшумных пистолетов. Шофер был убит наповал, а майор отделался пулей в руку… Скорее всего, это были немецкие диверсанты, хотя они отлично говорили по-английски. Майора они тоже сочли убитым, выбросили его из кабины, а сами вскочили в машину и уехали в том направлении. Майор указал здоровой рукой на дорогу.
Появилась военная полиция в белых касках и белых ремнях. У всех поголовно начали проверять документы. Очень подозрительно отнеслись к англичанам Пейджу и Крошоу. Их выручил Фостер, который предъявил свои документы. Полицейские сразу наполнились уважением к Альваресу, сотруднику военной разведки.
Чтобы не плестись в хвосте штабных машин, свернули на глухую дорогу. Но тут за поворотом перед ними вырос американский патруль. Солдат поднял руку, приказывая машине остановиться.
- Немцы!.. Парашютисты!.. Дай полный газ!.. - резко скомандовал Фостер Альварес. Он сидел рядом с Крошоу. Машина помчалась прямо на солдат. Один из них вскинул автомат, но Фостер, опередив его, выстрелил из пистолета. Солдат упал, второй отскочил в сторону. Вслед машине раздалось несколько выстрелов.
- А может быть, это не боши? - усомнился Роберт.
Фостер оглянулся. Солдат, который успел отскочить в сторону, указывал на удалявшийся "джип" и говорил что-то полицейским, которые сидели в открытой машине. Полицейский "виллис" рванулся в погоню.
- Теперь нажимай вовсю, - сказал Фостер. - Могут убить с перепугу…
Джимми Пейдж просто обалдел от страха. Роберт чуть-чуть сбавил газ на повороте и помчался опять, не разбирая дороги. Но и полицейский "виллис" не отставал. Время от времени сзади раздавались выстрелы, и пули то справа, то слева от машины вздымали маленькие облачка снежной пыли. Пейдж метался в кабине и вдруг, спасаясь от пуль, распахнул дверцу, вывалился на дорогу. Он несколько раз перевернулся и скользнул в кювет.
Крошоу продолжал гнать машину.
Испанец сидел рядом, втянув голову в плечи. Как ненавидел сейчас Роберт Крошоу этого плюгавенького, побледневшего человечка! В душе накипала неуемная ярость. Роберт вдруг понял, что он бессилен противиться охватившему его чувству. Он не может больше ни прощать, ни терпеть нанесенной обиды. Решение пришло само. Еще минуту назад Крошоу не знал, что он это сделает.
- Прыгай! - не то крикнул, не то прошептал он Испанцу и незаметно потянулся за пистолетом.