Хозяйка, подобно каждой женщине, уделит туалету достаточно много времени, – Кручинин мог не спешить. Он действовал методически, дюйм за дюймом подвигаясь вдоль стен, оглядывая каждую безделушку, поднимая некоторые из них, как бы примеряя, так ли они стояли прежде. Около маленького столика, на котором стояла мухоловка старинного фасона, Кручинин на несколько мгновений задержался, поманил Грачика и молча указал на этот смешной старомодный прибор. Грачик видел, как мечутся под стеклянным колпаком мухи, как те из них, что не нашли выхода вниз к приманке, завлекшей их в западню, бьются в воде, уже поглотившей изрядное количество жертв.
Кручинин тихонько сказал:
– Забирай эту приманку. Это как раз то, что ты ищешь.
Вместо обычного сахара под мухоловкой действительно лежал кусочек халвы. Грачик быстро спрятал его: ведь халва – это ореховое масло; ореховое масло – след пальца на книге.
Кручинин между тем методически продолжал осмотр. В комнате и во всей квартире царила мертвая тишина. Просто трудно было представить, что женщина, одеваясь, может производить так мало шума.
Кручинин закончил осмотр и остановился над роялем, вглядываясь в черное зеркало его полированной крышки. Его лицо отразило мучительное напряжение мысли. Происходило то, что редко случается с Кручининым, – так редко, что Грачик наперечет мог бы вспомнить подобные случаи, – он торопился найти какое-то решение и не находил его. Его взгляд, еще раз обежав комнату, задержался на… пудренице Фаншетты. Кручинин взял ее и, слегка тряхнув пушок над крышкой рояля, подул на образовавшийся тонкий слой белой пыли. На черном фоне рояля остался характерный рисунок папиллярных линий. Сквозь лупу Кручинин различил резкий шрам в виде полумесяца, пересекающий линии узора, оставленного прикосновением чьего-то пальца…
Кручинин выпрямился и, потирая руки, подошел к раскрытой клавиатуре. Он, видимо, собирался что-то сыграть, но рука его повисла в воздухе и два пальца, приготовившиеся что-то схватить, протянулись к клавишам. Его лицо, вся фигура, каждый палец поднятой руки – все отражало торжество. Указательный и большой пальцы были крепко сжаты, хотя, казалось, в них решительно ничего не было. Лишь подойдя вплотную к Кручинину и приглядевшись, Грачик различил то, что тот держал с таким торжеством, будто это был славный трофей трудной битвы: короткий волос.
Грачик пригляделся в лупу.
– Седеющий шатен? – сказал он.
– Верно, – подтвердил Кручинин.
Где-то в отдалении хлопнула дверь, и по комнате пронесся порыв сквозняка.
– Не удержали, – насмешливо пробормотал Кручинин.
– Чего, дорогой?
– Дверь черного хода вырвалась у них из рук и затворилась громче, чем они хотели.
– Кто?
– Не знаю.
Кручинин приложил палец к губам и прислушался. В доме царила все такая же тишина. У Грачика мелькнуло подозрение: Кручинин пришел сюда, чтобы поймать Фаншетту на месте преступления, но она разгадала это и… ловко ускользнула. И… в следующее мгновение в комнату вошла Фаншетта, благоухая ароматом крепких духов.
Хозяйка набросилась на Кручинина с расспросами о деле Гордеева. Она повторила ему то, что Грачик слышал от нее прошлый раз, о ее намерениях в отношении Вадима. Глядя на Кручинина, можно было подумать, что это ему давно известно и совсем не так уж интересно. Воспользовавшись первой же паузой, он сказал:
– Нечаянно я стер всю пыль с перил вашей лестницы. Нельзя ли вымыть руки?
– Конечно, – услужливо ответила Фаншетта. – Идемте.
Грачик понял, что Кручинин отправился на обследование квартиры. Раз он выбрал именно такой предлог, как мытье рук, значит, его интересовала ванная комната. Очевидно, нужно было проверить, действительно ли Фаншетта брала ванну, когда друзья звонили, и постараться найти следы обладателя седеющих волос, неосторожно хлопнувшего дверью.
