Сдерживая бег своего коня, Злобич пристально оглядывал окрестность. Ему хотелось теперь видеть не только большак и его обочины, но и далекие леса и поля, раскинувшиеся по обе стороны дороги. Сегодня вечером здесь, как решил штаб соединения, должен быть бой по прорыву блокады. Где удастся сделать прорыв, решится в ходе боевых действий. Партизаны готовятся прорвать блокаду во многих местах: и на участке отряда Перепечкина, и на участке отряда Зарудного, и здесь, на большаке. По какой дороге враг ни пойдет, он все равно должен попасть в ловушку, должен быть разгромлен. Таков строгий, точный расчет. Засады готовятся в нескольких местах, но прорыв будет произведен только на одном участке - там, где для этого окажутся наилучшие возможности.
Злобич пытался думать только о плане прорыва, о подготовке позиций для предстоящего боя, но его одолевало множество других мыслей: каково положение на флангах бригады, как идет бой с десантом? Вспоминались мать, Надя, другие родные и близкие… Сколько неотступных забот! И как трудно сейчас сосредоточиться на главном, неотложном…
Дорога сбегала вниз. Вокруг нее, на крутых обочинах, виднелось человек сорок партизан, преимущественно старики и женщины; они только недавно закончили работу. Одни из них счищали с лопат землю, другие, держа в руках пилы и топоры, выходили на дорогу, собираясь в одно место.
Злобич направился было к ним, но остановился - из придорожных кустов к нему спешил, прихрамывая на левую ногу, раненную еще во время выхода гарнаковцев из днепровского окружения, начальник штаба бригады Семен Столяренко. За ним шли еще два партизана.
- Земляные работы, минирование и маскировка закончены. Все сделано по плану. Прошу посмотреть, какая мышеловка подготовлена.
- А захочет ли немец лезть в нее? - спросил Злобич не столько Столяренко, сколько самого себя. Он критически осмотрел дорогу и ее обочины. - Местность для засады здесь неплохая, но в отрядах Перепечкина и Зарудного, как мне рассказывали, выбраны лучшие позиции.
- Да, там удобнее для боя, но здесь позиции оборудованы лучше. Антон Калина постарался как следует.
- Сейчас увидим.
Большак, круто спускаясь вниз, образовывал широкую впадину. По середине ее протекал узкий, но глубокий ручей, который выходил из леса и в своих высоких берегах бежал к речке. Берега ручья соединялись небольшим каменным мостом. Вокруг дороги виднелись котлованы, оставшиеся здесь после дорожно-земляных работ, старые окопы, размытые водой.
Взгляд Злобича остановился на высоких молодых елках, стоящих на левой стороне дороги. Они казались ему неестественными в этом месте, и он, протянув руку, спросил у Столяренко:
- Там что - позиция для артвзвода?
- Да.
- Маскировка неудачная. На поле елки низкорослые, разлапистые, а эти - как жерди. Сразу видно, что из леса принесены… Так?..
- Действительно так. Хотя вряд ли враг заметит эту мелочь.
- Возможно, и не заметит, но на его глупость нам перед боем нечего рассчитывать.
- Правильно, Борис, надо переделать.
- И еще, вот там, под сосенкой, песочек желтеет… Видишь?.. - показал Злобич вправо, в сторону леса.
- Вижу… Микола! - повернулся Столяренко к своему адъютанту. - Беги и скажи, чтоб сейчас же замаскировали.
Злобич слез с седла и передал коня Турабелидзе.
- Поезжай, Сандро, вниз… к мосту. Подожди там, - затем обернулся к Столяренко и взял его под руку. - Как видишь, Семен, успокаиваться нам рано, оборудование позиций надо улучшить. Давай прогуляемся по обочинам, критическим глазом осмотрим приготовления.
- Давай, - согласился Столяренко. - Только пойдем быстрей, а то я хочу успеть в отряд Перепечкина.
- Правильно! А я собираюсь побывать у Зарудного. - Злобич взглянул в узкие, как щелочки, глаза Столяренко и горячо добавил: - Пока есть время, нам, Семен, надо нажимать на все педали, надо толково подготовиться к прорыву.
