Майор, ворочая толстой, красной шеей, расстегнул мундир:
- Это ложь. Это не может бывать. Наши дальнобойные орудия на днях начинать обстрел Москвы из района Красный Полян. Вам известно об этом?
- Опоздали, господин майор! Ваши войска выбиты из этого района и вам не удастся обстреливать нашу столицу.
- Это неправда! У вас нет ничем доказать.
Шевченко достал из полевой сумки листы документа:
- В моих руках донесение командира одной из ваших дивизий. Можете прочесть сами.
Схватив бумагу, майор пробежал ее глазами, подумал минуту и сказал:
- Я готов отвечать, господин офицер. Но сказать мне битте - пожалуйста: кто вы? Офицер регулярная армия или партизан? - спросил Шмитке.
- Для вас это так важно?
- О да, да, это принципиально. Если вы партизан, то отвечать ваш вопросы я не желайт. Для нас они вне закон.
- Я капитан Красной Армии, - ответил Шевченко. - От ее имени и веду допрос. Вам этого достаточно?
- О, да. Однако я не понимайт, как вы здесь оказался?
- Я нахожусь на родной земле, господин Шмитке. А вот как и зачем вы оказались здесь, на чужой территории?
- Я выполняйт приказ фюрера. А он нам говорить: "Наша территория идет до Урал".
- Ваша армия - грабительская армия, бандитская. Она разрушила на нашей земле сотни городов, сожгла тысячи населенных пунктов, ограбила население, убивала детей и стариков.
- Жалость и милосердие нам запрещать фюрер.
- Значит, во всем виноват Гитлер? Только он? А где была ваша человеческая совесть? Вы лично осознали свою ответственность перед человечеством? - спросил Огнивцев.
- О! Человечество - это мы! Миром будем править только мы - арийцы, - снова перейдя на спесивый тон, заговорил фашист.
- Товарищ капитан, - вмешался в допрос до сих пор молча стоявший у двери с автоматом на груди рядовой Хохлов, - разрешите - я ему по сусалам врежу, а?
- Помолчите, рядовой Хохлов…
- Ну, товарищ командир, товарищ комиссар, дозвольте хоть разок ему подвесить, - молящим тоном просил боец. - Я его не до смерти, а вполсилы, а?
- Не надо по су-са-лам, - с трудом произнося незнакомое слово и толком не понимая его смысла, пролепетал Шмитке.
- Вообще-то стоило бы, - в сердцах бросил на стол карандаш Шевченко, - чтобы помнил, где он и с кем говорит. Но мы не фашисты!
- Эх, товарищ капитан!
- Прекратить разговорчики!
- Есть!
- Вон как вам задурили мозги, господин Шмитке, - продолжил Шевченко. - Стоите на краю могилы, а разглагольствуете о мировом господстве. Но достаточно! Вам придется отвечать на наши вопросы и правдиво, иначе вам пощады не будет.
Майор побледнел. На его лбу выступили капли пота.
- О, мой бог! Неужели расстрел?
- Это решит старший начальник или военный трибунал в зависимости от совершенных вами преступлений на нашей земле.
- Я надеяться на справедливость. Я буду просить… У меня старенькая муттер, жена, кляйне киндер - маленькие дети… Я ни в кого не стрелять, не убивать, не грабить. Я только выполнять приказы. У меня хороший репутаций. О, мой бог!
Шмитке закрыл глаза. Все кончено. Смерть. И зачем он здесь? Зачем в конце концов ему Россия? Чтобы здесь погибнуть, как собаке. Во всем виноват фюрер. Это он звал к завоеванию жизненного пространства. Но разве у нас его не было? У отца сорок гектаров земли. Можно было обойтись своей и не лезть в Россию.
Шмитке попросил разрешения закурить. Лихорадочно работал его мозг. И он принял окончательное решение.
- Сохраните мне жизнь и скажите, что я должен для этого сделать, - сказал он, утирая тыльной стороной ладони холодный пот со лба.
Наблюдая за пленным, комиссар Огнивцев понял, что прусская спесь с него сошла, его "патриотический дух" иссяк. Он был готов ответить на любой вопрос, сделать все, что прикажут, лишь бы ему сохранили жизнь.
- Итак, господин майор, будем считать вступительную часть допроса законченной, - сказал Огнивцев. - Время перейти к конкретному разговору.
- О, я, я, господин комиссар! Я все сказать. Дайте мне лишь гарантию, что буду жить.
- Командир вам уже сказал, что все решит наше командование или суд. Но мы доложим о вашей готовности оказать нам содействие…
Капитан Шевченко, слушая разговор Огнивцева с пленным, думал о тех вопросах, которые необходимо задать Шмитке, чтобы сократить время затянувшегося разговора. Рассматривая план расположения артиллерийского склада и схему охраны, он через переводчика, чтобы не слушать косноязычных ответов Шмитке, начал допрос:
- Какую должность вы занимали?