Грачик терпеливо ждал их возвращения.
Первым вернулся Кручинин.
– Сейчас мы получим по чашке чая с клубникой, – сказал он и, помолчав, как бы невзначай, добавил: – Трудно предположить, чтобы за десять минут ванна могла высохнуть так, что не осталось никаких следов купанья, да и температура в ванной комнате совершенно такая же, как везде… Кстати, когда ты был тут прошлый раз, перчаток на рояле уже не было?
Грачик подумал, стараясь припомнить, видел ли их тут в прошлый раз. Но эта деталь прошла мимо его сознания. Похвастаться ему было нечем.
Стоит ли говорить, что в таких обстоятельствах, когда Грачик знал, что Кручинин больше не верит Фаншетте и поймал ее на лжи, предложенный ею чай с клубникой доставил ему сомнительное удовольствие. Кручинин тоже отнесся к чаепитию без особого энтузиазма. При первом удобном случае он сказал:
– Кстати, о перчатках! Они могут сыграть существенную роль в судьбе Вадима, а следовательно, и в вашей собственной.
Выщипанные брови Фаншетты взлетели на лоб.
– Перчатки?.. Какие перчатки? – с искренним удивлением спросила она.
– Желтые перчатки свиной кожи.
Она недоуменно пожала плечами. Если это удивление не было искренним, то было разыграно с большим искусством.
– Те, что лежали у вас там, – Кручинин показал на рояль.
– Ах, эти! Да, да, помню… но… он взял их.
Сидящий в тюрьме Вадим взял перчатки?!
На Кручинина это заявление произвело, по-видимому, не меньшее впечатление, чем на Грачика.
– Вадим взял их? – переспросил он.
– Нет, нет, конечно, не Вадим. Это оказались вовсе не его перчатки.
– Не его?.. А чьи же?
– Это были перчатки моего брата.
– Ах, вот как!.. Он был у вас? – спросил Кручинин с таким видом, словно наличие этого брата вовсе не было для него неожиданностью.
– Мы с ним редко видимся, – сказала Фаншетта. – У него работа, из-за которой он очень много ездит.
– А где он служит?
– Не знаю, как называется его учреждение. Как-то чудно. Эти сокращенные названия, знаете ли, не для меня. Я никогда не могу их запомнить.
– Я, кажется, знаю вашего брата, – сказал вдруг Кручинин, пристально глядя ей в глаза. – Даже знаю, что он шатен, что он носит бороду и что борода эта уже седеет…
На этот раз она не могла скрыть удивления:
– Откуда вы… знаете?
– Я вот только не знаю: в Москве ли он сейчас?
– Неделю тому назад он был тут. А теперь, не знаю… Я давно его не видела.
– А, простите за любопытство, когда вы последний раз играли на рояле?
– Я играю почти каждый день.
– И сегодня?
– Да… Но… – она запнулась и сдвинула брови, – мне не нравится этот допрос.
– Допросы вообще мало кому нравятся, – усмехнулся Кручинин.
– Можно подумать, что вы… мне в чем-то не доверяете.
– Что бы вы сказали, если бы я предложил вам проехаться?
Не нужно было быть очень наблюдательным, чтобы заметить, как напряглось все существо Фаншетты, какого труда ей стоило не выдать своего волнения в ту минуту, которую длилась рассчитанная пауза Кручинина.
– Куда? – спросила она едва слышно.
– К брату. Я хочу, чтобы вы нас познакомили.
– Зачем?
– Мне кажется, он может сказать кое-что очень ценное по делу Вадима.
– Они даже не были знакомы, – поспешно сказала она.
– И тем не менее…
– Если вы так хотите, – сказала она, все еще колеблясь… – Я сейчас узнаю, дома ли он. – Она потянулась к телефону, но ее рука встретилась с лежащей на трубке рукой Кручинина.
– Сделаем ему сюрприз неожиданным появлением, – с улыбкой сказал он.
– У нас с ним… не такие дружеские отношения, чтобы…
– Ничего.
– Я все-таки позвоню.
– Право, не стоит.
