Юго запад - Анатолий Кузьмичев 2 стр.


Эдмунд Весенмайер и премьер-министр Венгрии Лакатош, пытавшиеся уладить дело "мирными средствами", приехали в резиденцию регента перед рассветом 16 октября. Парадные лестницы дворца были освещены по-ночному скупо, и имперский посол не сразу узнал в шедшем им навстречу человеке адмирала Хорти.

- Его высокопревосходительство, - по-немецки шепнул ему на ухо Лакатош.

Весенмайер остановился, почтительно приветствуя регента, чуть склонил голову.

- Ах, это вы, экселенц! - вяло удивился адмирал. - В такое время!..

- Ваше высокопревосходительство! В Будапеште неспокойно. Ваше решение вынудило германское командование принять необходимые меры... Германия не может смириться с предательством. Но фюрер великодушен: мне поручено позаботиться о вашей личной безопасности. - Весенмайер мельком взглянул на часы: - Через двенадцать минут наши войска начнут штурм замка...

- Штурм?

- Увы, ваше высокопревосходительство. Если будет оказано сопротивление, это неизбежно.

- Где моя семья?

- Она в безопасности, ваше высокопревосходительство. Вы скоро увидитесь с ней.

- А куда... куда вы повезете меня сейчас?

- Пока осмелюсь предложить вам дворец Хатвани.

- Но там же штаб СС!

Весенмайер улыбнулся:

- Для вас это самое спокойное место в Будапеште, ваше высокопревосходительство. Истинные венгры, истинные патриоты возмущены вашим решением, и я не могу ручаться...

- Понимаю...

Минуту подумав, Хорти приосанился, натянул перчатки и первым вышел во двор замка.

Предрассветную синь расколол торжественный звук фанфар так было заведено еще со времен Австро-Венгерской империи: фанфары приветствовали появление регента.

Весенмайер с трудом скрыл язвительную усмешку: нашли время! Ну и чванливы эти мадьярские дворяне!..

Отсалютовав шашкой, к Хорти подлетел командир роты телохранителей капитан Кертвельеши.

- Благодарю тебя, сын мой, - устало кивнул ему регент. - Благодарю за верную службу... Но сопротивление бесполезно. Приказываю вам не сопротивляться. Не нужно лишней венгерской крови.

И, не обернувшись, чувствуя на своей спине взгляд Весенмайера, адмирал быстро пошел к черному посольскому лимузину.

В шесть часов утра королевский замок был занят войсками СС. Семь телохранителей регента, не знавших о его приказе прекратить сопротивление, были ранены, один - убит.

В то же время специальный отряд СС ворвался в пользующуюся дипломатической неприкосновенностью папскую нунциатуру и арестовал укрывшуюся там семью Хорти.

Регент остался под охраной эсэсовцев один - его верный и самый любимый адъютант (настоящий венгр! ) подполковник Тост, то ли не вынеся позора, а скорее всего - боясь допросов и пыток в гестапо, застрелился. О том, что происходит в Будапеште, где жена, сын, невестка, внук, Хорти ничего не было известно. Он знал только одно: авантюра не удалась, выход из войны оказался неподготовленным ни в политическом, ни в военном отношении. Немцы все предусмотрели, и теперь на сцену непременно будет выпущен Салаши. Надо было в третий раз засадить его в тюрьму! Действительно: нельзя быть одинаково хорошим и для бывшего союзника и для бывшего врага. Но больше всего негодовал сейчас Хорти на англичан. Близорукие дураки! Гитлеру скоро конец, в Венгрию придут русские, и Венгрия навсегда будет потеряна для западного мира. Просите перемирия у русских! Союзнический долг!.. А в итоге? В итоге он оказался между молотом и наковальней. Он ненавидит русских, боится их, он был готов отдать страну англосаксам - и те не захотели ее взять!..

Охранник-эсэсовец, сидевший в кресле около дверей, вскочил, услышав в соседней комнате шаги. Вошел немецкий офицер в черном мундире, пропустил перед собой человека в зеленой, перетянутой ремнями рубашке, в черных брюках галифе и сверкающих сапогах.

