Отдохни на канатах. Используй свой опыт, ныряй и уклоняйся.
– Знаешь, тебе еще предстоит понять, что любой поступок обусловлен многими причинами. Чтобы изменить жизнь, не достаточно желания одного человека. В семейных отношениях – то же самое.
Эм на мгновение задумывается.
– А эти бабы… когда ты с ними спал… – Голос дочери становится резче. – Когда ты их трахал, вспоминал о нас с мамой?
Ну все, хватит. Торможу, съезжаю на обочину, делаю глубокий вдох.
– Послушай, я все-таки твой отец, и нам предстоит прожить какое-то время вместе. Постарайся хоть немного меня уважать. Ты – меня, я – тебя.
Невероятно! Микки Бейкер выбрасывает полотенце! В его углу говорят, что парень схлопотал по полной программе.
– Как скажешь, – отвечает она равнодушно, будто думая о чем-то другом.
Открывает свой журнал и начинает читать. Дешевка со светскими сплетнями из мира звезд, для подростков и тупых коров. Сами эти "звезды" обычно из запасных низшей лиги; прочирикает какая-нибудь уродина раз в жизни что-то хитовое, а потом засасывает в хобот весь колумбийский урожай, потому как, мол, хахаль ее сбежал с птичкой поярче… Меня беспокоит круг чтения дочери: такая мура скорее подошла бы Хардвикам. Неужели ей это интереснее, чем родной отец, с которым она за последние месяцы почти не виделась?
Я готов рвать и метать. И это мой ребенок! Отравили, настроили против меня, суки, – не будем называть имен. Где моя девочка? Ее не узнать – тощая, длинная, одета хрен знает во что и несет какой-то бред!
Показываю в окно.
– Гляди, вон Красная гора, ее здесь называют Montca Coloradа. А дальше – дюны Корралехо, там полно всяких растений, которых нигде больше нет.
Эм и ухом не ведет. Небось ее в школе и так достали всяческой экологией.
– А там все вулканического происхождения… – начинаю снова с фальшивым энтузиазмом, указывая на остров Лобос.
Над ним клубятся тучи; надеюсь, их сюда не понесет. – Можем как-нибудь съездить, в лодке со стеклянным дном. Хочешь?
– Давай, – кивает она, на миг отрываясь от своего чтива.
Мчим по проспекту Генерала Франко. Ну не интересно ей, что тут поделаешь. Подъезжаем к "Герефордскому быку"; знакомлю ее с Синти, Роджем и остальными. Эм поднимается в квартиру, через некоторое время выходит с книгой. Это немного примиряет меня с жизнью – все-таки не дерьмовый желтый журнальчик.
Синти, похоже, совсем свихнулась.
– Когда я была маленькая, – выдает она вдруг, – то любила разглаживать серебряную фольгу. Знаешь, разноцветную такую. Наверное, теперь больше никто этим не занимается… – Она смотрит на Эм, ожидая ответа.
Та продолжает читать. Филип К. Дик… Я в ее возрасте тоже любил фантастику. Артура Кларка, к примеру. Помню, была такая вещь у Брайана Олдисса – "Неудачники", – про чудиков, которые лежат в земле. Разумные, вроде ящериц с огромной головой. Осточертело им все, они заморозили себя и зарылись все вместе, целые миллионы таких, и будут лежать до тех пор, пока кто-нибудь на них не наткнется. А пока лежат, и все им по нулям… Прям мозги набекрень ехали, когда читал. Такой пофигизм не по мне.
Много было книг интересных. Гарри Гаррисон, тот, что писал про Марс; Айзек Азимов, который про роботов. А еще где растения захватили весь мир. Да, фантастика… я без нее просто жить не мог. Только потом вдруг бросил, не знаю почему. Скорее всего из-за телки какой-нибудь. В войне воображения с гормонами победитель только один.
– А ты, Майкл, любил разглаживать фольгу в детстве? – Синти опять за свое.
– Ага, – отвечаю.
Фольгу, разглаживать?..
Эм не реагирует на мои шутки, сидит и киснет весь день. Синти пробует ее растормошить – безуспешно. Девчонка весь вечер не отрывается от книги, а я кидаю дартсс Винсом и Роджем.