- Первый заместитель начальника склада.
- Кто его начальник?
- Подполковник Иоффе.
- Предназначение вашего склада и количественный состав обслуживаемого персонала? Сколько хранится на нем боеприпасов?
- Наш склад обеспечивает снарядами артиллерийские и танковые части четвертой и частично третьей танковых групп. В конце ноября к нам доставили снаряды для орудий большого калибра, предназначенных для обстрела Москвы. Склад обслуживают шесть офицеров и сорок рядовых. Располагаются они в Румянцево в трех километрах от склада. Всего у нас под десятью навесами заскладировано около пятидесяти вагонов боеприпасов.
- Соответствует ли найденная в вашем портфеле схема расположения и охраны склада реальности?
- Да. Она составлена три дня тому назад.
- Численность охраны и ее вооружение?
- Территория склада охраняется караулом в пятнадцать человек: два поста на территории склада, один у входа в караульное помещение. Для наблюдения оборудованы две вышки, но часовые из-за холода ими пользуются редко, больше находятся внизу и патрулируют. Начальником караула назначается фельдфебель.
- Время смены часовых? Система проверки несения службы?
- Часовые меняются через каждый час. Начальник караула обязан проверять несение службы два раза ночью и один раз днем. Один раз в сутки, как правило ночью, несение службы проверяется офицерами. Поскольку со стороны русских не было никаких попыток нарушить нормальную работу склада, бдительность охраны и солдат, обслуживающих наш склад, невысока…
Шевченко наклонился к сидящему рядом комиссару и шепнул ему на ухо:
- Наверное, хватит. Времени у нас немного. Надо еще обмозговать с командирами взводов завтрашние действия, - и, увидев согласный кивок Огнивцева, приказал увести пленного, строго сказав вслед: - Хохлов, смотри мне, без фокусов и самоуправства.
- Есть, без фокусов, - с грустью ответил боец.
Огнивцев встал, прошелся по комнате, подошел к командиру:
- Видел, Александр Иосифович, "арийского гуся"? Пока все было хорошо: немецкие войска наступали на Москву, они спокойно сидели в тылах, грабили, убивали, были довольны жизнью и лихо кричали: "Хайль Гитлер!", "Великая Германия!", "Капут Москва!", "Человечество - это немецкая раса!.." А как только попали в трудное положение и приходится отвечать за свои злодеяния, становятся трусливыми, беспомощными, жалкими и готовы ради спасения своей шкуры пожертвовать всем, в том числе и Гитлером. Наглядный пример - Шмитке. Мразь какая!
- Да, комиссар… Их идеология держится лишь на силе. Ведь оболванивание немецкого народа, особенно фашистской военщины, привыкшей к безнаказанному захвату чужих земель, проводилось под гром барабанов и звуки фанфар. А получили в России по морде, кое-что стали понимать. Конечно, это только начало…
8. СЕРДЕЧНАЯ БОЛЬ
Чутким сном спали бойцы в доме лесника. Командир прикорнул за столом, уронив голову на сложенные руки. А комиссару не спалось, хотя устал он не меньше других. Уже в который раз будоражили его раздумья о Москве. Огнивцев хорошо помнил выступление А. С. Щербакова на собрании партийного актива Москвы 13 октября, в котором тот сообщал, что за истекшую неделю военное положение страны ухудшилось:
"Несмотря на ожесточенное сопротивление, нашим войскам приходится отступать… Бои приблизились к границам нашей области. Не будем закрывать глаза - над Москвой нависла угроза".
Комиссар читал, перечитывал и даже некоторые места из передовой статьи "Правды" от 20 октября записал себе в блокнот. В том числе и вот это, к примеру, тревожное, суровое, по-большевистски правдивое:
"Ценой любых усилий мы должны сорвать планы гитлеровцев. Против Москвы враг бросил большое количество мотомеханизированных частей, особенно танков…
В создавшейся сложной и тревожной обстановке мы должны соблюдать величайшую организованность, проявлять железную дисциплину и нерушимую сплоченность".
Передовая заканчивалась словами:
"Над Москвой нависла угроза. Отстоим родную Москву!"
Общаясь с командирами и политработниками различных рангов в политуправлении и штабе фронта до перехода в тыл врага, Огнивцев знал о положении дел под Москвой многое, но, разумеется, не все. Конечно же, он не мог да и не должен был знать, какими резервами располагают наши войска и противник, сколько брошено в бой за Москву, каков замысел сторон. Но он ощущал, видел, что битва идет грандиозная. Он узнает лишь позже из сообщения Советского Информбюро от 12 декабря о том, что только против правого фланга Западного фронта на Клинско-Солнечногорско-Дмитровском направлении были сосредоточены танковые группы генералов Гоота и Хюпнера в составе семи танковых, двух мотопехотных и трех пехотных дивизий.