"Салаши? Ну вот и явился! Накрасился и напомадился, как старая шлюха... Такую обезьянью морду не спасет никакая помада и никакая пудра. Что ему нужно? "

Остановившись у порога, Ференц Салаши выбросил в фашистском приветствии правую руку (на ней - нарукавная повязка: в белом круге черные скрещенные стрелы), прищелкнул каблуками:

- Ваше высокопревосходительство! Меня привели к вам интересы нации и родины. Учитывая сложившуюся обстановку, почтительно прошу вас подписать мне полномочия на сформирование нового правительства.

- В-вам? - заикнувшись, спросил Хорти.

- Да, мне - как вождю единственной дееспособной в данное время политической партии.

"Вождь партии! Полусумасшедший, больной манией величия авантюрист, ещё недавно кочевавший по тюрьмам за уголовщину! Маньяк, у которого один бог - Гитлер... "

- Я знаю о вашей личной неприязни ко мне, - продолжал Салаши.- Но сейчас не время вспоминать это, ваше высокопревосходительство! Русские топчут землю нашей мадьярской родины. У нас есть некоторые политические расхождения, но у нас с вами одинаково сильна ненависть к Советам..

- Разве вы не видите, что я пленник? - Хорти надменно кивнул на стоявших у дверей эсэсовцев.- И я лишен возможности выполнять государственные функции...

- Вы отказываете, ваше высокопревосходительство?

- Да, отказываю.

- Очень жаль. Этот необдуманный шаг серьезно обидит фюрера дружественной Германии, всех наших друзей и союзников по борьбе...

- Вот и попросите полномочий у них!

Отвернувшись, дрожа от гнева и бессилия, Хорти отошел к столу: "Какая наглость! У меня еще никогда и никто сам не просил назначения на пост премьер-министра!.."

Салаши несколько секунд остановившимися глазами глядел ему в спину, потом круто повернулся, почти бегом прошел через забитые эсэсовцами комнаты дворца, сел в машину, ждавшую его у подъезда, яростно захлопнул за собой дверцу:

- В немецкое посольство!

Через час к регенту приехал премьер-министр Лакатош. Хорти, усталый и сразу постаревший, небрежным движением пригласил его в кресло.

- Ваше высокопревосходительство,- начал Лакатош, садясь и расстегивая портфель.- Положение очень серьезно обострилось. Гитлер в бешенстве, и доктор Ран, и посол Весенмайер могут оказаться не в состоянии обеспечить вашу безопасность и безопасность вашей семьи... Я вынужден был взять на себя тяжелую миссию. Немцы требуют, чтобы вы подписали новое воззвание к солдатам и к нации.- Он протянул регенту лист бумаги.- Только в этом случае Гитлер гарантирует вам полную безопасность и разрешит покинуть страну...

Почти не слушая его, Хорти прочитал текст воззвания:

"Обращенную к венгерскому народу прокламацию от 15 октября объявляю недействительной. Подтверждаю обращенный к войскам приказ начальника венгерского генерального штаба о решительном продолжении борьбы. Тяжелое поенное положение требует, чтобы армия защищала свою родину достойно своей доблестной славы. Да поможет господь нашей армии и Венгрии в борьбе за лучшее будущее! Хорти".

- Вы свидетель, Лакатош: я подписываю это под дулами автоматов.

- Что делать, ваше высокопревосходительство! Иногда но бывает другого выхода! - вздохнул Лакатош, пряча бумагу в портфель. - Теперь вы можете готовиться к отъезду, охрана будет немедленно предупреждена.

Но и это было еще не все. Через час Лакатош в сопровождении Весенмайера на том же черном посольском "мерседесе" снова приехал в замок Хатвани - с новой бумагой, на которой Гитлер требовал подписи Хорти.

- Господин регент в ванной, - сказал Лакатошу офицер-эсэсовец, начальник охраны.

- Проводите.