– Слыхал, что вчера было? – спрашивает Винс.
– Вчера? – Гляжу на него, ожидая услышать что-нибудь о Берти.
– Парня одного застрелили. – Винс бросает на стол газету.
По-испански я не очень-то, но главное понимаю. Британский турист застрелен перед пабом "Герцог Йоркский" на Лансароте. По спине пробегает неприятный холодок, на ум сразу приходят те два типа, что сидели в баре. Подозрительная парочка, дальше некуда. Коротышка хотел, чтобы кто-то исчез. Паршиво сработали, раз не исчез: полиция нашла труп там же, на месте. Они вроде упоминали имя…
Эм по-прежнему увлечена Филипом К. Диком. Мозговитый был мужик, ничего не скажешь. "Бегущий по лезвию", "Особое мнение", "Звездные войны", всего и не упомню. Отличное чтиво – для тех, кто понимает. Жалко, что помер, и бабок за все это ему уже не видать. Жизнь несправедлива, но скажу я вам, уж кто заслужил погулять на белом свете подольше, так это он.
Родж целую вечность сидит на тройных восемнадцати, хотя сначала все шло к тому, что он пустит меня по ветру. Нервишки ни к черту – не до арифметики, ясное дело. Если Марси надеется что-то поиметь от этого фрукта, ждать ей до второго пришествия, особенно если старина Берти не остынет. На эту тему весь вечер ни слова – зловещее молчание.
Я выбил четырнадцать и закончил с блеском – двойной двадцаткой. Родж матерится – вот ведь придурок! – затем оборачивается к Эм и Синти.
– Пардон за мой французский, дамы.
Впечатления на них это, понятно, не производит.
– Тот бедняга, которого пристрелили, он вообще кто? – спрашиваю я Винса.
– Бизнесмен вроде, отдыхающий.
Бизнесмен… Сейчас каждый встречный-поперечный величает себя бизнесменом.
– А в каком бизнесе?
Родж идет к стойке и наливает себе изрядную порцию виски. Глядит на меня. Я киваю, толком не зная зачем. У меня в желудке плещется столько, что можно утопить крейсер "Белфаст".
– Там не написано, – пожимает плечами Вине.
Ясное дело, разве они скажут?
Ближе к ночи звонит Сеф, она уже на Лансароте. Говорю Синти, что у меня там дела, прошу присмотреть за Эм. Обе не слишком от этого в восторге, да и Родж тоже. Ничего, жизнь есть жизнь, пускай привыкают.
4. Сеф
Давно пора навестить Пита Уорта, моего старого приятеля, который держит "Герб Камбрии" на Лансароте. Ясным субботним утром сажусь за руль – надо успеть к парому, переправиться на соседний остров. Мы договорились встретиться с Сеф в небольшом уютном баре в старой гавани Пуэрто-дель-Кармен. Приятная увеселительная прогулка, никаких осложнений не предвидится.
Не тут-то было.
Проезжаю мимо станции техобслуживания, оглядываюсь – и очко у меня сжимается, как клешня букмекера. Бандюги, что вчера торчали у нас в пабе… стоят и разговаривают с Эмили и Синтией!
Торможу и пулей вылетаю из машины. Пока шагаю через двор, парочка успевает смыться. Меня они не заметили.
Синти удивленно таращит глаза.
– Ты разве не уехал?
– Да нет… время еще есть. – Я оглядываюсь. – Что им надо было, тем двоим?
– Познакомиться с ней хотели, – смеется Эм.
Синти смущенно отводит взгляд, только старину Микки на мякине не проведешь.
– Глупости, ничего подобного! – А сама прическу поправляет, сучка. – Про заведение расспрашивали, вот и все.
Дело пахнет керосином. Я имею в виду не трусики Синти, хотя и здесь, похоже, утечка имеется.
– Что значит, про заведение?
– Они тут вчера зашли к нам выпить… – начинает она, невинно округляя глаза.
– Да-да, я помню.
– …ну и говорят, мол, какой славный паб ваш "Герефордский бык", прямо как дома, и все такое. Спрашивали, давно ли он открылся… больше ничего. – А у самой вид что у нашкодившей кошки.
Цапаю подружку за пухлый локоток и отвожу подальше от Эм.