– Я не очень твердо помню его адрес. Давайте спросим его хотя бы о номере квартиры, чтобы не плутать по подъездам, – настаивала Фаншетта. – Там огромный дом. Такой большой, масса подъездов… Хотите еще чаю?
– Лучше одевайтесь, чтобы не терять времени.
– Почему вы не позволяете мне позвонить?
– Я – вам? – Кручинин рассмеялся. В искусстве притворяться он мог поспорить со своей противницей. – Звоните, если вам так хочется.
Произнося это, Кручинин замер на диване, где сидел. Перед тем он проявлял совершенно несвойственную ему суетливость. Его руки двигались за спиной, где он, по-видимому, пытался скрыть их от внимания Фаншетты. А тут вдруг совершенно успокоился.
– Что же, звоните, – повторил он с видом полного равнодушия. – Только не думайте, что я вам в чем-то не доверяю.
Фаншетта сняла трубку и набрала номер.
Через ее плечо Грачик следил за ее пальцем, бегавшим по диску, и запомнил набранный номер.
– Макс?.. Это ты, Макс?.. – спросила она в трубку. – Я сейчас приеду. Со мною товарищ Кручинин. Макс… Ты слушаешь?.. Алло, Макс… Не то нас разъединили, не то он бросил трубку, – с досадой произнесла она, вопросительно глядя на Кручинина.
– Наверно, ему не понравилось то, что я увязался за вами, – с улыбкой сказал Кручинин.
– Ну… почему же, – проговорила она, видимо, успокоившись.
– Как вы думаете, он меня знает? Вы ведь не объяснили ему, кто такой Кручинин. Может быть, позвонить ему еще раз, чтобы он нас подождал?
– Нет, не стоит, – сказала она. – Я ведь сказала ему, что мы сейчас приедем… Шляпа мне не нужна. Вы ведь в машине?
– Да.
Волнение, с которым она не могла справиться несколько минут тому назад, сменилось полным спокойствием.
– Так поехали?
Человек со стеклянными глазами
Дом на Прорезной занимал задворки чуть ли не целого квартала. Виднелось не менее десятка подъездов.
Хотя пятнадцать минут тому назад Фаншетта заявила, что нетвердо помнит адрес брата, но теперь она уверенно шла к подъезду и поднималась по лестнице.
По перехваченному выразительному взгляду Кручинина Грачик понял: уверена, что "братец" улизнул.
"Тем хуже для нас", – подумал Грачик.
Едва Фаншетта дотронулась до кнопки звонка, как дверь распахнулась. За нею был мрачный зев совершенно темной прихожей.
Фаншетта отшатнулась, словно никак не ожидала, что дверь может так быстро отвориться. Кручинин шагнул в темноту. По выработанной у друзей системе, Грачик остановился так, чтобы загородить выход, но дверь и без того уже захлопнулась за его спиной. Одновременно в передней вспыхнул свет, и они очутились лицом к лицу с сухощавым мужчиной среднего роста. Его бледное лицо с резкими чертами было обрамлено нерасчесанной короткой бородкой. Лишенные выражения серые глаза неподвижно уставились в лицо Кручинина.
– Вы удивлены? – спокойно спросил Кручинин.
Хозяин ничего не ответил.
– Мы ворвались к вам так неожиданно и непрошенно, – продолжал Кручинин.
Хозяин посмотрел на прижавшуюся спиной к притолоке Фаншетту. В его холодном взгляде по-прежнему не было ясно выраженного настроения или мысли, но, право, Грачик не хотел бы быть сейчас на месте этой дамы.
Кручинин повесил шляпу на крючок и непринужденно обратился к незнакомцу:
– Где мы сядем, чтобы поговорить?
Фаншетта все стояла у притолоки с судорожно сцепленными пальцами рук, с опущенным взглядом. Кручинин взял ее под руку и остановился в ожидании, пока пройдет хозяин. Тот, продолжая хранить молчание, толкнул дверь и, не оборачиваясь, вошел в первую комнату. Это было что-то вроде рабочего кабинета, выполнявшего в то же время функции столовой, или, наоборот, столовая, одновременно служившая рабочей комнатой.
Пройдя несколько шагов, хозяин приостановился и через плечо вопросительно глянул на Кручинина.