Адмирал в мягком мохнатом халате, разморенный, с красным после ванны лицом, с растрепанными волосами, укладывал в дорожный несессер свои туалетные принадлежности.

- Опять вы? - не без тревоги спросил он, увидев Лакатоша в дверях ванной комнаты. - В чем дело? Чего они еще хотят от меня?

Лакатош снова достал из портфеля бумагу:

- Они ненасытны, ваше высокопревосходительство. Нужно подписать и это.

Хорти взял бумагу, стоя прочитал ее:

"Его превосходительству председателю обеих палат венгерского законодательства. Мой регентский привет венгерскому парламенту! В исключительно трудные минуты венгерской истории настоящим провозглашаю свое решение: в интересах успешного продолжения войны и в интересах сохранения внутренней сплоченности и единства нации я отказываюсь от своего регентского поста и от всех своих регентских прав, связанных с регентской властью. Одновременно поручаю Ференцу Салаши сформировать правительство национального единства. Будапешт. 16 октября 1944 года. Хорти".

- Что с моим сыном, Лакатош?

- Мне ничего не известно, ваше высокопревосходительство... Об этом может знать только господин Весенмайер.

- Весенмайер!

- Он здесь, во дворце...

- Так попросите же его!

Весенмайер, ждавший в машине, явился через несколько минут, остановился в дверях, насмешливо огляделся: "Кажется, впервые в истории глава государства принимает своего премьера и иностранного посла в ванной комнате. Анекдот! Надо будет при случае рассказать Риббентропу... "

- Где мой Миклош? - не ответив на его приветствие, спросил Хорти.

- Ваш сын в безопасности, ваше высокопревосходительство. Завтра он присоединится к вашему поезду в Вене... Или в Линце. Имперский канцлер и фюрер гарантировал это своим словом. - Голос Весенмайера зазвучал четче и жестче: -

Разумеется, при условии, если вы скрепите своей подписью этот документ.

- Ваше высокопревосходительство! - чуть ли не взмолился Лакатош.- От вашей подписи зависит жизнь не только вашего дорогого Миклоша... От нее зависят и наши жизни. И будущее Венгрии!..

- Хорошо, хорошо, я понимаю,- нетерпеливо сказал Хорти.- Дайте мне какое-нибудь перо..,

Два часа спустя на специально созванной пресс-конференции имперский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, не скрывая своего восторга, огласил следующее заявление:

"Господин Хорти в интересах мобилизации всех национальных сил решил передать управление государством из своих в более молодые и решительные руки... Даже не было необходимости в немецком вмешательстве, поскольку венгерские силы сами направили ход событий в здоровое русло усиленной и уверенной защиты страны и развертывания всех сил..."

Из дворца Хатвани под охраной специального отряда СС бывшего регента Венгрии доставили в особняк на улицу Вербеци. Здесь его ждали жена, невестка и внук, насильно вывезенные эсэсовцами из папской нунциатуры. По-стариковски расплакавшись, Хорти хотел обнять и расцеловать всех сразу, чуть не упал, споткнувшись о край ковра, и вдруг замер с распростёртыми для объятий руками-по радио, крикливо подражая Гитлеру, выступал ближайший сподвижник Салаши- Ференц Райнишш, читавший "Обращение № 1" нового венгерского правительства:

- Мы с великодушной и благородной венгерской гордостью будем носить в своих сердцах идею венгеро-германской общности судеб: их раны - наши раны, их жертвы - наши жертвы, их борьба - наша борьба, их победа - наша победа... Наша нация во главе с новым руководством непоколебимо продолжит борьбу на стороне наших немецких союзников... Каждый, кто игнорирует усилия нашего общества, нарушает порядок, оставляет рабочее место и тем самым препятствует достижению нашей цели - будет предан смертной казни!

В одной из квартир рабочего квартала в Чепеле "Обращение № 1" слушала группа суровых людей в простой одежде, с руками, пропитанными металлической пылью.

- Венгрия предана,- мрачно сказал кто-то.- Хорти бросил ее под ноги Гитлеру... А народу придется расплачиваться за это кровью.