И уже после войны станет известно, что после провала авантюристического замысла прорваться к Москве через Смоленск с ходу, руководство вермахта разработало план нового наступления на Москву, получивший кодовое название "Тайфун". Осуществление его возлагалось на группу армий "Центр", усиленную за счет переброски войск с других направлений.
Перед началом операции "Тайфун" в ночь на 2 октября во всех ротах группы армий "Центр" с помпой читали приказ Гитлера. В нем говорилось:
"Создана наконец предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага… Сегодня начинается последнее большое решающее сражение этого года!"
Солдаты и офицеры на радостях пили шнапс и с воодушевлением орали: "Хайль Гитлер! Зиг хайль!" Они считали, что падение Москвы - это конец войне и они, нагруженные богатыми трофеями, наконец-то после нескольких лет военных походов по Европе триумфально уедут домой, а потом многие вернутся в Россию владельцами крупных поместий и даровой рабочей силой порабощенных "унтерменшей" - недочеловеков.
Ликовало и высшее командование. Оно считало, что мощные и стремительные удары его подвижных соединений сокрушат оборону защитников Москвы и приведут к окончательному успеху немецко-фашистского оружия в этой войне. Но этого не произошло. Ни первый, ни второй этап "генерального" наступления успеха немцам не принесли. Дорого стоил врагу каждый метр, каждый шаг по Советской земле. Тысячи трупов захватчиков устилали поля брани. Сердитый ветер трепал полы их шинелей, мертвые волосы под расколотыми касками. Вьюга заметала тела. Через считанные минуты убитого уже закрывало белым саваном. Из-под него торчала разве что нога, рука или дуло карабина.
…Комиссар отыскал на карте Клин, Солнечногорск, Яхрому, Красную Поляну, Крюково. Там уже был враг, там уже звучала чужая лающая речь, по-разбойничьи хозяйничали захватчики. Враг вплотную подошел к столице. От деревни Катюшки, южнее Красной Поляны, до центра Москвы оставалось всего 27 километров.
А вот и не сдавшаяся врагу Тула - кузница советского оружия. Танковые дивизии Гудериана, получив отпор у ее стен, устремились в обход города на север к Кашире и Коломне. Замысел их был понятен. Глубоко обойти Москву с востока и взять ее в клещи. Как же дальше развернутся события? И об этом тогда не знал Огнивцев, но верил, что Москва устоит. Иначе просто быть не может!
Где-то на северо-востоке раздался тяжелый взрыв, за ним еще и еще. Дом вздрогнул, в горнице задребезжали стекла. Спавший на полу раненый солдат подхватился, поднял ухо шапки, прислушался:
- Не Москву ли взрывают? А?..
- Спите, - тихо, но внушительно сказал комиссар. - Не видать немцам Москвы как своих ушей. Это, скорее всего, взорвали что-то партизаны или работает наша авиация.
Солдат облегченно вздохнул, снова улегся, натянул на голову воротник десантной куртки.
Успокоил бойца комиссар, а у самого на сердце тяжко. "Крепок наш народ, сильна Красная Армия, но война есть война, всякое может случиться, - тревожно думалось ему. - А вдруг немцам удастся прорваться в столицу?"
Вспомнился пленный майор Шмитке, его наглое поведение в начале допроса и смертельный страх перед расплатой, готовность отвести от себя возмездие любой ценой, не считаясь ни с чем. "Вот так и каждый из них, - думал Огнивцев, - начинает прозревать, когда жареный петух в одно место клюнет". Крестьяне подмосковных деревень, где побывали разведчики старшего лейтенанта Васильева, рассказывали, что многие немецкие солдаты перед уходом на передовую были настроены пессимистически, некоторые из них плакали и открыто говорили: "Майн копф капут" (дескать, пропала моя голова). А один фельдфебель-связист сказал хозяину дома, что "нападение Германии на Советский Союз было ошибкой". Но еще далеко не все солдаты и тем более офицеры рейха думали так. Большинство из них, опьяненные успехами, оболваненные геббельсовской пропагандой, все еще верили в победу на восточном фронте. Им казалось: еще один рывок танковых дивизий генералов Гоота и Хюпнера и они будут на Красной площади.
…Снова вздрогнула, тяжело качнулась земля. Спавший у печки рядом с ранеными дед Ерофей поднял голову, перекрестился и что-то невнятно проговорил "о русском христолюбивом воинстве". Комиссар тяжело опустил туго сжатый кулак на карту:
- Врешь! Не пройдешь, гад! Осилим…
9. БЕССОННАЯ НОЧЬ ПОДПОЛКОВНИКА ИОФФЕ
Начальник артиллерийского склада подполковник Иоффе пребывал в весьма скверном настроении. Прошли почти сутки, как бесследно исчезли его заместитель майор Шмитке и ефрейтор - писарь склада. Пропали, как в воду канули. Что же могло случиться? Куда они запропастились?