– Если вы не возражаете… – сказал Кручинин, оглядывая комнату, – мы посидим здесь…
Он придвинул себе стул и жестом пригласил остальных занять места. Фаншетта в бессилии упала на свой стул и закрыла лицо руками. Хозяин продолжал стоять. Он ни на кого не глядел. Его глаза были устремлены куда-то в центр обеденного стола.
Хотя обстоятельства, казалось, были мало подходящими для экскурсов в область психологии, Грачик не мог отделаться от преследовавшего его желания разгадать выражение глаз хозяина. И он почувствовал подлинное облегчение, когда вдруг нужное определение пришло: опустошенность. Если верить старому убеждению, что глаза – зеркало души, то душа стоящего перед ним человека была пуста, как скорлупа гнилого ореха. В ее "зеркале" не отражалось ни любви, ни ненависти, ни страха, ни каких бы то ни было иных чувств – оно было мертво. Перед Грачиком было живое двуногое с мозгом, но без души, с мыслями, но без чувств.
– Ну что же, – произнес Кручинин, – может быть, кто-нибудь из вас заговорит первым? – Он обратился к Фаншетте: – Хотя бы вы.
Не отнимая ладоней от лица, Фаншетта в смятении замотала головой.
– Прежде всего мне нужны… перчатки из свиной кожи, – спокойно сказал Кручинин.
Фаншетта взглянула было на обладателя встрепанной бороды, продолжавшего молча, неподвижно стоять, но тотчас, словно спохватившись, отвела взгляд. Однако этого было достаточно – Кручинин уверенно обратился к хозяину:
– Давайте перчатки!..
Тот продолжал стоять все в той же равнодушной позе. Если бы до этого Грачик не убедился в способности бородача слышать, он готов был бы теперь поручиться, что перед ним глухонемой.
И тут хозяин заговорил:
– Обыск? Вы, очевидно, забыли, что находитесь в Советской стране, где права граждан охраняет закон.
– Это лекция? – иронически спросил Кручинин.
– Может быть, и лекция, хотя, по моим данным, вы юрист.
– Вот как? – Кручинин явно развеселился. – Значит, я для вас не незнакомец и, вероятно, не такой уж неожиданный гость, как думал?
С прежней монотонностью, словно он не слышал слов Кручинина, хозяин продолжал:
– Не только обыск, но и ваше появление здесь должно быть оправдано предъявлением законного ордера. Мне достаточно позвонить в прокуратуру, чтобы…
Кручинин рассмеялся.
– Мы избавим вас от этого труда, – весело проговорил он. – А что касается закона, то я готов нести перед ним ответственность за это вторжение и даже самое суровое наказание за нарушение формальностей, предусмотренных нашим Кодексом. Знакомство с вами стоит такого наказания. Вы не думаете?.. В прихожей я видел телефон, – обернулся Кручинин к Грачику. – Свяжись с прокуратурой и пригласи людей для обыска.
Грачик пошел было к аппарату, но тут же убедился, что провод оборван и телефон не работает.
– Ничего не поделаешь, – сказал Кручинин, – придется совершить еще некоторые процессуальные нарушения. Готов за них ответить. Игра стоит свеч. Можете не бояться вашего "брата", – обратился он к Фаншетте, – покажите моему другу, где лежат перчатки.
Она недоуменно покачала головой:
– Не знаю… я здесь ничего не знаю.
Кручинин быстро подошел к ней и, взяв ее правую руку, поднес ее к самым глазам Фаншетты.
– Это вы видите? И это? – Он по очереди показывал ей пальцы ее собственной руки. – Гравировкой вы занимались не дома? Правда? Здесь, да?.. А теперь понюхайте. – И он бесцеремонно поднес ее руку к ее же носу. – Даже духи не убили запаха каучука, с которым вы работали.
Она сидела как пораженная громом. Ее глаза, полные слез, были устремлены на Кручинина; губы еще пытались лепетать:
– Я ничего не знаю…
Но Кручинин твердо спросил:
– Где перчатки, в которых он работал? Где принадлежности вашей собственной работы? В ваших интересах сказать это теперь же. Если я найду их сам…
Ее полный ужаса взор обратился к хозяину, но тот оставался все таким же безучастным, холодным, со взглядом, устремленным на скатерть. Только сильные пальцы его больших рук сплелись еще крепче.