- Без крови не обойтись,- откликнулся на этот голос высокий худощавый человек, настоящего имени которого никто не знал.- Но в этой крови родится новая Венгрия. Коммунисты верят в это и будут бороться за нее, Красная Армия нам поможет.

КНИГА ПЕРВАЯ
"У СТЕН БУДАПЕШТА"

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
"ЛИНИЯ
Анатолий Кузьмичев - Юго-запад

1

...Двое суток подряд над равнинным Пештом и горбатыми холмами Буды, над опустевшими заводами и голыми виноградниками Чепеля, над деревушками и господскими дворами между Дунаем и Тиссой неистово металась белая, пахнущая оттепелью вьюга. Вперемешку со снегом наискось бил в продрогшую землю холодный дождь. Низкие, черные с проседью тучи наглухо обложили небо от горизонта до горизонта. Встречный западный ветер жесткой ледяной крупкой сек лица советских солдат и броню "тридцатьчетверок", заваливал сугробами изъезженные дороги, посвистывал в клочьях оборванных телеграфных проводов, гнал и гнал по пустым холмистым полям крутые, упругие вихри поземки. Лишь на третий день, ранним вечером, непогода внезапно и обессиленно сникла. Стало тихо и бело, сквозь дымную рвань летящих на восток облаков колюче заискрились высокие морозные звезды. Но к ночи все началось сначала - из-за Дуная опять подул вьюжный сырой ветер, звезды погасли, и с темного, мутно заклубившегося неба густо повалили лохматые мокрые хлопья снега.

Потрепанный, обшитый фанерой "виллис" Талащенко мотало из стороны в сторону, заносило на обочину, стертые колеса пробуксовывали в снежных завалах. Шепотом матерясь, проклиная на все лады темень и непогоду, шофер остервенело выворачивал баранку руля, на заднем сиденье, за спиной комбата, поминутно охал и кряхтел его ординарец - сержант Саша Зеленин.

"Молодец Бельский, правильно предложил выдвигаться на исходные в пешем строю - иначе намучились бы мы тут с машинами..."

Колонну догнали на развилке дорог, одна из которых круто отваливала влево, а другая - на нее уже вступила первая рота - уходила прямо на запад, исчезая в глухой снежной черноте ночи.

Батальон шел против ветра напористо и трудно, прочным увесистым шагом. В рябой метельной тьме чуть светлели припорошенные белым ушанки, плечи и вещмешки солдат, кое-где над колонной маячили длинные жерди противотанковых ружей, на сгорбленных спинах покачивались тяжелые катки и стволы станковых пулеметов.

Часто сигналя, разбрызгивая истолченное сотнями ног грязное месиво из глины и снега, "виллис" осторожно пробрался вдоль колонны, поравнялся с головой первой роты. Впереди всех, коротко взмахивая руками, по-бычьи упрямо, будто рассекая воду, шел старшина Добродеев - коренастый и кряжистый, с большим вещевым мешком за спиной и с автоматом на груди.

"От самого Сталинграда шагает,- сразу узнал его Талащенко.- Тысячи километров вот так отмахал!"

На обочине, поджидая машину, в плащ-палатке, надетой поверх полушубка, стоял старший лейтенант Бельский - командир роты. Талащенко приказал шоферу остановиться, открыл задрожавшую под напором ветра дверцу:

- Как дела?

Волна мокрого снега ударила ему в лицо, холодной пылью завихрилась внутри "виллиса".

- Идем, товарищ гвардии майор! - весело ответил Бельский.- Как положено царице полей.

- Почаще подменяйте передних. И петеэровцам с пулеметчиками помогите.

- Ясно.

- Минометная давно прошла?

- Минут пятнадцать. Мы им тут помогли два "студика" вытащить. Теперь, надо полагать, на месте.

- Ну, добре. Вам еще максимум час ходу.- И, обращаясь к шоферу, сказал: - Поехали, Федько!

