- Хороший портрет у вас получается! - похвалил старшина. - Евтей Моисеевич как живой!
Ефрейтор Бурлетов зарделся.
- Я хочу написать еще один, поменьше. А ты, Виктор, отошлешь его матери.
- Спасибо, - волнуясь ответил Виктор.
- А вот, смотри, какой путь проделали мы с твоим отцом. - Старшина подвел Виктора к лежащему на полу не завершенному еще стенду. Правда, победный путь на Запад был уже обозначен. Старшина Гаврилов обращался к Виктору и словно не замечал, что здесь собрались почти все солдаты роты. Застыл с кисточкой в руке и ефрейтор Бурлетов. Старшина говорил, что когда-то он, еще молодой солдат, считал повседневную службу "прозой", но на фронте убедился, как важна была учеба в мирные дни…
- Мы все мечтаем о чем-то необычном, о подвиге с большой буквы, - говорил старшина. - Но как совершить его, если ты находишься в карауле, а на твой пост никто не нападает, во время учений отправляешься за "языком", а "язык" - свой солдат из соседней роты? И все-таки берусь утверждать, что настоящий солдат рождается в дни этой будничной, но упорной учебы и в дни учебы пролагает он дорогу к подвигу. И служить солдат должен так, чтобы всегда мог сказать: "Да, я готов! На любые испытания, подобно отцу и многим сотням его боевых друзей, которые в борьбе с врагами совершили бессмертные подвиги. Мы заменили их в боевом строю, и замена эта надежная…"
3
Сколько в роте людей - столько и характеров. А при всем хорошем… Словом, Виктор Гребенюк оказался одним из "трудных" солдат.
Причиной тому была его вспыльчивость и непомерное стремление отличиться, доказать, что он достойный преемник отцовской славы. Но как раз это благородное в своей основе желание воспринималось другими порой как стремление выделиться из общей массы, занять в роте особое положение. Тем более что Виктор не только "вспыхивал спичкой", а бывало, и черновой работы чурался.
Как-то в субботний день сержант Василенко приказал Гребенюку вымыть пол в казарме. Виктор с таким вызовом ответил "есть!" и так яростно схватил ведро и швабру, что командир отделения вынужден был остановить солдата:
- Рядовой Гребенюк! В чем дело?!
Виктор недовольно ответил:
- Вы лучше вспомните, когда в последний раз полы мыл ефрейтор Жучков.
- Не кивайте на товарища, это стыдно, - сказал сержант. - А если вам прикажут в разведку идти? Тоже пускай Жучков идет, давно не ходил?
Виктор усмехнулся. Резко выделяющиеся на широком лице черные брови дрогнули.
- Сравнили! Полы и бой. На врага я грудью!
Теперь усмехнулся сержант:
- Слабовата еще она, ваша грудь.
Подошел ефрейтор Жучков, Потянулся к швабре:
- Давай, ершистый, а то ручки замараешь. Управлюсь как-нибудь!
Гребенюк с обидой посмотрел на Жучкова, плеснул воду на пол, с силой налег на швабру, бросил взгляд исподлобья - поддерживают ли его солдаты? Почувствовал - осуждают.
Вечером сержант попробовал побеседовать с Виктором по душам, но серьезного разговора не получилось. Виктор и сам уже все понял и слово дал себе "переломить" свой характер, а сержанту все же ответил:
- Полы, товарищ сержант, не для моего характера. Мне что-нибудь посложнее.
- Характер, характер… Обуздать его надо, вот что! Подчиняться воле командира, беспрекословно выполнять приказание - это те же ступени к мужеству.
- Проверите на учениях, - самонадеянно заявил Виктор, - а то - полы и… мужество!
- Что же, проверим, - пообещал Василенко.
… На тактических занятиях при наведении линии связи сержант приказал Гребенюку нести две катушки кабеля. На этот раз Виктор принялся выполнять приказ с неподдельной готовностью. Однако с полной боевой выкладкой тащить катушки по заснеженной целине навстречу упругому ветру, проваливаясь по пояс в сугробы, оказалось нелегким делом. Очень скоро Виктор выбился из сил, стал чаще задерживаться, чтобы перевести дыхание, горстями ел снег. И снова в груди шевельнулась обида.
Подумал про себя: "Проверить сержант решил! Назло две катушки сунул. Небось Шабловскому так одну!"