Сидя в холодном кабинете бывшей средней школы села Румянцево, он беспрестанно звонил по телефону то в Волоколамск, то в Истру, но все безрезультатно. О пропавших ничего не известно.
Исчезновение майора в тылу событие не ординарное. Иоффе должен был немедленно доложить начальству об этом. Но он вначале медлил, попавшись, как мальчишка, на в общем-то нехитрую уловку тех, кто выкрал или убил его заместителя. Выглядело-то все вполне правдоподобно. Со Шмитке подобные истории случались. Было же еще летом, когда он несколько дней пропьянствовал с какими-то женщинами, мягко говоря, сомнительной репутации. Была надежда, что и сейчас произошло нечто подобное. Но прошло время и стало ясно: на этот раз дело гораздо серьезнее. Собственно, судьба Шмитке меньше всего беспокоила начальника склада. Свернул себе где-то шею и поделом. В последние недели он слишком много пил, занимался какими-то, наверняка нечистоплотными денежными операциями, проводил ночи за картами. Вот тебе и почтенный отец семейства! Черт бы его побрал… А вот как объяснить начальству, почему сразу же, как полагается, не доложил о его исчезновении? Голова кругом идет. И начальник первого отдела майор Геккер, которому было поручено заняться делом Шмитке, не спешит с докладом.
Раздался стук в дверь.
- Войдите.
Появился майор Геккер. Вытянулся в нацистском приветствии, звонко щелкнул каблуками. Его выправка, безукоризненная аккуратность, всегда импонировавшая Иоффе, сейчас вызвала у подполковника раздражение. Хотелось резко оборвать этого лощеного манекена, накричать на него. Сдерживая себя, Иоффе буркнул:
- Докладывайте.
- Особых новостей нет, господин подполковник. Но одно сообщение - обнадеживающее.
- И какое же? Не тяните, черт побери! - сорвался все же подполковник.
- Позавчера в компании наших офицеров, - заторопился майор, - после изрядной порции спиртного, Шмитке говорил о своем намерении съездить в военный госпиталь в Волоколамск, где якобы находится его тяжело раненный двоюродный брат. Но, мне кажется, что это лишь повод для поездки. В самом деле там его любовница - медицинская сестра. Может, он застрял у нее?
- Логично. Вполне возможно, - облегченно вздохнул Иоффе и легкая улыбка появилась на его губах. - Поезжайте немедленно в Волоколамск, найдите и привезите его немедленно. Об этом чрезвычайном происшествии я должен доложить шефу.
- Будет исполнено, господин подполковник!
Но Иоффе вновь охватили сомнения. "Можно допустить, что Шмитке уехал к любовнице в Волоколамск, - думалось начальнику склада. - Но куда же девался писарь склада? Почему лошадь пришла на хозяйственный двор без седоков? Почему в соломе осталась недопитая бутылка водки, валялись объедки? И наконец, как они могли остаться незамеченными в Румянцеве?.."
Кажется, последнюю мысль подполковник высказал вслух и Геккер заторопился успокоить шефа:
- Причин может быть много, возможны какие-то случайности. Главное же сейчас - найти Шмитке. А лошадь, ефрейтор… Это мелочи…
Начальник склада в прошлую ночь не сомкнул глаз. Он принял несколько таблеток снотворного, но заснуть так и не смог. Голова налилась чугуном, в висках стучало. И лишь сейчас, после доклада майора Геккера, у него несколько отлегло от сердца и он заснул на диване в своем кабинете. Ему снился сон: к нему под конвоем вводят Шмитке, он распекает его, майора, не стесняясь самых резких выражений, докладывает о случившемся по телефону шефу и материал на своего заместителя с мстительной радостью передает в военный трибунал. Но, увы, это был лишь сон, пробуждение от которого было тягостным и унылым.
В дверь постучали и в кабинет вошел взволнованный майор Геккер.
- Что удалось выяснить? - с надеждой спросил начальник склада.
- Господин подполковник, никаких следов посещения майором Шмитке военного госпиталя в Волоколамске не обнаружено.
- А может, что-нибудь известно о нем в военной комендатуре?
- Встречался я и с военным комендантом. Он категорически заявил, что в городе майор Шмитке не появлялся. Волоколамск - небольшой городишко и его приезд не остался бы незамеченным.
Начальник склада отпустил Геккера, бросился в мягкое кресло. Он пришел в ужас. Тяжелые мысли лезли ему в голову. Исчезновение майора, ефрейтора и слишком запоздалый доклад об этом погубят его. Прощай честолюбивые мечты о повышении по службе, новых наградах, наконец, об обещанном русском имении…