– Насчет хозяина выведывали, да? – спрашиваю шепотом, тыкая пальцем в себя.
– Да нет… – мнется Синти, – ну, разве только… англичанин ли, откуда приехал… Обычная болтовня.
Она выдергивает руку, потирает ее, морщась, и глядит на меня с опаской, будто я зверь какой.
Вопросы и ответы, вранье из лучших побуждений. Остынь-ка, Микки, сынок. Подумай, чтобы сделали при таком раскладе Роджер Мур, Кеннет Мур, Бобби Мур. Держи удар. Спокойствие и порядок.
– Прости, солнышко, я что-то сегодня на взводе.
Целую ее в щеку и, не отстраняясь, гляжу в глаза. Синти таращится, силясь что-то понять. Она вообще-то не дура; просто, как все бабы, не тем местом думает.
Оглядываюсь на Эм, которая со скучающим видом уставилась на витрину, и снова смотрю в лицо Синти.
– Послушай, – говорю тихонько, – если эти типы снова будут тут вынюхивать, сразу звони мне на мобильник!
Она отшатывается.
– Неужто полиция?
– Хуже, родная, – шепчу я еще тише, – таможенное и акцизное управление. – Хитро подмигиваю. – Так что, малышка, ни слова, поняла?
– Хорошо… – испуганно кивает она, – а что случилось?
– Пока ничего страшного, разгребем. – Снова гляжу на Эм, потом отхожу к палатке и беру три больших рожка шоколадного мороженого. – На, держи.
Прямо как в былые годы, когда мы втроем выбирались летом в Гастингс, к морю – я, Эм и Трез. Хорошее было время…
Хотя у Эм что-то не слишком довольный вид. Синти тоже кривится.
– Мы только что съели по одному.
Ничего, пускай поправляется. Набрать лишний жирок для Синти не проблема, сохранить его гораздо труднее. Меньше полутора тысяч калорий вдень – и пиши пропало, начнет худеть. Сладкого нужно побольше, всяких фастфудов, ну и выпивки, само собой.
– Хорошего не может быть слишком много, – авторитетно заявляю я. – Не будь у нас этого добра во Вторую мировую, янки ни за что бы не встряли, и мы бы сейчас все строем ходили. – Я снова подмигиваю, затем оглядываюсь на машину. – Ладно, я сваливаю. Старина Уорти терпеть не может, когда опаздывают.
Считает это неуважением, и, если разобраться, – я с профессорским видом поднимаю палец, – он совершенно прав.
– Ты надолго? – жалобно спрашивает Синти.
– Как повезет. – Пожимаю плечами. – Нет мира нечестивым… Пока, принцесса! – машу рукой Эм.
Я снова за рулем, и на первом же повороте рожок летит за окошко. Пичкать сладостями телку – это одно, многие втайне предпочитают товар попышнее, но себя любимого приходится беречь. Толстопузому хрен кто даст.
Подкатываю к пристани, въезжаю на паром. Лансароте мне не нравится, слишком много там коммерции, хотя наш Фуэрте тоже недалеко ушел. Опять же, отдадим должное старине Уорти, бабки он в своей "Камбрии" гребет лопатой. Ну и пусть засунет их себе в задницу – каждому нужно от жизни свое, если вы меня понимаете.
Подъезжаю к бару. Сеф уже пришла, ждет за столиком на улице, одинокая как девственница в Валентинов день. Темные очки, вокруг соломенной шляпы обмотан шарф, под ногами белая кожаная сумочка. Платьице цвета морской волны не слишком много скрывает, длинные волосы завязаны голубой лентой и перекинуты через плечо. Ленту с волос первым делом сдеру – я просто тащусь, когда пряди рассыпаются по подушкам.
Видит меня и, понятно, выпендривается, холодность изображает. Целует в обе щеки, на европейский типа манер. Я-то рассчитывал на горячий прием, на поцелуи с язычком… Ничего, меня такими штучками не собьешь. Поперлась бы ты в такую даль, если бы не зудело!
Зато, что приятно, никаких больше усиков! То ли воском, то ли лазером свела, не пойму. Короче, присаживаюсь рядышком, и Сеф с места в карьер начинает жаловаться. Папаша-полицейский совсем затрахал, заставляет поступать куда-нибудь в колледж. Она подумывает об Англии, вот и решила посоветоваться, где там лучше учиться.
Не знаю, может, из-за недавней встречи с теми, кого не хочется называть, картину я ей рисую не слишком привлекательную. Север мрачный, центр унылый, в деревне вообще со скуки помрешь, кругом одни жертвы инцеста – не говоря уже о Лондоне, где плюнуть некуда, сплошные шлюхи и шпана.
– А вот, к примеру, Брайтон, университет Сассекса… – начинает Сеф.
Слушаю и жду, когда подействует водочный коктейль с лимонадом, который я ей заказал. Я сторонник старых испытанных методов. Как сказал один великий человек, "демократия – худший вид правления, не считая всех прочих".
Однако упоминание Брайтона я проигнорировать никак не могу. Даже мой либерализм не беспределен.
– Нет-нет, Брайтон исключен! Там одни гомики… – начинаю объяснять, а сам думаю: а вдруг она сама того – греческая любовь и все такое… Эта грязь не для меня – в каких только дырах я ни побывал, но все они были передние. – Ехать можно только в Уэльс, там еще куда ни шло. В Абер… черт, забыл… в общем, у моря, довольно престижное местечко, кстати. Сеф приподнимает очки, ее огромные черные глаза щурятся на ярком солнце.
– Значит, в Уэльсе хорошо?
Хорошо? Хрен его знает, что такое "хорошо". Слишком я увяз в болоте морального релятивизма, как выразился один мудозвон на канале "Дискавери". Я тогда крикнул прямо в экран: "Мне можешь не рассказывать, я в пабе работаю!"
– Да, но в Уэльсе есть одна большая проблема: там слишком много местных жителей. Они себя англичанами не считают, да и мы, в общем, их тоже за людей не держим, хотя формально пока в Англии.
Сеф качает головой и лезет в сумочку за куревом.
– Хотелось бы быть поближе к Лондону.
Понятное дело. Овец и в Греции хватает.
Вообще мозговитая нация, эти греки. Все о них слышали. Гомер, Аристотель, Сократ, Платон… какую науку ни возьми, основной состав. Однако сейчас у меня на уме вовсе не науки.
– Ну так что, – спрашиваю, – чем займемся?
Как будто я не знаю ответа. Из Греции лететь далековато, а пляжей и там навалом.
Сеф внезапно расплывается в улыбке, глаза ее сияют.
– Я пришла сказать тебе, что влюбилась!
Гляжу на нее и, несмотря на все осложнения, которыми грозит эта новость, испытываю в душе странное волнение.
– Ты, конечно, еще совсем молодая… но я понимаю…
Беру за руку.
Она вырывается.
– Очень рада, что понимаешь – после того, что было между нами…
"Что ж, старый конь борозды не испортит", – думаю я, но молчу, уж очень она расчувствовалась. Совсем девчонка, идеалы и прочее. Впрочем, я и сам в душе такой же.
Краснея, Сеф продолжает:
– Его зовут Костас, он из Афин, снимается в кино…
Я больше не слушаю.
Сеф трещит без умолку, размахивая у меня перед лицом пачкой "Мальборо лайт". Я не реагирую. В голове сумбур, мысли путаются. Сижу как пень и таращусь на лапчатых гусей, которые толкутся на набережной у самой воды. Расселись на асфальте, будто в гнездах, целая стая. С виду как индюки, только клювы утиные и лапы с перепонками. Странные твари, в общем, но никому не мешают, все равно как старики на скамейке или туристы в баре… Черт.
Я и сам – гусь лапчатый. Облапошенный.
– Слушай, зачем ты сюда приехала? – спрашиваю. – Поделиться чудесной новостью с верным другом Микки?
Может, она решила вспомнить старые добрые времена, прежде чем окончательно сойтись с этим занюханным актеришкои? Последний глоток свободы и все такое…
– Я с Костасом, он снимается здесь и у тебя на Фуэртевентуре. Играет итальянского полицейского из Интерпола.
Ах ты, сучка, весь день псу под хвост! Чтоб они провалились со своим кино! Вечно здесь трутся -- погода, мол, хорошая. Уорти хвастает, что "Мунрейкера" снимали чуть ли не у него во дворе, во всяком случае, сцены на Луне.
В общем, дело швах. Я сейчас вроде одного из тех "неудач-ников", и не надо меня выкапывать, потому что никаких ковриков мне не сегодня не видать, как своих ушей.
– Эй, сеньорита, еще два! – кричу официантке.
А Сеф все щебечет о своем:
– Папа консультировал Костаса, как играть детектива, вот мы и познакомились…
Качаю головой, что китайский болванчик, и через силу улыбаюсь. Сеф глядит на меня пристально.
– Ты такой славный, Майкл, верный и преданный! Как тогда сказал твой друг в Афинах? "Водопадный"?
– Отпадный, -- поправляю я. – Да, Билли Гатри – настоящий друг. – Водка начинает действовать, я поднимаю бокал и чокаюсь. – Так-то, девочка, я настоящий водопад любви.
Надо бы проведать Билли. Интересно, как он там. Одно время ему жутко не везло: сначала с выпивкой завязал, потом яйцо отстрелили на пейнтболе. Ни хрена себе, безопасный спорт!.. Хотя еще неизвестно, чем он там занимался. Чего только не бывает, когда бросаешь пить.
Ну, нам-то это не грозит. Сеф уже хорошая. Вытаскивает сигарету из пачки, долго думает, хочет ли курить, потом сует ее обратно.
– Ты годишься в мужья, но в твои годы у мужчин обычно семя истощается, – изрекает она. – Так говорит отец, а я должна подарить ему внука. У моих трех сестер все девочки.
– Да ладно!.. – Что-то мне эта информация насчет семени не нравится.
– И у тебя девочка.
– Ну и?
Она кидает на меня оценивающий взгляд, от которого кровь шибает в голову.
– Значит, ты настоящий мужчина, так считает отец. Он такой же. Говорит, что все мужское впитал в себя, на потомство не осталось. Внук согреет его сердце.
Я совсем не прочь принять участие. Может, жара виновата, может, выпивка, но трахнуться сегодня нужно позарез.
– Мы будем жить в Англии, рядом с Лондоном. – Сеф закуривает, бросает в сумку сигареты и зажигалку. – Костас подучит английский, найдет актерскую работу, а я буду учиться.
Нарожаю ему сыновей, здоровых маленьких греков.
Светясь улыбкой, Сеф поднимает бокал, лезет чокаться. Я ерзаю на стуле – если она не прочь покувыркаться, пора бы и задело, – но тут выясняется, что сейчас придет Костас. Какой облом!.. Делаю знак официантке повторить.
Похоже, Бейкеру-пекарю сегодня не светит засунуть булочку в печь.
Костас не заставляет себя ждать – хлипкий блондинистый фраер, весь какой-то дерганый, больше смахивает на шведа, чем на грека. По первому впечатлению судить трудно, но как-то мне не верится, что он намерен осесть и влиться в ряды торговцев шаурмой в Финсбери-парке.
Нас представляют нас друг другу. У парня бегают глазки. Что-то тут нечисто.
– Привет, Костас, как дела в кинобизнесе?
Сеф внезапно решает пробежаться по магазинам.
– Мальчики, я отлучусь ненадолго, а вы тут пока познакомьтесь, – щебечет она, счастливая, как муха в куче дерьма.
Ну и, ясное дело, все мигом выплывает наружу.
– Девка просто спятила, – морщится Костас. – Хочет, чтобы мы поженились. Вот еще! Ее папаша меня прищучил – я у них на островке кокс туристам толкал, – и пригрозил, что засадит, если я не соглашусь. Мол, у него дружки в полиции по всей Греции, и, чуть что, жизнь моя кончена. Вообще-то Лондон – неплохо для карьеры, да и девчонка ничего, только одной красотой сыт не будешь, пойми меня правильно.
Тяжело вздыхая, Костас разом осушает свой ром с колой. Лицо напряженное, на лбу капли пота. С громким стуком ставит бокал на стол и показывает официантке два пальца. Потом продолжает:
– Как говорят в Греции, хорошее стадо, да овец мало.
Я понимающе киваю. Парню не позавидуешь, попал как кур в ощип.
Он снова вздыхает.