"Виллис" тронулся. Поежившись, Талащенко поднял остро пахнущий овчиной воротник полушубка, перекинул с бока на колени планшетку и, посвечивая себе карманным фонариком, посмотрел на карту под прозрачной исцарапанной целлулоидной пленкой. Выехали точно - слева неуютно чернела меж пустынных ночных холмов Сигетфалу - деревушка, где к рассвету должны были сосредоточиться тылы и все транспортные средства батальона.

Дорога пошла параллельно прибрежной дамбе. С передовой стали слышны редкие пулеметные очереди. В западной части неба, за Дунаем, вспыхивая и угасая, знакомо колыхалось по горизонту размытое метелью холодное желтое сияние осветительных ракет.

- Направо, Федько,- сказал Талащенко, гася свет.

За ночь немцы не сделали по левому берегу ни одного выстрела - их боевые охранения только изредка освещали Дунай ракетами. Батальон спокойно занял позицию во втором эшелоне стрелкового полка, стоявшего в обороне на этом участке, и в пять часов двадцать семь минут Талащенко кодом доложил по радио в штаб бригады, что его "хозяйство" вышло в район сосредоточения.

Обойдя все роты, он вернулся к себе в блиндаж усталый и промокший и сразу лег, накрывшись полушубком и чьей-то старой шинелью: с вечера его временами знобило, бросало то в жар, то в холод, в глазах была какая-то непонятная резь и голова гудела как чугунная. Но поспать ему удалось часа три, не больше - разбудил тяжкий железный грохот: где-то совсем близко рвались немецкие мины. Не открывая глаз, Талащенко прислушался, потом сел, накинул па плечи полушубок, посмотрел время. Было без четверти девять. Снаружи шумел ветер. За разбитым окошком блиндажа, по низу залепленным снегом, серело низкое облачное небо.

Вошел старший адъютант капитан Никольский - новый начальник штаба батальона. За ним неуклюже протиснулся в узкую дверь Зеленин: ушанка съехала набок, глаза - испуганные и веселые:

- Вот, паразит, д-дал! Видать, из шестиствольного.

- Не зацепило? - спросил Талащенко.

- Он по дороге ударил.- Никольский снял ушанку, отряхнул с нее снег.- Мотоциклист из полка в тылы поехал, фару буквально на секунду включил... Все равно засекли.- Он присел к столику, забарабанил пальцами по пустому котелку.- Веселенькая, доложу я вам, начинается жизнь!

- Никандров приехал? - поеживаясь от озноба, сбоку взглянул на него командир батальона.

- Приехал. И уже развернул свою ресторацию.

- Народ завтракает?

- Рубает на всю железку! - ответил вместо Никольского Саша. Он не спеша снял со спины туго набитый вещевой мешок, сел, вытер рукавом вспотевший лоб: - Может, и вы, товарищ гвардии майор, малость перекусите?

- Да вроде еще рано.

- Э! Рано! Покушать никогда не рано! Меня, товарищ гвардии майор, один старшина в сорок первом, я только на передовую прибыл, так учил: на войне, мол, ешь, пока возможность имеется. И в первую очередь мясо из котелка вылавливай. А то вдруг бомбежка или еще что наподобие - пропадет харч.

Талащенко скрыл усмешку в своих пушистых светлых усах:

- Ну, раз старшина тебя так учил - ничего не поделаешь. Старшины порядок знают. - Он кивнул на вещевой мешок: - Что у тебя там?

- Второй фронт, товарищ гвардии майор. Свиная тушенка.

- И только? - вяло удивился Никольский.

- Сальца у этого скряги Никандрова достал. Каши сейчас принесу. И вот тут кое-что есть. - Зеленин подбросил на ладони прицепленную к ремню трофейную фляжку с черной пластмассовой крышкой-стаканчиком на горлышке,

Никольский поинтересовался:

- Бор?

- Нынч. Медицинский.

- Это подойдет. Как раз по погоде и по настроению.

- Ах, Зеленин, Зеленин! - командир батальона попытался сделать строгое лицо. - Отправлю я тебя в штрафную роту...

Назад Дальше