Худенький, низкорослый солдат, с белесыми бровями, еле заметными на розовом лице, Шабловский и верно уже обогнал Виктора. Оставив свою катушку, он вернулся к нему, предложил помочь. Но тут послышался голос сержанта:
- Отставить! Шабловский, ступайте к своей катушке. Гребенюк, прекратите есть снег… Отдыхать после будем, время у нас ограничено.
Виктор вскинул на плечи катушки…
Частые остановки рядового Гребенюка дорого обошлись роте: связь была дана с большим опозданием и она не выполнила задачу.
Виктор горько переживал все это. А еще больнее было оттого, что сержант не напомнил, как он похвалялся показать себя на учениях. Показал, ничего не скажешь.
Виктор угрюмо сидел у окна, наблюдая, как ветер крутит сложные вихри. Невеселые мысли тревожили душу. В колхозе все его уважали, председатель за руку здоровался… Там Виктор был сам себе голова. А вот в армейской жизни что-то не ладится. Конечно, домой ничего особого он не писал. Тон писем был нарочито бодрым, вроде: служим не тужим, дела в основном неплохи. Но чуткое материнское сердце уловило недоброе. Мать тут же отозвалась: "Что-то, сынок, тревожный ты. Не случилось ли чего? Пишешь, что "в основном" неплохо, а как же не в "основном". Характер-то твой знаю - горячий и с норовом. Переломи себя".
Вот и сержант Василенко тоже советовал "переломить" себя, мол; подчиняться воле командира - это тоже мужество.
… Солдатская жизнь вновь и вновь проверяла Виктора.
На учениях с боевой стрельбой сержант назначил Шабловского обеспечивать связь руководителю. Поискал глазами: кого бы послать вторым?
- Разрешите, товарищ сержант! - попросил Гребенюк. Он прочел в глазах сержанта сомнение, потом услышал:
- Действуйте!
… Да, это было самое настоящее испытание!
В критический момент, когда до начала атаки оставались считанные минуты, прервалась связь. Гребенюк выскочил из блиндажа, побежал по линии. Одна мысль сверлила мозг: "Сейчас атака, а связи нет. Все нарушится". И вот - узорчатый след танка. Так и есть! Повреждение. Солдат соединил концы провода и бегом возвратился в блиндаж. Спросил Шабловского:
- Как?
- Порядок. Связь восстановлена!
И почти в ту же секунду в трубке раздался голос:
- Показать мишени!
Рота пошла в атаку.
После занятий рядовой Гребенюк стоял перед строем. Сержант объявил:
- Снимаю с рядового Гребенюка ранее наложенное взыскание.
Сразу стало легче на душе. И товарищи, чувствовал Виктор, стали как бы чуть ближе, смотрели улыбчиво и тепло.
Первые, может Выть, самые трудные шаги в жизни солдата остались позади. Но перелом только еще наметился.
Однажды командир отделения сказал Виктору:
- Все же я надеялся, что дело у вас пойдет быстрее. А вы все раскачиваетесь! Посмотрите на Байкова, на других отличников…
- Люди мы разные.
- Разные, да форманта всех одна - военная! И служим мы одной Родине - советской, - ответил сержант Василенко жестко. - А требую я с вас не по личной прихоти, не ради того, чтобы "властью насытиться". Это Ленин завещал учиться военному делу настоящим образом! Вы мечтаете стать военным водителем. Но ухаживать за машиной - это не пол в казарме помыть.
… Подразделение готовилось к боевым стрельбам. Командир отделения усиленно тренировал подчиненных.
Гребенюк вместе с другими располагался в укрытии. По команде сержанта солдаты должны стремительно пробежать к траншее и приготовиться открыть из нее огонь.
Команда:
- Отделение! Вперед!
Солдаты вскакивают. Но они не добежали до траншеи. Опять команда:
- Отставить! Вяло бежите! На такой скорости вас быстро возьмут на мушку…
И снова: "Вперед!", "Отставить!", "Вперед!", "Отставить!".
Наконец Гребенюк в траншее. Изготовился к стрельбе. А сержант Василенко:
- Рядовой Гребенюк! При такой изготовке упражнение вам не выполнить.
И так - день за днем.
Виктору стало казаться, что сержант к нему придирается, но однажды услышал, как сержант за что-то распекал рядового Семенова. Посочувствовал ему, думал, найдет союзника. А Семенов отрезал:
- Сержант прав. Это армия. Приказ - закон. Помнишь: "Служба - труд. Солдат - не гость…"? У сержанта добрая строгость. За отца он вроде.
Виктор отозвался тихо, растерянно:
- Не знаю, какая она - отцова строгость. Мой-то отец на войне убит. Без него вырос.
Но и здесь Гребенюк не нашел сочувствия. Семенов вскинул белесые брови:
- Так у нас, считай, полроты без отцов выросли! Думаю, мы еще больше в ответе за нашу службу, раз мы погибших отцов сменили. А к сержанту ты присмотрись: справедливее не найдешь.
И верно, Виктор стал замечать, что сержант Василенко не только требует, но старательно объясняет и всегда, где бы ни проводились занятия, показывает личный пример. Таким же был и командир роты старший лейтенант Зотов.
4
Ротный тоже давно присматривался к Гребенюку, немало думал о нем. Сердце и офицерский опыт подсказывали командиру, что Виктор правильный парень, но самолюбивый. А может, рассчитывает на какие-то особые привилегии как сын героя? И не потому ли у него постоянная жажда подвига и пренебрежение к черновым делам? Офицер упорно подбирал ключи к солдатскому характеру.
После очередной стычки Гребенюка с сержантом старший лейтенант вызвал солдата в канцелярию.
Виктор доложил о себе настороженно, посмотрел на офицера, приготовился выслушать нотацию и упреки. Но старший лейтенант подозвал его к столу и показал на подшивку газет. Улыбнулся:
- Хочу дать вам задание… не служебное. Здесь я обнаружил очерк о человеке, которого, несомненно, знал ваш отец: они на одном фронте сражались. Из этого очерка надо сделать небольшую, но яркую справку для комнаты боевой славы. Надеюсь, справитесь.
- Есть! - отчеканил Виктор и, схватив подшивку, побежал в ленинскую комнату.
Какие же они, люди, вместе с которыми отец громил врага, с которых он брал пример? Одного из них Виктор уже знал - старшина Гаврилов… А здесь о ком?
… Август сорок третьего года. Советские войска получили приказ прорвать Голубую линию. После мощной артиллерийской подготовки они перешли в атаку.
В первой цепи наступающих вело бой отделение коммуниста гвардии младшего сержанта Иосифа Лаара. Прикрываясь бронею танков, бойцы выбили противника из первой траншеи и устремились дальше. Вокруг свистели пули, вздымались черные столбы разрывов. Гитлеровцы отбивались упорно, с ожесточением. Справа от Лаара вспыхнул танк, подбитый фашистами, вышло из строя орудие сопровождения. Наступающим становилось все тяжелей. Под сильным огнем вражеских пулеметов гвардейцы залегли, неся потери. Оказалось, что пулемет бьет из тщательно замаскированных дзотов.
Командир роты приказал отделению Лаара подавить ближний дзот. Лаар с солдатами по-пластунски пополз к огневой точке. Вот она уже рядом. Лаар укрывается в воронке. Меткий бросок. Пулемет замолчал. Наступление продолжается. Но вот ожил второй дзот, и опять прижал гвардейцев к земле. И снова Лаар ползет вперед, к дзоту, скрывается в воронке. Летят гранаты. Одна, вторая, третья… Неудача. Ствол немецкого пулемета поворачивается в сторону Лаара, но гвардеец в "мертвом пространстве". Враг тоже пустил в ход гранаты. Одна из них разорвалась рядом, тяжело ранила воина. Фашисты вновь перенесли пулеметный огонь на гвардейцев, пытавшихся было подняться с земли. И тогда Лаар, зажав пилоткой рану, бросился к дзоту. Шаг, второй, третий… Лаар схватился за раскаленный ствол пулемета, отводя его в сторону, и, теряя силы, навалился грудью на амбразуру…
Иосифу Лаару посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Имя его навечно занесено в списки части, в роте стоит аккуратно заправленная койка, а над нею помещен портрет героя…
Возвращая командиру подшивку газет, Виктор сказал с восторгом:
- Вот это герой! Да ему и было где развернуться. А как сейчас проявишь себя?
- Как проявишь? - Офицер улыбнулся. Он этого и ожидал. - Я думаю так: кто постоянно мечтает проявить себя, "осчастливить" Родину подвигом, никогда его не совершит. Некоторые заявляют: когда потребуется, первым в атаку пойду, на дзот брошусь, под танк, жизни не пощажу! Но таким мечтателям невдомек, что подвиг солдата в мирные дни - это напряженный воинский труд. Слава к человеку приходит между делом, если дело достойно ее. А Лаар, совершая подвиг, не думал отличиться. Он выполнял долг… Кстати, в той же части сейчас служит ефрейтор Анатолий Лаар - сын Иосифа Лаара. Солдат-отличник. А в одной из авиачастей служит сын дважды Героя Советского Союза генерала Полбина. И он отличный летчик-истребитель. Как я слышал, оба они - люди скромные, носа не задирают.
Виктор слушал командира, смущенно опустив голову. И горько ему было оттого, что Зотов не распекал его, не упрекал, а говорил словно бы между прочим. Так же, как будто случайно, упомянул о младшем сержанте Анисимове, который изучил все оружие роты, первой очередью поражает цели… За успехи в боевой подготовке награжден знаком "Отличник Советской Армии", Почетной грамотой ЦК комсомола. Это вот и есть подвиг в мирные дин.
… В тот же вечер Виктор послал письмо матери, сообщил о беседе с командиром, но не удержался, посетовал, что с сержантом никак не найдет общего языка.
Ответ прислал брат Николай. Сначала написал о колхозных делах, о том, что его приняли в партию, а под конец отчитал резко и прямо. Уж не ищет ли Виктор поблажек, прикрываясь отцовской славой? И не принимает ли естественную требовательность сержанта за придирку? А может, мечтает о подвиге и надеется, что этот подвиг вот-вот совершит, только бы подвернулся случай?..
… В ту ночь Виктор Гребенюк долго не мог уснуть.
Что они, сговорились, что ли, - все об одном и том же! Восстановил в памяти каждый свой шаг и пришел к выводу: пожалуй, неважный он солдат! Как ни кинь, выходит, что загордился.
"Лаар тоже сын героя, - подумал Виктор. - И у многих моих товарищей тоже отцы погибли. Вот так-то, друг!"
5
Наступило лето. Воины выехали в лагерь. Располагался он в лесу. Деревья укрывали солдат от палящего солнца. Рядом поблескивала река.
По вечерам, в свободный час, к реке приходили солдаты. И текла беседа, как эта река, тихо, задумчиво. Солдаты рассказывали о своих колхозах, заводских цехах, целинных землях. Из разных мест прибыли они сюда, со всех уголков страны. Солдатская служба сроднила их, словно братьев. И радости, и неудачи - все делят пополам.
Виктор Гребенюк смотрит на реку. Неожиданно говорит:
- Братцы! А ведь здесь война была. Фашисты гуляли по этому лесу.
Солдаты вспомнили, как на одном из занятий замполит рассказывал о боях, проходивших в этом краю. Здесь пролегал последний рубеж великой битвы. Отсюда начиналось наступление на врага.
- Не гуляли, - раздался из темноты голос.
Солдаты, повернувшись, увидели старшину сверхсрочной службы Ивана Андреевича Гаврилова. Он усмехнулся:
- Когда бы гуляли, кости свои не оставили бы здесь.
Старшина сел на траву, снял фуражку, провел широкой ладонью по черным волосам. Заметил Виктора.
- А, Гребенюк… Как служится?
Виктор смутился.
- Теперь ничего. Налаживается.
- Оно б и должно. А иначе как? Доходили до меня слухи, обидно было. За твоего отца обидно было. Ведь какой человек! Забудешь разве? Познакомились мы с ним в начале войны. Вместе отходили, вместе наступали. В одном бою были ранены. Ну, я полегче чуток, а его на плащ-палатке вытаскивали. Командир дает команду отправить в медсанбат, а Евтей Моисеевич свое: "Не покину товарищей! Из медсанбата в эвакогоспиталь, а потом куда?" Разрешите, говорит, в полковом пункте: я вмиг подлечусь. Не могу менять направление. Одно оно у меня - Севастополь, Таганрог, Мелитополь. И верно, быстро вернулся в строй. Под Севастополем штурмовал Сапун-гору. Первый с флажком бросился в атаку… Да опять его ранило…
Старшина неторопливо рассказывает, и не только Виктор, а все солдаты жадно смотрят на бывалого воина, ловят каждое его слово.