Они перескочили через кювет и взобрались на придорожный пригорок.
От Калиновки снова донесся гул самолетов.
- Хоть бы из-за этого десанта не сорвалась наша засада. Камлюк может отозвать нас. Как ты думаешь, Борис?
- Трудно сказать. Но пока другого приказа не поступило, мы должны выполнять этот, - ответил Злобич и быстро зашагал вперед.
9
Одеяла, натянутые на окна после того, как ночью невдалеке от штаба разорвалась бомба и воздушной волной выбило все стекла, словно паруса раздуваются от порывистого сквозняка. В простенке шелестит географическая карта с обозначениями линий фронта. В комнате холодно и темно. Но это как будто нисколько не мешает работать Камлюку. Склонившись над столом, он быстро пишет, откладывает в сторону страницу за страницей. Изредка он поднимает голову, задумчиво смотрит, но, как только мысль определится, его помятое от бессонницы лицо снова слегка проясняется. Тогда Камлюк одним движением подтягивает на плечах шинель, упрямо сползающую на спинку стула, и по-прежнему быстро продолжает писать.
На краю стола лежат немецкие газеты и листовки, их на рассвете привезли в штаб партизаны агентурной разведки. Камлюк почти все их перечитал.
В одной из газет сообщалось, что окруженные на Калиновщине партизаны уже полностью разгромлены. А в листовках, разбросанных сегодня ночью с самолетов, фашисты призывали сложить оружие. "Дальнейшее сопротивление бессмысленно. Кто хочет жить, тот должен покориться, - писали они. - Ваш Камлюк это понял и вчера добровольно перешел к нам. Что ж после этого остается делать вам, рядовым партизанам? Послушайтесь своего опытного руководителя, берите с него пример, переходите к нам". В конце листовки приводилось сочиненное фашистами обращение Камлюка к партизанам и населению района.
- Вот она, геббельсовская пропаганда! На дураков рассчитана! - возмутился Камлюк, прочитав листовку. - Ишь, чем задумали нас дезорганизовать.
Все в нем кипело от ненависти и негодования. Некоторое время он взволнованно ходил по комнате, потом с отвращением отбросил на край стола листовку, сел за стол и начал писать.
Закончив, он некоторое время сидел молча, затем позвал Гудкевича:
- Сенька, вызови ко мне Гусаревича.
Сенька молча кивнул головой и вышел. Слышно было, как к штабу кто-то подъехал. Камлюк, отвернув край одеяла, выглянул на улицу: мимо окна прошел Струшня. В его походке чувствовалась большая усталость. "Видимо, умаялся от поездок по отрядам", - подумал Камлюк и двинулся ему навстречу.
Струшни не было в штабе соединения со вчерашнего дня, из Калиновки он выехал, как только стало известно о прорыве у Нивы. Срочность этой поездки вызывалась рядом обстоятельств. Дело в том, что почти одновременно с сообщением о прорыве в штаб соединения дошли и другие тревожные сигналы: будто бы на нивском участке обороны плохо организовано взаимодействие между отрядами, будто бы Поддубный мало считается с планами командиров соседних отрядов и часто действует по своему усмотрению. "Страшные сигналы, если они соответствуют действительности! - сказал Камлюк, провожая Струшню. - Выясни все, Пилип, и если только это правда, то каждого, кто самовольничает, отстраняй от обязанностей командира, на месте наказывай". Немало нашлось для Струшни дел. Надо было и с этими слухами разобраться и, главное, на месте решить, как организовать дальнейшие оборонительные бои, чтоб задержать продвижение врага. Всю ночь Струшня пробыл у поддубновцев. Сегодня на рассвете он навестил отряды Погребнякова и Ганаковича и вот теперь вернулся в Калиновку.
- День добрый, Пилип, - встретил его на пороге Камлюк. - Устал вижу.
- Досталось, Кузьма. Полсвета объехал! - сдержанно усмехнулся Струшня. Он взглянул на жбан, стоявший на табуретке в углу, подошел к нему и, не отрываясь, выпил большую кружку воды, потом отдышался и, присев к столу, заговорил: - Фашисты бешено нажимают, особенно на отряд Поддубного. Атака за атакой с танками и пушками. Просто удивляешься - как только поддубновцы и их соседи сдерживают такой напор. Теперь у них хорошо налажено взаимодействие. Если и отступают, то соблюдая порядок, спокойно… Все там были виноваты, а Поддубный больше других. Произошла неудача - ну и стали упрекать друг друга за разные недосмотры.
- Хорошо, что мы своевременно вмешались, - заметил Камлюк. - А вот относительно Поддубного… Как о и в боях? Что у него произошло возле Нивы?
- Немного погорячился. Увлекся боем на своем правом фланге. Целый батальон противника разбил, но в то же время недосмотрел в другом месте. Левый фланг его был слабее - вот гитлеровцы и использовали это, прорвались… - Струшня свернул цигарку и закурил. - Поддубный - талантливый и отважный командир. Решительный, но, к сожалению, несдержанный. Ему бы только рейдовать с отрядом, а вот в таких боях, как теперь, он бросается в крайности… Знаешь, что он сделал сегодня ночью? Приехал я к нему в отряд поздно вечером, спрашиваю: "Где командир, дорогие приятели?" Отвечают: "Пошел в тыл противника". И действительно так. Взял два конных взвода и поехал. Всю ночь колобродил в тылу врага. Под утро возвращается и говорит: "Тут я со всем отрядом столько бы не сделал… А так вот дал им жару. С ходу нападал на их столики…" Видишь, какой ловкач.
- Инициативы и бесстрашия у него хоть отбавляй… Выдержки бы побольше.
В комнату вошел Мартынов. Поздоровавшись со Струшней, он положил на стол радиограмму.
- От Поддубного. Только что прислал в штаб. Фашисты оттеснили его почти до Подкалиновки - сил у него маловато, - Мартынов подождал, пока Камлюк закончит читать радиограмму, и продолжал: - Из областного центра передали: помощь пока выслать не могут. В соседних районах бои идут более жестокие, чем у нас. Туда бросили все силы.
Камлюк молчал, словно не слышал, только зеленоватый блеск прищуренных глаз выдавал его внутреннее волнение.
- Передай Поддубному, - наконец сказал он, взглянув на Мартынова, - дальше отступать некуда… Направь в помощь ему комсомольский отряд.
- А кто его поведет?
- Корчик. Скажи ему, чтоб он действовал как наш уполномоченный, пусть поможет Поддубному в руководстве боями.
- Ладно, скажу. Помощь Корчика там будет очень кстати, - Мартынов помолчал и вдруг, спохватившись, спросил: - А при штабе какие силы мы оставим?
- Какие? - вмешался в разговор Струшня. - Можно взять одно - два отделения из комсомольского отряда.
- Правильно! - поддержал Камлюк. - Так и поступи, Павел Казимирович.
- Одного - двух отделений будет маловато, - покачал головой Мартынов. - Нельзя оставлять город с такой охраной.
- Не беспокойся, здесь будет достаточно защитников, - возразил Камлюк. - Ты не забывай о роте, которую мы заканчиваем формировать из жителей города.
Все на миг замолчали, задумались. Неожиданно тишину разорвал гул самолета. Где-то в центре Калиновки раздались взрывы.
- Начинается, - проворчал Струшня и взглянул на часы. - Девять. Сегодня раньше обычного.
- Видимо, торопятся покончить с нами, - проговорил Камлюк и, услышав, что гул самолета постепенно стал отдаляться, добавил. - Что-то сразу он пошел обратно.
- Не печалься, сейчас прилетит второй, - ответил Струшня и вместе с Мартыновым вышел из комнаты.
Вскоре на пороге появился Гусаревич.
- Как там, Давид Моисеевич, твои наборные кассы?.. Не рассыпались еще от бомбежки?
- Держатся, Кузьма Михайлович. Носимся с ними с места на место, бережем… Новый номер выпускаю.
- Видел вчерашний… Карикатура на немца - оригинальная! Кто клише делал?
- Сам на резине вырезал.
- Отлично! Ты и до войны, кажется, практиковался?
- Приходилось иногда.
- Во вчерашнем номере мало материалов из отрядов.
- Верно. Но мы это поправим в сегодняшнем номере.
- Надо, надо. Не тебе рассказывать, какая сейчас нужна газета. Колокол!.. И сделать такую газету ты можешь, - Камлюк немного помолчал. - Обязательно дай заметки о вчерашнем бое отряда Перепечкина. Какие там ребята!
- Уже сделано. В наборе очерк.
- Отлично. Дальше, Давид Моисеевич, еще одно дело. Ты читал вот эту брехню? - показал он на фашистские листовки.
- Читал. Этой дрянью они забросали почти весь район. В некоторых деревнях, как мне стало известно, многие люди сильно забеспокоились, поддаются панике.
- Я знаю. Паника в настоящий момент - это самое страшное для нас.
По поводу этих листовок мы напечатаем статью. Вот думаю, как написать. Надо дать отпор брехунам.
- Дело не в отпоре, милый мой. Начинать с врагом словесную дуэль - это меньше всего должно нас сейчас занимать. Главное - своих людей успокоить, разъяснить им обстановку, дать практические советы, - Камлюк задумчиво посмотрел на исписанные страницы, лежащие перед ним на столе, и продолжил: - Вот это и побудило меня взяться за перо и обратиться со словом к народу. Возьми, Давид Моисеевич, дай ход.
Гусаревич благодарно посмотрел на Камлюка и взял статью.
- Хорошо, Кузьма Михайлович, очень хорошо. Постараюсь, чтобы газета как можно быстрее попала к читателям.
Он попрощался и вышел. В комнату снова долетел гул самолетов. Вдруг где-то невдалеке от штаба послышались страшной силы взрывы. Пол под ногами задрожал, дом тряхнуло. Камлюк схватил со стола полевую сумку и заторопился к выходу. Выбежав во двор, он бросился к бомбоубежищу.
- Быстрей! - крикнул из укрытия Струшня и за руку потянул Камлюка к себе.
Поблизости что-то треснуло. Тугая волна воздуха пронеслась над головами. Потом послышались еще два удара, но уже немного дальше.
- Окаянные! - выругался Струшня, вылезая из щели.
Камлюк злым взглядом проводил самолеты, удалявшиеся на юг.
- На отряд Поддубного взяли курс, что ли?
- Похоже на это. А может, заметили комсомольский отряд, он ведь сейчас, пожалуй, около аэродрома.
Где-то возле Подкалиновки снова началась бомбежка.
- Так и есть: на Поддубного или на Корчика.
Еще не смолкли бомбардировщики, а уже со стороны Заречья послышался новый гул моторов. Сначала из-за леса показались три самолета, потом еще три. Над городом они пролетели высоко, но как только подошли к Подкалиновке, закружились на месте и стали снижаться. Неожиданно все стоявшие у штаба увидели, как из самолетов стали выбрасываться парашютисты.
- Десант! - воскликнул Струшня и растерянно оглянулся по сторонам.
Камлюк побежал в комнату к радистам. Вскоре он вернулся и, взглянув на Гудкевича, возившегося у мотоцикла, крикнул:
- Заводи, Сенька!
10
На юг от Калиновки - ровное широкое поле. Оно начинается сразу от окраины города и тянется вдоль дороги до самой Подкалиновки. Перед войной эта территория была приспособлена под посадочную площадку, и на ней ежедневно приземлялись почтовые и пассажирские самолеты. За годы войны она запустела, поросла кустиками. Летом здесь вырастала высокая, по пояс человеку, трава-мятлица, а осенью, никем не убранная, сохла, прибивалась дождями к земле.
Это место гитлеровцы избрали для высадки десанта.
Взводы комсомольского отряда один за другим покидали город. Минуя аэродром, они по большаку, под укрытием придорожных деревьев, шагали к Подкалиновке, на участок обороны Поддубного.
Корчик немного задержался в штабе соединения и потому выбрался в дорогу с последним взводом. Шли быстро. Корчик смотрел вдоль большака в надежде увидеть партизан, вышедших первыми. Но их не было, они, вероятно, уже добрались до места.
Взвод был возле аэродрома, когда неожиданно в небе послышался гул: над дорогой на большой скорости шел самолет. Партизаны заторопились под деревья, бросились на землю. Неподвижно, с чувством горечи и гнева лежали они на мокрой земле. Самолет стал кружиться над большаком, над аэродромом.
- Разведчик… - крикнул кто-то из партизан.
Самолет покружился несколько минут и полетел в сторону Калиновки.
- Стройся! - скомандовал Корчик, выходя из укрытия.
Взвод прошел еще немного и снова был вынужден остановиться - от города летела теперь целая группа самолетов.
- Ложись!
Глядя, как самолеты идут на снижение, Корчик думал, что сейчас начнется такая бомбежка, от которой не останется не только взвода, но и придорожных елок. И вдруг, вопреки всяким предположениям, из самолета стали выбрасываться парашютисты. Невольно подумалось, что прежний самолет действительно прилетал на разведку, но разведал невнимательно и не заметил на большаке партизан.
Самолеты один за другим высаживали десантников. За Подкалиновкой опять загрохотали орудия, затрещали пулеметы - враг хотел нанести удар поддубновцам одновременно в лоб и в спину. "Удастся ли моему взводу разгромить этот десант? - встревожился Корчик. - Может, надо вызвать подмогу?" Он перекинулся несколькими словами с командиром взвода и потом, поднявшись с земли, крикнул:
- Командиры отделений, сюда!
К нему подошли четыре человека. Окидывая их возбужденным взглядом, Корчик торопливо ставил боевую задачу каждому. Разговор продолжался одну - две минуты, однако партизанам он показался долгим: им не терпелось броситься в бой. Но Корчик, отпустив командиров, еще почему-то медлил. Укрываясь за елкой, он ждал, когда закончится высадка десанта. Наконец самолеты повернули обратно, и тогда, не ожидая пока десантники приземлятся, Корчик выскочил на дорогу и громко скомандовал:
- За мной!
Партизаны группами рассыпались по аэродрому. Они стремились побыстрее приблизиться к парашютистам, чтоб можно было достать их огнем из автоматов.
Над аэродромом нарастала стрельба. Трещали автоматы, били ручные пулеметы. Было видно, как несколько парашютов, иссеченные ливнем разрывных пуль, стремительно понеслись к земле.
Недалеко от Корчика почти одновременно приземлилось шесть десантников. Они освободились от парашютов и открыли огонь. Над головой завизжали пули. Корчик упал и быстро отполз в сторону. Сзади тяжело застонал связной. "Погибнет много людей", - с отчаянием подумал Корчик и, глядя перед собой, одну за другой дал несколько коротких очередей из автомата.
Он бил по десантнику, прятавшемуся за большим камнем. Своим огнем этот десантник сковывал движение взвода. Когда партизаны поднимались с земли и делали перебежки, он приподнимал голову из-за камня и стрелял. Когда же они вели по нему огонь, он прятался и молчал.
Корчик выхватил гранату и пополз вперед. Слева от него отделение партизан стало делать перебежку. По ним ударила очередь. Увидев, что голова фашиста высунулась из-за камня, Корчик отложил гранату и, прицелившись, нажал на спусковой крючок автомата. Фашист ткнулся вниз, но вскоре снова высунулся из-за камня и стал стрелять.
- Гадюка хитрая! - прошипел сквозь зубы Корчик и пополз еще быстрей.
Сзади, от Калиновки, снова послышался гул. Корчик оглянулся. Над большаком стремительно несся самолет, преследуя мотоцикл с двумя партизанами. "Вероятно, Сенька с Камлюком, - думал Корчик. - Кроме них, никто в соединении не ездит на мотоцикле". Нагнав мотоцикл, самолет зашел сбоку и ударил из пулемета. Мотоцикл остановился, партизаны бросились на землю и торопливо поползли к кювету. Самолет зашел с другой стороны большака и снова дал пулеметную очередь. "Охотится, гад, не хочет отстать, - злился Корчик. - Как там дела у мотоциклистов?"