Фаншетта нерешительно поднялась и, шатаясь, как пьяная, подошла к стоящему у стены рефрижератору. Но прежде чем она успела дотронуться до его ручки, Грачик был рядом с ней. Кто знает, что скрывалось в этом холодильнике?!
Раньше, чем открыть шкаф, Грачик внимательно осмотрел его. Это был аппарат предвоенного производства Харьковского тракторного завода. Очевидно, перед ним был самый безобидный холодильник. Грачик потянул ручку дверцы.
Фаншетта испуганно вскрикнула и отскочила в сторону, но дверца уже распахнулась, и Грачик остолбенел: из ледника повалил густой, удушливый дым. Из нижнего отделения било пламя. Комната сразу наполнилась запахом паленой резины и характерной вонью горящего целлулоида. Но Грачику некогда было анализировать запахи. Он схватил первое, что попалось под руку, и выгреб из шкафа все его содержимое. В ярком пламени он увидел догорающую кинопленку. На пол со звоном падали мелкие металлические предметы, тлеющие деревянные чурбачки, кусочки линолеума, несколько листов расплавившейся по краям резины – целое оборудование штемпельной мастерской. Из верхнего отделения Грачик извлек набор отмычек и портативный аппарат для резки металла.
Но вот, чадя, догорел последний кусок пленки, и Грачик обнаружил, что находится в полной темноте. В первый момент у него мелькнула было мысль, что это ему только кажется, что он ослеплен ярким пламенем, полыхавшим внутри окрашенного белой эмалью холодильника. Сейчас эта слепота пройдет… Но через мгновение он понял, что дело не в его слепоте: вокруг действительно царила полная тьма. Откуда-то из других комнат послышался голос Кручинина:
– Сурен, поскорее ко мне!
Грачик с досадой обнаружил, что карманного фонаря, который он обычно брал на операцию, на этот раз нет. Пришлось ощупью, натыкаясь на стены и больно стукаясь об углы мебели, пробираться на голос Кручинина. С той стороны слышался некоторое время шум борьбы. Потом этот шум стих, и после небольшого промежутка времени, в который до слуха Грачика долетало только тяжелое дыхание, он снова услышал голос Кручинина:
– Где же ты, Сурен?..
Еще несколько шагов, и Грачик понял, что стоит над лежащим на полу Кручининым. Он в испуге нагнулся, но Кручинин спокойно проговорил:
– В правом кармане пиджака у меня фонарь.
Грачик ощупью нашел фонарь и в его свете увидел Кручинина, растянувшегося на полу, а под ним хозяина квартиры со скрученными за спину руками.
– Пустим в ход наручники, – сказал Кручинин. – Через несколько минут он придет в себя, и нужно будет снова возиться. Он чертовски силен. И, главное, кусается.
С этими словами Кручинин поднял руку, с кисти которой капала кровь.
Бородач очнулся. Его первым движением было вскочить с пола. Но скованные за спиной руки мешали его движениям. Он неловко поднялся сначала на колени, потом встал, исподлобья оглядывая Кручинина и Грачика.
– Мы побудем здесь, а ты, Сурен, найди Фаншетту, если она не воспользовалась суматохой и не дала тягу. Думаю, что это так, – сказал Кручинин.
Оставив друга в темноте, где огненной точкой тлела только закуренная Кручининым папироса, Грачик отправился на поиски Фаншетты. К своему удивлению, он нашел ее сидящей на полу перед входной дверью прихожей. Содрогаясь от рыданий, Фаншетта не слышала, как подошел Грачик, даже не видела луча света, которым Грачик ощупал дверь.
Присутствие этой женщины, не воспользовавшейся возможностью скрыться, было так неожиданно для Грачика, что у него вырвался возглас удивления:
– Вы здесь?
Она подняла голову, и Грачик увидел мокрое от слез лицо с размазанными по щекам потоками туши, которой, очевидно, были подведены ее ресницы.
Фаншетта указала на дверь и, всхлипывая, пояснила: